Укатилась житуха - нашла проруха...

Старики старые, старые старухи
отроились по недогляду,
беспризорные, разгулялись.
Равноликие, осенние будто мухи,
лётают всюдно, несутся в сухоньких
крыльцах, всесветно шастают
в тёпленьком, во прощальном.
Бабки утресь, надысь ещё дедки -
одним миром гудят, соседствуют.
Опростались, мущинство-женство
относили - теперь гусино-
лебедино взлетят, едино,
с домочадно-корытного шеи-то
вывернут - да и вон со дворика...

Белым небушком, лёгким крылышком -
на дикую родину.

* * *

...а был он такой самочинный,
на морозе размахивал лапами,
маковой лентой завивался...

Надломился, иссохнул розою,
мышьим гнездом скатался.
Внутри мышь-малютка затаилась
и трепещет на ветру былинкой:
сама плела, сама собирала,
сама прела в нём и колела -
и ни розочки, ни маковой ленты,
ни одной во поле дороженьки, ни росинки,
только мытный стоит ночеденно
дух - испускается и клубится.

* * *

Мелкая тишь, потому что не полон
сосуд, не пол немотой, не просушен.

Плещется лес, оплетая застенок
злым корешком, и томится раздолье
круглой слезой на скуластеньком лике.

Тихость невзорная (в тонких покровах
донце, а солнцу сюда слишком узко) -
сырью соловой, не звончатой рельсой,
в насыпях вьющейся масленым бликом.

Тишь-тихота принадрезанной лапкой
бьёт в заболотном краю, непотребно
кольца сжимает и корчит молчанье,
дрожью охлёснута... Полубезумна,
получревата, опростана полу
в каждую впадину полузатёкшая
сущь избродившая, половинщица,
полусокрытая намертво, полностью.

* * *

Поутру: скорее бы сдохнуть -
и летают крышки, и головешки
чаяний слюну испаряют,
под пятой шипят, щиплют очи.
Пухнет снедь, изо тьмы кореньевой
дух заводится райский, репчатый.
Мелет мельня тысячерука,
рушит - истолочься ей, изувечиться,
ан опять ночева-медведиха
заломала, в буреломы упутала...
Вот заботушка неизживная -
вьётся вервие, не источится,
медлит набольший: пусть домучится
до сухого дна, чтоб ни жилочкой
не ушла цела, не калечена.
Восприял останочки, смёл раскрохи...
Отошла с бранью, утекла брением,
отслужила и отоброчилась -
упасайтесь, житые, вдрызг холопища
изломалась, проелась дочиста
девка чёрная, зольным всхолмием
кончилась.

* * *

У дороги встал цикорий - кому?
Это роза всем, а он - никому.
Мутноокий, угловатый, простой,
что пропоец - не годящ ни на что,
непрок, каженик, несводный волчец...
То и диво - укрепляется чем?
как в обочинах не ссох, не сошёл?..
У цикория в земле корешок.
Не похмельем лик - туманцем заплыл:
нутрь внимает, чтобы было отрыть
вдоволь, свялить, истереть в порошок...

Стой, голубенький, у всех свой часок.

* * *

Злоба дня сего насквозь проедает:
ёжистый, шипучий да шиповатый -
не проломишься, чапыжник-то - не продраться -
растопырился... Земноводной квакшею
уже меришься: корточками-карачками -
прыг бы во лесную во мятну травушку,
а царевишны немытые, мрачные
досаждаются пусть, дерут темечки...
Вот мечтой какой, лягушьим хотением
злоточивый денёк украсился.

"Уж власы,- вопию,- трепещутся,
смилуйся, одержись..."- ан мне пендаля,
как какой безответной кегле:
лети, лети, шишка кедрова.

Ах ты, пень брадатый, ушина ватная,
злата рыбина... Хоть корытишком
отдарился бы, хоть бы выпустил
не твоих что ручин, скважина.
Я-то полечу, я утешусь
и денёк тот избуду -
не ходить в шиповниках-терниях,
а дышать, а смотреть их буду.
С донышка уйду лествицей -
вёдро упрежу, летичко
лягушиной лапкой почую:
вот оно, конечное, чудное
подошло-поспело.

* * *

Дерево деревянное, а лист лиственный,
а цветок цветущий, а дух невидимый...

Приложить бы к себе, что приложится -
самое искомое и провидчивое.
Охватила бы, как дельфина -
и прощай, мой град цельнокаменный:
вот, нашла, к чему прилагаема
сущим боком - к несуще гладкому
существу разумному, лёгкому -
к певчей рыбке млекопитающей.

* * *

Древогрыз, древоточец с часами на меленьких ножках,
скоро уймёшься ты лить свой песочек по стенкам,
свой древовидный узор скоро ль ткать заречёшься,
усом отщёлкивать ход? Всё уже пред тобою
в стенках проглядчивых - сложатся вот, или дом вознесётся.
Дверцу-калиточку выйми - поди за пределы
глад древесинный унять, известись на дорожках
путаных, сыпких, глухих, за холодные стены,
что неуступны пока, что иные - беги, древоедец.

