В один из таких пасмурных дней около подъезда остановился грузовик. Из него медленно выплывали вещи – еще более древние, чем в Лешкиной квартире. Старая лампа была похожа на ту, которая нарисована в книжке про Ленина – с зеленым абажуром. Лешка любил, когда в его жизнь приходили незнакомые люди, он обрадовался новым соседям и ждал их появления, разглядывая выставленную на обозрение всего двора, мебель. Он не мог оторваться от пианино, странного большого инструмента черного цвета – таких он раньше никогда не видел. Лешка пытался прочитать то, что на нем было написано, но не смог – непонятные буквы. «Кажется, на немецком», – подумал он. Наконец, появились и хозяева вещей. Они приехали на побитой «копейке», неопределенного цвета. Первой вышла высокая женщина, за ней повыскакивали ребятишки. Четверо. Лешке стало завидно: у него не было ни брата, ни сестры… Только мама. А ему исполнилось двенадцать лет, и он уже давно понял, что от мамы ничего не дождешься. Новоселы заехали в квартиру этажом выше… В тот день Лешка их плохо разглядел: шел дождь…

Зато на следующее утро он проснулся от того, что кто-то настойчиво повторял гаммы. Затем раздался смех. В панельных домах – плохая звукоизоляция. «Хорошо, что мама работает, а то бы она это не пережила», – решил Лешка. Он побрел на кухню завтракать. Вскоре гаммы сменил «Собачий вальс», и Лешка подумал, что теперь будет трудно расслышать поступь дождя по асфальту, его шелест в листве большого клена, который рос напротив дома. Новые соседи внесли со своим старинным инструментом иные мелодии.

Только к полудню шум утих, и он увидел на улице двух рыжеголовых мальчишек-двойняшек лет восьми. В доме наступила тишина… Но длилось спокойствие недолго. Крики за окном привлекли внимание всех окрестных старушек, и они выбежали посмотреть на игры новых «фулюганов»… Зрелище было увлекательное. Мальчишки пинали старую консервную банку, перепачкались в луже, но были довольны и не обращали внимание на ворчание соседок… А наверху в это время кто-то тихонько постукивал по клавишам пианино. Брал самые высокие ноты… Звуки иногда прерывались, потом снова возобновлялись – и в этой музыке, больше похожей на лепет ребенка, хотелось раствориться. Мама пришла с работы уставшая. Прилегла на диван и спросила:

– Кто это играет, Леша?

– Не знаю… У нас новые соседи. Два мальчика. И девчонки, кажется. Кто-то из девчонок.

Мама улыбнулась и пропела:

«В лунном сиянье снег серебрится…»

– Ты же умела играть на пианино, – вспомнил Лешка.

– Это было давно, – ответила мама и махнула рукой.

Она отвернулась к стене и задремала. А в это время мелодия становилась все более различима. Звуки увлекали за собой. Лешка забрался на подоконник и слушал, как детский лепет превращался в лунную сказку. Наступил вечер…И дождь скрыл небольшой дом на окраине города серебряным занавесом.

Лешка вскоре выздоровел, пошел в школу. Когда возвращался домой, его встречали знакомые звуки. Мама говорила, что у того, кто играет на пианино – очень высокий голос… Мелодии, почти не узнаваемые, исполнялись на октаву выше. Лешка встречал в подъезде соседских детей, но так и не решился познакомиться с ними, они сторонились чужих. Мальчишки прослыли сорванцами, они ходили в ту же школу, где учился Лешка. Девочек он там не видел. Одна из них была светловолосая, сероглазая. Вторая – рыжая.

– Ее любит солнышко, – однажды сказал Лешка, когда увидел ее в окно…

– Не знаю уж, кто ее любит, – пробормотала мама в ответ, – она глухонемая.

Лешка растерялся: ему казалось, что именно эта девочка – рыжая – играла на пианино…

– Откуда ты знаешь?

– Савельевна сказала…

Савельевна, прожившая в этом доме много лет, была в курсе всех местных событий, сплетен зря не распускала, но – действительно – знала все и обо всех.

После этого интерес у Лешки к мелодиям, доносившимся с верхнего этажа, чуть было не пропал. Рыжая девочка, которая, иногда странно пританцовывая, шла по двору, оказалась не волшебницей, а всего лишь глухонемой. Лешка вспомнил ее испуганный взгляд, как будто пытавшийся зацепиться за звуки голоса сестры и братьев. Он долго вспоминал все ее движения и произнес:

– Нет. Она слышит. Я уверен, что она слышит.

