– Так и вышло, – сказал Саша, кивнув на мерцающее в гирляндах чудо, – что такая вот елка стала моим проводником в мир олигархов, а учителем, можно сказать, гуру – был сам Дед Мороз.

Он, конечно, не Саша, я его так, условно называю. И вот какую историю он поведал мне прямо под елкой сидя, на фоне всяких зайцев и снеговиков. Даю этот рассказ в легкой литературной обработке, всё же несколько сохраняя разговорный язык автора.

* * *

– Елка нужна?

Ходили они, конечно, по знакомым квартирам, чтобы ненароком на милиционера не напасть или на кого похуже. Поэтому и прятались под шапками, так как были дворовыми соратниками детей тех жильцов, которым елку толкали. Если жильцы соглашались, то ребята эти быстро бежали вниз и притаскивали заранее спиленную и припрятанную елку.

Елки их были не государственные по качеству – стройные, пушистые, но почему-то всегда помойкой пахли.

Нам же с Аркашей уже было по десять лет, мы шатались по двору, и нам чрезвычайно хотелось курить. Было у нас на двоих 1 рубль 34 копейки.

Пошли в один магазин, недалеко от АЭС, там тетка добрая работала, и таким малышам сигареты давала. Осталось у нас рубль двадцать.

Стоим мы в подъезде нашего дома, в соседнем подъезде, и потихоньку курим нашу "Приму". Хотя, конечно и в соседнем подъезде нас все взрослые знали. В те далекие времена, если взрослый видел курящего ребенка, он его сразу за ухо хватал и к родителям вел. Да и поселок маленький был: все всех знали.

И вот, только мы покурили и бычки затоптали, как подкрадывается к нам тетя Галя и говорит:

– Что? Курите? Сейчас к родителям отведу.

Потом смотрит на нас внимательно, как бы прицениваясь, и говорит:

– Вижу, что не курите.

Сама еще и принюхивается.

– Знаю, – говорит, – что вы хорошие мальчики.

Мы с Аркашей опустили головы и даже покраснели.

– Вы ведь совершенно не такие плохие мальчики, которые елки в лесу рубят?

– Нет, – говорим, – что вы, тетя Галя!

– А не знаете ли вы, часом, таких плохих мальчиков, которые елки в лесу рубят, а потом их за три рубля по квартирам продают?

– Конечно, не знаем! – возмутился Аркадий.

Я легонько толкнул его в бок и говорю:

– Да вот… Где-то проходили такие мальчики. Они обычно под шапками-ушанками прячутся, знаете, такие шапки у них, с кожаными козырьками?

– Да, видела я эти шапки. Так вот, а не могли бы вы поговорить с этими плохими, очень плохими мальчиками, чтобы они мне за три рубля елку из леса принесли?

Я уже догадался, к чему тетя Галя клонит, и говорю:

– Думаю, мы сумеем разыскать этих мальчиков.

– Только вы, – продолжает она, – самих этих мальчиков ко мне не приводите. Плохие они, и не хочу я их видеть – в шапках или без. Вы у них елку возьмите, и сами мне ее принесите, ладно? Потом я вам три рубля дам, а лучше даже два, вы денежку им сами и отдайте. А они пусть где-нибудь за домом постоят.

Это был мой первый урок тактики деловых переговоров, да и другой урок: до чего же лжива эта жизнь… Ведь знает тетя Галя, что напрямую делает заказ на елку, но так обиняками говорит, будто и вправду в рубке елки будем участвовать не мы с Аркашей, а какие-то там мальчики.

Договорились мы с ней, что будет елка, обязательно найдем для нее этих плохих мальчиков. Да только не за два, как она, возможно, оговорилась, а за три, конечно.

Правда, представить себе, что мы сейчас пойдем в лес, где ходят патрули в полушубках, да будем как-то через дорогу эту елку перетаскивать, не могли.

– Слушай, – спросил Аркаша, царствие ему небесное, – а почему эти елки всегда помойкой пахнут? Я так думаю: ребята елки, видать, на помойке прячут, между ящиков. Может быть мы с тобой, того… Просто пойдем на помойку и там елку возьмем.

– Нет, – сурово возразил я, – не будем у своих коллег воровать. Будем честным путем идти – прямо в лес.

Надо заметить, что Аркашино предложение было глубоко не случайно, поскольку он с детства имел эти пагубные наклонности, пошел в жизни по кривой тропе, и в девяностые замочили его.

Я говорю:

– Аркаша! Мы пойдем сейчас на базар и купим там маленькую елочку за рубль двадцать. И эту елочку мы что?

– Перепродадим за три рубля! – с восторгом воскликнул Аркаша. Только вот облезлая она…

– Не перепродадим мы ее с тобой, – сказал я. – Ибо это тоже непорядочно: спекуляция называется.

– А что мы с нею сделаем?

– Мы ее на помойку выбросим.

Аркаша постучал пальцем по лбу.

– Да, – говорю я. – Пусть ребята голову ломают, откуда у них на помойке, между ящиков, лишняя елка взялась. К тому же куцая. А мы с тобой за рубль двадцать не елку купим, а на самом деле – квитанцию.

Надо заметить, что с елками давались квитанции с государственной печатью, что эта елка была куплена, а не срублена в лесу. И люди спокойно по поселку елки таскали, а если к ним участковый или дружинники подойдут, то эту квитанцию показывали.

И вот, пошли мы на базар, где было довольно-таки пусто, поскольку там такие елки остались, что никто за ними в очередь уже не ломился.

