Даша все-таки научилась читать, с тех пор уходила в слова и звуки. Теперь ее никому было не найти. Иногда Дашин брат старался вернуть ее, плакал в своей кроватке, она подходила и говорила ему: "Заткнись". Дашу он слушал. Жизнь не спешила. Как будто кто-то сломал часы. Они отставали. Стрелки не хотели двигаться. Звуки и слова превращались в вещи, и становились с каждым годом дороже и дороже, слова – это антиквариат, и звуки россыпями драгоценных камней разлетались по огромной квартире, когда дома никого не было, кроме Даши. Так начинался путь в никуда. Ей звонили по телефону одноклассницы и звали на улицу, иногда Даша выходила к ним и рассказывала о книгах, они слушали, потом снова звонили. Им не надоедало, но Даше было страшно, что они заберут у нее камушки, превратят их, как в сказках, в булыжники, и девочка перестала разговаривать с подружками. Если они звали ее куда-то, Даша отвечала: "У меня болеет брат", и однажды он все-таки заболел. Даша знала, что это – ее вина, нельзя рассыпать камушки понапрасну. С тех пор она отвечала на любые вопросы односложно, на уроках молчала, даже когда учитель вызывал ее к доске. Она перестала делать домашние задания, потому что все равно ничего не смогла бы сказать.

Даше пришлось уйти после девятого класса из школы. Она год просидела дома. Только читала. Тогда все и началось. На самом деле она уходила на несколько часов в свое Никуда. Она шла по серебристой дорожке и возвращалась, все время возвращалась. Лучше бы она не уходила, потому что ей тяжело было видеть снова все те же стены, все тот же потертый линолеум, маму, отца. Только брат иногда мог разговаривать с ней. Они понимали друг друга – не разбрасывая слова.

Потом Даша поступила в библиотечный техникум. Все было, как в школе: она просыпалась и шла на уроки. Или: она возвращалась и шла на уроки. Или: не возвращалась. Вместо нее, шла девушка с такими же пепельными волосами, разбросанными по плечам. Ее глаза всегда были чуть прищурены. Через несколько лет она наденет очки и будет сидеть в библиотеке, выдавая книжки студентам и прислушиваясь к шуму за дверью после звонка. Она начнет подглядывать за парочкой, целующейся в дальнем углу… Она… Да какая разница, что она будет делать?

"Меня здесь не будет. Я уйду из двадцать чужого века, туда, где время давно остановилось. Пусть эта девушка живет, вместо меня", – записала Даша на клочке бумаги. В ящиках ее стола скопилось много подобных фраз, грозящих вырваться наружу и охватить своим безумием всех, кто попадет под их влияние.

* * *

Несколько лет спустя в библиотеку университета пришла устраиваться на работу ничем не примечательная девушка. То, что она еще молода, заведующая узнала из ее документов. Выглядела Даша лет на тридцать, хотя не так давно ей исполнился двадцать один год. Заведующая Мария Павловна сразу же обратила внимание, что новая библиотекарша немного не в себе: взгляд отстраненный, безучастный, блуждающая полудетская улыбка. "Идиотка какая-то", – с сожалением подумала Мария Павловна, но на работу не принять не могла: распределение.

Следующие три года с ней мучились и коллеги, и студенты. Даша являлась, когда хотела. Всегда опаздывала. Долго искала книги. Иногда врала, что такого учебника сейчас нет, ей не хотелось тащиться на другой конец книгохранилища. Ее упрекали, но ей не было до этого никакого дела:

– Вы библиотечные крысы, – могла сказать Даша, – я – человек совсем иного склада. Меня слушаются слова. Когда я стану известным писателем, я все про вас, библиотекарш, напишу. Большой сатирический роман получится. Серость. Серость и убожество.

– Ну если ты считаешь себя такой умной, что ж ты с нами – серыми и убогими делаешь? Что ж ты библиотечный техникум только закончила? У нас здесь у всех высшее образование, – отвечала ей Мария Павловна.

