Теплый и беспомощный спросонок,
 Завозился, хныкая, ребенок —
 Кто-то обижает малыша.
 Серый волк напал на человека,
 Или сцапал рак беднягу грека,
 Или кошка слопала мыша...

 Или комары рассвирепели,
 Или занял лучшие качели
 Старший брат — бессовестный пацан,
 Или надо драпать от собаки,
 Или довести дневные драки
 Надо до победного конца...

 Мы сейчас кошмар прогоним этот.
 Хочешь, провожу до туалета?
 Ну, не плачь, я здесь, прижмись ко мне...
 Спи, котенок, — не уходит мама...
 Как ты днем сварлива и упряма
 И какая милая во сне!
           (апрель 95)

     ***

 Ночью украдкой встаешь,
 Мрачно сосешь сигарету,
 В пальцах — нелепая дрожь,
 Мыслей — ни проблеска нету.
 
 Что-то неймется тебе,
 Ноют душевные раны,
 И — в довершение бед —
 Вышли в поход тараканы.

 Старый матерый самец
 Вывел потомков в атаку.
 Тапкой его — и конец!..
 Войско кидается в драку.
 
 В страшной неравной борьбе
 Ты изнемогнешь некстати...
 Быстренько выключив свет,
 Спрячься-ка лучше в кровати!
              (94)
     
     ***

 В быту коммунальном —
 Особенный шик:
 Столовая — в спальне,
 Казенный нужник,
 
 В общественных кранах
 И газ, и вода,
 Для всех — тараканов
 Тучнеют стада,

 И в частную тапку
 Общественный кот
 Любимую тряпку,
 Уписав, кладет.
          (октябрь 94)

    После стирки, злобно
 
 Когда сотру я руки до локтей,
 Не отвертеться дорогому мужу:
 Он будет сам обстирывать детей,
 И у него получится не хуже!
             (июль 94)
 
      ***
       Той, что не давала мне спать
 
 Плачет жалобно и долго
 За распахнутым окном
 Перепуганная "Волга" —
 Просит, чтоб пустили в дом.
      
 Или чтобы вышел папа,
 Стал на страже у ворот:
 С грязной целью кто-то лапал
 Лакированный капот!
          (февраль 95)

     Юбилейное
 
 Десять лет в законном браке!
 И не грызлись, как собаки,
 Но любезничали, аки
 Пара сонных голубей,
 И гнездо в пятнадцать метров
 Из дерюги и из фетра
 Свили, чтоб прикрыть от ветра
 Двух разбойников-детей.

 Не нажили миллионов —
 Деревянных и зеленых,
 И кетчупа в макаронах
 Было вдосталь не всегда,
 Но любовь не оскудела,
 И супружеское дело
 Исполняли мы умело
 Все прошедшие года.
    (июнь 95)

    Кухонная лира
 
 Распустились домочадцы —
 Нарушают мой покой,
 Заставляют подыматься
 В мой законный выходной.
 
 Я варила и стирала,
 Мыла, стряпала стихи,
 Забралась под одеяло —
 Пели третьи петухи.

 "Отосплюсь, — мечтала сонно, —
 На работу не пойду,
 Дам им утром макароны
 И обратно упаду."

 Но увы! Не тут-то было:
 Детки встали в семь утра.
 Утопили в ванне мыло,
 В кухне пролили чернила,
 Нина Саню укусила,
 Саня громко заорал...

 Тут уже не отоспаться,
 Кончен тихий праздник мой...
 Обнаглели домочадцы —
 Заставляют подыматься
 В мой законный выходной...
           (октябрь 95)

      ***

 Распроклятая кручина:
 Строен, рыж и бородат,
 Мой единственный мужчина
 Так фатально небогат!
 
 Вожделея яркой тряпки
 Илм импортных сапог,
 Не ворчи: какие бабки
 Может сделать педагог?
             (95)

        ***
           Светке

 Недалеко белый твой Сантьяго:
 Только шарик просверлить насквозь.
 Я скребу на глобусе бумагу
 И толкаю мировую ось.

 И аккорд чилийского рояля
 Я внезапно слышу наяву,
 Принесенный из весенней дали
 От тебя в осеннюю Москву.
            (октябрь 95)

       ***

 Мы росли в рациональном мире,
 К нам склонялись Лейбниц и Ньютон.
 Перед сном в закниженной квартире
 Мама пела нам про электрон.

 Почему ж, каким водоворотом,
 Стоило немного подрасти,
 К рифмаи старшую, а маленькую к нотам —
 Смыло нас с научного пути?
 
 Может, в глубине, под кожей, где-то
 Затаился родовой талант —
 Папе надлежало быть поэтом
 Или в маме дремлет музыкант?
             (октябрь 95)

     Милый пустячок
 
 Когда мне было мало лет,
 Гостеприимный белый свет
 Был полон удивительных созданий:
 За огородом жил дракон,
 Любивший кофе с молоком
 И ночевавший в старом чемодане.

 За печкой шустрый домовой
 Плескался в миске суповой,
 Украденной из кухни потихоньку,
 В пруду водился крокодил,
 Лешак в малиннике бродил,
 Шуршал ежом и чавкал поросенком.

 По вечерам под старый клен
 Слетались сны со всех сторон —
 Из Серпухова, Тулы и Каширы,
 А по утрам среди равнин
 Вставал румяный жирный блин,
 Сменяя дольку дырчатого сыра.

 Катились дни — за годом год...
 Казалось, больше не живет
 Никто в пруду, в малиннике, под кленом...
 Но дети рассказали мне,
 Что нынче ночью при луне
 В колодце квакал
     камнеед зеленый.
            (май 97)

      1 сентября
 
 В кудрях банты, в оборках подолы,
 Разноцветные астры в букете —
 Ручейками стекаются в школы
 Незаметно подросшие дети.

 Нервно топчутся папы и мамы,
 Кто-то хлюпает носом украдкой...
 Сердце бухает громче тамтама
 Над раскрытой впервые тетрадкой.
 
 Белый лист в ожидании замер.
 Все еще впереди — что-то будет?..
 Смотрит детство большими глазами
 На тропу из младенчества в люди.
             (сентябрь 99)

      ***

 Крепкий кофе. Пепел сигареты.
 Скоро утро. Посинели стекла.
 Шелест капель — за ночь все промокло.
 Окна настежь — середина лета.

 Неполадки в доме и в отчизне.
 Сын подрос. У дочки грудь и бедра.
 Устаю смотреть легко и бодро.
 Плечи гнутся — середина жизни.
 
 Черт возьми, встряхнись, седая кляча!
 Тридцать пять — какие наши годы!
 Вся хандра — от муторной погоды.
 Пусть рыдает — нам пора.
          Ишачить.
               (июль 99)

ОХ... ПРО ЛЮБОВЬ...

      ***
 Приехал мой начальник из Сеула.
 На сером фоне искорка блеснула:
 Подал пальто, поддел за локоток —
 И сердце мое бедное увлек.
 
 Влюбилась страшно, с позабытой силой,
 Томилась грудь, спина обнять просила,
 И снились поцелуи мужика —
 Плешивого, но черного пока.
 
