ДЕНЬ 2 Назавтра я покидал вещички в чемодан, оделся сам во что по- лучше. Как там у молодого Вознесенского - "Все кончено, все на- чато! Айда в кино!" Да и поехал на аэровокзал. Когда-то я после нередких наездов и налетов моих в Москву острил с наигранным высокомерием "белого человека", что свой рейс в аэропорту я могу нюхом отыскать, не глядя на табличку: так шибает в нос родной бараний дух! Будто сто лет с тех пор прошло... Теперь-то, честно говоря, я ничего носом не учуял, но очередь на свой рейс высмот- рел издали, по количеству усов. Встал тихо в хвост последним, ногой подталкиваю легкий чемо- данчик свой по мере продвижения. А бывшие земляки мои пыжатся, еле передвигают огромные баулы, сумки, в которые, пожалуй, человека можно спрятать! Впрочем и в очереди рядом на волгоградский рейс вполне блондинистые люди с таким же грузом тоже. Может, мой телефонный собеседник оттуда меня пасет? Вблизи себя я подходящего на эту роль не находил. Под эти извивы мысли в конце концов добрался и до таможенника. Мою расписку он принял в паспорте вполне невозмутимо. Я даже не заметил, как она исчезла. Досмотра мой чемодан не удостоился: то ли из-за расписки это, то ли из-за потертости? - Можете пройти, - услышал я. И снова топчусь, посадки жду в толпе золотозубых, черноусых мужчин и не менее золотозубых в большинстве толстых женщин, вслушиваюсь в их речь полузабытую, слежу за их жестикуляцией. А дух, по поводу которого острил? Нет, духа что-то не чувствую. Наоборот крепкими духами сильно шибает. Так был ли тот бараний дух? Может, его и не было? Просто придумал "белый человек". Нашелся, тоже мне... Под зад ногою нас выперли! А потому что нельзя было допускать, чтобы у них присказка появилась: "В Америке, мол, работают на белых черные, а здесь у нас на черных - белые!" Это я услыхал, когда какой-то завмаг пузатый на тощего, кур- носого подсобника в подранной телогрейке, и поддатого наезжал: давай, Ванька, таскай ящик, свинья!.." Да сам я разве не на них работал? Правда, машину заимел с то- го... - Паслушай, друг, - прервали мои мысли. - Ты эту сумку, э мне помоги, да-а поднести. У тебя ж только этот чемодан, да... Я взялся за ременную ручку сумки. Всех этих сумок столько собралось в хвосте, в проходе, что мне тревожно стало: а самолет взлетит? Самолетик тот как-то вообще мне не понравился: потер- тые, засаленные кресла, конечно, без чехлов на подголовниках, рваный, пузырящийся под ногами ковролин... А ведь недаром гово- рят: "Театр начинается с вешалки". Однако все ж взлетели. Самолет дрожал, ревел надрывно; казалось, сырая вата обла- ков цепляется за плоскости, мешает. Но справились, и облачный ландшафт начал редеть, внизу открылось огромное заснеженное пространство с черными нитями дорог, ежиком леса. Нет, знаете, асфальтом непокрытой, незацивилизованной земли еще довольно много на планете, а уж в России и подавно! Я вскоре тихонько задремал... Проснулся от боли в ушах! Шум двигателей будто бы то выклю- чался, то включался. Земля в блестках ночных огней внизу вдруг как-то странно накренилась. Катастрофа!? Падаем! Но рядом брюнеточка сидит спокойно, лишь опоясалась ремнем, и вон табло горит. А-а, прилетели! Круг делаем, заходим на посадку. Чего-то нервным становлюсь. Когда, наконец, сошел по трапу, то понял, насколько позабыл малую родину свою: мне просто жарко было по-настоящему в финском плаще с подстежкой, в свитере. И даже шарф на мне. А тут листва зеленая, теплый ветерок несет запах цветов олеандра, нагретой за день пыли, нефти, мужчины хотят в легких пиджачках. Выйдя на площадь, заметил кого-то в одной белой рубашке. Я потоптался, с кайфом закурил. Только подумал, однако сколь- ко же придется ждать багажа, ведь мне еще надо ночлег искать, как вижу - этот тип в белой рубашке руку поднял, приветствуя ме- ня. В ответ киваю вежливо, улыбочку изобразил на всякий случай, потом уж вглядываться начал... ... Е-мое! Так это же Аждар! Господи, сколько же лет мы друг друга знаем? Бросился было я, но тут же и поумерил пыл, притор- мозил. Он-то в белой рубашке, да, а вот вокруг него - пятнисто- форменные все! Аждар шагнул навстречу