Only for you, Nathalie...
'Пролог', или просто... буквально
несколько слов о том, как я узнал об этой
истории...
...Было прекрасное субботнее
утро. Я собирался с девочками на пляж, причём - как
минимум - на целый день, а если повезёт - то и на
два... У нас это неплохо получалось в последнее
время - собираемся где-то этак в 5-10 пар, находим
уединённое местечко и - культурно отдыхаем.
Честно говоря, когда проводишь целый день в
компании 'прекрасных дам' - начинаешь чувствовать
себя 'почти падишахом' (а я бы не сказал, что это
так уж неприятно...). Ну, а наши 'девочки', находясь
целый день в обществе десятка 'мальчиков', тоже,
видимо, немало тешат своё женское самолюбие...
Может, я и не прав в трактовке этих событий, но
отличное настроение и прекрасные отношения во
всех парах, установившиеся с начала этого лета,
заставляют нас в конце каждой трудовой недели
собираться той же компанией, чтобы получить
'запас эмоций' на следующую... Понятно, что мысли
мои были заняты только предстоящим днём; 'подруга
дней моих' уже упорхнула, чтобы не опоздать 'к
началу' и улечься загорать до прихода первого
мужчины; мне же предстояло разместить в рюкзаке
разумную часть огромной горы в большинстве своём
совершенно ненужных вещей, любовно отобранных
Nathalie для нашего 'романтического путешествия'...
Если бы кто-то сказал мне сейчас,
что на пляж я не пойду - причём, в общем-то, по
своей воле, и - ни сегодня, ни завтра; что девочки
на меня серьёзно обидятся, а моя милая Nathalie
вообще перестанет со мной разговаривать (и
продержится целых два дня) - но всё это не будет
меня сколько-нибудь серьёзно занимать - я бы
посмотрел на этого 'прорицателя', как на
умалишённого, а через минуту уже забыл бы о его
существовании... Но - судьбе было угодно
распорядиться именно так...
Когда рюкзак был примерно
наполовину заполнен, а остальные вещи были
заботливо водворены мной, как мне казалось, на
места, обычно ими в квартире занимаемые, раздался
звонок в дверь. Нельзя сказать, чтобы я придал
этому какое-либо серьёзное значение - может,
'подруга дней моих' почему-то вернулась; а может -
соседка снова решила оставить у нас ключи... Нет -
я, в общем-то, понимаю, что оставлять у соседей
единственный в семье комплект ключей - может
быть, и проще, чем изготовить каждому из членов
семьи свой, собственный; но я совершенно не
понимаю, почему для этой их простоты кто-то из нас
должен постоянно сидеть дома; а посему я
собирался просто повесить эти ключи 'на гвоздик'
в прихожей и совершенно спокойно исчезнуть на
день (или на два - это уж как получится)... Каково же
было моё изумление, когда, открыв дверь, я увидел
Гарика Ованесяна - очень неглупого, достаточно
прямого и приятного парня, моего давнего
хорошего знакомого; человека, для которого
прийти в гости без предварительной
договорённости было совершенно немыслимо, даже
если речь шла о родителях или ближайших друзьях...
Сам факт его появления предполагал,
следовательно, известную неординарность
ситуации, а безутешно-потерянное выражение его
лица заранее подтверждало мои самые худшие
опасения... Картину дополнял пакет с кассетами,
общими тетрадями и ещё какой-то чепухой, который
навёл меня на мысль, что Гарик сбежал из дому,
прихватив с собой всё самое ценное - или же ему
помогли покинуть обычно оккупируемую им
территорию, скажем... резко изменившиеся взгляды
любимой женщины.
Понятно, что любая
неординарность происшедшего, толкнувшего Гарика
на такой немыслимый, с его точки зрения, поступок,
вовсе не извиняла его 'некорректности' в его
собственных глазах, а посему он с минуту стоял в
дверях, пытаясь как-то лихорадочно оправдать
своё поведение - если не в моих глазах, то, хотя бы,
в своих собственных; но, поскольку никаких
членораздельных звуков он выдавить из себя не
мог, а потуги его выражались в основном сменой
красных и белых пятен на лице да чередованием
выражения скорби, потерянности и виноватости - я
счёл целесообразным просто 'вдвинуть' его в
дверной проём, отобрать пакет - что было весьма
сложно, поскольку он вцепился в него мёртвой
хваткой, протолкнуть его в комнату и усадить на
диван. Некоторая бесцеремонность обращения и
чашка горячего чая несколько вернули его к жизни:
он уже не смотрел на себя, как на 'наглого и
беспардонного нарушителя правил приличия', а
где-то минут через пять к нему вернулась даже
способность говорить...
