ДЕНЬ 17. Проснулся. За окном светло. На часах двенадцать с чем-то. Вилена нет. На столе записка, придавленная картофелиной. В записке: "Доброе утро, маму поменьше беспокой. Будешь ухо- дить, дверь просто прихлопни. В.И. ЛЕН. Я выпустил воздух из матраца, сложил белье, поел картошки, запивая холодным чаем, и стал думать. И тайна "неуязвимости" Аждара исчезла. Если бы я нажал курок в третий раз, кольт исправно бы с грохотом послал пулю. С ним все в порядке, я - дурак! Достал коробочку, откинул барабан, скорее накормил дружка двумя недостающими патронами. Как же так вышло? Аждар сначала вполне нормально испугался, как все люди, но после разглядел, что справа от ствола пустые дырки, и начал выламываться. Никакой он не Аждага: тоже пугается, однако не теряет головы. А я? Но я же выстрелил! Внутри, в душе-то у меня это уже прои- зошло. Л нажимал на спуск, решился! И...спасибо, Адька, за то, что я не убил тебя. Вспомнилось, как от двери летели щепки, как разлетелось вдребезги стекло... Ох, Адька, было бы здоро- во, если бы ты отстал, исчез... Но так не бывает. Ты меня хочешь затравить. И куда мне деваться? Эля?.. 0на не отказала бы... Но я там жил когда-то и ты это логово проверишь обязательно. И главное на сегодня - идти ли на свидание с Леной... А вдруг ее подставлю, если за мной будет хвост?... Так ничего и не решив, я решил все же как-то изменить свою внешность. Хотя бы одеждой. Открыл нахально гардероб, конечно, вилькины вещи мне очень велики, но вот висит приличный плащ двадцатилетней давности. Примерил - сойдет. Нашел шляпу, примерно моего размера. Воротник плаща поднял, поля шляпы приспустил на брови, очки с темными стёклами.. Типичный шпик из советских кинофильмов! Но что поделать? Уходя , под аккомпанемент старушечьего бормотания убрал вов- нутрь язычок английского замка и просто плотно притворил дверь за собой. А вдруг еще вернуться надо будет?.. Около старого базара, возле чебуречной я купил сигарет. Решил зайти в чебуречную поесть. Поднялся по сбитым каменным ступеням, окунулся во вкусный шашлычно-чебуречный чад и первое, что увидел на стене, рядом со стойкой, - физиономии под надписью " Их разыскивает полиция". Чего-то присмотрелся, а кто же это такой усатенький, такой лопо- ухий, похожий то ли на поручика из перестарков, то ли на кельне- ра. Господи, так это же я! Холодные мурашки засуетились на спине, между лопатками... По- рыв был убежать куда-то, я еле удержался. Заставить себя поесть здесь так и не смог, но пару порций че- буреков и водку купил и сунул в полиэтиленовую сумку с портретом местного певца, и чинно, как хозяйственный отец семейства, пошел с базара. Никто и внимания на меня не обратил. Ну, Адик дорогой, ты сам все решил. По дороге я, сделав небольшой крюк, прошел позади дома Цили Моисеевны. Развалины были огорожены забором. Закурил, осматриваюсь, - нет ли кого. Нет. Проныриваю в щель в заборе и передо мной "уют в разрезе". На третьем этаже диван-кровать и повисшая газовая плита. Под домом, возле оставшегося кряжистого дерева, какая-то куча тряпья... И вдруг она зашевелилась. Бомж! Собственной персоной. Нет, пока подожду вливаться в их бытие... Но сколько еще мне удасться продержаться?.. Всему в жертву я собрался принести усики. Без них Лена меня, наверно, и не узнает. Главное, - чтобы другие не узнали. Мне ка- жется, если их убрать, то рассыплется весь образ. У вилькиных ворот ничего подозрительного я не увидал. Тихонь- ко открываю дверь и прямо на тетю Лиду натыкаюсь. - А, Юрик, это ты. А я подумала, что тот, другой, который хо- дит сюда... - она поджала губы. - Давайте, тетя Лида, позавтракаем с вами? Уселись мы с ней прямо на галерейке, по-домашнему. Она