мне, протянул руку, приобнял. - Салам, Юрик-эффенди, дорогой! Какими ветрами? - Салам, Аждар-мюаллим! Нэ вар, нэ ех? Я сам же удивился, откуда мне на язык скакнули во-время, ка- залось бы, забытые слова? Я, правда, рад был его видеть. Он все такой же, как в восьмом-девятом классе, и остался: сутулый, то- щий, веселоглазый, усики под большущим носом. Вот подмигнул мальчишески. - Хочешь, в город подвезу тебя? Или встречать должны? Может быть, дама? - Нет, нет, один я. Спасибо, дорогой. Просто мне вещи надо полу- чить. Вот жду. - Там что-то важное, секретное? Я головой мотнул. - Тогда давай сюда свой корешок, - и протянул его кому-то из пятнистоформенных. - Али, получишь чемодан. Не беспокойся, Юра, он еще по дороге нас догонит. Поехали. Другой пятнистоформенный забежал, распахнул дверцу блестящей иномарки. Аждар вежливо пропустил меня вперед. - Юрий Сергеевич, пра-ашю! Приглушенно взревел мотор, взвыла сирена, и мы, как на пожар, рванули с места. Никогда в жизни я еще не ездил на таких маши- нах! - Ну про мои дела что говорить? Сам видишь, да, идут неплохо. Ты, Юра, про себя рассказывай. Женился там? - Давно уж холостой. - Понятно-о. - Он хохотнул. - А я вот три раза дедушка уже. Фатимка родила двух, и Наиля не- давно одного прибавила. Все мальчики! У них браки - без брака. - Зато ты - бракодел! Всех девочек наделал. Я хлопнул его по тощему колену. - Еще погуливаешь, а? - Почти что нет. А ты, наверно, дерьмократом стал в Москве? Чем занимался в августе 91-го и в октябре 93-го? - А я был "всегда с моим народом, там, где мой народ в то время был!" - не без гордости продекламировал я. - Понятно-о. Ты знаешь я похлопочу, - серьезно сказал он, - чтоб нашей школе дали твое имя. Ну, вроде Павлика Морозова. - И весе- ло заржал. - Есть мнение у людей, что ваши роли исторически по- хожи. Только не обижайся, да? Мне что? Мы с этого свободу полу- чили, а вот Россия, как империя... На большой скорости, мигая фарами, нас обогнала "Волга". - Твой чемоданчик получили. Просигналили. Будь спок. - А я не беспокоился. Спасибо за такой прием. Раньше так беки только ездили: на одном фаэтоне сам едет, на другом - его шляпа на третьем - тросточка. - А правда, э, так получается! Ха-ха... Послушай-ка, ты телег- рамму дал? Ты к Вере сейчас пойдешь? Твою жену вторую Верой, да, зовут? Ну вот. Не надо, не ходи, а то она опять тебя поженит. Если только тебя где-нибудь ждут, а? Ну, если даже ждут, пусть подождут! Давай поедем сейчас ко мне на хату на одну, по рюмке выпьем, а там видно будет! Давай? Я дал себя уговорить. Даже подумал с радостью, - проблема первой ночевки решена. На въезде в город, перед аркой моста подтолкнул Аждара. - Помнишь? Справа висел огромный Брежнев со всеми своими звезда- ми на груди, а слева - здешний, наш, поменьше и с одной звез- дой... Проехали еще немного. Теперь уже Аждар меня толкнул. - А помнишь здесь?.. Конечно, я кивнул. Как было мне не помнить!? Лет десять, нет, двенадцать с тех пор прошло. Он позвонил мне, как всегда неожи- данно. - Послушай, Юр, парочка джюмджяляри ( Первый курс медицинского!) ширево обещали притащить. Я - травку. С тебя - пара бутылок коньяка. Такой балдеж устроим! - А где? - У меня на даче! Моя Джамиля сейчас в больнице лежит, я один! Гульнем? Прихватишь меня на машине в пол пятого, за два квартала не доезжая до моего министерства. Ты же водило у нас, драйвер!.. Я тогда только что купил машину. Никак не мог сдать на права: за руль садиться надо с малолетства! Пришлось просить Аждара; он позвонил в ГАИ, все устроил. - Ладно, - сказал я. - "В двух кварталах от министерства". Тоже мне, конспиратор!.. В назначенное время он плюхнулся рядом на сидение, шкодливо хихикая, и всю дорогу весело планировал, что с цыпочками сотво- рим... Пока я, малоопытный, старался правильно поставить свой "жигуль" возле последней остановки городских автобусов, Аждар уже в окно махал кому-то рукой. Послышался девичий щебет, и... В глазах у меня помутилось! Одна из этих "цыпочек" - дочка близких моих знакомых. Она еще недавно нас с женой звала "дядь Юра", "тетя Вера", такая смешная, голенастая... Разве я мог это