Инна (это имя часто смешило водителей) сама не знала, что ее гонит в ночь. Она не была дурнушкой, хотя и идеальной красавицей ее трудно было назвать. Тонкие птичьи косточки, узкие, как у мальчишки бедра, милые, но неброские черты лица, по-детски пухлые губы. Утром и днем она дремала на лекциях, ей было скучно и тяжело жить при солнечном свете. Зато вечером она оживала. Невнятный гул города звал ее, темнота, разбиваемая резким светом фонарей, кружила и пьянила голову. Иногда водителей пугал ее голодный, ищущий взгляд, и, на секунду притормаживая, они проносились мимо. А она просто хотела любви.

Несмотря на весь свой невеселый опыт, она не верила, что любовь – это грязное лапанье на заднем сиденье, не верила она и чистым мальчикам-однокурсникам, один из которых даже ухаживал за ней некоторое время и всерьез хотел жениться. Она не могла думать, что семейная жизнь и любовь – это одно и то же, насмотревшись на мать, которая много лет мучилась с отцом, пока не развелась. Маму этот опыт ничему не научил, опять квохчет вокруг нового кандидата в мужья. Но разве борщики, постиранные носки и совместный просмотр телевизора – это любовь?

Но если любовь ни то, ни другое, тогда что? Так, как в кино, – не бывает, Инна успела это понять. Красивые богатые романтичные мужчины не живут в таких провинциальных городах. В отличие от классических сестер, в столицу Инна тоже не рвалась, ее пугало ощущение громадного чужого города. Да и богатства она не искала. Иногда она удивлялась тому, что все еще жива и здорова. Что ее не убили, не изувечили. Правда, пару раз ограбили, а один раз выкинули из машины, но и это она приняла. Вообще, все, что происходило с ней, она вспоминала отстраненно, хотя боль и разочарование были неподдельные. Иногда, когда ей везло, и с ней не слишком грубо обращались, она начинала думать, что наконец-то встретила Его. Некоторым даже давала свой телефон. Но вторая встреча все ставила на прежние места – ее использовали, ее не любили.

Она горела своей никому ненужной любовью, этот огонь подсвечивал ее изнури, сжигал, заставлял пылать ее всегда припухшие словно от поцелуев губы. Огонь был и в глазах, и в голосе, водители часто принимали ее за пьяную, поэтому не особенно церемонились. Постепенно она действительно научилась пить водку. Алкоголь служил машиной времени – она словно забегала вперед и выбирала из жизни всю предназначавшуюся ей радость, проживала ее в короткой вспышке, а потом несколько дней восстанавливала силы, живя в тошнотворной серой пустоте. Когда набирала энергии, снова шла на дорогу.

Однажды попался особенно омерзительный водитель, который завез ее на какой-то пустырь, изнасиловал, отобрал сумочку и уехал. Она шла по дороге и плакала, когда вдруг увидела приближающийся милицейский газик. Инна стала махать рукой, газик остановился. Вся в слезах, она назвала им номер машины обидчика, который случайно успела запомнить. Впервые в жизни ей захотелось отомстить. Не за сумочку, а за убитую в который раз любовь. Веселые милиционеры кивнули, – садись, мол, найдем его сейчас.

А вместо этого привезли ее на озеро, прямо в платье потащили в воду, стали вливать в горло водку. Раньше она думала, что это только шутка, а на самом деле против воли влить невозможно. Оказалось, вполне реально, когда двое держат, а третий льет. Чуть не захлебнулась. Потом содрали с нее всю одежду, повеселились и уехали. Она осталась избитой, голой, изнасилованной, на берегу неизвестного озера. Как она тогда не умерла, сама потом не понимала. Собралась с духом и пошла вдоль дороги, голая. Ни одной машины, время предрассветное, босиком по стеклу. Добрела до какой-то деревни, там еще не проснулись, когда шла мимо домов, закрывалась как умела. Душа словно мертвая, уже почти не стыдно, уже почти все равно, даже плакать не могла. Старик, стоявший возле своего дома, вынес потрепанную рубашку с брюками, кое-как оделась. Старик – не душа человек. Не как в кино благородные старики. Взгляд у него странный был. Не осуждение, не презрение, не восхищение тем более, не сладострастие, не шок, а сожаление какое-то, разочарование. Инна подумала, что только возраст помешал ему добавить ей горя. Она даже не помнила, говорил ли он что-нибудь. По идее Инна должна была подойти и сказать: «Помогите мне». Но она не помнила, говорила ли вообще что-нибудь. Помнила, что присела, чтобы было меньше видно, пока его ждала (за одеждой он уходил в дом). Наверное, после сказала спасибо. В памяти было пустое стертое пятно. Потом она снова поймала машину, доехала до дома. Водитель ничего не спросил о ее странном виде и босых ногах, и денег не ждал. Та прогулка долго вспоминалась с ужасом и снилась в кошмарных снах.

Но даже это ее не отучило. Сама себе она иногда казалась очень грязной, такой грязной, что не отмыться за всю жизнь. И, в то же время, когда она выходила на дорогу, все словно начиналось с чистого листа, как будто и не было ничего плохого.

Ей повезло родиться в довольно большом городе, поэтому она не успевала примелькаться. Иногда, в самые черные минуты, она решалась позвонить по одному из многочисленных телефонов, зовущих к себе молодых и симпатичных девушек без комплексов. Секс сам по себе не был ей противен, но душа требовала большего. Если любовью люди зовут ту грязную возню на заднем сиденье, то может быть Инна просто не создана для любви? Возможно, что люди зовут любовью именно секс, в таком случае, разве не лучше убить даже надежду на нее, чтобы не мучила больше, не травила сердце? Но что-то пока удерживало Инну от последнего шага.

Этот водитель сразу показался ей странным. Он не подъехал к ближайшему ларьку, чтобы купить бутылку и напоить ее до беспамятства. Не лапал ноги. Не ухмылялся. Но когда Инна увидела, что они заезжают в парк, то поняла, что все снова пойдет по привычному сценарию. Она перестала улыбаться, нахохлилась и опустила голову.

Машина остановилась. Но водитель почему-то не спешил ее раздевать. Вместо этого он спросил, как ее зовут. Потом захотел узнать, что случилось. Потом спросил что-то еще. Она сама не заметила, как разговорилась. Взахлеб рассказывала она о своей непутевой жизни, выложила даже историю с милицией, которую не знали ни подруги, ни мама. Инна словно боялась, что в любую минуту ее могут перебить, велят перейти на заднее сиденье, а она так и не скажет, не успеет сказать самого главного. Хотя, что было самым главным, она и сама не знала.

Опомнилась она, только когда заметила, что вокруг уже рассвело. Стояла зима. На ветвях деревьев в парке лежал сверкающий розовым от просыпающегося солнца снег. Сказочная, нереальная красота. И тишина. Никого вокруг, как будто не в парк заехали, а в лес.

Инна только сейчас, при свете, смогла разглядеть своего спутника. Молодой, симпатичный мужчина, но мало ли таких молодых и симпатичных оборачивались потом насильниками и грабителями? Опомнившись, она судорожно сжала кулаки.

Водитель заметил этот жест и заботливо взял ее руки в свои большие теплые ладони. «Замерзла?»

Конец сказке, сейчас он предложит ее согреть, или, в лучшем случае, для начала купить чего-нибудь горячительного. Она вся окаменела.

Он поднес ее холодные кулачки к губам, подышал на них, и легко, словно случайно, поцеловал ее кисть. И тут же, смутившись, отодвинулся, включил печку. «Сейчас будет тепло».

И тогда она заплакала.