с отменным аппетитом съела два чебурека из четырех и очень здраво, без всяких признаков маразма пожаловалась на виличкино увлечение политикой. - Мой папа из-за политики должен был в 18 году уехать из Эсто- нии. Он красный был, возил на пароходе газету "Искра", а в 37- ом не мог в Сухуми скрыться от НКВД. А сейчас вот Вилик. Копия мой папа. А какой у папы конец?.. Нет, она явно разумнее нас. Напившись слабенького чая, я долго искал у Вильки в комнате хоть плохонькую бритву. Пришлось стучать к старухе в дверь. - Виличка только электробритвой бреется. А для чего тебе? - Хочу усы побрить. - Как, полностью? Зачем? - и глазки ее остренько сверкнули любо- пытством. Не зря Вилька не хотел, чтобы я с тетей Лидой беседы проводил! Наконец, с дедовской бритвой "золинген" в руке стою перед зеркалом и, до боли в сердце, понимаю, чем были для меня мои усики! Из зеркала на меня смотрела на смотрела какая-то чужая, бо- сая, по-бабьи беззащитная физиономия с губками бантиком. Только кавказец любой национальности, который носит усы с первого юношеского пуха над губкой, мог бы меня понять. Если меня поймают, мне стыдно будет в глаза Аждару посмот- реть! Впрочем. кто сказал, что он захочет мне в глаза смотреть? Пригрозят мне "сделать маникюр", так я и расколюсь... Ладно. Плащ на плечи, шляпу на брови и... - Теть Лида, я ухожу. - Юрик, так ты еще придешь? Вернешься? Мне бы самому знать. На улице подумалось, оказывается и так жить можно. Отметил про себя, что безусые довольно часто попадаются и на них никто внимания не обращает - своих забот у людей полно. Купил газету, сел в троллейбус, закрылся листами - читаю. По- том только сообразил, что купил местную, на языке, а я светлый да еще без усов! Вот это ляп! Таких ляпов допускать мне нельзя. Еще до дома Кипарисовых прилип к оконному стеклу,- как там? Не болтаются ли около мои "дружки пятнистые"? По-моему, их было двое: один-- на лавочке рядом с соседними воротами, носатый армянский тип, ощупывает прохожих взглядом, другой - автоинспектор на углу. Ему бы за автомашинами следить, на свой хлеб с маслом зарабатывать, а он спиной к проезжей части стоит и людей оглядывает, если я, конечно, не ошибаюсь от излиш- ней осторожности... Вышел я из троллейбуса так, чтобы Лена на своей очень приме- тной "мазде" не ждала - уж лучше подожду я: невнятный господин в допотопном плаще и шляпе на ушах. Подхожу - "мазды" нет. Ну я и стою со своим сверточком - коньяк, колбаска, туда-сюда... Вдруг из задрипаного "москвича", которого я в упор не заме- чал, выходит дама в лайковом сером пальто почти до пят и направ- ляется ко мне. - А я смотрю, ты это или нет? Ты что с собой сделал? Пере- оделся как-то... Нет, ты другой какой-то!.. - Ты тоже не на красной иномарке! Вот и я принял меры пре- досторожности. А где ты эту развалюху взяла? - Да это моя старая подружка, битая-перебитая. Я на ней водить училась. А "мазда" - в гараже, я же не глупая! Она открыла дверцу. - Юра, я все же не пойму, - ты загримировался что ли? - Давай-ка я поведу, а ты назад. Такой шикарной даме не пристало "москвичонок" водить. Могут внимание обратить. Главное же - я всячески старался оттянуть момент, когда Лена осознает мой безусость. Я развернулся и погнал из города. Душевное спокойствие, по- хоже, возвращалось. В зеркальце заднего обзора я видел леночкино напряженное лицо, сведенные брови. Волнуется?... Боится? И вдруг слышу сзади хохот. Даже машина дрогнула. - Вот оно что! Ты без усов! Ты без... Юрий, Сергеевич, где твои усы? Ой, ха-ха-ха! Я съехал на обочину, поставил машину на ручной тормоз и обернулся. Лена нудержимо смеялась, закинув голову, открыв белое горло с нежным кадычком, по которому рубануть ребром ладони - ничего не стоит. - Что ты так зашлась? - Ой, Юра, извини. Сейчас перестану, очень уж непривычно...