за- быть? - Аждар, а она замужем сейчас? - Кто? А-а... - Наверно, ей лет тридцать лет?.. - Вроде того... Работает в урологии, с любимыми предметами имеет дело, так сказать. Ты ей будешь звонить? - Нет. Зачем? - А вот мы и приехали! - Шоферу приказал. - Когда понадобится, позвоню. Я только сейчас заметил, что еще две машины с нами - та "Вол- га" впереди и еще "газик" сзади. Эскорт? Солидно ездит мой прия- тель! А вот приехали в серийный микрорайон, в нагорной части, вошли в дом-многоэтажку с загаженным подъездом. И лифт внутри весь в осьпинах от сигарет, похабелью разрисован и расписан на русском и не русском языках. Странно... Аждар открыл ничем не примечательную дверь, за ней еще одна стальная оказалась, а уж за ней - паркет сверкающий, ковры, красного бархата гардины, сверкает полировкой мебель! - Это чего, твоя холостая хата? - Ой, Юра... - он помотал головой. - Как с тобой трудно. Сообра- жения - ноль! Ту хату в Нэзрикенте, куда мы девочек водили, пом- нишь? Мне оставалось лишь кивнуть "А-а!" На что он выдал рифму... Давным-давно, в дни нашей нежной молодости Аждар (мы тогда звали его Адик, тогда и Джана была Жана, и Али - Алик), недолго поработав в женской колонии, выдвинул план, - принял повышенное обязательство взять на себя работу еще в одной колонии, кажется, для малолетних. Начальство благосклонно отнеслось к его почину. Аждар устроил сам себе свободный рабочий график: в первой сказал, что во второй был, а там, что в первую пошел. Кроме того прибавочку к зарплате получил, а вскоре звездочку третью на по- гоны и даже "спецквартиру" для "оперативных встреч". Какие у не- го могли быть "встречи", если его осведомители все - зэки и вы- ходить на волю им не полагается? Как же не понимало этого на- чальство? Но нас, его приятелей, это очень даже устраивало: поя- вилась возможность приводить девочек с "Дунькиной фабрики" (так называли ткацкий комбинат) или с кислотного завода, что был ря- дом. Может быть, Адька там устраивал и встречи конспиративные, но только, думаю, для получения взяток с несчастных родственнич- ков заключенных. Вообще мне кажется теперь, что он в семидесятые годы засланцем был из будущего, из нынешних девяностых! Аждар сдернул покрывало украшенное павлинами с трехспального роскошнейшего ложа. - Здесь - твоя спальня. А теперь пошли на кухню. Там он распах- нул дверцу холодильника, набитого всяческой снедью в ярких упа- ковках. - Вот - ешь! Теперь пошли отсюда. Тут - туалет. Здесь - ванна. Там, знаешь ли, ку-па-ют-ся. Хотя ведь ты не очень любишь это дело. Хе-хе-хе... - Гад, - сказал я. - Здесь как хочешь говори со мной. В других местах остерегись. - А кто ты сейчас? - Я? Замминистра. Уже восемь лет. Пошли в большую комнату. Там он указал на телевизор. - Видик-приставкой пользоваться можешь? Порнокассеты в ящике. Если вдруг разберет тебя, шлюх сам ищи, сюда приводить можно. Кстати о шлюхах, позвони Ленке... Зря ты все же тогда кайф сломал! "Поехали, поехали... Давай об- ратно их отвезем!.." Из Зюбендэ, все пьяные, обратно в город!? Я повторил невольно "Зюбендэ", как будто вспоминая вкус этого слова, - Зюбендэ... Аждар остренько глянул на меня и загнусавил под Вертинского, - Зюбендэ... Фонтанка... И она... Вы, слова залетные, кю-уда?.. Он вцепился в мою руку. - Скучал, зараза, да? Нет, видно, подзабыл я его, он тонкий, чуткий, поосторожней с ним надо. А он поволок меня к окну, отдернул занавес, свет выключил. - Смотри. Смотри! И в самом деле было на что посмотреть. Наверно, это являлось главной достопримечательностью квартиры. Весь город, словно на ладони! Сверкает, переливается огнями... По четкому, двойному пунктиру я узнавал проспекты, большие улицы. Вон там змеится до- рога в Нагорный парк. Там - прямоугольник Площади Свободы. А дальше справа сплошная россыпь не слишком ярких огоньков: это уж нефтяные промыслы пошли. Слева река дробила в своих струях отсветы береговых огней, цветной неон реклам... Я, чтобы не расчувствоваться вовсе, сказал. - Ну, хватит, давай сядем. И сели мы, и выпили. Закусывал он, мусульманин, - ветчиной, я - маринованными баклажанами и местным сыром вроде брынзы. То