* * *

Люд честной промёрзлой да масленой
водкой горлышко ополаскивать
зазываю... а мне-то - на тебе! -
двоеперстием образина синюшная -
в лоб да в пуп : поди, что унюхали
сивки вещи, дыхалы сивушные.

Вот такое вот окаянствие.
Знать, не с вами гулять-мне-пьянствовать

Осуровела б, кручинушкой богатыревой
обдалась... да водочке пошто стынуть? -
водочке моей,самоделочке...
Поделом вам - своею верою
сяду в красный угол, глухой, бревенчатый,
помяну-сочту: да ведь мы и венчаны
отродясь не значились, божьей семьею
отойти к земле не зарочились -
то и облик мой - вам ли зеркало? -
не смеркается, изуроченный,
не мерзеет и не бескровеет
с водочки... С родной, непросеянной
не мертвее мне, а веселе
изживать-сноровничать.

* * *

Не стеклом - костерком, тонким хворостом,
среброногим козликом, гладким пёрышком -
чудь лесная - мыльные глазки.
Развели тебя прямо в доме,
прямо в уши поёт костёрчик,
по щеке прокипит смолою - пузырьком выйдет...
...Засыпает лапчатый гусь хрустальный
на снегу, под крылышком.

* * *

Ох собратия-соответчики,
всё бы нукать вам, всё понуживать...
Не остылою куклой-пугалом -
в пух взобьёт, отрясёт метелицей-
вьюгою.
Что стращаться: гулянье красное -
не зазимок ли - стужи пасынок?
не отзимки ли вёсны хруплые?
Что притворничать: та старушенка
нам сородственна - не признали сами-то
белощёку красавицу,
зиму-зимскую - всем кроватушку,
родну матушку.

* * *

До чего усердны, усидчивы -
коготок стрижём, зубик точим.
На кого нанесём свою лепру,
на кулак навернём хвостище,
а допрежь ему соли в очи,
в уши, в душу и во всё следуемое?

...Или может в угольной кузне
это радость-чумичка лыбится,
это спас куётся-метелится,
от начала начал не кушаный,
на колу мочалищем дыбится -
не медовый какой - последний.

* * *

...даже мудро стало...

...к вечеру пополудни, со среды на пятницу, разом.

Устрекающий звероклювец, из подземья хлопая глазом,
отбиваясь от ног стеною, на излёте упал тобою. Ах.
...в крыльях - костки, в лебяжьем уборе - плень...
Раным-раненько было утро в ночь на день.

Не колыбельная байка - такая явность
выплелась шёлковой в тёмном углу монограммой:
это наскальный на долгую память крахмальный платочек -
им, как придётся не в меру, утрись, не побрезгуй.
В меру-не в меру чего? Истлевают на солнце
косы мои... Он на память. Обрушились складки,
тропы воздвиглись тернистые, горные кряжи
пали, шиповник разверстый вспарил многозубо...

Не чудишко даже - блажница:
топлёное млеко, куколь...
Не в меру да не отворится,
а значит насколь?
На маковый вечер, на перья птичьи,
лелейный глас,
утро - за ночью, блажь избывчива...

...А платочек твой, как ни билась я,
не сгодился вовсе, ничуть не спас.

* * *

Посылали: добудь хрусталиков.
Прибрела незнамо куда, раззарилась:
каменное дно, темнотища -
допотопная пустошь, залежь ли...
Ножкой топ - а не вытопнулось,
прыг обеими - а не выпрыгнулось,
не выхаживается - как ходить пошла.
Тут-то ящерка златохвостая и подъюркнула,
прожгла тропочку... Всё представилось:
щёки алые, что долины, и носик горочкой,
лба широкая вдаль дорожечка,
ручеёк извилистый устный...

И сквозь сети гнилые, радуги
заржавелые - к тем хрусталикам...
Нет стеколышек - не бывало как:
не сверкнуло нигде, не хрустнуло.

Ах ты поле исподнее зрения,
кто костьми-то тебя утрусил,
валунами затмил дослепа,
с глаз долой, да и глаз порушил.
Быть не полем тебе, а морюшком,
синей солью стыть - не репейчатым
зырком человечьим дотошным,
а хрустальчато, перепонно -
целованьицем: с перстнем перстенъ
повстречался впервые взором.

* * *

Казистый поместительный гробок -
повыше крышу бы - и теремок
жильцу невздорному, жилице склончивой:
вошли как вслушливо, рукой приёмистой
не в шёлк укутались, а вмиг закончились.

Ужас, ужас, тошнота страхопудная...

Проторённой стезёй, незапутанной
можжевел разстлался радетельно,
след во след ему - умолённые
тащат ноги свои перемётные
за леса, за тёмные пределы.

Кознь ли чья криворотая,
со стола ли сахарный хрящик...

Вскинулись плакуши: одне пьявицы
во червлёной жижице - где покровы-то,
вкруг лица белое кружевце
где неслышное, возлетанная
приворотница где, наружность-то?!.

...Хороводится моль могильная,
сотрясает тонкое стёклышко:
вот, плетёт, не сказать умильно как
ей-пришлось-ему на нашем праздничке.