А че- го ты остановился здесь? - Не знаю. Устал. Хочу поесть, и может просто посидеть спокойно. - А я в "спецбелье", Юрочка, в черных чулочках. Хотела для тебя... Я вздохнул, - а что, разве еще трахаются люди? Делают глупые, бестолковые движения и стонут?.. - Ты знаешь, да! И с удовольствием! С тобой всегда было так хо- рошо грешить? С тобой я всегда кому-то изменяла: покойному ныне Гамиду вот теперь другому человеку. Я думала, ты - старый уже... А ты - нет... Ой, я волнуюсь, мне кажется, наверное, сегодня я хочу с тобою изменить тебе! Перед тем, как... Мне это все не понравилось. "Перед тем как"... Прощается она что ли?.. Додумывать не стал, демонстративно достал бутылку и глотнул из горла. Лена как взрослая ребенку, сказала, - Юра, не дури. Поехали ко мне на дачу, там отдышишься. Пусти меня за руль. - Сказала, увидев, что я хочу еще глотнуть. Я молча переместился на сидение рядом, еще немного хлебнул и закурил. - Послушай, - сказала она. - Возможно, ты как закоренелый со- ветский человек каких-то новых факторов не просекаешь. Если чуть больше часа по этой дороге гнать, будет уже граница. За ней какое-никакое, но все-таки другое государство. Конечно, на дороге есть шлагбаум, пост, а сделай, десять шагов в сторону, в кусты, и проходи спокойно, никто тебя искать не будет. У меня четыреста долларов с собой и машину мне не жалко... Ну? И начала притормаживать. Я сильно ущипнул её, Лена стоически стерпела - А "мазду" жалко? - Нет. Но она как-бы не совсем моя, как и дом, куда мы сейчас едем. Так ты не хочешь воспользоваться, моим советом? А то нам скоро сворачивать... - Аждага - не глупее нас с тобой. Понятно? А этот твой, он кто? - ОН? Здоров, крепок, молод!. Мужик! Богатый. Делает дела. Стар- ше меня... Тем временем мы съехали на свежую бетонку. По краям ее густые невысокие деревья. Предгорный лес. А может, вообще заповедник?.. Фары выхватили ажурные металлические ограды, за ними разнос- тильные виллы, коттеджи... А потом свет уперся в новые тесовые ворота. - Не вылезай, сама открою и закрою. Я так и не увидел дом: из гаража мы прошли прямо в холл с большущим очагом из дикого камня, на стенах - бра в виде факе- лов, оленьи рога, в углу тахта покрытая ковром. - Чего нам тут?.. Пойдем лучше ко мне в спальню. Там и бокалы есть и выпивка разная. А хочешь на кухне поедим? - Живот не должен быть полным. Колбаса у нас есть, коньячок со мной. Чукча - умный. Бедный, но гордый. Так как же ты со мною будешь изменять мне? Она сцепила пальцы у меня на шее, прижалась животом и бедра- ми и, откинув голову, разглядывала меня. - С тобой нынешним я изменяю дяде Юре, кумиру птичек- климактеричек, подружек моей мамы. Зачем ты, балда, сюда притащился? - Притащился и притащился. Так надо было. Я не хотел тебе зво- нить. И не звонил. А когда узнал, что тебя убили, сидел как пе- нек и думал, думал, а номер твой вдруг сам в руки пошел... Ой, как она меня поцеловала! До головокружения. - Где твой коньяк? Дай. Я дал. Она глотнула, сморщилась, - из горла крепко очень... А вообще - спасибо. Ты что не видишь, что я сейчас в истерике? Тебя по телику показывали. Я не все видела, вошла - как раз кусок видео- записи, где выступление Гамида, и ты чуть не рядом.... Тебя, что там задержали что ли? Слушай, я больше уже не могу. Пошли, шир- немся что ли, снимем стресс?.. Ты как хочешь, а мне надо! Идем. Мы поднялись к ней на второй этаж. Спальня? Нет, это была скорее просто ее комната, причем из женского там было только большое зеркало с необходимым дамским арсеналом разных фла- кончиков - и все. А в остальном - тахта, письменный стол, кресло, книги... Почти мужская комната, мелькнула мысль, так вот оказы- вается ты какая Лена взрослая! Она стянула платье через голову, осталась в трусиках и лифчи- ке, металась между гардеробом, зеркалом, столом, сверкая белиз- ной крепкого тела, не обращая на меня никакого внимания. Ампула, тоненький шприц, жгут... И все это - скорей, скорей... Потом, скосясь сосредоточенно на руку, ввела в вену иглу. Выдернула, расслабилась. А я боюсь уколов. Леночка облегченно выдохнула. - Уф-ф! Ты хочешь? Я хотел было отказаться, но вдруг кивнул. - А-а, давай! - Я тебе - в ткань. Плюхайся на пузо. Она, конечно, молодчина, я почти не почувствовал укола. - А может, я уж доразденусь? - подхихикнул я. - Что ты геройствуешь?! Уезжай, тебя же схватят! - и тут же ста- ла уговаривать себя. - Вот сейчас начнет действовать. Вот сей- час... И я успокоюсь... Я натянул брюки. - А меня везде схватят. Даже в Москве. Похоже, на нас обоих уже немного начинало действовать. Лена укуталась в теплый халат, легла, вздохнула. А я сел в кресло, закурил и вдруг в необычайном просветлении стал вдруг как-то без печали осознавать, что вот теперь и вторая моя жизнь кончает- ся.,. Если в той, первой, многое было просто задано, как в школь- ной задачке по математике -"дано" и дальше следуют условия - родители, среда и т.д. и все мои поступки, так или иначе, соот- носились с этим, то уж после переезда, - там дальше все мной се- бе созданное, а значит, и выпутываться должен я сам, советов и разрешений спрашивая лишь у себя. И я спросил себя. Как это делается в разговорах с самим собой? Попросту спрашиваешь,- "А, как?" и ждешь, что выплывет в ответ. - "Н-н-е... мол, не хочу" или почувствуешь - "Ага, ага!" Это и есть решение, ему и следуешь. Да-а, в те минуты наркота на все бросала свой радужный отсвет - "Ага. Могу!" Я встал, погладил Лену по плечу, легонько потряс ее. Спит крепчайше. С блаженной улыбкой на губах. Подумалось, что надо бы оставить записку, но почему-то этого не сделал, может быть, по привычке брать на себя поменьше обяза- тельств? Свет погасил. Спустился вниз, нашел кухню и старый верный холодильник "ЗИЛ", набитый всякой снедью плюс бутылками водки, коньяка, вина. Нет, видно, нескоро новые русские научатся не ставить в хо- лодильник коньяк и красное вино! А кто ж все-таки ее этот покро- витель? Да на хрен мне думать о нем? Я взял, не жадничая, еды на день-полтора и бутылку коньяка. Поплутал немного, пока в гараж попал, но дальше - все очень просто было. "Москвичонок", дверцы не заперты, ключ от зажигания под ковриком, куда Лена его при мне подсунула. В бардачке - газовый пистолетик и карта. Насвистывая веселенький мотивчик, в прекрасном настроении, направься я открывать ворота, и вдруг углядел возле стены кучу рабочей заляпанной одежды, которую, наверно, работяги-строители оставили. Вот это мне нужно. Взял, побросал на заднее сидение, Ворота распахнул, ну все, - поехали? В некоторое недоуменное раздумье привел меня, правда, номер "москвича" - с двумя нулями. Ленка настолько влиятельная личность в городе? Или это ей хахаль организовал? Кто ж он такой? И хорошо ли мне ехать на машине с таким приметным номером? А может, оно и лучше, менты меньше будут останавливать. В путь, в путь... Только вот - в какой?.. Ворота прикрывая, на всякий случай оглядел, запомнил дом: новомодный, с косой односкатной крышей до земли и окна - на раз- ных уровнях. Запомню. А надо ли?.. И понеслась бетонка, понеслась под светом фар мне навстречу, а я все прибавлял и прибавлял скорость. Насвистываю, словно на праздник еду! Перед выездом на шоссе притормозил, свернул на обочину, чтобы