я, то он по очереди повторяли старое наше присловье: "Но мы-то, конечно, знаем, что потреблять коньяк надо с лимончиком..." И хохотали с каждой последующей рюмкой все громче. Вдруг нашу холостяцкую идиллию нарушил автоматный треск где-то недалеко, еще два одиночных выстрела, потом длинная оче- редь и снова стихло все, как будто ничего и не было. - Бандиты, кроме твоих собственных, есть в городе? - Спросил я лихо. Он шуточки моей не принял, промолчал. - Я в смысле просто можно ли выходить? - Другие же выходят и ничего. И ты, сам знаешь, будешь выходить, если приехал по делам. И вечером, наверно, ходить будешь. Аждар поднялся, позвякав связкой ключей, открыл дверцу стен- ного шкапа и оказалось это сейф, внутри крашеный в серый цвет (металл под полированным блестящим деревом). Оттуда был извлечен какой-то плоский ящичек, размером чуть поменьше кейса. - Иди сюда. Смотри. Мы сели рядом на диван. Ящичек был тоже заперт на замок. Внутри него на синем бархате, как в готовальне, утопленные в свои гнезда, тускло отсвечивая вороненой сталью, лежали три ре- вольвера, отвертка и еще прибамбасы разные, неведомого мне наз- начения. - Вот это да! - сказал я. Аждар довольно улыбнулся, будто я похвалил его любовницу. - А власть еще и для того нужна, чтобы иметь возможность кунаку такой подарок сделать! Смотри, они все одного калибра и совер- шенно одинаковые, отличаются только длиной ствола. Вон самый длинный - "кольт-ковбой", потом - "кольт-джентльмен" и укоро- ченный - "кольт-кобра". Любой бери. Дарю! Я чмокнул его в щеку - такое на Кавказе принято в отличие от Москвы - и выбрал "кобру". - Зараза, - заявил он, - всегда то, что мне самому нравится, бе- решь. Открывать можешь, заряжать? Смотри. - Зарядил, бросил мне на колени. - Держи! Поймают, скажи - я дал. Живи здесь сколько хочешь. Понадоблюсь, звони. Визитки мои возле телефона. После его ухода я поиграл немного с "коброй", то есть повски- дывал его, прицеливаясь поочередно в шкаф, кресло, телевизор, косясь одновременно в зеркала, как делают это, наверно, все мальчишки от десяти лет до... Выходит, до пятидесяти включитель- но! Потом телик включил, там шла какая-то фигня, к тому же на местном языке, которого я, если не считать отдельных фраз, сло- вечек, не знаю и никогда не знал. Помучился, понервничал на тему - а вдруг видик испорчу? Решил - ну так испорчу! Аждар ничего не скажет, он - не москвич. В конце концов я справился и стал смотреть порнушки. Ну не смотреть же мне какой-то примитивный детектив!? На первой порнокассете шел сплошной свальный грех многоэтажный. Не знаю, может быть, из-за робости души и отвращения к коллективизму, но это никогда меня не привлекало. Зато на следующей кассете, где главной героиней была весенней свежести испаночка - а, может, португалка, итальянка? - меня разобрало! Она так сладко стонала, а в конце так мило захлебывалась, причмокивая, что я всерьез приревновал ее к партнеру, гнусному, невыразительному здоровяку с узеньким, низким лобиком. Я выключил видак. Сегодня с меня впечатлений хватит. Лег на диване, не захоте- лось мне ложиться на этот трехспальный сексодром. Не спалось. Прокручивалось вчерашнее, сегодняшнее... Что же здесь в городе мне предстоит делать? И хорошо ли в связи с этим, что я со ста- риной Аждаром законтактовал? Чтобы отвлечься, наконец, стал вспоминать эту недавнюю испаночку, потом ее лицо немного изменилось и... На внутренней стороне закрытых век моих прочно обосновалась Ленка. Тогда на даче мы с перепугу ужасно быстро напились. В какой-то миг я вдруг увидел слезы в ее глазах, потекшую с ресничек тушь, размазанную косметику и понял - нет, нельзя! Я уговорил ее уехать. Аждар пытался удержать, потом сказал, - ладно, езжайте, я с той, которая похуже, останусь. А я ему, - не-е, друг, ты местный, ты майор, а я же простой русский и на машине, пьяный? Гаишники со мной, знаешь чего сделают?! В общем поехали все вместе, доставили девчонок нетронутыми в город, на ту же остановку, где взяли. А после "пепел" упущенных возможностей начал стучаться в мое сердце. Причем навязчиво! Стал шляться я возле ленкиного дома в надежде, будто бы