Купили мы елку и понесли. Я подумал: а зачем ее на помойку выбрасывать? Лучше я ее дома поставлю. Ведь все равно мои родители принципиальные, у наших коллег покупать не будут, а купят завтра на базаре, такую же.

Пришел я домой поставил елку в угол и сказал:

– Вот, мама! На школьных завтраках сэкономил и елку купил.

Отец мне сразу благодарность вынес, похвалил щедро.

Дальнейшая операция была разработана быстро. Мы знали, что лесные патрули ходят по краю леса, причем, вечером, так как считают, что кому же это в голову придет днем елку пилить?

И мы пошли самым белым днем, выбрали самую красивую елку и спилили ее полотном ножовки. Затем хорошенько связали ее, как это на елочном базаре делали, именно рыночной такой лентой, для конспирации, и пошли.

Главное было дорогу пересечь и в городе оказаться. А уже на улице, с квитанцией, нам ничего не было страшно.

Правда, никакие участковые, дружинники к нам не подошли: слишком уж чинно мы елку несли, с радостными честными лицами, так несли, будто только что купили ее на базаре.

Приходим мы к нашей заказчице и спокойно, средь бела дня приносим елку. Она аж побледнела вся от страха, ибо ребята такие вещи только в вечерней темноте делали.

И вдруг говорит:

– А я вам не дам три рубля.

– А сколько же?

– Все равно два дам. Вы ведь прекрасно знаете, что никаких нехороших мальчиков нет. Вы и есть эти нехорошие. Вот отведу вас к родителям, будете знать. И что курите, тоже расскажу.

Я говорю:

– А мы не курим, между прочим. И эту елку мы не в лесу срубили, а на базаре купили. Видите: она такой рыночной лентой перевязана.

И квитанцию ей показываю.

Надо заметить, что я еще заранее на этой квитанции единицу на четверку переправил, поскольку такая большая елка не могла стоить рубль двадцать, и дружинники бы нам не поверили.

– Мы, – говорю, – и не нашли никаких нехороших мальчиков. Вот и купили вам честную елку. За четыре двадцать.

Она говорит:

– Неужто такие пушистые елки, стройные такие, свежие, да на этом базаре продаются?

– Я говорю:

– А у нас там надежный парень имеется.

И вот, отдает она нам четыре двадцать, а потом еще по коридору за нами бежит.

– А может быть, вы и соседке моей такую же хорошую елку достанете?

Я говорю:

– Конечно. Только пусть она нам сначала деньги даст.

Соседка на всякий случай дала нам пять рублей, и мы принесли ей елку – опять за четыре двадцать и сдачу честно отсчитали, а чтобы пятерку разменять, сигарет купили, уже не "Приму", а "Столичных", а "Приму" в снег выбросили.

Странные какие-то бывают люди, я тогда это впервые понял. Мы весь день тогда челноками в лес бегали, пока всех желающих соседей елками не обеспечили, но никому не пришло в голову у нас эту квитанцию спросить и законно забрать, а главное – никто не смутился, почему все эти елки по четыре двадцать стоили.

Наконец, мы принесли по елке и к себе домой, а мои родители уже ту куцую наряжать начали. Я ее мигом разрядил и на помойку отнес. А там уже ребята в шапках  копошились, потому что темнело.

Я говорю:

– Ребята, купите куцую елку.

– А на что она нам?

– А вы ее продадите кому-нибудь. Например за рубль. Я мне сейчас пятьдесят копеек давайте.

Я потом посчитал: наша чистая прибыль составила 16 рублей 10 копеек. Теперь задача читателю – так, между прочим: сколько же мы срубили в тот день стройных и пушистых елок?

Вот тогда-то у меня и начала созревать идея: стать настоящим предпринимателем, бизнесменом и олигархом, хотя я и слов-то тогда таких не знал, а слова "олигарх" – так и вообще не было. Прежде этого светлого дня я собирался космонавтом стать, поскольку, как говорили, они очень большие зарплаты получают.

* * *

Сплю я и вижу сметенный ядерным пожаром поселок Припять. Улицы чем-то белым покрыты, но это не снег… И бегают по этим улицам малые дети, и у каждого на спине – елка, связанная такой рыночной лентой. Один туда бежит, другой – сюда.

Я присматриваюсь, да это ж всё знакомые лица, только детские. Олигархи. Вон этот олигарх побежал, вон – тот. Один маленький, в очках, другой длинный, худой… А вон какая-то девочка, красивая, с пшеничной косой – тоже елку несет. И всех я узнаю, и всё про всех знаю…

А над куполом чернобыльской АЭС стоит огромный, как самая большая в мире елка – Дед Мороз, и руками он машет: туда-сюда. И как будто этими бегущими фигурками движет, словно в компьютерной игре. А приглядевшись, я с удивлением вижу, что никакой это не дед мороз в длинной шубе, а самый настоящий Санта-Клаус – в короткой. И с рожей идиота. Не наш Дед Мороз, который под Новый Год покаяния принимает, грехи наши выслушивает, а ихний Санта-Клаус, который дурака валяет и всех веселит за бабло.

– Да как же так? – думаю. – Ведь Саша рассказал, что путь в бизнес ему Дед Мороз указал, что это он гуру его. А ведь оказывается, это был Санта-Клаус.

Вот бы проснуться и спросить… Но не могу. Потому что во сне моем Саша уже не Саша, но Аркаша. Тот, кого замочили в девяностые, и вовсе не мог я с Аркашей под елкой говорить, ибо мертвый он давно.

Проснувшись наутро, похмелившись, я усмехнулся, увидел свою усмешку в пивном бокале, и уж тогда рассмеялся вовсю.