* * *

В трещевинах лазоревых, в яминах бирюзовых,
в лохмотье путей-воздушных-дорожек...
Содвинуты плиты, сотронуто всё, переторено -
только тела пронеслись, ещё звон не уймётся,
колеблемы воды, а в гуще черничной
уже запропали закраины...
Вот и вся голубиная книга.

Жила несосчитано,
престарела вконец, переставилась -
разошлась нищета синекрылая:
вот помины, вот песнословие.
Ну-ко - не впервой тебе - милостыньку,
только это уж самые оборышки.
По засекам ступай, не верь послухам -
всё обрящешь, чего не имывала:
истиранилась - взойдёшь барыней,
истерпелась - отдышишь.

В изголовьи текут реки ручьистые...
Нам померкло - тебе посветлело.

Заводи, невишной, стих свой истовый,
угони слезу, закличь горесть,
что не до свету, а на веки вечные
сокрушилась, стерплась моя милая.

* * *

Облако-цветок,
облако-дымок,
тоненький мелок,
тихий завиток.
А под облаком -
во всю ширь платок-
шёлковый ледок -
где морщинками,
где и зеркальцем,
а где - в узелок,
в тугой родничок -
струнки перещипывать подземные.

* * *

Подались, зарыжели своды,
пал вослед за угнавшей тучей
мир невиданный, свет промоклый,
житие самосущее.

Тих посадец, пуст свежесрубленый -
не заняться духу человечьему,
не завиться во мху, трутом
по сырой земле не затеяться.

И не то красно, что разубрано
по исподу окатной ниткою -
то одно, что единственно,
отрясает как крылья горлинка
и лесное кукушка ушище
пронимает серьгой чернёною.

* * *

Хохлятся бутончики - не желают взроста,
хладенько да снуро, зелено-мокренько.
Выходи, устойная - то не утреник -
за пролетьем лето идёт широкое.

Ну и ладно, что репа репою -
простоликое, нераскрасное,
полёвочкой по соломишке
катается да смороденьем
пышет, в рябую речушку
с мостков перится.

Помрачённо, нелюдно в нём,
моросно-глиновато,
зато в моклых поймищах
незабудчиво,
лесом сыроежисто, боровито.

Тучеокое, мокроступое,
прыщет щепотью, валом дышит...
А другое где-то ещё дожидает,
солнцеродное, в ясны ленты увитое.

* * *

Гостевали юнец с юницею, вопрошали по строгости:
от того ль не тучнеет нива, от чего перецвёл укропец?
от того же ль косы воротца, от чего и домок не сряжен
и соседи не миротворны? с одного или разно?
И не видимо, чтобы спросу
край пришёл или хоть бы продых.

Не гостьба, а в метель косьба -
хорошо ль насмели, навили,
языком точёным нажали?
Отгостились? - накось калиточка...
Перекрестимся: эка жалость,
нахлобучим вам долю длинную,
чтоб крахмально бежалось, скатертно,
а уж мы тут тишком да как-нибудь...

Ночью холим цветочек аленький,
наливное катаем яблочко -
ах картины какие статные
мелким блюдечком выявляются!
...Ну а что редиска червива -
так её сей год не родилось,
и чего уж вам дико взвиделось,
что воротца пали, домишко кривенек...
Вот соседи что кости тливые -
это самую суть приметили.
Так и мы им за то - соседями.

Рассудите, покудова домещаетесь:
оттого ль помстилось вам зло-несчастие,
отчего до нас оно - ни полшагом,,
даже тень не кажет ушастую -
ан взошёл кто: темно, ужасливо...

Вот докука: то старые розги мочат,
то младые пресветлые дни морочат,
превосходные наши, превсходящие.
Что бы мимо, к устройству вящему,
обоюдо, узрите, скорому -
своей улочкой -
всегда ваши
современники (это - да уж...
не упрыгаешь, выше лба не прянешь -
вот такой у нас в чёрный день прянец -
тульский, сахарный, на весь свет мятный -
не отплюнешься, саморощенный
хлебец свальный).

* * *

Кругом голова, ветерком качаема -
и безмысленно ей, и отчаянно:
ни злобесить, ни сословесить -
еле жив под пеплами венчик.
Глухо он будто немый и невидущий -
в ножки клонится, ломит спинку...
Изгорает: осилил его идущий,
путь разведавший до срединки.

* * *

Взлетели птицы, взлетели,
оплескали крылами сушу,
поднялись над горою, потянулись
волевать наверху, своеволить.

На хлебах весёлых гуляйте, птичицы,
с голубых, ноздреватых
раздобряйтесь в птичищ -
гласных, радужных, шелкопёрых.

Совивайте лёгкие гнёздки,
бубенцом гремящие прорезные хижинки,
чтоб из тьмы очей только слышалось:
ветерок сквозит, синь просвистывает...

Насвивавшись досыта, пропадите
в тайном уголку, над покатой речкой,
мякотью пройдя, на другую сторону
пропорхните.

Канут щебеты, песчинками перельются
птицы-птичицы, продёрнутся ниткою...

...Гладким-гладенько, безуронно,
к перу пёрышко завёл крылья
белый свет за белую спинку.