 Так на три дня душа лишилась мира —
 Пока другой не прибыл из Каира...
 Как полюблю тебя, о милый мой,
 Когда ко мне вернешься с Беговой!
              (91)

      ***

 Наверно, на меня сошла лавина —
 Все чувства скомкала и мимо пронеслась,
 И треснувшего сердца половина
 Едва очнувшись, полюбила Вас...
 
 Как надвое расколотое блюдце,
 Пытаюсь склеиться и стать сама собой,
 Но не могу к прошедшему вернуться —
 Стучат мои обломки
        вразнобой...
 
              (91)

      ***

 Сырой четверг. Слетает мокрый снег.
 На Маяковке смрад, туман и слякоть.
 Сегодня я несчастный человек —
 Сегодня вместе с небом тянет плакать.
 
 Уныние — занудная сестра
 Моей любви, пришедшейся некстати,
 Жиреет — и осенняя пора
 Клянется, что воды на слезы хватит.
               (91)

Прошлогодний снег
 
 Медленно падали искры вчерашнего снега,
 Медленно двигались пары на стертом паркете,
 Медленной музыки той новогодняя нега
 Вас затопила, заставив забыть все на свете, —

 Лишь шепот движенья
 Медленных ног по скрипящим, как наст, половицам,
 Медленной музыки такт — раз, два, три и четыре,
 Полузакрыты глаза на полуночных лицах,
 Странно реальных в растаявшем призрачном мире —

 Лишь шепот движенья
 Слышала я, замерев у распахнутой двери,
 Видела дымку любви, поглощающей звуки,
 И, неразумная, вдруг я посмела поверить —
 Стоит шагнуть, и ко мне Вы протянете руки —
 
 Но шепот движенья
 Не для меня шелестел — я осталась за гранью
 Зыбкого круга от мерно качавшейся лампы
 И, прислонясь к косяку, наблюдала за Вами,
 Как от черты, отделяющей кресла от рампы,

 Где шепот движенья
 Медленных ног по скрипящим, как наст, половицам,
 Медленной музыки такт — раз, два, три и четыре,
 Где так нежны и прекрасны обычные лица,
 Странно реальные в тающем призрачном мире,
 
 Где шепот движенья...

       (июль 92)

      ***

 Ушел. Закрылась, скрипнув, дверь.
 Погашен свет.
 Я подшиваю счет потерь
 Ко счету лет.
              (декабрь 92)

    
       ***

 В два слова втиснув крик души,
 В одну слезу ужав рыданье,
 Захлопни сердце — и спеши
 Навстречу новому свиданью.
            (93)
     ***

 То ли воздух весны,
 То ли глупые сны,
 То ль случайный намек в разговоре —
 Возвращается вновь
 Моя боль и любовь,
 Неизбывная радость и горе.

 Я устала любить,
 Я б хотела забыть,
 И казалось — потушено пламя...
 Понадеялась зря —
 Снова щеки горят,
 Чуть помстится, что я рядом с Вами...

 Средство есть лишь одно —
 Сунуть боль под сукно,
 Засушить до кондиций реликта,
 Да пришпилить язык,
 Чтоб не смел ни на миг
 Прошептать опрометчиво:
            "..."
               (март 94)

      ***
 Всего минуту были мы вдвоем —
 Ну две, ну три, кому какое дело?
 Рука в руке, щека к щеке, к виску виском—
 Пока Пиаф за стенкой не допела.
 
 И между нами таяли слова —
 Нелепые, ненужные... некстати
 Вдруг головы касалась голова
 Бездумным продолжением объятий.

 И где была хваленая броня?
 Осыпалась картонными кусками...
 Рванувшись, сердце выдало меня
 Внезапно запылавшими щеками...
 
 Пиаф умолкла — через тыщу лет.
 Прошло мгновенье... Вы разжали руки...
 Мы повернулись — и пошли на свет,
 В привычный и разумный мир разлуки.
             (апрель 94)

    Мне тридцать лет
 
 Надоели рамки тесных приличий!
 Засвистать бы на весь город по-птичьи!
 Со скакалкой бы пропрыгать Тверскую!
 Очень хочется — ан нет. Не рискую.
 
 Перестать бы молча плакать в подушку
 Да исчеркивать листа четвертушку!
 Посмотреть бы Вам в глаза, не краснея!
 Очень хочется — ан нет. Не посмею.

 Стены вежливой холодности руша,
 Позвонить бы Вам да вывернуть душу!
 Расхрабрившись, все бы высказать честно...
 Очень хочется — ан нет. Неуместно.
 
 Ах, как школьной той мне наглости жалко!
 Но повешена на гвоздик скакалка.
 Телефон молчит и ждет, искушая...
 Очень хочется — ан нет. Я большая...
              (92—94)

       ***
 Из раковины выглянув едва,
 Любовь подспудная, слепая, в тот же миг
 С размаху врезалась в холодные слова...
 Отпрянула... ее беззвучный крик
 
 Лишь равнодушному услышать не дано,
 Но Ваши уши нарочито глухи.
 Небрежно отмахнувшись, как от мухи,
 Ее Вы сбросили на каменное дно.

 Захлопнув створки, крепко прищемила
 Мне раковина сердце... что ж, вполне
 Я это наказанье заслужила...
 
 Покой Вам слаще — мне известно, милый,
 Но что же делать, если в каждом сне
 Мерещится Ваш светлый образ мне?
             (апрель 94)

     (Будильник)
 
 Звенящей тишины мгновенья,
 И нежный шепот: "Столько лет?
 И ты молчала?" — и в ответ
 Горячих губ прикосновенье.
 
 И страсти властная река
 Смела весь мир — лишь ты да он,
 Прильнув друг к другу, на века,
 Под приглушенный перезвон...

 Но сквозь туман издалека
 Ворвался скрежет дикой трели.
 Чуть дрогнув, пальцы не сумели
 Сон удержать... упав, рука
 Бессильно свесилась с постели.
            (апрель 94)

      ***

 Герой давно забытых детских снов
 Насущной суетою заморочен,
 Ни звона шпаг, ни плеска парусов
 Над рыцарем, увиденным воочью.
      
 Но я его узнала...шум в ушах,
 Непрошеное головокруженье...
 Вся подалась навстречу — только шаг,
 Смущенное неловкое движенье...

 Недоуменный взгляд холодных глаз —
 И мой порыв, мой сумасшедший трепет
 Сорвался горькой нотой — и угас,
 Но затаенный жар грызет и слепит...
 
 Я с кровью рву невидимые цепи
 С души, так глупо сочинившей Вас...
           (10.05.1994)

     ***

 Когда-нибудь, на склоне лет,
 В несуетности бестревожной,
 Я давний отыщу сонет —
 Отчаянный, неосторожный.
 
 Как бесконечно будет жаль
 Любви, задушенной нарошно!
 Как будет горестно и тошно,
 Что невозвратен тот февраль,

 Что не сбылось — и невозможно
 Вернуться к прошлому опять,
 Опять в метаньях суматошных
 Впустую изводить тетрадь...
 
