Автомеханик, работал я в даунтауне города, где живу – Кливленде. На работу ездил автобусом – это удобно: поиск свободных парковок – хлопотное дело.

Работа до пяти, автобус ждал где-то в пять пятнадцать. Зимой в это время уже изрядно темно. Стояла лютая даже для Кливленда зима, привыкшего к холодным ветрам Канады. По времени (а по точности подхода автобусов к остановкам можно было сверять часы) подошел, как посчитал, мой автобус, и как-то и не глядя на номер маршрута я спокойно в него взобрался.

Сел у окна, вынув книгу, и углубился в чтение. Пару раз чисто механически глянул в окно – огни, улицы города, все нормально, скоро и моя остановка. Снова углубился в чтение. Увлекся. Прошло некоторое время. Вдруг коснулось меня какое-то беспокойство, протер глазок в замерзшем окне, глянул – глазам не поверил: темнота, снежное поле, мчимся по фривею.

Обращаюсь к водителю (кондукторов нет), спрашиваю, куда едем, ошибся, мол, а она спокойненько так – в дальний пригород.

Встречный будет? Да, я буду возвращаться, а ты вот у той остановки сойди и жди – вот, кстати, и едет.

Остановки автобуса – это маленький стеклянной склеп, где могут укрыться от непогоды всего несколько человек.

Выхожу из баса – о, удача, действительно мчится встречный!

Но перебраться через сугробы с одной полосы фривея на другую не успеваю – взмахи рук, крики остаются незамеченными.

Вот уже и огни умчавшегося баса в город исчезли вдали.

Остаюсь в открытом всем ветрам снежном поле один на один с приближающейся ночью и морозом, редчайшим в том году. Холод пробирает насквозь, мерзну страшно. Ветер степной неистов, достает меня легко и в "склепе" остановки. Остается ждать автобуса, с которого сошел, а сколько времени пройдет пока он вернется – неизвестно.

Решил пытаться остановить любую идущую в город машину. Поскольку все они проносятся на большой скорости, мне ясно, что в сознании их водителей я возникаю, видимо, лишь когда далеко уже остался от их машин позади, или вовсе не был ими замечен. И мелькают они уже и для меня лишь тенями, призраками в беспрерывно падающем снеге из низкого, нависшего над самой, кажется, головой темного, холодного неба, уже и для меня, оказавшегося волей нелепого случая в открытом, без единой живой души поле явно на погибель.

Ну, думаю, бывал ты, черт возьми, в переделках – и война, и воры, и бандиты, но в подобной…

Снегом осыпанный с ног до головы, теряя надежду, все же продолжаю "хичкайкерить", то есть, пытаться остановить какую-нибудь из уже изредка мчащихся в город машин. И, вдруг, уже далеко проехавшая мимо, одна из них останавливается. Бегу к ней – движущуюся мне навстречу. Вваливаюсь в открытую водителем дверцу. Им оказывается молодая женщина лет тридцати, афроамериканка.

Слова негр в Америке нет. Оно тут звучало бы подобно имеющимся в России многочисленным кличкам в адрес людей не славянской национальности, внешности.

Конечно, первым делом выражаю ей свою благодарность за буквально спасение, рассказываю, каким образом очутился здесь, на фривее, в степи. Спрашивает, где живу. Говорю – мне бы добраться только до города, сойду где угодно, там, мол, уже доберусь. Нет, говорит, ты скажи адрес, отвезу тебя только к дому твоему. О-кей, соглашаюсь. Продолжает – мне нужно раньше заехать в одно место на пару минут, потом тебя отвезу.

Куда угодно, говорю, на любое время.

И тут лишь замечаю, что девушка-то моя, то бишь, спасший меня водитель, под хмельком, что ли?..

Но запаха алкоголя нет в машине. Афроамериканки не просто чистоплотны – ароматны. Стиль вождения на эту мысль натолкнул. Был он разухабист, бесшабашен, что на поворотах проявлялось в особенности, ибо мы уже были в улицах окраин города – это заметил бы и не профессионал-автомобилист… Значит это – драги… Она под драгами?!

Как и сказала, заехала в какой-то не то бар, не то кафе. Предложила мне, пока она тут, перекусить.

Будет, мол, все оплачено. Благодарно отказался, сказал, что дома меня уже, видимо, заждались, пусть все же не торопится.

Много времени не прошло, вышла. Уточнила адрес.

О-кей. делать нечего – называю, сижу, подчиняюсь.

Тем более, понял, что спасительница моя под хмельком, здесь же, где останавливались, конечно же добавила дозу.

Стиль вождения неизменен – не только скорость, но и нечто посерьезнее – пренебрежение огнями светофоров, ибо движение на окраинных улицах действительно погасло. Но за одним из них все же прозвучала вдруг сирена догоняющей нас полицейской машины. Останавливаемся, и в момент, пока полицейский сходит с машины к водительской двери с опустившимся стеклом, сует мне спасительница моя в руки револьвер, указывает положить его под сиденье. Полицейский смотрит ее документы, куда-то звонит, делает ей укоризненное замечание за нарушение, выписывает тикет (штрафной талон) на пятьдесят долларов.

Она сидит молча, не двигаясь, ни в какие пререкания с ним не вступая. Он отпускает ее, и мы едем дальше.

Возвращая пистолет спрашиваю, зачем он, обнаружат – ведь срок. А это, говорит, для самообороны…

Подъезжаем уже к моему дому, и чувствую я себя отвратительно потому, что она получила тикет. Поэтому, когда подъезжаем к дому, прошу ее зайти к нам, о своем желании обязательно представить ее, женщину, по сути спасшую меня черт те знает от чего своей жене. Охотно соглашается.

Представляю ее, рассказываю о ситуации в которой оказался. Жена благодарит, приглашает к столу.

Есть отказывается, но подходит к бару и говорит, что выпьет с удовольствием. Благодарные за все, что сделала, я дарю ей мою российскую пыжиковую шапку, что замечена была и понравилась ей сразу, еще в машине, жена протягивает пятьдесят долларов, чтобы их ей внести в полицию за тикет.

Шапку тут же одела, глянула в зеркало – высокая, красивая, в ней оказалась еще прекрасней.

Выпить же, говорит жена по-матерински, я тебе, дорогая моя девочка, не дам. Доберись поскорее домой и – баиньки.

Не обиделась, посмеялась лишь…

Деньги никак не смогли уговорить ее взять.

Ни за что.

Так и ушла, так и ушла, отказавшись принять их.

Вышли проводить ее к машине.

Поблагодарили снова и снова, и она уехала.

Так имени своего и не назвала.

Вот вам и "эти черные", которых сегодня – и это очень печально, перестали (мало сказать) уважать в России…