|
|
| Читатель, берущий в
руки книгу Олега Филиппенко "Один
день неизвестного поэта", не должен
рассчитывать на легкое и бездумное
чтение, к которому с устрашающим
успехом приучают нас всевозможные
рифмоплеты-борзописцы. Книга этого
автора потребует от нас серьезности и
душевного внимания к внутреннему миру
ее лирического героя. Да и написана
поэма гекзаметром, поневоле
задерживающим наш ум и чувство.
Мы становимся свидетелями одного дня жизни нашего современника, натуры противоречивой и ищущей, натуры творческой. Поэма многослойна. В ней мы найдем и жанровые зарисовки, и философские рассуждения, и раздумья о прочитанных книгах, и эротику. И вся эта постройка сцементирована серьезностью взгляда на жизнь, которым отмечен лирический герой поэмы. (Может быть, наделен?) Много, очень много мы узнаем из книги Олега Филиппенко. Не знаю, как будущему читателю, а мне было жаль, когда я перевернула последний листок этой поэмы. Я словно познакомилась с мыслящим, тонким человеком, а он уже уходит, закрывая за собой белую бумажную дверь. Ну что же, хорошо, что мне дано было увидеть хотя бы один день неизвестного поэта. Желаю читателю того же.
Анастасия Харитонова, поэт, член СП Москвы |
||
| ОДИН ДЕНЬ НЕИЗВЕСТНОГО
ПОЭТА
Он был поэтом, но, кроме
огорчения, Александр Вампилов, «Из записных книжек»
ГЛАВКА ПЕРВАЯ Раньше проснулся я, чем электронный корейский будильник,мерзко и тонко пища, возвестил, что пора подыматься. Глаз приоткрыл. За окном, занавешенным синею шторой полупрозрачной, уже посерело. А вроде недавно в это же время совсем еще было темно. Да, на убыль время ночное идет. Посмотрел на часы: до подъема двадцать минут. Подремлю еще. На бок улегся и руки между коленками сунул, коленки ж согнул перед этим. Но улетучился сон мой мгновенно, и вот уже мысли закопошились в мозгу, и я понял, что нужно вставать мне. Как не пытался прогнать эти мысли и образы в красках, не получилось, они как алмаз по стеклу проводили нити свои, и остатки сонливости вовсе исчезли, лишь оставался узор этих мыслей, и четкий, и ясный. Встал, одеяло откинув, на кухню прошел, чтобы чайник сразу поставить, потом в туалет пошел, над унитазом встал и, смотря в потолок иль на струйку, что билась упруго в дно унитаза, подумал, что время в запасе есть, можно и не спешить как обычно, когда себе лишних движений не позволяю я сделать, и строго по графику тело перемещаю в пространстве, и действия им совершаю. В ванну направился, в зеркало сразу взглянул: глаз припухший и мутноватый от сна. Вот такой, как ни странно, подходит больше поэту, поскольку такой глаз еще у младенца. Впрочем, что я не младенец – могу поручиться. Поэтом тоже считать себя времени нет, слишком много работы связанной с бизнесом. Только когда перед чистой бумагой с ручкой один на один я останусь, тогда вспоминаю о главном деле всей жизни, и мысли в пучок собираю через сознанье, как если б сквозь линзу лучи, что пред этим были рассеяны в воздухе, и начинаю рукою плавно иль чуть торопливо и нервно водить по бумаге. Кранчика два открутил, чтоб холодную воду с горячей для умыванья смешать, после этого руки намылил, мыло при этом скользнуло из рук в умывальник, его я тут же поднял, кинул в мыльницу и принялся умываться. Вышел из ванной, кипел уже чайник, налил кипяточку в чистый стакан с подстаканником и заварил там пакетик чая, лимон туда ломтик добавил, три сахара ложки. После побриться пошел, чай оставил же стынуть на кухне. Бриться я начал с шестнадцати лет. Правда, брить поначалу нечего было почти, – еле-еле усы пробивались, на подбородке же три волосинки торчало, но начал бриться, поскольку ровесники многие брились, к тому же и борода и усы начинают расти чуть быстрее, если их брить, – знатоки так сказали из тех, кто уж брился. Бритву у отчима брал незаметно, поскольку стеснялся мать попросить купить бритву. Она посмеяться могла бы. Да и действительно, то, что я брился, никто поначалу не замечал из родителей. Лишь одноклассники только из самых близких друзей, потому что они точно так же сим озабочены были, поставив лицом меня к солнцу, на подбородок мой чистый и место над верхней губою важно и долго смотрели, пытаясь следы найти бритвы. В армии брился два раза в неделю примерно, теперь же каждое утро, а то и два раза в день, если мне нужно. И с удовольствием к тем временам бы вернулся, когда я или не брился совсем или дважды в неделю, ну, трижды. Вытащил шнур телевизора, чуть наклонясь, из розетки, вилку от бритвы засунул в розетку и встал у окошка, зеркало на подоконник поставив, и тщательно бриться начал, водя по щекам электрической бритвой шумящей. После, побрившись, на кухню вернулся, уселся неспешно чая попить, – хорошо, когда время в запасе имеешь. Небо без облачка. Солнечный день будет, видимо. Славно. Вот и весна наступила. Так долго зима продолжалась. Долго, а все же прошла. Пролетела, как не было. Во как. Первая муха меж стекол оконных жужжала и билась, надо же, чуть потеплело, и муха уже появилась. Чай не допив, я пошел одеваться. Привычным движеньем брюки, потом и пиджак надел, в ванну зашел, где висели на батарее горячей носки, что уж высохли за ночь, сев, натянул их на ноги, часы на столе взял ручные, сразу отметив, что раньше собрался минут на пятнадцать. Вроде бы не торопился, но действия все по привычке все ж совершал, потому и осталось в запасе так много времени. Все потому, что проснулся сегодня я раньше. Сел на кровать, взял Цветаевой сборник стихов, на странице первой открывшейся остановился и чтеньем занялся. Бродский не зря так ценил ее. Думаю, что ее можно даже учителем Бродского смело назвать, потому что кроме, пожалуй, еще Баратынского, я не припомню, чтобы основу стиха составляла рефлексия только, и голова, как прядильный станок, непрерывно мотала б нить размышленья, пока б не закончилась пряжа в корзине. Все, мне пора. Шарф зеленый набросил на плечи, из шкафа с вешалки снял и надел одним махом пальто, дверцу шкафа плотно закрыл, после вышел в прихожую, быстро в ботинки сунул одну ногу, после другую и вышел из дома.
Дальше (весь текст поэмы в TXT-файле, 159 Кб) |
||