 Утешься — это так несложно!
 Не надо было вспоминать.
             (март 95)

   Любимому начальнику
 
 Мужчины убегают по домам,
 Чуть на Кольце зажгутся фонари.
 Один Вы остаетесь среди дам
 И трудитесь до утренней зари.
 
 Вам отказать не может ни одна:
 Вам стоит только улыбнуться мило,
 И будут править тексты допоздна,
 Покуда в Bic'е теплятся чернила.

 И будут клеить граночный макет,
 Искать по урнам сноски и картинки,
 Печатать, запинаясь, на машинке,
 Забыв, что у семьи обеда нет...
 
 Не знаю, сознаете ль Вы опасность
 Возможного вмешательства мужей?
 В обиде на бессупность и безмясность
 Сотрудниц Ваших выгонят взашей.

 И, побросав кастрюли и корыта,
 Они коммуной дружной заживут,
 Счастливые, свободные от быта,
 Вам посвящая вдохновенный труд!
             (октябрь 92)

     (дриада)
 
 По зеленым волнам —
       по листве моря
 Под серебряный звон —
       перебор ветра
 Ты к чужим берегам
       уплывешь вскоре
 За мерцающий край
       моего  света.
 
 На моем берегу
       шелестят ивы,
 И бормочет ручей
       посреди луга,
 Мои годы бегут,
       растрепав гривы,
 Стаи белых ночей
       унося к югу.
 
 Под горячей землей
       в тесноте  дерна
 Среди соков травы
       и мои тоже.
 Я не смею шагнуть —
       сплетены корни,
 Чуть потянешь — сорвут
       со ступней кожу.

 Я забуду тебя,
       твоих губ горечь,
 Только смутно кольнет
       в тишине вечной
 Стон, который, любя,
       из пучин моря
 Ты успел переслать
       на волне встречной.

 Я сорвусь, побегу,
       растоптав зелень,
 На прибрежный песок —
       и лицом в воду.
 Цепь кровавых следов
       оросит звемлю,
 И седая полынь
       даст весной всходы.
              (июнь 95)

        ***

 Говорят, что с глаз долой — из сердца вон.
 Почему же не проходит — он?
 Я из сердца рву амурову стрелу,
 Складываю в кучку на полу.
 Сколько дерева! Последняя — вчера...
 Хватит хворосту для доброго костра!
 Знать, за что-то невзлюбил меня пострел —
 Иль лицензию имеет на отстрел?
              (сентябрь 95)

      ***

 Зная не понаслышке,
     как же больно — гореть,
 Я убивала пламя,
    чтоб не задело впредь.
 Медленно умирало
    в углях оно, пока
 Не осыпалось горстью
     серого порошка.
 Ave, покой, свобода!
    Больше не жжет — живи!..
 Занесена по горло
    пеплом моей любви.
           (февраль 97)

     ------------

 Вот и все, что было —
 Больше не бывать.
 Высохли чернила,
 Выцвела тетрадь.
 
 Я венка сонетов
 Не сплела ему —
 За порогом Леты
 Это ни к чему.
 
 И слова остыли —
 Те, что губы жгли —
 На его могиле,
 В ледяной пыли.
 

     ---

 Любовь ушла — словами по листам,
 Слезами тайными, непрошеными снами...
 Я так боялась проболтаться Вам,
 Что справилась с ней голыми руками.
 
 И наступил давно желанный час —
 Себя измяв, изрезав и порушив,
 Я поняла, что разлюбила Вас —
 Но вместе с Вами
        потеряла душу.

        ---

 Герой сонетов умер в воскресенье,
 Не зная о сонетах ничего.
 Казалось, что молчание — спасенье,
 Моя цена спокойствию его.
 
 И я подушкой боль свою глушила
 И сердце зажимала в кулаке,
 И острие отточенного шила
 Оставило зарубки на руке.

 Я буду жить — ведь я люблю другого.
 Я этого хотела — и смогла.
 И только кровоточащее слово
 За пазухой к могиле принесла.
               (ноябрь 98)

      ***

 Невозможного нет,
 Но — озноб по спине,
 И глухая тоска,
 И немеет рука —
   Будто снова я слышу голос,
   Будто снова касаюсь пальцев,
   Будто снова он где-то рядом —
   Я робею и таю...

 Это тень на стене,
 Это память во сне,
 Это скоро пройдет —
 Через день, через год —
    Этот голос умолк — не слушай,
    Не тянись — не коснешься пальцев,
    Не ищи— его нету рядом
    И нигде больше нету...

 Но — никак не усну,
 Но — зову тишину,
 Невозможного нет,
 Но я слышу ответ —
    Будто снова он где-то рядом,
    Где-то здесь — между сном и явью,
    Между тенью и светом...
            (18.11.99)
      -------------------------------

      ***

От тебя на губах горячо.
Положи мне ладонь на плечо.
Видишь — синяя светит звезда?
Не погаснет она никогда.

Не остынет ни в стужу, ни в дождь,
Даже если ты вовсе уйдешь,
Даже если забудешь меня
Или всуе помянешь, кляня.

Просто кто-то — наверное, Бог —
Нам на счастье фонарик зажег...
Ты сказал: не бывает чудес.
А она улыбнулась с небес.
         (февраль 2000)

    О ПРИРОДЕ, О ПОГОДЕ...

       ***

 С моего искусственного дерева
 Падают пластмассовые листья.
 Это значит — осень наступила.
               (91)

        Апрель

 Весенний ветер треплет грязные обрывки
 Пустых надежд, просроченных посулов,
 Срываясь с грохотом, сосульные отливки
 Жестяным трубам свихивают скулы,

 Просоленные немощные корни
 Сосут блаженно талую отраву,
 Павлиньей пестрой радугой подернут
 Источник жизни — сточная канава,
 
 Протаявшего неба взгляд бездонный
 Тускнеет, в пыльных стеклах утопая,
 И тычется доверчиво в ладони
 Набухшей почки мордочка слепая.
        (апрель 91 — март 92)

     Солнечное утро
 
 Летний дождь плеснул по стеклам,
 По замызганной листве.
 Грязь столетняя отмокла
 В замусоленной Москве.

 Как сверкает утром рано
 Средь отстиранных окурков
 Золотистого банана
 Прополосканная шкурка!
           (июль 93)

      Март
 
 Последний снег небрежно и устало
 Роняя на облезлый тротуар,
 Зима свое латает одеяло,
 Смягчающее солнечный удар.

 Устала, с раскаленными лучами
 Ввязавшись в безнадежную борьбу,
 И вешний пот холодными ручьями
 Струится по горячечному лбу.
           (март 94)

      ***

 В белых бусах бутонов вишни,
 Перешептываются травы.
 Ночь поет, шелестит и дышит —
 Слева, справа.
 
 За рекой перестук электрички,
 Лай собак, воркотня лягушек,
 Соловей вступил в перекличку —
 Только слушай.

 Вслед за звоном лопнувшей почки
 Новый лист прошуршал смущенно
 Для мелодии теплой ночи
 Ноту клена.
 