Мама посмотрела на него и улыбнулась печально. В это время заиграла незнакомая мелодия, грустная, осенняя… Лешка побродил по квартире и неожиданно спросил у мамы:

– Можно я к ним поднимусь?

– Ну и что ты скажешь?

– Не знаю… Придумай что-нибудь. Я хочу посмотреть, кто играет… Рыжая или та – другая…

– Глупости, Леша, рыжая никак не может играть.

Соседи с верхнего этажа жили замкнуто, ни с кем не общались, это сначала раздражало старушек, особенно злилась Савельевна. Лешкина мама говорила, что они правы… Постепенно к ним все привыкли. Лешка слушал причудливые мелодии – ему этого было достаточно. Или нет? Еще он здоровался с рыжей, когда встречал ее на улице и ее яркие голубые глаза отвечали ему улыбкой. Как-то вечером он возвращался с дня рождения друга и увидел ее в окне. Она танцевала, радио звучало необычно громко, девочка двигалась в такт. После этого Лешка окончательно решил, что на пианино играла она – рыжая. На следующий день он позвонил в дверь соседской квартиры, открыл один из близнецов.

– Я принес вам книжки и ноты. Книжки детские, мне они уже ни к чему. А пианино у нас нет. Мама давно его продала. Она разрешила.

Рыжая вышла из комнаты, тревожно посмотрела на Лешку и кивнула головой брату, который вопросительно взглянул на нее…Рыжая была старше близнецов-первоклассников на год, если верить Савельевне.

Лешка слушал музыку до следующей осени ежедневно. Потом мелодии стали звучать реже. Соседки говорили, что рыжую отдали в интернат. Теперь она появлялась только по выходным. Лешка ждал ее в субботу у окна. Она бежала по двору – и через несколько минут он уже слушал ее игру, ему казалось, что нигде и никогда больше не звучало столько печали…

Вскоре все исчезло… Пианино вынесли грузчики и поставили в кузов грязной машины. Рыжая стояла рядом, она погладила подсвечник, как будто прощалась с живым существом. Лешка отошел от окна. В тот момент ему захотелось выбежать и сказать этой девочке, что когда он вырастет, купит ей другое пианино.

Лешка встречал рыжую по субботам, и она грустно улыбалась ему. Летом мама отправила его в пионерский лагерь, там Лешка не вспоминал ни о музыке, ни о рыжей… Когда он вернулся, увлеченно рассказывал маме о том, как они играли в Зарницу, о летних друзьях. Мама неожиданно прервала его монолог:

– А соседи-то наши переехали…

– Рыжая? – испугался Лешка.

Мама кивнула:

– Оказывается, она родилась глухонемой. Отец возил ее в Москву. Ей сделали много операций. Они продавали все и ездили на прием к докторам. Сейчас они поменяли квартиру на однокомнатную. Как они там будут жить такой оравой?

– Пианино, значит, продали, чтобы деньги врачу заплатить, – сказал Лешка.

Ему стало грустно. Можно было отнести им все свои старые игрушки. Стоят в углу – никто их не трогает.

– Не будет больше музыки, – сказала мама, – и рыжей твоей не будет. Такая славная девочка! Хоть бы ей помогли.

Еще несколько месяцев Лешка по привычке подходил к окну каждую субботу в тот час, когда рыжая возвращалась домой из интерната… Ему казалось, что вот-вот появится из-за угла ее красная курточка она перебежит через двор и кивнет ему… Но рыжей не было. Она пропала. Постепенно Лешка начал забывать о ней, лишь иногда, когда случайно слышал звуки пианино из чужих окон, он думал о рыжей.

Только в дождливые сентябрьские дни, Лешка сидел на подоконнике и слушал мелодию, по-прежнему доносившуюся с верхнего этажа. Ему казалось, что, как и много лет назад, во двор выйдет рыжая, когда закончится дождь. Но тогда… замолчит пианино… Один раз даже мама, которая мыла посуду на кухне, вдруг выключила воду, вошла в комнату и спросила:

– Ты слышишь?

– Что?

– Музыка…

– Я все время ее слышу осенью, когда идет дождь.

– Значит, не я одна схожу с ума, – рассмеялась она.