– Это все внешнее. Неважно. У меня есть другая жизнь. Вам не понять никогда, – загадочно улыбалась Даша.

Она видела себя в зеркале: волосы мышиного цвета – не того – пепельного, который изображала Даша, в непостижимом экстазе склонившись над листочками бумаги, – на них она вырисовывала почти древнерусской вязью образ героини, немного странной, экзотической. Такой она и была, только вот эта девушка на замене, смотревшая на нее из зеркала… Что ж… это всего лишь небольшой эпизод, который надо пережить, как и скитания между пыльными стеллажами, уставленными книгами, в потертых обложках. При воспоминании об этих книгах Даша морщилась: их тоже кто-то подменил. И затасканные тома Гончарова, Достоевского, Гоголя уже перестали увлекать ее в мир сплетений слов и образов. В библиотеке у нее было достаточно времени прочесть всю классику – восхититься ею и разочароваться раз и навсегда, безвозвратно. Она решила идти учиться дальше, поступила в университет на заочное отделение. На филфаке встречала интригующих своей внешностью красавиц и странных молодых людей, спящих на лекциях, консультациях и даже на экзаменах. Даше тогда казалось, что вся жизнь изменится после диплома – совсем необязательно будет сидеть в библиотеке и выслушивать болтовню девчонок, напоминавшую по своему звучанию чириканье воробьев за окном, да и вряд ли это было больше, чем чириканье. Университет забрал у нее зрение и выдал диплом синего цвета. Ее отправили работать в школу, на окраину города, куда ездить совсем не хотелось, в конце концов, Даша была вынуждена уволиться и вернутся к стеллажам в маленькой районной библиотеке. Книги там были не такими потасканными, заведующая приходила каждое утро с похмелья, закрывалась в своем кабинете и спала полдня. Дашу она не замечала. Всю работу делала Вера – женщина лет сорока. Она успевала между делом прочитывать Дашины записи – та ей почему-то доверяла. По странному стечению обстоятельств они подружились, и Вера была первой, кто поверил в то, что раздвоенность Дашиной натуры – знак гениальности. Даша читала ей свои стихи – непохожие ни на что… Вера, уставшая от классиков (ей приходилось часами переносить с полки на полку многотомники великих русских писателей) мечтала о том, что Дашка станет когда-нибудь известной, и прославит ее – простого библиотечного работника – в своих мемуарах. Она переплела Дашины записи, назвала это неуклюжее творение романом – так и подписала на обложке, послюнявив чернильный карандаш. Даша, изумленная, прочитала его за ночь – и поняла, что путь в литературу ей должен быть открыт. Утром взяла у Веры тот самый карандаш и над словом "роман" вывела "Междустрочье"… Весь день они перечитывали страницы романа. Вера взяла его домой и до утра отчаянно стучала на машинке. Одной ночи не хватило – всю неделю Вера засыпала в библиотеке. Даша училась работать. Выдавала книги редким посетителям. Заведующая проплывала, обдавая их запахом перегара, по-прежнему два раза в день.

– Она пьет? – спросила как-то уставшая Даша, присев на краешек дивана за стеллажами.

На диване растянулась Вера, окончательно выбитая из этого мира Дашиными словосплетениями…

– Ты о чем?

– О ком…

– Пьет… Ну и что? Она нам не мешает.

Вдруг Вера притянула к себе Дашу и поцеловала в губы. Даша передернулась:

– Ты что? С ума сошла…

Вера рассмеялась и оттолкнула ее…

– Зря отказываешься. Ты же даже целоваться не умеешь, наверно.

– Откуда ты знаешь?

– Ты не женщина.

– А кто?

– Никто. Так непонятно. Ты пишешь не так, как пишут женщины.

– Как мужчина? – с надеждой спросила Даша.

– Как человек, который никогда никого не любил, кроме себя и слов. Но это будет очень актуально. Скоро.

– Откуда ты знаешь?

– Я много читаю. На немецком и на английском. Сюда приходят книги, их никто не берет. В них нет ничего, кроме слов. Новая литература. Ты не понимаешь. Ты интуитивно писала роман. Даже не отдавала себе в этом отчета.