 Я стою, растворившись в звуке,
 Онемевшая и пустая.
 Зеленея, ветвятся руки —
 Прорастаю.
           (май — июнь 95)

       ***

 Смотри, как рыж весенний клен!
 Как будто листья знают в мае,
 Что он пожаром запылает,
 Осенним ветром опален.
             (май 95)

     ***
 Свистнет ветер за околицей,
 Лопнет облако по шву,
 Солнце, падая, расколется
 И закатится в траву.
 
 Зашипит роса потерянно
 В жарком ворохе углей,
 Поплывет роса над клеверным
 Звоном гаснущих полей.

 Закачает небо тонкое
 Полукруглая волна,
 Над лесной неровной кромкою
 Тихо вынырнет луна.
            (август 95)

      ***
 Темно за окошком... Уснул
 Задерганный, загнанный город.
 Лишь ветра занудливый гул
 Да желтый зрачок светофора.

 В неоновом жидком огне
 Хрип Центра, больной и усталый,
 А дальше — в горячечном сне
 Ворочаясь, стонут вокзалы.
 
 А дальше, в ячейках квартир,
 Стандартных, железобетонных,
 Забылся в беспамятстве мир
 Окраинных спальных районов.

 А дальше — леса, и луна
 Над ночью мороза и снега,
 Где дышит сквозь зиму весна
 Мечтательной сонною негой.
           (ноябрь 95)

    ***
 Погоди чуток —
 Стает мокрый снег,
 И тепла глоток
 Выпросит апрель.
 Что стоишь столбом,
 Глупый человек?
 Слышишь — за углом
 Топчется капель?
      (февраль 96)
   
       ***

 Снова март — снова слякоть и лужи,
 Суматошливый щебет и гам.
 Сердце скачет и рвется наружу —
 На потеху весенним ветрам.
 
 Беспричинны улыбки и слезы,
 На губах сумасшедшая трель...
 Время солнца, веснушек, мимозы
 И надежды на теплый апрель.
             (март 96)

     ***

 Небо пасмурное тает,
 Тает грязный серый снег,
 Мчится струйка завитая —
 Капилляр великих рек.
 
 Все еще серо и сыро,
 Ни травинки, ни листа —
 В этой стылой части мира
 Не оттаяли цвета.

 Только ветер свеж и ярок,
 Юный, пахнущий сосной,
 Первым присланный в подарок
 Зазевавшейся весной.
         (март — апрель 97)

      ***

Февраль, сопливо хлюпая, охрип,
Потеет снег, простудно плачут лужи,
И мы, тоскуя о недавней стуже,
Вдыхаем полной грудью свежий грипп.

И всходит лихорадка на губах,
Носы опухли, как у горьких пьяниц,
На скулах подозрительный румянец
И мерзкая испарина на лбах...

Скажи мне: здравствуй! — отзовусь: апчхи!
Надсадный кашель будет мне ответом.
И вирус так мечтает быть воспетым,
Что я сморкаюсь в новые стихи.
            (февраль 2000)

   ГДЕ-ТО У МЕНЯ БЫЛА МЫСЛЬ...

      ***
 В морозных искрах стылое окно.
 Кулинария заперта давно,
 Мигает светофор зеленым глазом.
 В вечерних фонарях гудит Кольцо,
 И города усталого лицо
 Сердито морщится от выхлопного газа.
 
 И сквозь огней мерцающих каскад
 Извечная Луна тяжелый взгляд
 Угрюмо вперила в продрогшие дороги,
 Привычной мерзлой копотью дыша,
 Земли заиндевелая душа
 Зашлась от скрипа в боли и тревоге.
 
 С какими бедами и грозами идет
 Постперестроечный холодный этот год,
 Оседланный китайской Обезьяной?
 Не знаем... значит, будем просто жить,
 Чтоб нашей жизни тоненькая нить
 Заштопала грядущего изъяны.
             (декабрь 91)

       ***
 Каменной глыбой на сердце бессонная боль,
 В сдавленных легких измятое рвется дыханье,
 И шевельнулось и зреет в груди исподволь
 Семя предчувствий, предпосланных горькому знанью.

 Время пройдет — и нальется бессилием плод
 Долгих раздумий, зажатых тисками бессловья,
 И, проломив перекрытия век, упадет
 Каменной каплей на скомканный лист изголовья.
              (октябрь 92)

      ***
 Имена смытых временем,
 Унесенных навеки,
 Лягут тягостным бременем
 На усталые веки.
 
 Только боль расставания
 Мимолетными снами
 Сократит расстояния
 Между вами и нами.
             (январь 93)
 
        ***

 Века проходят, оставляя нам
 Писчебумажный обветшалый хлам,
 Где угасают выцветшие знаки,
 В надежде смутной ожидая год,
 Когда какой-нибудь историк разберет
 Признанья, откровения и враки.
 
 Казалось бы, давно понять пора —
 Следы корявые упрямого пера
 Скорей всего, остынут вместе с нами...
 Но каждый третий на земле — поэт.
 По меньшей мере тридцать тысяч лет
 Пылит бумага, взбитая словами...
             (92—93)

        ***

 С горьким всхлипом загнанных часов
 Замерли растерянные стрелки.
 Эхом позабытых голосов
 Шепчет дождь, мучительный и мелкий.
 
 Сквозь шуршанье капель по стеклу
 Диссонансом сонному уюту
 С деревянным стуком по столу
 Раскатились стертые минуты.
 
 Разных форм, размеров и эпох,
 Патиной покрыты паутинной,
 Невесомы светлые, как вздох,
 Черные — свинцовые дробины.
 
 Сколько их, мгновений, суток, лет
 Миновало — и какая малость
 Горсткой тусклых бусин на столе
 И в усталой памяти осталась...
               (май 94)

     Инь-Ян

 Счастья горький дым,
 Сладкий привкус бед —
 Это Ян и Инь
 Черно-белый след.
   Мир сей двуедин —
   Абсолюта нет.
   Если Ян, то Инь,
   Если тьма, то свет.

 Если грудь в крестах,
 То на сердце шрам.
 За звезду в руках
 Плата — боль и срам.
   Медленно течет
   Жизнь, всегда права:
   Левый поворот —
   Значит, правых два.
 
 Сквозь двойную суть
 Мировых начал
 Как проложен путь —
 Не твоя печаль.
   Следствий и причин
   Не разъять кольца.
   Нету Ян без Инь
   Волею Творца.
         (май—июнь 94)

    ***
         Галке

 Взбитое накруто в пену
 Неутихающим ветром,
 Облачностью переменной
 Вырвалось небо из лета —
   Лета с промозглыми днями,
   Редкими всплесками солнца,
   С муторными холодами
   За помутневшим оконцем.
 
 Ноги опутали травы
 Шелковыми тенетами.
 Нет оскорбительней права
 Биться о прутья крылами.
   Но в пелене шелестящей
   Нету тропы за порогом.
   Хлещет лицо в настоящем
   Завтрашняя тревога.
 
 Вечным земным тяготеньем
 Спаяны неотвратимо,
 Лишь по стремительной тени
 Видим — проносится мимо
   Взбитая накруто в пену
   Неутихающим ветром
   Стылая осень на смену
   Мокрому горькому лету.
            (июль 94)
     ***
 Голубая звезда
 За оплывшим окном,
 Над озябшей землей,
 Запорошенной снегом,
   В колких корочках льда
   Заколдованным сном
   Спит живая вода
   Под зияющим небом.
 
