Оказалось, продавщица своих родных и знакомых девочек семи лет уже обула в туфельки в обмен на какие-нибудь куртки или платья, которые вез грузовик в другие пыльные дворики в подсобки к другим продавщицам. Поэтому туфельки заблестели лаком на полке в ряд с другими ботиками, сапожками и тапочками. Был еще вечер, магазин открывался только в 11 утра, поэтому туфельки наслаждались своей мимолетной ролью – наутро наверняка их купит кто-то, у кого есть девочка семи лет…

А девочка семи лет, между тем, уже знала, что завтра с самого петушиного утра будет собираться с папой в Уруссу, потому что надо готовиться к первоклассничеству, а в деревне к этому готовиться затруднительно, потому как в деревенском магазине продаются только хлеб, крупа, чай в брикетах да еще то да сё съедобное. А туфельки там не продаются.

У девочки еще никогда не было настоящих своих туфелек, они ей до сих пор как-то не надобились, чаще всего с самого апреля до самого почти октября девочка бегала босиком. Иногда цепляла калоши, когда по размокшему двору надо было добегать до уличной уютной будки с торкнутыми меж досок газетами и дыркой в полу...

Однажды она нацепила калоши и пошла вечером встречать овечек, вместе с деревенским стадом возвращающихся с долгого летнего выпаса. Вместо овечек встретился ей гроза деревни – разъяренный племенной бык, которого боялись даже его хозяева. Он летел с пригорка прямо на девочку в калошах и в "новом" сестринском платье, которое она примеряла, да и не успела переодеть на что-нибудь не такое вожделенное. Девочка побежала от быка так, как она не бегала ни до ни после во всей своей жизни. Калоши слетели, они были велики и не успевали за мелькающими ногами девочки. Девочка добежала до овражка, по дну которого тек деревенский ручей, и затаилась в ямке. Стены ямки были красноглинные, у девочки дрожали мысли о том, что вот платье помнется или, еще хуже, испачкается...Она даже не слышала, как кричали деревенские женщины в ужасе, не видела побежавшую спасать ее свою хромую маму. Но быку на девочкино счастье навстречу попались мужики с ломом. Бык побузил, но с ломом тягаться не стал – племенной был, умный. Потом его, отчаявшись приручить, сдали в совхозное стадо, где он убил подряд двух пастухов, тогда уж и решили не разводить от него дурное племя, а сдали на мясо.

А девочка вылезла из ямки, нашла свои калоши и побежала, уже их не теряя, к маме, которая не успела дохромать до дочки вперед быка...

Они долго сидели потом с мамой, вцепившись друг в друга, в окружении ее притихших и наруганных в материнском ужасе за то, что быки всякие бегают по деревне, братьев и сестры. Калоши на ногах девочки долго и крупно тряслись, повторяя за ножками все воспоминания о недавнем заполошном беге и страхе.

Но в деревенском калейдоскопе все меняется быстро, наступило то самое петушиное утро, девочку семи лет разбудили, заставили сделать вид, что она умылась, напоили чаем с молоком и мамиными плюшками и приставили сбоку от правого ведра к папе. Правое ведро, эмалированное, двенадцатилитровое, запотевшее после погреба, было доверху наполнено катыком. Катык труднее пролить, поэтому девочку и приставили к правому ведру, чтобы она невзначай не шевельнула левое – с парным молоком. А катык – это как будто бы и кефир на привычный манер, всем знакомый, но в то утро он обещал превратиться в те самые красненькие туфельки для девочки семи лет, которые пока в безлюдном до открытия магазинчике гордо стояли, поблескивая, на полке. Под ними даже уже ценник был, нарисованный химическим карандашом: цена 2 рубля 60 копеек. Скоро, скоро, уже в 11 часов продавщица, отстегнув крючок-запор с двери, ловко отскочит за прилавок, чтобы не быть сметенной ежедневной ушлой очередью, скоро папа девочки семи лет с пустыми уже ведрами попросит достать им с дочкой воооон те красненькие туфельки... Но сначала добраться бы. А чтобы добраться, надобно на окраине деревни поймать попутку-грузовик, забраться в него с ведрами, котомкой и дочкой, проехать за 15 копеек до развилки, там выгрузиться, поймать другую попутку-грузовик и доехать всего уже за 10 копеек до крошечного городка со странным названием Уруссу. А там совсем легко: до двухэтажных деревянных домиков рукой подать пешком, а в них люди уже ждут папиного: «Молоко, катык, кому молоко, катык!», – выходят с бидончиками и мисками и мелочью в руках. Так что уже к десяти часам заветные шесть рублей лежат у папы в кармане, и они, не дожидаясь открытия магазинчика – к открытию будешь уже только хвост очереди подпирать, подходят к крыльцу, над которым висит кривое лаконичное «Обувь». Очередь занята, можно в сторонке перекусить тем, что в котомке нашлось. Девочка, и так-то бесхлопотная, сейчас старается выказать особенную сговорчивость в предвкушении покупки специально для нее, покупки неслыханной – настоящих кожаных туфелек, которые поведут ее во взрослую, в представлениях девочки совершенно прекрасную, жизнь.

А туфельки достаивали свои короткие ничейные минуты на полке в ожидании. Они представляли себе девочку примерно лет семи. Наверное, она должна быть прекрасна, раз ей достанутся такие чудесные красные туфельки. Она наденет эти туфельки и будет в них летать. Да-да, ведь в таких чудесных туфельках невозможно ходить, в них летают от удачи к удаче, от первой любви к самому счастливому в мире замужеству. В таких волшебных туфельках блестяще защищают дипломы и диссертации, непременно получают пятерки по пению и даже становятся олимпийскими чемпионками.

Надо будет покапризничать, думали себе туфельки, не сразу прийтись впору, чтобы успеть вглядеться в девочку семи лет, которая возьмется их примерять. Понравится – обхватим сразу ее ножки ласково, будем сидеть, как влитые, лишь бы не достаться не своей паре.

Наконец настало репродукторское: «Доброе утро, дорогие товарищи. Московское время – 11 часов». Продавщица в очередной раз спаслась от сметения, папа с дочкой оказались среди первых десяти дорогих товарищей у прилавка. Девочка увидела свои будущие туфли сразу, начала подтыкать папе бок и неприлично показывать указательным пальцем в направлении своего счастья. Туфельки заопасались крикливой очереди, не хотелось ошибиться, хотелось достаться самой лучшей девочке семи лет. Папа девочки попросил надменную продавщицу подать им дочкино счастье на примерку. Удивительным образом туфельки оказались совершенно впору, обхватили девочкины ножки ласково, сели как влитые. И хоть были чуть дороговаты, но в отсутствие строгой мамы папа решил дочке своей потрафить и заплатил за них все почти три рубля, вырученные за целое ведро катыка. Девочка не могла отвести глаз от коробки с туфельками, которую папа положил в котомку, и когда они наконец вышли из попутки, высадившей их за три километра до деревни, попросила папу разрешить ей понести туфли самой. Она несла их все три километра, прижав к себе крепко-накрепко, украдкой поглядывая на их глянцевое сияние и украдкой же втягивая их упоительный кожаный запах. Как же они пахли! Девочка не знала, что на свете что-то может так необыкновенно пахнуть. Это был запах новой незнакомой жизни, обещающей все самое хорошее, что только может на свете случиться.