* * *

Тридцатая осень наступила для Лешки – уже Алексея – далеко от родного города. Он приехал в бархатный сезон к своему другу Ивану, поселившемуся несколько лет назад на Кипре. Жена Ивана гостила в России, и они весело – по-холостяцки – проводили время. На дискотеке встречали русских девчонок и приглашали их «в горы»… В общем, Алексей не запоминал ни лиц, ни имен своих случайных подруг. Каждый день они старались ходить в разные клубы и рестораны, чтобы не встретиться с ними. Иван был увлечен соседкой Аленой, которая жила уже несколько месяцев одна. И Алексей часто чувствовал себя третьим лишним. В последний вечер своего пребывания на Кипре он радовался тому, что больше не будет им мешать. Да и жена его – Зина – стала часто звонить. «Скоро дома начнутся дожди», – думал он. К этому времени музыка больше не звучала для него. Они с Зиной жили в большой квартире в центре города, и жена не могла нарадоваться тому, что в доме хорошая звукоизоляция:

«Никаких тебе соседей. Каждый сам по себе».

В тот вечер друзья решили посидеть в ресторане.

– Какую музыку предпочитаешь: русскую или средиземноморскую? – спросила Алена.

– Не знаю. Мне все равно, – пожал плечами Алексей.

– Тогда пойдем в одну таверну с живой музыкой. Там и кипрские песни, и греческие, и наши. Я уверена, что тебе не будет все равно.

– Алена у нас меломан. Знаю я это место. Ты у нас сертаки на столе будешь отплясывать, – захохотал Иван.

– Да куда угодно, везите, мне все равно, – ответил Алексей

Они приехали к небольшой таверне…

– Очень милое место, – сказала Алена, выходя из машины.

В таверне было много народа, но свободный столик нашелся. Они сели в самом дальнем углу, долго изучали меню, заказывали. Иван сердился, что сидят они далеко от сцены. Но вскоре вся компания увлеклась беседой. Принесли вино. Как обычно, дали сначала попробовать.

– Берем не глядя, – весело произнесла Алена…

Они разговаривали обо всем: о предстоящей зиме в России, о деньгах, которх всегда не хватает. Почти не заметили, как ужин подошел к концу.

– Останемся еще немного? – спросил Иван

Его спутники согласились и заказали вторую бутылку вина. Кипрские мелодии сменились русскими. Девушка в серебристом платье вышла на сцену и запела. Алексей не видел ее лица, но ему показалось, что пошел дождь…Он не мог разглядеть ее… Наконец, поплыли знакомые звуки – те самые – и как в детстве – на октаву выше: «В лунном сиянье снег серебрится, вдоль по дороге троечка мчится»… Он подумал, что песня – зимняя, но в воспоминаниях его она навсегда связана с осенью и с дождем. Память иногда смещает границы, пытаясь обмануть нас.

– Заслушался? – спросила Алена, когда песня закончилась.

Алексей кивнул. Промолчал. Он пытался рассмотреть лицо певицы. В волосах ее играли лучики света, отливая медью… Это была рыжая. Он даже не сомневался.

– Такой голос… Ей бы звездой быть, – сказал Иван с сожалением.

– Я давно ее слушаю. Она полгода назад здесь появилась, – Алена пристально посмотрела на Алексея…

Странное чувство охватило его в этот момент. С одной стороны, он радовался, потому что рыжая – если это была она – запела, значит, ей помогли бесконечные операции, с другой стороны, ему не по себе: пела она в ресторане, точнее в кипрской таверне. Если это была рыжая, сколько же ей всего пришлось преодолеть, чтобы запеть, заговорить!

Последняя песня рыжей закончилась, и вдруг весь зал поднялся и закричал: «Браво!» – это люди, которые несколько минут назад пили и ели… И певица широко и счастливо улыбнулась… Рыжие волосы рассыпались по плечам.

Она ушла со сцены…

Алексей встал и пошел к выходу.

– Ты куда? – поинтересовался Иван.

– Подождите немного, я скоро вернусь, – ответил он, надеясь на то, что этого не случится...

Он ждал рыжую на улице около получаса. Наконец, вышла симпатичная девушка, ее волосы блестели в лучах ночных огней… Почему-то он думал, что на ней должно было быть серебристое платье, и был разочарован, увидев ее: обычные льняные брюки и светлая блузка. Она постояла немного у дороги. Алексей хотел окликнуть ее, но не смог. Что он мог крикнуть – «рыжая»? Рыжая. Через несколько минут она села в такси и уехала. Алексей вернулся в ресторан, где все уже танцевали сертаки… В обнимку по кругу двигались люди, словно в замедленном кино. О рыжей никто уже не помнил…