 Исчезают цвета,
 Только каплей белил
 Осветлен кое-где
 Всеобъемлющий кобальт,
   И звенит пустота
   Окаймленья светил
   В колокольцы судеб,
   Нам отлитые, чтобы
 
 Знать — и все же смотреть
 В бесконечную синь,
 Безнадежно просить
 Хрупкой милости звездной,
   И — отныне и впредь,
   До последней из зим —
   Тщетно радугу звать,
   Понимая, что — поздно.
      (январь 95)

     Белое солнце пустыни
 
 Солнца желток
 Стерт добела
 Белый песок
 Крошкой стекла
    
 Воздух звенит
 В струях огня
 Выцвел зенит
 Белого дня
 
 Жара поток
 Сверлит насквозь
 Впаян в висок
 Огненный гвоздь
 
 Зноем размыт
 Вплавлен в пейзаж
 В пекло манит
 Зыбкий мираж
      (май 95)

     ***

 Воздушный замок
 Радушно светел
 Но рушит залы
 Бездушный ветер
 
 Сметая двери
 Сминая стены
 Взбивая перья
 Сдувая пену
 
 Кромсают башни
 В угоду ветру
 Модерн вчерашний
 Под моду "ретро"
 
 Врастают в небо
 Крутые шпили
 Глотает небыль
 Руины были
           (август 95)

 
      ***
        Любе, какой она была в 91-м
 
       Я сам обманываться рад
 
 Погадай мне на крапленых картах,
 Расскажи мне, что со мною будет.
 Будет худо — говори: не завтра.
 Люди — звери — говори, что люди.
 Дом казенный — говори: работа.
 Черный ворон — говори: жар-птица.
 Обмани — поверю я охотно.
 
 Может, и беды не приключится.
              (91 — 95)
 
      ***

 Сколько долгих веков
 Среди сов и волков,
 По корягам и бурелому,
 По дремучим лесам,
 По зыбучим пескам,
 Под созвездием незнакомым
 
 Мы упрямо брели
 По колена в пыли
 В край зеленый — обетованный,
 Где с кулак — виноград
 И растет мармелад
 Вперемежку с небесной манной.
 
 И свершилось — дошли
 До желанной земли,
 Только где ж молочные реки?
 Тот же плуг, тот же кнут,
 Так же стонут и пьют
 В тех же рубищах человеки...
 
 И, потупив глаза,
 Поплелись мы назад
 И с тех пор в дороге поныне,
 И мечтаем о том,
 Как мы завтра найдем
 Чуть живой колодец в пустыне...
             (май 95)

    ***

 Громкий стук.
 Отодвинув засов,
 Я кричу в темноту:
 "Кто там?"
 
 Никого.
 Просто сердце стучит.
     (июнь 95)

      ***
 Мир, казавшийся огромным,
 Меньше мячика для гольфа.
 Не осталось мест укромных
 Для драконов и вервольфов.
 
 Победил научный разум
 Заклинания и пассы.
 Прочь, мистический маразм
 В век металла и пластмассы!
 
 Мы освоились в эпохе
 Электронных микроскопов.
 
 И компьютеры неплохи
 Для расчета гороскопов.
  (октябрь 95)

         ***
 Вот так всегда: пока мы живы,
 В ежеминутной суете
 Мечась, надсаживаем жилы,
 Забыв, что все резоны лживы —
 Спасенье только в доброте.
    (ноябрь 95)

       ***
 Что-то рвется наружу
 Пузырем с глубины —
 То ли боль, то ли ужас,
 То ли чувство вины.
 
 Полуночная мука,
 Порождение тьмы,
 Наваждение звука —
 Только губы немы.
     
      ***
 Мир разложен на "да" и "нет",
 Туго стянут вожжой.
 Жизнь бежит стежком по канве —
 Не по моей — чужой.
 
 Только совесть грызет и жжет,
 Память в клетке кружит,
 Четких правил железный свод
 Давит в тисках — чужих.
 
 Боже, сжалься, пока живу —
 Дай мне выткать самой
 Ту единственную канву,
 Где каждый узел — мой.
      (февраль 96)

     ***
         Вот моя деревня
 
 На пожухших листах,
 На потухших крестах
 Ржавчиной — позолота.
 На полегших хлебах,
 На поблекших губах
 Капли росы — пота.
     
 Над остылой водой,
 Над постылой бедой
 Крик журавля вдовий.
 В потемневших лесах,
 В помутневших глазах
 Горя и слез вдоволь.
 
 Опустели дворы,
 Оскудели дары —
 Господи, что ж осталось?
 В бесконечных снегах
 На калечных ногах
 Старость.
          (август 96)
        
 
     Старые боги
 
 За длинным дубовым столом
 Из грубо отесанной плахи
 Мы пиво ячменное пьем,
 И пена летит на рубахи.
 
 Мы пьем за горячие дни
 Сражений, овеянных славой,
 Когда перед нами склонил
 Мир целый надменные главы...
 
 Но дух боевой оскудел,
 Порос паутиною молот,
 В пыли оперение стрел
 И камень священный расколот...
 
 Беззубо жуют разговор,
 Седыми тряся бородами,
 Оглохший Перун, лысый Тор
 И Марс, ослепленный бельмами.
           (август — октябрь 96)

    ***
 Как металась она,
 Как кричала, полна
 Горя!
 Как играл гитарист —
 Струны стоном рвались,
 Вторя.
 
 Как сочувствовал зал,
 Как, сглотнув, замирал —
 Слушал,
 И за голосом ввысь
 Как покорно неслись
 Души...
 
 Умер стон, замер крик —
 И заныло внутри —
 Спела...
 И со вздохом душа
 Поплелась не спеша
 В тело...
         (декабрь 96)

     Еловая субмарина
 
 Ярко-желтая, как лютики весной,
 То ныряла, то взмывала над волной,
 Подставляла солнцу круглые бока,
 Перископом задевала облака.
   А в кильватере шальная стая шпрот
   Все сбивалась с рок-н-ролла на фокстрот,
   И плясала толстопузая макрель,
   Плавниками задевала параллель.
 По-гитарному бренча, меридиан
 Звонко щелкнул по макушке океан,
 И взметнулась оскорбленная волна,
 И шарахнулась испуганно луна.
   Джунгли свесились пучками, как шпинат,
   Из авоськи мировых координат.
   Извиваясь и елозя скользким дном,
   Ходят реки по Европе ходуном.
 И сквозь это безобразие плывет
 Чудо-юдо-рок-н-ролло-битлоход.
           (май — июнь 97)

     ***

 Никто не знает,
 В который час
 Настанет и твой
 Черед —
 Рванется сердце
 Бежать назад,
 А ноги шагнут
 Вперед.

 Раздастся ропот
 И гневный гул
 За взмокшей твоей
 Спиной,
 И друг надежный
 Потупит взор,
 Не смея покинуть
 Строй.