немного успокоиться, а то я какой-то не в себе. В порядке развлечения в бардачке подробно пошарил. Нащупал там тонкий злектрический фонарик, пластиковый мешочек, а там... По сути - послание от Лены и о Лене! Бинт, вата, йод. Сотня долларов мелкими купюрами, и записка с номером телефона какого-то Сорго Гогоберидзе, а ниже: "запомни и обязательно порви ". Никаких там сентиментальностей типа "Люблю... Целую...", - ничего лишнего. И так ВСЕ сказано. Какая женщина! С большущей буквы... Было бы мне сейчас хотя бы 38, да с такою женщиной, подругой - хоть в Америку! Мы бы там не пропали. Мы бы... "Но нету чудес и мечтать о них нечего, есть пятьдесят один и согнутые плечи... Неси и казнись тоской человечьей." Все же "есть женщины в русских селеньях"! В городе, который всегда красавицами славился, она, - вовсе не такая уж и красавица за сердце зацепила самого Юру Однодвор- цева и еще богача какого-то, что строит дом ей и машину дарит. И вот такая женщина вынуждена скрываться, жить под дамокловым мечом опасности? Я убрал все снова в бардачок и двинул машину. Уже на въезде в город, действие укола явно кончилось: маятник настроения качнулся вниз. Я начал трусить. Мне уже казалось, что в пустоте ночных улиц "москвич" слишком громко ревет! Около старого базара увидел полицейский "газик" и сердце куда-то закатилось. Скорее свернул в узенькую улочку, откуда еле выбрался... Крутил, крутил баранку в уже полузабытых переулках, но, в конце концов, нашел ту дыру в заборе у дома Цили Моисеевны! Выключил двигатель, - какая тишина! Скорее бы юркнуть по-та- раканьи в эту щель, а "москвичонок" - машина неприметная, - ес- ли, конечно, номер не разглядывать и над этим не раздумывать... Но авось!.. Переоделся, хотя противно было напяливать на себя чью-то ис- пачканную, воняющую потом робу. Однако, - терпи, Однодворцев! Сунул кольт за пояс, в карман Ленкину газовую пукалку. Ну, Юрок, тебе теперь лишь небольшой ракеты не хватает. Влияние наркоты закончилось, я полностью контролировал ситуа- цию и, честно говоря, не без страха думал, как встретит меня бом- жовское сотоварищество... Еще я взял фонарик. И нырнул в дыру. Чтобы там ни было, а стражей порядка ночью сюда палкой не за- гонишь. Подсвечивая фонариком, добрался до воронки с деревом, чуть ноги ни сломал, спустился. Надо бы мне было фонарик поту- шить, и потихоньку-полегоньку без шума... А я этого не сде- лал, сунулся в черный дверной проем, еще два шага и вдруг что-то в углу зашевелилось и раздался вопль: менты-ы!! Облава!! Истошный визг и грохот осыпающихся камней сопровождал мое спешное отступление. Хоть я, конечно, деградирующий элемент, но это уж слишком! Забрался в машину, опустил спинку сидения и вытянулся, наконец. С меня, простите, на сегодня хватит. ДЕНЬ 18. Проснулся, - серенький рассвет, капает дождичек. "... с неба мелкий дождик моросил, шел своею пьянок походкою, плакал о любимой и грустил..." Что поделывает сейчас моя любимая? Наверно, спит себе в сво- ем загородном тереме. А что, она, действительно, - ЛЮБИМАЯ? Не знаю. Но вот уже - близко ли далеко ли она - я о ней все время почему-то думаю... Как это назвать?.. В самом конце забора, где он примыкает к дому покойной Цили вдруг отодвинулось несколько досок, и оттуда стали выскальзывать фигуры. Новенький проход к бомжам, о котором я не знал. Я насчитал шестерых. ночевка кончилась, бомжи рассасываются по своим делам. Пока я "завтракал", согреваясь коньячком, высколь- знуло еще четверо. Все двигались по напрвалению к базару. Сколько же их там ночует? И много ли остается днем? Я скомандовал себе "на старт!", запер машину и двинул на кон- такт с "инопланетянами", через новую лазейку. В