На горной дороге мы
встретили дом,
Из дерева сделанный полностью: в нём
Из дерева стены, из дерева крыша,
И окна, и двери, и каждая ниша.
На доме написано было:
"Медведь
И дуб", а вокруг нарисована снедь,
Что значило: вот заведенье лесное,
Где пиво и кофе, а также съестное.
Мы припарковались, вошли в
ресторан.
В дверях, улыбаясь, стоял ветеран,
Как видно, хозяин, и был он огромен –
Косматый жилец деревянных хоромин.
Обтёсанный стол из огромной
доски,
И стулья резные стоят щегольски.
Всё лаком покрыто, чтоб ни заусенца.
Кирпичный камин – перифраз отщепенца.
Хозяйка в переднике. Зубы
вразброд,
Весомая грудь, ненакрашенный рот,
Она, улыбнувшись, ладонью-лопатой
Меню положила на стол угловатый.
"Увы, чем богаты..." –
известный пароль,
Сомненья клиентов он сводит на ноль
В таких ресторанах при дальней дороге –
В горах ли, в пустыне стоят недотрогой
Харчевни, встречая клиентов на час –
Так было от века, и так же сейчас.
Тем временем я осмотрелся и
вижу:
Здесь ствол вековой упирается в крышу!
Ну да, в центре зала из пола
пророс
Разлапистый дуб, и пробился насквозь,
А ветвь толщиной в две ладони хозяйки
Увязла под крышей подобием спайки.
Тут я изумился (поскольку
поэт).
"А дубу шестьсот приближается лет!"
Хозяин увидел моё изумленье,
И вмиг распушил он своё оперенье:
"Дуб старше Колумба, а этот
вот дом
Построил когда-то прапрадед мой Том,
И мебель, и стены, – он пел саблезубо, –
Всё сделано тоже из этого дуба."
Блестел в полутьме
лакированый ствол.
Я встал и поближе тогда подошёл –
Холодный, без кожи и без заусенца,
А рядом, в камине, трещали поленца.
"И что же, хозяин, – спросил
я, – весь дом,
А также столы и скамейки, что в нём,
Всё это из дерева, из одного лишь?!
Ты, старче, действительно правду
глаголешь?"
И он засмеялся: "Послушай,
сынок,
Ты прав, дуб, действительно, не одинок
Был некогда здесь, в девятнадцатом веке,
Пока не явились сюда человеки.
Легенда семейная есть с бородой:
Поблизости брат его рос молодой,
Чья крона сочна, зелена и тениста,
А был он моложе лет, где-то, на триста, –
Его-то прапрадед под корень срубил
Для мебели этой, а может, стропил".
Я поднял глаза, к потолку, на
стропила,
Задумчиво мямлил: "Что дальше-то
было?"
"Ну, что?.. Здесь прапрадед
мой корни пустил,
Вернувшись с Гражданской, детишек
растил.
Здесь прадед..."
"Постой, за кого
воевал-то?"
"Неважно, забылось... пусть
будет за Гранта.
Здесь прадед родился, и бабка, и мать,
Мне тоже здесь роды пришлось принимать,
А там, за оградой, где свежая
хвоя,
Мы кладбище держим – своё, родовое."
Я слушал и слушал, но думал
сугубо
О дубе, вернее, о мумии дуба.
Хозяин болтал и про то, и про
это:
Футбол и бейсбол, и про жаркое лето,
Лесные пожары, весенний потоп...
А я сомневался: здесь дом или гроб?
Зарубки на дереве – дань юбилеям –
Увидел и понял: дом стал мавзолеем,
Кому-то могилой, кому-то
тюрьмой,
Кому-то свободой от смерти самой...
Мы вышли на воздух, вдохнули
мороз,
Богатый озоном, как золотом – Крёз,
Я голову поднял: над самою крышей
Обрубок ствола пробивается выше,
И там, наверху, развевается флаг...
Храни тебя Господи, дом-саркофаг!
3-5 января 2012 года
|