– Странная ты, Вера. Я не знала, что можешь читать на немецком и английском. Почему ты работаешь здесь?

– Так спокойнее, – улыбнулась Вера.

Она ничего не рассказала о себе Даше, но та и не пыталась расспрашивать. Все вопросы повисали в воздухе, повторно задавать их Даша не хотела. Она понимала, что при всей отстраненности Веры, никого ближе у нее в тот момент не было.

Год они рассылали роман по всем журналам. Звонили в редакции. Им отказывали. За это время Даша написала на библиотечных карточках черновик первой части другого романа. Вера читала, исправляла ошибки и по ночам печатала текст. Постепенно у них сложились странные отношения. Они были близки. Во втором романе Даши появилась ослепительная красавица Даная – Дана – иногда она называла ее героиней – так было нужно для того, чтобы все происходящее все-таки воспринималась на уровне словосплетений – и ее возлюбленная, пока тайная.

– Этот роман более скучен. Он банален, – говорила Вера.

– Ну да? Кто у нас пишет о такой любви?

– Будут писать…

Однажды заведующая застала их целующимися, но не поверила себе, подумала, что пора бы завязывать с алкоголем, ей предлагали по блату лечь в новую клинику на окраине города. Она долго раздумывала, но это из ряда вон выходящая сцена повлияла в конце концов на ее решение. Два месяца Вера и Даша были абсолютно свободны. Закрывались в читальном зале, когда им было угодно. Пенсионерки терпеливо ждали их в небольшом коридоре, читая объявления с непонятным содержанием, написанные заведующей, когда та пребывала в полубредовом состоянии. Даша доходила до экстаза, как раньше, когда она, закрывшись в своей комнате ерзала в кресле и записывала свои слова, к любви отношения не имеющие. Она рыдала громко, так, что пенсионерки вежливо спрашивали потом:

– У вас несчастье случилось?

В ответ Даша смеялась, раньше она стеснялась показывать свои кривые зубы.

Она продолжала жить с родителями, хотя иногда уходила ночевать к подруге, брат – Миша – тот самый, который в детстве выполнял приказания старшей сестры беспрекословно, криво усмехался. Но ему ни до чего не было дела. Он влюбился в свою однокурсницу и они бегали по городу, бредящему от мартовских испарений, в поисках квартиры. Он собирался жениться. Родители всячески пытались воспрепятствовать роману сына и не обращали внимания на дочь. Между тем Даша носилась со вторым романом – пятью стопками карточек, перетянутыми резинками, выдернутыми безжалостно из бигуди матери. В те ночи, когда она оставалась у Веры, они занимались любовью, а потом по очереди стучали на допотопной машинке. Пальцы у обеих немели.

– Ты, знаешь, надо, писать роман об успехе…

– Со счастливым концом? – разочарованно протянула Вера, втягивая дым Дашиной сигареты. Сама она не курила, но любила, когда курили другие.

– Смоделировать успех. Все, что я писала и даже говорила, – Даша сделала многозначительную паузу, – сбывалось, черт возьми…

– Она еще и чертей вспоминает…

– Вот именно. Я пишу – и получается некий мир, в который можно будет уйти навсегда… Не вернуться. Мне всегда хотелось уйти…

– Ладно, заканчиваем треп, – оборвала ее Вера. – У тебя все становится слишком странным. Зачем у героини отняла имя?

– Просто "Героиня" лучше. Никаких коннотаций. Даная – дурацкое имя.

– Да… и вот это словечко… "Коннотации" тоже ни к чему. У тебя оно на каждой странице. И еще… – вдруг Веру поразила одна мысль.

Она выхватила у Даши недокуренную сигарету, затянулась и вышла из комнаты пошатываясь. Дашка "программировала" финал их отношений. "Все скоро закончится. Там появился этот чертов герой с вполне демонической внешностью с каскадом черных кудрей, спадающих на глаза. В Дашкиной жизни точно нет и не будет таких героев, но она-то в это верит…"

Вера много лет уже не курила. Неожиданно ее вырвало, она не успела добежать до туалета. Она села на табуретку и заплакала.

