Впрочем, впереди, на перекрестке, где дома, расступаясь, открывали фантастическую панораму городского пейзажа, стоял человек с шапкой волос на голове и навороченным фотоаппаратом в руках, и что-то снимал. Я узнал в нем своего однокурсника Серегу Масковича – поэта и фотохудожника.

– Слушай, Серега, а что это за город? – спросил я после радушных ритуальных объятий.

Во взгляде Масковича мелькнула тень сомнения в моем здравом уме:

– Нью-Йорк, конечно!

– Да? А почему никого нет?

– Иваан! – укоризненно протянул Серега, как делал это обычно, когда я сморожу какую-то несусветную глупость: тревога в его глазах заметно возросла. Я поспешил сменить тему:

– А ты все снимаешь?

– Да, – Маскович с готовностью пересел на своего любимого конька и пустился рассуждать об искусстве поймать миг и превратить его в вечность, и теперь уже в его глазах я мог наблюдать ту своеобразную безуминку, без которой невообразима творческая личность.

– Кстати, о вечности. Всякий, кто бывал в Египте, непременно показывает свое фото на фоне пирамид.

– Арабы говорят: все на свете боится времени, а время боится пирамид, – кивнул Сергей и нацелил на меня свое фотооружие. Сделав снимок, он взглянул на что-то за моей спиной, собираясь продолжить разговор, да так и замер с открытым ртом. Я обернулся: там были башни Торгового центра. Из правой уже валил густой черный дым, в левую, как топор палача, вонзался самолет…

Этот сон мне приснился весной 2000 года. Тогда я не придал ему значения, – думал, Серега теперь в Америке, а рушащиеся небоскребы в кино давно уже стали общим местом. Вот и сложился сюжет для небольшого кошмара. И только одиннадцатого сентября, включив телевизор, я снова отчетливо вспомнил тот сон – он повторялся наяву.

Все в порядке, твердил я себе. Это был вещий сон, только и всего. Ты не раз и слышал, и читал, и сам писал об этом. Просто душа человека живет вне времени, и иногда показывает нам будущее. Меня колотила дрожь: но это был еще не ужас.