Короче, безоружный, с раздробленным левым плечом (разрывная вошла справа налево в грудь и разорвалась в левом плечевом суставе, а вторая, обычная, сломала кость повыше левого локтя), после четырехмесячного пребывания в госпитале, с левой рукой, как-то слепленной все же воедино, но продолжавшей ещё долго лежать в металлическом лангете, я стал работать в одесском университете шофёром на легковой итальянской машине "Lancha", трофейной, при мне вынутой из деревянного ящика, с правым расположением руля. Маленькое пояснение: я автомобилист с "младых ногтей", шофёр, автомеханик, инструктор мото-спорта, был мотогонщиком, в Одессе меня знали, и проблем с устройством на работу у меня не было, тем более, я был участник и инвалид войны.

Возил я ректора (стреляйте – не припомню его фамилию), профессора Богатского (сын его ныне ректор этого же ОГУ), и – в основном – заместителя по хозяйственной части, Ивана Дмитриевича Зубкова, который по сути и был моим "хозяином".

Работа меня вполне устраивала, потому что оставалось много времени "для себя", и машину я держал во дворе своего дома.

В ту пору государственного таксопарка ещё не было. На Соборной площади города была стоянка "калымщиков", членом "клуба" которых был и Ваш покорный слуга. Поскольку содержание машин полностью ложилось на плечи водителей, "хозяева" мирились с эксплуатацией их водителями для дополнительного заработка (к нищенским в ту пору зарплатам).

Однажды, где-то в одиннадцатом часу ночи, когда моя машина оказалась первой на очереди, что мы блюли, ко мне подошли два здоровенных амбала, открыли двери, ввалились (один слева от меня, другой сзади) и назвав адрес – "школьный аэродром", стали крутить махорочные цигарки, и мне предложив закурить. Братки были очень милые, свойские, они душевно ткнули в рот мне только склеенную слюной цигарку, я с удовольствием затянулся и мы помчались к "школьному аэродрому". Тут следует сказать, что и днем водители туда ездили весьма неохотно, потому что оттуда наверняка будет пустой пробег, не говоря уже о том, что место это было далеко по сути от самих строений аэродрома, пусто, людей нет, пассажиры сходили прямо в поле голом и дальше шли к нему, а мы по единственной полевой тропке (а в дожди – ужасной грязи) возвращались в город ни с чем... Итак, везу я моих братков, калякают они о войне, о житухе, интересуются мной и, видя, что одной правой кручу баранку, даже выражают как бы сочувствие, и в этом нормальном разговоре и настроении, что ли, доезжаю я до последней точки дороги у школьного аэродрома. А дело было то ли поздней осенью, то ли уже в зиму, но снега серьёзного не было – легкая такая пороша, не более того.

Останавливаю машину, пассажиры мои сходят, тот, что сидел левее меня (напоминаю, руль был у меня справа) обходит ее спереди и подходит к правой моей дверце, где опущено стекло, и жду я уплаты за проезд. Позади сидевший выходит в правую заднюю дверь, и останавливается около неё, как бы ожидая расчета дружка своего со мной. И тут происходит следующее. Тип, что стоит у опущенного мной стекла вместо денег вынимает пистолет, и легко играя им, предлагает мне отдать всю выручку, что зашиб за день, в противном случае они, мол, запросто добьют меня здесь и возьмут не только деньги, но и машину. Как произошло следующее, о чём сейчас напишу, до сих пор себе не представляю – я не считаю себя героем, ну, был на войне, в разведке, конечно, немало чего повидал, но чтобы вырвать из рук бандита – а это уже был в моём представлении не амбал, не браток, скрутивший мне махру, душевно болтавший со мной, а бандит, грозящий шлепнуть меня из своего оружия, бравировавшего "изящно" им, как выдрал из руки его этот самый пистолет и разрядил его в упор в его тушу – до сих пор понятия не имею. Но я поступил именно так. Тут же я выскочил из машины и направив его на второго крикнул ему – грызи землю, падла!!! Конечно, я видимо ещё много чего кричал ему, чего и вспоминать, видимо, не следует, на сайт наш заходят и дамы, но пощады, которой он просил, я ему не дал – я разрядил пистолет вторично в его плачущую, но зверскую все же харю.

Развернув машину, в состоянии какого-то внутреннего, ещё пронизывавшего меня всего с головы до пят возбуждения, я приехал на Преображенскую улицу в центральное отделение милиции, вошел в дежурку, положил пистолет на стол и рассказал о случившемся. В ту пору начальником отдела борьбы с бандитизмом был один интересный и знакомый мне человек, Иванов. Он был грозой одесского преступного мира, и его, естественно, знала вся Одесса.

А мы с ним встречались и в застолье у начальника автоинспекции, майора милиции Николая Захарченко, с которым мы дружили семьями, поскольку дети учились в школе вместе, жили мы в домах через дорогу улицы, кроме того Иванов был любителем поэзии и романтиком, и мы нередко с ним встречались по этому общему, интересовавших нас обеих поводу. Короче, тут был вызван срочно и Иванов, и доложили Начальнику милиции генералу Балбасенко о случившемся, мы с опергруппой поехали снова к школьному, где я рассказал и показал как всё это происходило.

Потом Иванов сел ко мне в машину, и мы поехали в горотдел.

Зашли к нему в кабинет, он налил себе и мне водки, мы выпили, и он сказал – Михаил, поезжай отдыхать домой и забудь – ты бандитов, которых мы давно искали, шлёпнул – спасибо тебе.

Спустя несколько дней меня перехватил на улице автоинспектор и сказал, чтобы я срочно поехал в горотдел к Иванову.

Мы вошли с ним вместе к начальнику милиции, генералу Балбасенко.

Генерал встретил нас приветливо, и попросил меня снова рассказать как было дело. Потом сказал, что бандиты эти были "людоедами", то есть, они были в бегах втроем и питались своим третьим…

Тут я вспомнил о склеенной мне цигарке, и меня чуть не стошнило.

К счастью, генерал тоже предложил выпить чего-то изрядно крепкого по стопке, говоря Иванову за меня, мол. На этом и кончилось второе моё "мокрое" дело, случившееся уже в послевоенное время в мирной, якобы, Одессе. Как и в первом случае, меня никто никогда никуда впоследствии не вызывал.

Сожалел ли я когда-нибудь об уже четырех, мной случайно в эпизодах убитых бандитах? Нисколько! Я их просто и легко отнес к тем девятнадцати немцам, что точно знал, отправил на тот свет из моего оружия.