случайно ее встретить. Потом ведомый, видимо, не головой на плечах однажды взял да и пошел домой к ним днем. В такое время никого из ее родителей не должно быть. И - о, неожиданность! Открылась дверь, а за порогом - Леноч- ка, засовывающая ноги в шлепанцы. Она спокойненько сказала, - а-а, это ты. Входи. Я физику зубрю. Не знаю, к какому разговору я готовился, но только не к тако- му спокойному, на "ты"... Я тоже без всякой торжественности стал что-то врать, мол, чего-то желудок заболел, шел мимо, дай, ду- маю, зайду, может, супчику горячего перехвачу? Она закивала. - Да, да, конечно. Я сейчас... На кухню прохо- ди. Садись. И заметалась между плитою и столом, расталкивая коленями полы недозастегнутого короткого халатика, чего-то щебетала насчет ог- ромного количества уроков в школе. Ни в каком институте она еще, конечно, не училась, но в нашу прошлую встречу я промолчал, не выдал ни Аждару, ни подружке эту девчачью тайну. И за столом на кухне я помалкивал, хлебал поставленный передо мною суп, не зная, как дальше быть. А Леночка коленями на табуретку встала, локтями опершись на стол, повиливая крупиком, дым сигаретный отдувая в сторону, а заодно и прядку каштановых волос от глаз, принялась мне рассказывать о некоей девчонке из их класса, кото- рую поймали на месте преступления, застукали, когда она подгля- дывала в мальчишечий туалет... " Представляешь?!" Я как сомнамбула встал из-за стола и пошел в их ванную. - Лена, - не громко позвал я. Не видел, но уверен, что она тоже помедлила сомнамбулически. Потом - шаги. Вошла. Я даже не покосился на нее, чтоб не сму- тить вдруг, не спугнуть! - А можно?.. - услышал я и кивнул, нашептывая мысленно: тебе все можно, девочка! Тебе не надо в щелочку подглядывать... Она вдруг на корточки присела, полы халатика разъехались. - Можно. - сглотнув ком в горле, хрипло ответил я. - Ты... Ты ни- когда?.. - прочистил горло. - Ты девица? Вот же какое слово ста- ромодное нашел! Она, подняв голову ко мне, похлопала загнутыми ресницами. - Нет. Было у меня, но... - Убрала пальцы с сожалением. - Но, зна- ешь, тогда по-другому... Мы трахались и шептали: "Люблю... Люб- лю..." Стеснялись, тушили свет, прикрывались, - видно, для раз- говора ей показалась неуместной поза и она встала, не очень-то по-юному опершись на колено. - Тогда... - кивнул я на полураспахнутый халатик и треугольник нетугих домашних трусиков. Она молчала. Она, конечно, поняла ме- ня, но вот... молчит. Постояла несколько мгновений и... Вышла! Чего только ни пронеслось в моей несчастной голове!? Вдруг па- пе-маме скажет!? Нет, она просто испугалась. Но что теперь мне делать? Вдруг слышу, - ну!.. Иди сюда. Лена стояла, оказывается, тут же рядом, только за дверью, в коридоре. Стояла спиной к стене, в распахнутом халатике, и... Трусиков уже не было. Я на колени перед ней встал, чуть ли ни носом туда ткнулся. О чем еще мечтать? Но - запах, сильнейший дух дезодоранта в ноздри бьет! Так вот зачем она уединялась. Ах, милая! С тех пор этот вульгарный, сладковатый аромат на годы стал моим первейшим возбудителем. - Открой, - тихонько попросил я. Она, опершись о меня, утвердила ногу на полочке для обуви. Раскрыто было все. Владей! И вдруг обеими руками прижала, вдавила мое лицо туда. - Папочка! Димочка!.. - Услышал я. - Вот здесь пощупай. - И руки мои потянула вверх, себе на груди положила. Девочка то склонялась к моему уху, шепча все это, то выпрям- лялась судорожно. - Засунь в меня! Штуку свою в меня... Идем. Мы ляжем. И чтоб кровать скрипела! Я высвободил голову, поднялся и потащил Лену в прихожую, там зеркало у них, трюмо. Нет, я тебе, не папа, я сейчас тебе... Она закрыла глаза ладонями, но в зеркале я увидел, как сквозь расто- пыренные пальцы посверкивает ее девчачий, любопытный глаз. Ну и удача привалила мне! Такой бриллиант достался! Я с нею, будто сам в свои шестнадцать перенесся. С той только разницей, что я тогда мечтать лишь мог о чем-либо подобном! С Ленкой я это возмещал и вымещал на ней свою досаду за упу- щенное в юности. В силу моей неоспоримой взрослости за мною сразу и навсегда без споров закрепилось лидерство. Не часто