 Еще не поздно
 Вернуться вспять,
 Случаен и слаб
 Порыв,
 И примет снова
 В объятья друг,
 Все зная и все
 Простив.

 И только ночью
 Мельканье снов
 Отравит мгновенный
 Яд —
 Ты знал, что надо
 Шагнуть вперед,
 Но ты повернул
 Назад.
         (октябрь 97)
 
    ***
 
  Ей не было нужно
 Видеть его,
 Чтоб видеть его лицо.
 Он мог отвернуться,
 Он мог уйти,
 Уехать, в конце концов —
 Но если хотела,
 Она всегда
 Смотрела ему в лицо.

 Он был человек
 Совсем не плохой,
 Он даже не был лжецом,
 Но слишком тяжко
 Из года в год
 Следить за своим лицом.
 И он, отчаявшись, запер дверь
 И щели залил свинцом.

 Он жил во тьме,
 Ел наощупь хлеб,
 А горе глушил винцом,
 Смыкались стены
 И потолок
 Сырым бетонным кольцом,
 А время кромсало
 И мяло то,
 Что было его лицом.

 И через тысячу
 Долгих лет
 Он выбрался на крыльцо —
 Седым и старым,
 Забывшим свет
 И свежий воздух слепцом.
 Из всех знакомых
 Она одна
 Узнала его в лицо.   
          (ноябрь 97)

       ***

 Глухого ветра заунывный стон,
 В углах толпятся прожитые годы,
 И памяти крапленую колоду
 Тасует шулер — вероломный сон.

 И помню ясно цвет волос и глаз,
 Но нет лица — растаял образ зыбкий,
 Осталась только бледная улыбка —
 Последний луч, который не угас.
 
 А за окном качается рассвет,
 И белый снег стирает контур черный,
 И исчезает город, обреченный —
 И ничего незыблемого нет.
           (ноябрь 99)

    ***
 За секундой — минута,
 За часами — недели
 Плотной цепью сомкнуты,
 Зашуршав, облетели.

 Но настырная память,
 Полуночная гостья,
 Как воробышка, станет
 Греть минувшее в горсти.

 И чириканьем брызнет,
 И сверкнет самоцветом
 Капля прожитой жизни,
 Звонко падая в Лету.
          (январь 2000)

***

        Армагеддон был вчера

        Зелень холма Камелота,
        Белые стены Кабира...

Над закопченной планетой
Ужаса, боли и смрада,
В пепле седого рассвета
Из рукотворного ада

Видишь — вздымается башня,
Флюгер танцует на шпиле,
Чувствуешь — больше не страшно,
Слышишь — стрельбу прекратили?

Вспыхнули трубы и струны
Кружевом песни победной...
Что же под всадником юным
Конь подозрительно бледный?

Плещет мелодия в уши,
Скинуты лики и рожи.
Светятся голые души
Сквозь ненадежную кожу.

Битвы окончены! ныне
Мир воцарится и счастье!

В мертвой оплывшей пустыне
Жалобно плачет ненастье...
          (апрель 2000)

     ***
Над землей пустой и бедной,
Под луной — копейкой медной,
Где угрюмый всадник бледный
Гонит бледного коня,

Где конец судьбы и мира,
Славы, власти и кумира —
Лишь одна шальная лира
Спотыкается, звеня.

И срываются эпохи
Меж куплетами на вдохе,
И события, как блохи,
На загривке бытия

Жалят, возятся и скачут,
Миг — и жизнь летит иначе
Под копыта бледной клячи,
Память деснами жуя.

Кто сказал, что все пустое,
Что барахтаться не стоит,
Что давно по росту строит
Нас сержантский трубный глас?

Нет, надеяться не поздно —
Бьется полночью беззвездной
Эхо песни, несерьезный
Даже в самый Судный час.
           (апрель 2000)
--------------------------------------------

     ***
Зачем все это — воздух и вода,
Луна и звезды, климат и погода,
Кровь по сосудам, ток по проводам,
Мелькание заката и восхода?

Зачем судьба повисла на плечах
И мерно мой песок пересыпает?
Плетется жизнь, подошвы волоча,
Усталая, глухая и слепая.

А я все рвусь, рыдая и браня,
Хромые строки, будь они неладны, —
По лабиринтам путают меня,
Прикидываясь нитью Ариадны.

И кажется, что отступает мрак,
И смыслом озаряется дорога —
И я смеюсь... зачем?
      Да просто так —
Без всякого разумного предлога...
              (май 2000)

    ПОРА И О ДУШЕ ПОДУМАТЬ

       ***

 Так что ж ты стоишь на щербатом пороге?
 Входи!
       Судии справедливы и строги.
 Под их испытующим сумрачным взглядом
 В мерцающем свете чадящей лампады
 Страшны и увечны, корявые тени
 Качаясь и корчась, уродуют стены.
 Забытых святых неотрывные очи
 Заблудшую душу буравят и точат.
 Им ведомо все — от сурового лика
 Не скрыть ни сомнений, ни боли, ни крика.
 Страшней порождений кромешного ада
 Извечный укор вечных глаз над лампадой...

 Так что же?.. Входи и подумай о Боге...
 Боишься?
   Хотя бы постой на пороге...   
             (август 94)

       ***

 Крестясь, кому ты лжешь? Себе,
 Старухам с паперти, иконам — или Богу?
 Ему не нужно вымученных жестов,
 Неловкой, непривычною рукою
 Предъявленных на входе прихожанам —
 Как знак лояльности, как проездной в трамвае...
 Он знает все — и знает: ты не веришь
 В магическую силу ритуала,
 В возможность приобщенья к высшим тайнам
 Движеньем пальцев и скороговоркой
 Молитв, отжатых досуха от смысла
 За два тысячелетия... Он видит
 Сомнения, и трепет, и надежду,
 И яд, что разъедает изнутри
 Смятенную, истерзанную душу,
 И, внешнее отринув, Он простит —
 Или осудит —
 Сам.    
           (сентябрь 94)

    (воспитание чувств)
 
 Девочка — не старше первоклашки —
 С выраженьем, складно, как стишок,
 Просит денег... смятые бумажки
 Падают в подставленный мешок.

 Хочется оглохнуть и ослепнуть —
 Сердце есть, ей-Богу, — денег нет.
 Стыдно мне... но пальцы держат крепко
 Горсточку последнюю монет...
 
 Постепенно и неотвратимо,
 Собственным устоям вопреки,
 Я учусь лететь, не видя, мимо
 Жалобно протянутой руки.
            (ноябрь 95)

      ***

 Я тружусь на прокормленье тела.
 День мой — беготня и суета.
 А душа молчит осиротело,
 Чахнет, одинока и пуста.
 
 Все мечтаю: планы я порушу,
 Заленюсь, прилягу на кровать,
 Пожалею, приголублю душу,
 Дам ей, что ли, книжку почитать...

 Но когда свободная минута
 Выпадет, секундами шурша,
 Крепко засыпают почему-то
 На подушке тело и душа.
           (июнь 97)

     ***
 Бомжеватый на вид,
 В колтунах пальтецо,
 Он кричал о любви —
 Мы смеялись в лицо.

 Он уняться не мог,
 Все хватал за грудки,
 И брезгливый плевок
 Утирал со щеки.