* * *
...То, что поведал Гарик, наводило
меня на самые грустные мысли: либо следовало
предположить, что он просто свихнулся, либо -
запросто можно было свихнуться самому. Ну, что я
мог подумать, если он заявил:
- Сегодня я потерял одну весьма
уважаемую и любимую мной женщину. Навсегда...
- Карину?- Участливо предположил
я, ибо не мог представить себе иной любимой
Гариком женщины, кроме его законной супруги.
- Нет. Лин.
...Признаться, это меня весьма
озадачило: допустить, что Гарик имел любовницу -
само по себе безрассудство; а, учитывая его
честность и открытость - абсолютно невероятным
следует считать, что он вообще способен что-либо
скрывать, особенно - от жены... Оправившись от
'первой ошарашенности', я нашёл уместным
поинтересоваться:
- Кто она?- Рассчитывая услышать
хоть что-то, способное внести какую-либо ясность
в происходящее. Ответ Гарика окончательно убедил
меня в том, что один из нас определённо свихнулся:
- Инопланетянка...- одними губами
прошептал он.
...Не знаю, насколько читателя
может интересовать дальнейшее развитие событий,
равно как и объяснение того, в каких муках
являлась на свет эта книга и какие - реальные или
выдуманные - события в ней описаны: всякий, кого
интересует только сюжет, может не читать эти
строки; я же считаю необходимым всё же рассказать
- буквально в двух словах - тем, кому это интересно
- о том, что заставило меня - человека, не
сочинившего в своей жизни ни одного опуса -
скрипеть перьями и мозгами несколько лет и в
результате представить на ваш суд творение,
которое мне, по сути, не принадлежит: практически
всё, что вы здесь прочтёте, есть изложение
магнитофонных и 'ручных' записей, сделанных
Гариком в разное время и в разных местах примерно
в течение года.
...На всякий случай перед тем, как
вызвать 'скорую' к больному с предположительным
диагнозом 'шизофрения', я решил выудить из Гарика
всю информацию, какую только удастся: отчасти -
просто из любопытства, отчасти - для того, чтобы
всё-таки определиться, кто из нас больше
претендует на роль пациента известной в городе
больницы за высоким каменным забором... То, что я в
этот день услышал, действительно походило на
бред сумасшедшего - однако бред этот в моей
голове постепенно складывался во вполне связный
рассказ... Думаю, что не стоит его здесь приводить
- по сути дела, это был бы просто краткий пересказ
самой книги; замечу лишь, что не верил ни одному
слову честнейшего из своих знакомых ни в тот
день, когда он уговаривал меня перечитать его
дневники и прослушать записи, умоляя начать
работу над книгой; ни - когда, уже начав работу,
'перелопатил весь полученный материал'; пожалуй,
не могу поверить до конца и сейчас. Впрочем, если
быть до конца логичным, то придётся признать, что
у меня нет другого выхода, кроме как всё же
поверить - ибо, во-первых, ни разу в жизни ни мне,
ни кому-либо из известных мне людей не
приходилось уличать Гарика во лжи, а во-вторых -
извините, зачем ему всё это надо? От своей доли
гонорара он заранее отказался, заявив, что для
него несоизмеримо важнее, чтобы с этой историей
ознакомилось как можно больше людей; меня же
слёзно умолял заняться этой работой, заявляя, что
'выход в свет этой книги' считает теперь делом
всей своей жизни... На мои робкие попытки
отбрыкаться от его проблем, аргументируя это тем,
что я ведь в жизни ещё вообще никогда ничего не
писал, он заявил, что мне, дескать, недаром выдали
в школе похвальный лист по русскому языку и
литературе - он-де читал мои сочинения и
восхищался ими... Я пытался убедить его, что
'читабельная' книга - это не школьное сочинение, и
нет никакой гарантии, что результат моих ночных
бдений вообще сможет кого-либо заинтересовать...
Он не слышал моих возражений, повторяя, как в
бреду:
- Кроме тебя, Анри, никто этого не
сделает... Ты один способен понять всё это и
показать людям...