в жизни удавалось вот так, что называется, себя поставить. С Леной мне это помогало владеть собою полностью, не дергаться, царствуя снисходительно и справедливо. И тогда перед зеркалом, и после я Леночку не баловал простым проникновением. Зачем? Это и с тетеньками великовозростными можно делать. В тот первый раз наш, преодолев соблазн поставить ее на колени, я прошагал за пуфиком в их спальню, принес и плюхнул его перед зеркалом. Она хихикнула смущенно, потом нашла занятие ротику, не забы- вая при этом коситься с интересом в зеркало. Все это творили мы прямо напротив входной двери. Вот был бы номер, если бы в те ми- нуты вдруг на пороге - ее мама с папой! От этих воспоминаний на ночь, конечно, я никак не мог уснуть потом, и во сне мучали кошмары опять на ту же тему. Прямо как молодого! Это бы ничего, но я еще и утром встал чуть свет, че- го-то твердое давило в бок, мешало спать. А это, оказывается, кольт подмышку мне уткнулся, как котенок. Я его на спинку дивана положил, а он ко мне нырнул. ДЕНЬ 3 Я протянул руку, бра включил, хотел переложить дружка ку- да-нибудь да и залюбовался им. Дизайнеры на фирме, видно, дело отлично знают! Он весь был олицетворением своей сути - наглого мужества, угрозы. Нет, старик Фрейд не врал, считая, что в про- филь револьвер напоминает мужской детопроизводительный прибор. Я все вертел "кобру" в руках, и под каким-то ракурсом вдруг выпуклости барабана стали похожи на капюшон змеи, а круглый глаз, как будто мрачно подмигнул, "Зачем нам длинный ствол? Мы и коротеньким управимся". Мне даже сделалось чуть-чуть не по себе. Отложил игрушку, пошлепал в туалет. Там вспомнил про свой план на сегодня - пройтись по городу. Однако я не умею просто так гулять. Тут вспомнилось, что "просто так" не выйдет: я же не просто так летел сюда! Буду пригляды- ваться, настроения улавливать, как мне в Москве по телефону при- казали, если... Если, действительно, это является единственной причиной моей командировки в родной город... Конечно, настроение испортилось. Ну а что делать в такой вот ситуации? Уж буду жить, как получается. Сейчас позавтракаю, после покурю, потом... Потом я долго стоял у окна, где мы стояли накануне с удачли- вым моим приятелем. Город сейчас в своей всегдашней утренней дымке от заводов был вовсе не такой блещущей огнями красавец, как вчера вечером. Верней, это похоже было на впечатление от красавицы наутро, когда она вдруг предстает перед глазами без драгоценностей, без таинственной вуали, без косметики. Стою, смотрю, а решить никак не получается: пойти ли к первой, своей бывшей жене, которая постарше, подобрей, или ко второй - она моложе, но обиженней, стервозней? Вот и решай, наблюдатель! Я помылся и побрился, с плаща подстежку отстегнул, от своих пачечек немного денег отщипнул, в карман сунул. А интересно, здесь российские рубли берут или менять их где-то надо? Мне туф- ли нужно бы купить полегче и куртку тоже. Исходя из того, что вышел не позвонив, я, видимо, не Веру выбрал, а Элю: у нее теле- фона не было. Из лифта вышагнул, как космонавт в открытый космос или на незнакомую планету. На площади вблизи от дома чего-то закоплексовал: номеров автобусов не знаю, куда идут они, и представления не имею. Пошел пешком, под горку. Народ в этом микрорайоне по большей части сельский с виду, женщины смуглые в платках, надвинутых на брови, юбки до пят. Мужчин почти не видно: рабочий день. Дома все сплошь облеплены какими-то пристройками, сарайчиками. Коров они здесь держат что ли? Густой навар бедного быта поверг в уныние. Однако, напрямки я очень быстро попал на улицы уже мне издав- на знакомые. Вот первая - с троллейбусом и магазинами; она, по-моему, "Бондарной" называлась в старину. А следующая - почти родная, "Банная" по старому; мальчишками между собой мы именовали ее "Трипперная". Там жили во множестве врачи, до сих пор помню еще кое-какие фамилии на дверных табличках. "Зубной врач Гольденвейзер". "Розенталь" - "сифилис, триппер, половую слабость"... Мелкумян... А по другой стороне шли бани сплошняком. Судя по этой улице, всякий невольно пришел бы к убеждению, что люди рождаются не