Я в тысяча двенадцатом полку
На Волхове служил тогда в разведке.
В те дни войны гремел начальный гул,
И бомбы рвались рядом, пусть не метко.

Лапшин? Василий? Взгляд мутит слеза,
Декабрьских морозов нет лютее.
Открыты были лишь бойцов глаза.
К врагу – подумал – душ не нужно злее.

Ну где мне деда вашего узнать –
Заросшие густой щетиной лица,
Одни глаза, смутилась тут бы мать,
А мне отец в любом пропавший мнится…

Все рвались в бой, в ночь уходили мы,
Нет лучше беспокоить немцев ночью,
Бикфордов тлеет шнур среди зимы,
И в небо дот летит и фрицев клочья…

Лапшин, Василий? Взвод бойцов вставал,
Порой, возможно был средь них Василий.
Ваш дед огнем своим нас прикрывал,
Чтоб к комполка язык мы дотащили.

Горька по дедам наша память, друг,
По ним и по другим погибшим – свята.
Пусть ширится добра по миру круг.
Пусть все поймут – за зло черна расплата.

Мы не забудем тех, кто в дни войны
Все их тяготы на себе носили.
Фашизму смерть – желаний нет иных.
Я ими жил и жил ваш дед – Василий!