 Мы не видели, как
 Наступил его час,
 И занудный чудак
 Снова
    умер
      за нас.
        (ноябрь 97)

      ***

 Когда я увижу, как ласточки вьются над полем,
 Когда я услышу цикад гипнотический стрекот,
 Когда я от счастья замру, переполнена болью —
 Тогда-то часы захрипят и обвалятся в хохот.

 Смотри в этот мир, он пока еще светел и ясен,
 Люби эту землю, покуда она не остыла,
 Шепчи ей слова своих песенок глупых и басен —
 Спеши прикоснуться, ведь время твое наступило.
 
 И я закричу о любви и заплачу о детях,
 Но стены сомкнутся — исчезнут луга и цикады,
 И слабые нити державшей сознание сети
 Порвутся с отчаянным звоном: "не надо, не надо"...

 Ты вспомнишь меня, мое милое светлое небо?
 Ответь мне, трава, отзовитесь, березы и клены!
 Ах, если бы в эту минуту привиделся мне бы
 Мой след, паутинкой в зеленые пряди вплетенный...
                 (декабрь 99)

     ***
Светилась впереди святая цель,
Сияла истиной прекрасная вершина,
Но алчущих смывал со склона сель
И укрывала саваном лавина.

А у подножья пашни и жилье,
В печи обед, в подвале зреют вина,
Полно забот — у каждого свое,
Жизнь коротка, и день не слишком длинный.

И ну их — ненормальных чудаков,
Плетущихся к смертельному порогу,
Сменяв твердыню стен и очагов
На поиски неведомого Бога.

И только вечерами у огня
Заденет душу смутная тревога:
Сосед ушел — тому уже три дня,
А прежде брат... и друг...
      И — как их много!
            (май 2000)

    ДЫМ ОТЕЧЕСТВА

    Анахронизм
 
 До чего же узок круг!
 До чего ветха надстройка!
 Исторический недуг —
 Наша тонкая прослойка.

 От народа далеки,
 Как Австралия от Вятки,
 Как пожатие руки
 От почесыванья пятки.

 И никто не виноват,
 И что делать — неизвестно,
 Хоть проспорь всю жизнь подряд
 Рьяно, пламенно и честно.
 
 Хоть всю жизнь грызи тома
 Философских изысканий —
 Наше горе от ума
 Или от непониманья?..
           (апрель 95)

     ***

  Некогда грозен и груб,
 Перед гранитной стеной
 Неразрешимых вопросов,
 Старый, корявый, больной,
 С крышей, напяленной косо
  На похилившийся сруб —

  Тысячелетний наш дом
 Смят, разорен, искорежен,
 Выбиты стекла в провалах окон,
 Скрежет — морозом по коже —
 Дряхлых петель... брань сварливых ворон...
  Но — почему-то — живем...

  Ржавые сбиты замки,
 Двери распахнуты — можно уйти
 Пробовать жирный заморский пирог,
 Странную жизнь и другие пути...
 Ноги дрожат, не пускает порог,
  Пальцы впились в косяки...

  А между тем за спиной
 Ширится кованый грохот сапог,
 Над легионами реют орлы,
 Вновь Третий Рим миллионами ног
 Шествует к краю Тарпейской скалы,
  Пьяный гражданской войной.

  Может быть, ставни забить,
 Замуроваться в прогнивших стенах,
 Чтобы грядущий мундирный кретин
 Сдуру наружу не выпустил страх
 Из закопченных проклятьем руин?
  Боже, как хочется жить...

  Господи, черен твой свет!
 Некуда деться — Отечества дым,
 Пламя пожарищ, бесчестье и грязь,
 Злобу к пророкам — своим и чужим —
 Стерпим, пока не оборвана связь...
  Выбора, в сущности, нет.
              (апрель 95)

       ***

 От уставов устав,
 Разбежались мы в разные стороны:
 Кто направо, кто влево, кто вверх,
 Кто — привычно — назад...
 У дорожных застав
 Кружат, каркая, старые вороны,
 Предрекая то голод, то мор,
 То засушье, то град.

 И напуганный люд,
 Заслонившись железными ставнями,
 Сбившись в тесные кучки, дрожит —
 И, дреколья достав,
 Выбирает Малют
 В сторожа, вожаки и наставники,
 И под каждым столом, торопясь,
 Принимают
 Устав.
             (январь 97)

     ***

 Небо все то же — ему все равно:
 Живы ли, умерли — будут другие...
 Мерзкая рожа смотрит в окно,
 Жадно тараща бельма слепые.

 В копоти смрадной, корява, грязна,
 Из-под развалин дымящихся встала
 Слюни пуская, прорва-война —
 И облизнулась:
       ей мало.
           (сентябрь 99)

     ***

 Держи меня, стило,
 Корейская штамповка!
 Пока чернила есть
 И тренькает струна,
 Мне все еще тепло,
 Хотя уже неловко,
 Еще тепло с тобой,
 Родимая страна.

 Зачем моя любовь —
 Без веры, без надежды,
 И не могу уйти
 Отсюда никуда?
 Юродствуй и злословь,
 Больна, страшна, как прежде, —
 Все так же лаком хлеб
 И сладостна вода.

 И бедный мой язык —
 Классическая феня,
 Захлестнутый петлей
 На шее у меня, —
 Все так же многолик,
 Как обещал Тургенев,
 И держит на плаву
 До нынешнего дня...
     (сентябрь 99 — январь 2000)

    ЧТО Я ВСЕ ПИШУ И ПИШУ?..

   Совершенно гениальное
 
 Мы все учились в средней школе.
 И вот пишу — чего же боле?
            (февраль 96)

   Методологическое-2
                вариант
 Нескладная песня,
 Нестройный аккорд,      Табачная копоть,
 В строфе легковесной     Минорная хмарь,
 Анапест нетверд.      Обкусанный локоть
              Уперся в словарь.
 Сравненья хромают
 И рифма горчит,       Копаясь на складе
 И нота кривая       Затертых цитат,
 Из строчки торчит.      Пытаюсь не сладить
               Пустой плагиат...
 Не выкинуть слова —
 Не стерпит куплет.
 Бледно — но другого
 За пазухой нет.

 Под сорванный голос
 Фальшивой струны
 Растет новый волос
 Моей седины.          

Копаясь на складе
Затертых цитат,
Пытаюсь не сладить
Пустой плагиат...

(94 — 95)

     Заметка на полях
 
 В тонком кончике карандаша
 (Если он аккуратно заточен)
 Педантичная дремлет душа
 Прародителя линии точной.

 Как изящен и тверд каждый штрих!
 Как изыскан и ясен чертеж!
 Как прекрасен мог быть этот стих,
 Будь острее мой кухонный нож!
            (апрель 95)

     ***

 Закрыв глаза, уйдя в себя,
 И замерев, чтоб не спугнуть
 Свободную от вещества идею,
 Случайно залетевшую в наш мир
 Из бездн неосязаемых пространств,
 Ты, может быть, ее уговоришь
 Присесть на миг и дать запечатлеть
 Ее портрет неверный на бумаге.
 И будешь, гордый, как петух, твердить:
 "Я смог! Придумал сам! Я — автор!" —
 А она,
 Витая над измаранным листом,
 Кричит: "Сапожник! Изверг!
 Я — другая!"
           (июнь 95)

      ***

 Слова столпились у порога,
 Толкаясь, просятся в строку.
 Но разбежалось слишком много
 Их по тетрадному листку.