для того, чтобы постричься и лечь в гроб - Ал- ла верды Ильфу с Петровым незабвенным, - а чтоб помыться в бане да к венерологу сходить. А что, не так уж глупо. Дальше пошли уже совсем родные переулки, углы, где стены подпирал, под вечер ожидая Элю, подъезды, где мы целовались и выясняли отношения. И вот уже - по-молодому сердце екнуло - дом виден с одного бока двухэтажный, с другого - трех, ее дом! Ныряю в подворотню. Па- радный вход здесь забит, по-моему, еще со времен прошлой завару- хи, что началась в 17-м году. И подворотня за тридцать лет ни- чуть не изменилась: все те же мусорные ящики, все та же вонь от них, и даже, кажется, все те же кошки копаются в мусоре. Квад- ратный двор весь в южных застекленных галереях, перекрещенный лестницами; уверен, что с шатающимися перилами. И тут-то я соображаю, а ведь, наверно, Эли дома нет, она же на работе! Да-а, я как раз гожусь в разведчики!.. А, может, так оно и лучше? Был ностальгический порыв, немного сердце пощекотал себе воспоминаниями и ладно, пусть без последствий. Но все же постучал. Шагов не слышу, но занавеска на зарешеченном окошке рядом с дверью немного отодвинулась. Что, дома? А, может, другие давно живут? Но, нет! Щелкнул замок, и - на пороге передо мной стоит весьма немолодая кругленькая тетка в переднике, с половником в руке. - Ой, Однодворцев, это ты?! Что же заходи, как говорится, гостем будешь. Чего-то полинял ты, Однодворцев! Облез... Это она мне говорит! Когда я сам с большим трудом, проделав мысленно множество косметических и всяческих подобных операций, мог разглядеть в ней стройняшку Эльку-однокурсницу с милыми ямочками на щеках, которую легко брал на руки когда-то, ту, что мне наставляла синяки-засосы на шее, на плечах... На этом остановимся. - Раздевайся, снимай плащ. Постой, я сейчас... - и принесла мне шлепанцы-тапуси теплые, аккуратные. Я что-то засомневался насчет свежести своих носков, да что поделаешь? Дощатый пол здесь, в галерее чисто вымыт, на нем половички. В углу, на плитке двух- комфорочной уютно голубой газовый огонь горит под чем-то вкусно булькающим в кастрюльке. Да, если б я остался здесь, всегда носил бы свежие носки и чистые трусы, и подкрахмаленный платок в кармане!.. Но случилось так, что вдруг однажды разболелся зуб и пошел я с частному врачу по рекомендации, и у того врача такие оказались ножки!.. - А почему ты дома? - немного глуповато спросил я. - А у меня сегодня в школе нет часов. Проходи в комнату. Надолго ты приехал? Покормить тебя? - Нет, нет, - говорю. - Уже плотно позавтракал. Я по делам фирмы прилетел. Мы будем закупать... - чего-то смутное наврал. Она кивает, посматривая на мои брюки и носки. - Понятно. "Рога-копыта". Остап Бен... И я послушно, как дурак, докончил "дер" и разозлился на себя. Да что я в самом деле?! Надо пойти и разных модных шмоток накупить. А то вот дура-училка с ее привычкой слов не договаривать, чтобы класс хором подхватил, может со мною так... Элеонора Батьковна!.. Дочь машиниста паро- возного. И для чего сижу я здесь? Чтоб ее мужа нового дождаться? Ведь шлепанцы на мне явно не женского размера. Но только я ре- шился встать, она вдруг говорит без всякой связи с предыдущим. - Мама умерла уже вот скоро десять лет, - и носом шмыгнула, и глазки покраснели. - Я знаю, ты это из-за нее ушел... Ушел я, разумеется, не из-за тещи, не из-за ножек мадам сто- матолога, но что уж сейчас говорить об этом? Эля вскочила, из допотопного буфета достала бутылку водки на лимонных корочках настоенной, рюмку наполнила так, что закапало с нее. - На, выпей за упокой ее души. Я закусить тебе сейчас... Я выпил. А почему бы нет? Как можно отказать? - Да ладно, - кричу ей в галерею. - Чего там закусывать? Вот ты должна тоже выпить. И она выпила, но только после того, как поставила передо мной полную тарелку соуса. Так русские кавказцы называют варево из лобио стручкового, помидоров, баклажан и мяса. Последнего совсем немного было, но все равно - вкуснятина! Оказывается я соскучил- ся в Москве по местной кухне. От пары рюмочек у Эли раскрасне- лись щечки. Я спрашиваю, - ну как, не очень вас притесняют тут? - Не очень, но