дверном проеме, куда я было ночью сунулся, сидели два горьковских персонажа. Взлохмаченные, в отрепьях. Над маленьким костерком, на двух кирпичах, стояла бархатно закопченая жестянка типа кастрюли. - "Индейку" не принес? - спросил меня один из персонажей. Как будто он меня за этой неизвестной "индейкой" посылал. - Он еще необмятый, - заметил по моему поводу другой. - Ладно, подсаживайся, чифирнем. Только потом ты все равно пой- дешь чего-нибудь надыбишь. Итак, я принят в здешнюю компанию. Присел к костерку и меньше чем за час узнал, что "индейка"- это пачка индийского чая, что чифирек - пойло противное, однако согревает и как-то поднимает тонус; что самая лучшая работа, - это ездить по стране в вагонах-рефрижераторах. Ездишь себе, тихонько чем-нибудь спекулируешь, мяса на харч - навалом полный вагон. Девок тоже: подсаживай-не зевай, какую хочешь безбилетницу, и трахай себе, как пожелаешь. Если еще пуг- нуть, что в морозилку, мол, затолкаю, а там - минус тридцать. Один раз афганцев-пакистанцев перевозили втихаря, так они там померзли все до смерти. Чего ж вместо такой хорошей работенки рассказчик сидит в развалинах, весь в лохмотьях, я не узнал, а спршивать, понятно, не решился. Потом меня послали "чего-нибудь надыбить". Я выскользнул сквозь собачью полущель прямо напротив "москви- ча" и, опасливо озираясь, "украл" из машины свою же бутылку конь- яка. Вернулся и вместо похвалы услышал: а вот за такое бьют! Оказывается, бутылка-то открыта, - выходит, что я, как падла, приложился к ней в одиночку, без товарищей! Но голос в мою защиту все же прозвучал. - Да ладно, говорю же, он - необмятый, - и словоохотливый "реф- рижераторщик мне подмигнул. Под предлогом, будто бы хочу найти местечко, где можно при- лечь, я сделал попытку обследовать это босяцкое пристанище, - на всякий, как говорится, " пожарный". Сразу же за дверным проемом наткнулся на полурассыпавшийся гардероб, который ночью, видимо, и обрушился мне под ноги. Поднялся по битой каменной лестнице на второй этаж. Видно, бывший, еще старинный господский - потолки, наверно, метров пять... И тут же же услышал хрипатый хамский голос с клохчущим блатняцким говором. - Ты, х-хрен моровые, чего пялишься?! Чего надыбить хочешь? Смотри-и, чтоб ни одна засратая простыня отсуда не пропала! Ишь, деловой... Только прихилял сюда и сразу... А мы все лопухи здесь, да? А ну, п-шел отсюда! Крепкий, довольно молодой мужик погрозил мне лопатой. Я ушел. У болтуна-рефрижераторщика спросил, кто такой этот хрен с ло- патой? Таинственно вполголоса последовало длинное объяснение, что вроде тот и не бомж вовсе, где-то в городе есть у него ха- та, а здесь он добывает... золото, неделями здесь колупается, иногда вдруг водки покупает сразу бутылок пять, на всех и смыва- ется. А после опять приходит. А почему бы и не золото? И почему не находит? И золото, нав- ерное, находит его этот здоровенный с лопатой. Привычка упрятывать золотишко в моем городе бытует годами, десятилетиями. И раз уж после землетрясения появилось, пошло по городу золотишко, то обязательно кому-то предприимчивому придет в голову начать разрабатывать "золотые россыпи" в разрушенных домах. Пришли "ходоки" с базара. Вокруг костерка компания сала распивать принесенную водку, жрать капающие жиром чебуреки... Нас с болтуном почему-то никто не пригласил, хотя и варево какое-то поспело. Сиди и глотай слюни. Тем временем нашу с ним компанию, присев рядом, грязненькая особа лет тридцати в растоптанных сапогах и пятнистой от грязи телогрейке. Жуть как хотелось жрать, а голод рождает гениальные идеи. Я предложил рефрижераторщику постоять на стреме, пока я поша- рю здесь недалеко в одной машине. Тот