– Как это мерзко, – сказала вошедшая Даша.

– Что?

– Старая лесбиянка сидит на кухне среди блевотины и рыдает.

– Ты уходишь от меня.

– Конечно. Ты мне мешаешь. Ты все время мешала мне.

– Чем?

Даша промолчала, начала собираться домой.

Хлопнула дверь. Через полчаса Вера пошла спать. Ей не хотелось больше думать о Даше. "Завтра разберемся на работе", но Даша больше в библиотеку не пришла. Трудовую книжку забрала через неделю ее мать.

* * *

Десять лет спустя Вера Васильевна, заведующая библиотеки, стояла в небольшом коридоре, с любовью смотрела на портрет Даши, который она сама повесила между Горьким и Булгаковым и подслушивала разговор своих сотрудниц.

– И зачем Верка закупает эти "Междустрочья", "Россыпями моих камней"? – это Валя, молодая девушка закончившая недавно техникум.

Вторая – Света – умнее и старше. Она работает на полставки из-за больного ребенка – больше никуда устроиться не смогла.

– Не знаю. Чушь собачья. Я знала эту дуру. Дура, она самая настоящая. Ее роман первый опубликовали – шум поднялся. Талант. Гений. Дурдом. Потом она у меня в универе современную литературу читала. Достала всех.

– Вот никто ее и не читает, – Валя произносит это с удовольствием.

– Да… Только ты знаешь, у нас тут старушки одни. Не показатель. В том-то и дело, что читают. Посмотри на тиражи.

– Да уж, – протянула молоденькая библиотекарша.

– Она пропала.

– Как?

– Ну, или в психушке сидит где-то, и родственники скрывают или…

– Что "или"?

– Рассыпалась, как карточные домики, которые много лет хотела научиться строить ее Героиня, – засмеялась Света.

Они помолчали… Вера выждала некоторое время и проскользнула в свой кабинет, бросив: "Здрасьте"…

– Ой, она нас не слышала? – испугалась Валя…

– Да какая разница…

Вера закрылась в кабинете и позвонила домой… Никто долго не брал трубку.

Наконец, сиплый голос ответил:

– Алло, Вера?

– Да. Ты уже проснулась?

– Да.

– Позавтракала? Там колбаса в холодильнике. Еще я кашу сварила.

– Я не хочу есть.

– А чего ты хочешь?

– Ничего. Я много месяцев ничего не хочу.

– Это пройдет.

– Нет. Я устала от тебя. Ты мне надоела.

В трубке раздались короткие гудки. Вера достала из стола карточки, исписанные странным почерком, который в свое время вырабатывала Даша, копируя древнерусские летописи, и начала читать. Порядок их давно был перепутан, но это не имело для нее значения – она помнила все наизусть…

Но она тревожно вчитывалась в каждое слово, таящее за собой некие, понятные только обладательнице сиплого голоса, смыслы… За последние несколько месяцев Даша превратилась в ее ребенка. Она сбежала из клиники, ругала брата, утверждала, что ему ничего, кроме ее гонораров и квартиры, не было нужно… Не написала ни строчки… "Может, так оно и лучше. – Подумала Вера. – Господи, как трудно жить…" Она представила себе, как вернется домой, увидит Дашу, сидящую на полу… Даша будет смотреть в одну точку и реагировать только на вопросы, подразумевающие ответ "да" или "нет"… Ей все-таки удалось скрыться ото всех и замолчать.

…Поседевшая Мария Павловна получала из бибколлектора книги своей бывшей сотрудницы, тайком читала, боялась найти в них что-то о себе, вспоминая угрозы Даши, но так и не находила, заблудившись в непонятных витиеватых фразах… Она удивлялась тому, что студенты болели "Междустрочьем". И долго пыталась понять смысл последнего предложения из предисловия к роману: "Такими книгами обычно заканчивается творческая карьера, удивительно, что в данном случае – это всего лишь начало долгого пути молодого писателя…"