больше, чем при советской власти. Программу русс- кого языка в школах ужасно сократили, не во всех школах вообще преподают, только у нас здесь в центре, в старом городе. Но я английский изучила, он как бы теперь нужней культурным местным кажется. Уроки на дому даю. Перебиваюсь, ничего. Вот пару лет назад, нет, больше, вот тогда страшно было, квартиры наши насильно занимали беженцы и даже выкидывали кое-кого с балконов, из окон. Милиция тогда не вмешивалась, сами боялись. А после, когда начали расстреливать за грабежи... - А кто расстреливал? - Не знаю. МВД. Не знаю. Нет, Юрка, сейчас уже спокойней, ничего. Правда, мы вечерами не выходим никто. Уж я-то никуда. Да и куда мне выходить? - Кто надо, тот сюда придет, да, Эля? - кажется, я начинал уже слегка хмелеть. - И до утра останется?.. Мне-то что до этого, казалось бы? Эличка это пропустила мимо ушей. - Подвальщики тут местные, дворовые все на мои хоромы зарятся. Но... Ой, Юра, куда мне уезжать? Здесь все знакомое, даже сейчас родное все равно. - Рукой махнула. - Это то, что зовем мы Г'одиной... - Решил я смешком сбить грусть. Послушай, а где Вилька Гинзбург? Уехал он в Израиль или в Эсто- нию? - Он здесь, у него только номер телефона поменялся... Эля что-то засмущалась, поджала губоньки... Уж не в его ли шлепанцах я сижу? Тоже ходок по бабам был тот еще!.. Я выпил очередную рюмку и погладил бывшую супругу по коленке. Не реагирует. - Послушай, - говорю. - Помнишь, такой носатый, черный на юриди- ческом учился, ну, он еще шустрил по комсомольской части, потом как будто в органы ушел Худой такой, Аждар, не знаешь, где он, что сейчас? - Аждар Исмайлов? - Эля скривила губы. - Его здесь называют Аж- дага ( дьявол)-бей! Как же о нем не знать? Он же министр или ка- кая-то большая шишка в МВД. Да он здесь приезжает к одной дев- чонке через квартал от нас. Тогда его охрана тут все перекрыва- ет. Я снова погладил ее по коленке - "старый конь борозды не пор- тит", - и снова никакой реакции... Чего она совсем уж тихая? Вдруг Эля куснула меня за ухо да больно так! И молодым, сту- денческим, горячим шепотом, будто мы с ней на лекции где-нибудь за последними столами... - Я изнасилую тебя сейчас! И точно из- насиловала бы, но... "Он" не согласился. Случилось это следующим образом: я было захотел, как полагается, потеребить ее сосочек; ищу, ищу, но как-то все мягко одинаково... Откуда мне было знать, что у пятидесятилетних женщин груди где-то на животе кончаются?! Пока искал я, "он" заскучал и сник, и, как она потом его ни тормошила, - ни в какую! Она же говорит: ладно не расстраивайся, - и в щеку меня поце- ловала. - Одевайся. Я сразу после этого собрался уходить. Она стала всерьез про- тестовать. - Темнеет уже! Куда ты пойдешь пьяный вечером! Ты где остановился? - В микрорайоне на горе. - Тем более! Этот район такой бандитский из-за беженцев. В новой гостинице? Если не держишь ничего особо ценного в номере, то ос- тавайся у меня и все. Хочешь, сейчас прямо укладывайся спать, а хочешь, мы еще с тобой погово... И я послушно за нее докончил "рим". Потом она рассказывала что-то о местной партии беженцев "Хэ- гигэт", что по-арабски означает - "справедливость", но, мол, их в городе все называют "кара барси" - "черные барсы", они... Я покивал. - Да, да, все партии теперь имеют красивые названия, но... И дальше я ей все поддакивал, носом клевал уже, пока Эля решитель- но не заявила: давай-ка ложись спать! Утром проснулся - она уютно посапывает рядом, круглое плечо, рассеченное глубоко врезавшейся бретелькой, высунулось из-под одеяла. Вот так бы шло все, останься я здесь двадцать лет назад. Выбрался осторожно. Тихонько одеваюсь, думаю, придти бы с по- дарком надо было, а я бутылку даже не купил! Теперь что, доллары ей оставить на столе?! Смотрю - тетрадный лист лежит. Крупными цифрами на нем номер телефона и ниже - В.Г.Гинзбург. Честная ба- ба Элька; чего-то не хотелось ей, чтоб мы с Виленом встретились, а вот же оставила мне телефон его! На свою горку в микрорайон еле взобрался, аж сердце где-то в горле прыгало. Нет, надо транспорт мне осваивать, а то помру еще на "чужой стороне".