согласился, правда, без большой охоты: трус, как я понял. Но все же постоял, пока я из "москвича" доставал заимствованную у Лены из холодильника еду. Уже по "нашу" сторону забора подельник мой сразу же распустил перышки, преобразился, бодренько похохатывая, спросил, а не было ли в машине водки? Я сказал: нет, к сожалению. И правда сожалел. Мой здешний "друг" посоветовал мне пригласить к наше "столу" и ту немытую особу. оказалось она татарка, зовут Рамиля, в коло- нии у нее на правой руке отхватила из ревности пальцы любовница, она и стесняется свой культи да и к мужикам как-то не очень... Но, если ее накормить и хорошенько попросить, то... вполне... - Хочешь первым? - предложил льстиво прилипала. Я отказался от любой очередности. Питаться мы отправились на лестницу. Татарка прятала свою культю в приспущенном с плеча рукаве, старалась не хватать больших кусков. Наевшись (или нет?), она шепотом поблагодарила. Зато рефрижераторщик наворачивал за двоих и успевал еще бол- тать и подмигивать татарочке. Вытерев руки о штаны,он спросил взглядом у меня разрешения и, получив его, потащил татарочку за руку. По-моему, или мне показалось, татарочка с неохотой последо- вала за болтуном. Устроились они на всего несколько ступеней вы- ше, и при желании можно было бы все наблюдать. У меня такого желания не появилось. Потом мы завалилась отдыхать на сплющенных картонных короб- ках. И тут я понял, что впадаю в тихую истерику. Меня ломал, как после наркоты. Мне надо отсюда смываться, ли поскорее и подаль- ше. Хотя бы в такую же бомжовскую команду. Я приживусь, я знаю... А может кончить все разом?.. Кольт со мной. Секунда и... Ты вечно свободен! Меня по-настоящему трясло. И вдруг ко мне подползла Рамиля, прижалась сзади, обняла, шептала на ухо что-то про баню,.. Как хорошо там, чисто, тепло, теплая вода... Она была как в забытье. ...В тепле, она бы там стала чистой-чистой, какой когда-то бы- ла... И стала бы купать меня, потерла бы "вот здесь, и здесь..." За ее бормотанием и движением руки, мягко путешествующей по моему телу, до меня не сразу дошли шумы извне. Рык моторов, хлопания дверец, голоса, рядом совсем. Я опоздал всего на несколько мгновений, бросившись вверх по лестнице, с последней, "поднебесной" ступеньки успел увидеть лишь узкую спину в пятнистой куртке, удаляющуюся по застекленной галерее. "Баварец", проводив шефа, уже спускался вниз по широким выщербленным ступеням. Форма на нем сидела, как влитая, при каждом шаге мощная ляжка подкидывала тяжелую кобуру у пояса. Ладно, сказал я себе, ладно, посмотрю, как и что... Получит- ся?... Откуда мне знать! Даже сейчас не знаю. Спускаясь, я прошел мимо Рамили. Она вскочила, но я рукой ей приказал: "сиди... Отстань." Выбрался к воронке с деревом. Оттуда вверх, на кучи кирпичей и щебня. Закурил; после уже нельзя будет. После - я решил отсюда не отлучаться, лишь спрятаться в щели между досками, в ямке присесть - увидеть тебя можно, только подойдя вплотную. Дождичек стал накрапывать. В старом дворе уютно по-домашнему вспыхнули теплым светом окна... Чего-то маму вспомнил так остро, как не получилось на кладбище... Но я эти мысли отогнал, стал вспоминать самые геройские часы моей жизни, Как под проливным дождем стоял около Белого Дома в ночь на 21-е августа 91-года... А дождь уже льет. Сколько же времени я здесь? Вдруг резко хлопнула дверь. Как раз на верхней галерее. Аждар появился так быстро и так близко сразу... Что не выйди проводить его любовница, не задержись они у самого порога, - я бы не успел ничего. Она была в накинутой пушистой шубке, черноволосая, пухлые гу- бы, тонкий нос... Рахиль... Юдифь... Кто там, еще из Библии?.. А он, довольный