- Послушай, Гарик, а ты не
пробовал подсунуть это кому-нибудь из маститых
писателей, имеющих имя - чтобы их книги покупали,
опыт - чтобы эти книги возможно было прочесть,
время - чтобы всё это,- я показал на его пакет,-
изучить и связи - чтобы суметь это издать?
- Послушай, Анри,- вдруг
парировал он, и мне показалось, что в его словах
впервые за сегодняшний день появился здравый
смысл,- теперь ты знаешь всё... так скажи: есть ли в
мире такой человек, который, приди я сейчас к нему
с подобным рассказом, сочтёт меня нормальным?
- Не думаю,- вынужден был
согласиться я.
- Так ты что - хочешь упрятать
меня в психушку?- Подвёл черту Гарик, и, поскольку
на этот его последний аргумент мне уже нечем было
возразить, я вынужден был согласиться.
Признаться, в тот момент я не думал, что
действительно буду этим заниматься - мне просто
хотелось как-то закончить затянувшийся почти до
вечера разговор. Я уже представлял, как буду
выкручиваться, глядя в честные глаза Гарика, да
придумывать причины, снова 'помешавшие' мне
заняться книгой... Собственно, окончательно
сломала моё сопротивление Nathalie: после того, как
истекло два дня после описываемого события и она
перестала дуться, решив, что я уже достаточно
наказан, ей пришла в голову мысль
поинтересоваться: что же, собственно, заставило
Гарика 'нарушить правила хорошего тона', а меня -
оставить без внимания (подумать только - на целый
день!) стайку хорошеньких девушек, среди которых
она сама занимала отнюдь не последнее место...
Примерно через неделю, которую она провела то в
наушниках, то - листая страницы Гариковых
рукописей, она вдруг подошла ко мне вплотную и,
глядя прямо в глаза - в упор - твёрдо произнесла:
- Эврика!
- Что - 'Эврика'?- Поинтересовался
я; на что она, не отводя глаз и не меняя
уверенно-торжественного выражения лица, заявила:
- Я поняла, почему пришёл Гарик.
- И?
- И почему ты с ним просидел
целый день.
- Ну и?
- Ты должен это сделать, Анри...
...И я сдался! Прости меня,
читатель, что выношу на суд твой своё
несовершенное творенье - к этому меня вынудили
стенания старого друга и глаза любимой женщины...
Оставь меня в покое, маститый критик - ибо я
открыто признаю, что не умею писать и не знаю
'законов жанра'; но ведь я и не собираюсь впредь
отбирать хлеб у твоих постоянных клиентов,
которые обеспечивают тебя работой... Не суди меня
строго, издатель, что я не могу даже толком
определить жанр этого произведения, ибо - как я
могу сделать то, что, быть может, затрудняешься
сделать ты сам? И да простит меня всевышний, если
я сделал что не так - ибо знает он, что я того не
хотел... Я просто написал изложение, как делал это
в четвёртом классе средней школы; только
'первоисточником' послужили не строки,
написанные классиком, а разрознённые записки и
записи, произведённые на свет Божий моим другом
Гариком, которые я больше года пытался собрать и
систематизировать, а потом соединить в едином
повествовании - стараясь, с одной стороны, не
исказить смысл услышанного и прочитанного, а с
другой - привести его к виду, в котором хотя бы сам
мог бы без особого напряжения всё это прочесть...
Некоторые эпизоды были описаны ясно и подробно -
их изложение не составляло труда; иные же были
описаны так, что приходилось часами копаться с
Гариком в остатках его воспоминаний, чтобы
добиться сколько-нибудь последовательного
изложения событий... Немало было и вещей, которые
он рассказывал просто по памяти, а я, записав его
отрывистое бормотание на магнитофон, пытался
бессонными ночами приводить услышанное в
удобоваримый вид... Чтобы не утруждать читателя
бесконечными 'Гарик сказал...' или 'Гарик подумал,
что...', я счёл возможным изложить всё 'от первого
лица' - так, как были написаны эти дневники и
заметки; так что - теперь, устроившись поудобнее
вечерком у камина, Вы можете представить, что
слышите эту историю от самого Гарика,
заглянувшего к Вам 'на огонёк'...
Собственно, я сказал всё, что
хотел, и готов приступить к изложению
'невероятной истории, случившейся с моим другом
Гариком'. Итак, теперь - прямо со следующей
страницы - начинается Глава 1, в которой и
повествуется о том, как всё это началось...
Глава 1: Клира. |