 Измят. исчеркан, измочален,
 Исписан вдоль и поперек,
 Вместить всех страждущих вначале
 Клочок пытался — но не смог.
    
 И в результате на странице
 Двенадцать строчек прижились.
 Кто втиснулся — угомонится.
 Все прочие — до завтра — брысь.
             (май 95)

       ***

 Ломкий ритм охромел.
 Рифмы клацают — мимо.
 Стих побелел, как мел.
 Словарь поредел.
 Предел.
 Не попробовать ли
 Пантомиму?
         (февраль 96)

     Кошмар
 
 Миром движут две стихии —
 Любопытство и любовь.
 Неуемные, лихие —
 Не борись, не прекословь.

 Горячи, неукротимы,
 Безответственны, глухи —
 Порождают Хиросимы,
 Гонорею и стихи.
        (февраль 96)

   Я И ЧИТАЮ ИНОГДА...

     J.R.R.
 Народец мирный и уютный
 В насмешку будто рок отметил
 Для ноши неподъемно трудной,
 Наследья проклятых столетий.

 Слепому долгу безразлична
 Цена негромких наших судеб.
 Предначертанье лаконично:
 Дойти, а после — будь что будет.
 
 И мы идем, малы и слабы,
 Последние черпая силы
 В безумной вере, что хотя бы
 Погибнем, может быть, красиво...

 С тенями собственными схожи,
 Когда б не шепот губ спаленных,
 Бредем, надеясь уничтожить
 Зловещий морок Саурона...
      
 Никто другой не сможет.    (апрель 94)

    Профессиональная болезнь
        "А у нас редактор был — Блока правил..."
             И.Жукова
 Острый приступ редактуры,
 Хищный, жадный зуд пера —
 Сделать Бродскому купюры
 Захотелось мне вчера.

 А намедни длинноватым
 Показался Пастернак,
 Мандельштам — витиеватым,
 Фет и Тютчев — староваты,
 У Бальмонта — все не так!

 Пальцы с ножницами кружат,
 И — творения венец —
 Ясен, прост, не перегружен,
 Укорочен, отутюжен
 Совершенства образец.
 
 И под лязг голодной стали
 Слышен слабый стон в отвале:
 "Ах, зачем мы не писали,
 Как Станислав Ежи Лец!"     (март 95)

    ***

 Бронированы кони,
 Закованы сердца,
 И грезы — о драконе,
 О битве без конца,
 Что воспоют в легенде —
 Когда-нибудь — а вдруг?
 И о прозрачной ленте
 Из недоступных рук.
          (октябрь 95)

    ***

 За дивным кольцом,
 За священным Граалем
 Боец за бойцом
 На погибель скакали,
 
 Ломались их копья
 В сумятице сеч,
 И гордые головы
 Падали с плеч.

 У стен крепостных
 После бранной потехи
 Остались от них
 Боевые доспехи —
 
 Прославленный панцирь
 Героя баллад
 Едва на двенадцати-
 Летних ребят.
          (октябрь 95)

     ***

 К великим людям
 Прилетали вороны
 И каркали на все четыре стороны.
 
 Ко мне ж обычно
 Прилетает муха
 И все жужжит назойливо на ухо.
            (ноябрь 97)

      ***

 Выбор сделала просто,
 Не спросившись, беда:
 На Васильевский остров
 Не прийти никогда.

 Будут львы и каналы,
 Будет биться и течь
 Рядом с сердцем усталым
 Чужеземная речь.
 
 Но, минуя границы,
 Доберутся туда
 Невский ветер и птицы,
 Облака и вода.
      (январь — март 96)

***
         --------
        12.06.97
         --------
 Он был всегда. На нем держался мир.
 Когда он пел — его негромкий голос
 Перекрывал бряцанье шумных лир,
 И тишина дрожала и кололась.

 И музыкант с блистательной трубой
 Дудел одну загадочную ноту,
 И в сговоре с надеждой и судьбой
 Ночной троллейбус снова мчал кого-то.
 
 Земля кружилась, пара синих глаз
 Сияла над Смоленскою дорогой,
 И Франсуа Вийон молил за нас
 Печального отзывчивого Бога.

 И синей кроной вздрагивала ель,
 И дверь была распахнута навстречу,
 И часовой исхаживал апрель,
 И радиола плакала под вечер.
 
 И роза в склянке темного стекла
 Цвела над неоконченным романом,
 И мостовая медленно текла
 Реки Арбат, таинственна и странна —

 И легких строчек вечная печать
 Горит на сердце, на губах и коже,
 И этот мир внезапно замолчать
 Наверно, не захочет —
         и не сможет...

      ------

 Заплачу, забьюсь в угол,
 Нахохлюсь нелепой птицей.
 Он умер — он в вечность убыл,
 Обратно не воротится.

 Болит. Пустота гложет.
 Не хочется слов и света.
 Ну что тебе стоило, Боже,
 Оставить в живых поэта?
 
 Но хмуро молчит небо,
 Бледны, потерянны лица —
 С землей, где бы он — не был,
 Еще предстоит смириться.

     -------

 Один поэт
 На свете жил,
 Красивый и отважный,
 Он целый мир
 Наворожил
 На лоскуте бумажном.

 И мир сиял,
 Любил и пел,
 Грустил и счастья жаждал,
 Но навсегда
 Осиротел
 Он вечером однажды.

 И немота,
 И в горле ком —
 Как оказалось важно,
 Чтоб каждый миг
 Лежал стихом
 На лоскуте бумажном...
                (июнь 97)

.
 

     ВСЯКАЯ ВСЯЧИНА

    Акростих
 
 Вечно занятый вечной работой,
 Из конторы своей выбегает,
 Как ошпаренный, мчится куда-то...
 Так проносятся дни...
 Оглянитесь —
 Разве можно их попусту тратить?
              (май 94)

    Самокритика между делом
 
 Не поумнею до седин,
 Не буду важной и достойной.
 Нет ни намеков, ни глубин
 В моих сужденьях однослойных.

 И говорить не научусь,
 Лишь мямлить, потерявши слово,
 Да мрачно вскармливая грусть,
 Марать бумагу бестолково.
 
 Но все же, я надеюсь, есть
 Немного мыслей в черепушке —
 Откуда завелись — Бог весть —
 Под (легкомысленной) макушкой.
            (июнь 94)

     100 лет кино
 
 Под звон кифар на склон у Иппокрены
 Выходят девять муз, босые, в хоровод,
 В хитонах легких, как морская пена...
 Глядит десятая — но к сестрам не идет.

 В нейлоновых чулках, на шпильках, в макияже,
 Наивна до прозрачности... Мила,
 От робости дерзка, развязна даже...
 Да ей сто лет — она еще мала.
            (зима 95 — 96)