собой и всем остальным, слегка кривил всезнающей, всепонимающей усмешкой. Если бы он знал!.. Они даже дали мне целых две-три растянутых секунды, и я успел откинуть поперечную доску и шагнуть на асфальт двора. Аждар уже начал спускаться, когда "кольт" дернулся в моей руке, выплюнув вспышку и грохот... Но, еще раньше, мне показа- лось, чуть-чуть опережая "мой" грохот, Аждара уже откинуло, буд- то рванули его сзади за плечо. Как сильно все же пуля лупит в че- ловека!.. Конечно, полагалось еще стрелять и стрелять! Такого продолжения ждали, и это меня спасло. Из подворотни, за моей спиной бабахнул выстрел, но... не в меня. И, пятясь в свою лазейку, трясясь от ужаса содеянного, я навсегда запечатлел страшную маску: кровавое месиво вместо зна- комого аждарова лица! Во всполохе следующих выстрелов почти рядом со мной увидел своего проклятого "баварца" с дергающимся пистолетом в руке. Как падала Рахиль-Юдифь я не видел. Гремели выстрелы и один был особенно громкий - как с неба гром. Это уже в меня, в мою убегающую спину. Сбитый с ног почему-то, упал, ползу, вскочил... От досок летят щепки. Немеет и подворачивается нога. Но вот уже и щель на улицу. Пролез. Господи, теперь только бы машина завелась! Есть! Родненькая, ну... И в это время из щели в заборе выныривает нечто в развеваю- щихся лохмотьях. Мой "рефрижераторщик"! Я пальнул просто так, не в него, чтоб пугнуть. А он упал и из его лохмотьев выскочило нечто с усиком антенны... Ах, ты милый человечек! А на повороте от чего-то треснуло мое стекло, разбилось. Но я уже разогнался! Спокойней, говорю себе, спокойней. Тебя теперь как раз по па- нике можно определить! Мало ли вечерами в городе машин ездит? Немного обороты сбросил, переключил скорости и начал тихими уличками выбираться из города. Кручу баранку, кольт убрал. И вместе с некоторым успокоением почувствовал, что подо мною на сидении мокро. Еще что? Неужто от страха?.. я описался?! Сунул ладонь, - что-то липкое, темное. Кровь! И сразу онемела правая нога, отказывается жать на педаль акселератора. Головокружение началось, но самое скверное - уви- делось опять, будто въявь, во что вдруг превратилось лицо Ажда- ра. Он видел? Он успел осознать, кто выстрелил ему прямо в лицо? Его же собственный охранник. Все по плану было бы, все дока- зательства. Вон они рядышком лежат. Эх, Адька, Адька.. Аждага? Ты думал, что ты самый хитрый, да? А у тебя под самым но- сом... Прости, Адька, не я убил тебя... Ранил бы - да. Но уж девчушку эту - вообще никогда. Уйди, не стой передо мною... Еле-еле свернул на бетонку - нога совсем онемела. "Баварец", гад, Вон впереди крыши поселка богачей, теперь бы только дом уз- нать. Узнал, ткнулся бампером в знакомые ворота. Опять проблема - не могу выйти из машины. Начал гудеть. Перебужу поселок? А больше мне ничего не остает- ся. Наконец вспыхнул свет в окне второго, этажа, а потом сразу Лена совсем рядом. Нагибается к окошку, руки дрожат, никак не могут пояс халата завязать. - Ты? Это ты? Сейчас ворота я... Сейчас. Ворота распахнулись. А что, и въеду подумал я и очухался уже в холле, на полу. В нос бьет едкий запах нашатыря. Лена в испачканном кровью ха- лате склонилась надо мной. Она что-то бормочет вроде: я же не хирург... Заметила, что я очнулся. - Как сердце? Прими это. Послушно принимаю. Нога моя накрепко перетянута настоящим резиновом жгутом. Говорю: Лен, знаешь, он убит. - Язык ворочается тяжко. - Кто? - Ашдага. Она в манере врачей и медсестер успокаивающе кивает головой. - Да, да, сейчас ты поспишь, а потом мы поговорим. Мне обидно. Может быть, где-то в мальчишечье части моей души я ждал, что она бросится мне на шею за избавление от жестокого дракона.