Однажды утром захотелось Сереге пивка попить. Конечно же, он каждое утро хотел пивка попить, но на этот раз он хотел только пивка и ничего больше. Он даже в ближайшее отделение милиции попасть не хотел – не то, чтобы проснуться с бодуна под Брянском или Орлом.

Я сказал:
– Серега. Пойдем на Курскую. Там вчера были свежие скумбрии.

Серега сказал:
Нет. Под Курском, с бодуна.

Я сказал:
Тогда пойдем на Белорусскую. Там завезли соленую соломку.

Серега сказал:
Нет. С бодуна. Под Витебском.

Так мы некоторое время беседовали: я вяло перебирал различные пивняки, и мой энтузиазм падал.

Дело в том, что Серегу вовсе не пугало образоваться с бодуна, скажем под Харьковом. В таком случае, мы бы поехали дальше. И со следующего бодуна образовались бы под Ростовом. А это уже открывало бескрайние просторы Тамани и черноморского побережья Кавказа.

То же самое и по другим направлениям. Окажись мы утром с бодуна под Киевом, а не под Брянском, под Кировом, а не под Ярославлем, под Минском, а не под Витебском… И так далее. Тогда бы мы спокойно поехали дальше.

Это такие точки на трассе, они вроде как горбы. Если эти горбы не перевалить, то покатишься обратно.

Каждое направление обладало своей спецификой. Например, время от времени у нас случались какие-то проводницы, которые могли нас бесплатно вписать туда или сюда.

Мы всегда держали в порядке записные книжки, в которых были зафиксированы не только адреса флэтов, скажем, в Вильнюсе, но и графики проводниц до Вильнюса, которые везли нас по четным датам туда, а по нечетным – сюда. Так знаменитые трахунцы носят с собой расписания благоприятных периодов своих многочисленных трахуний.

С Вильнюсом особая история. В районе Белорусского вокзала было три пивняка. Один назывался Москва Слезам Не Верит, потому что там происходит эпизод этого фильма. Другой назывался Ашот, Кепка или Ереван, потому что этот пивняк находился прямо за армянской церковью. Третий назывался Гульбарий, потому что там собирались касеписты и касиповки, до и после своего КСП. Именно они и придумали это название, и почему он Гульбарий, я не знаю.

А другие названия придумали мы с Серегой и употребляли их в соответствии с регламентом. Например, иногда мы говорили Кепка – в мажоре, а иногда Ашот – в миноре. А в ровном настроении мы говорили Ереван. Но имелся-то в виду один и тот же пивняк.

Дело в том, что когда человек произносит хореическое слово, с ударением на первом слоге, он всегда вскидывает голову:
– Кепка.

Если же он произносит ямбическое слово, с ударением на втором слоге, то он опускает голову:
– Ашот.

Например, утром, с бодуна, в минорном настроении, когда я спрашивал Серегу, куда бы нам пойти, он говорил, опуская голову:
– В Ашот.

Но, уже на месте, после кружечки пивка, Серега поднимал голову и спрашивал:
– Мы где? В Кепке?

А потом, после третьей кружечки, Серега мирно огладывался по сторонам и говорил:
– Ереван.

То же и с Москвой Слезам Не Верит. Мы редко называли ее полным именем, а чаще всего говорили просто:
– В Москву.

И вот, если мы с Серегой шли в один из этих пивняков в четверг, то это был самый благоприятный день для Вильнюса. Потому что в пятницу вильнюсяне образовывались в Жемайнчи, чтобы пивком размяться.

Если же мы шли в белорусские пивняки в пятницу, то в Вильнюсе мы образовывались, соответственно, в субботу. Тогда вильнюсяне уже разбухивались, и их приходилось отлавливать по флэтам.

А это стремно: ходить по Вильнюсу с бодуна и по всем флэтам искать вильнюсян.

Но если мы шли попить пивка уже в субботу, то в Вильнюсе мы появлялись в воскресенье. Тогда всё было просто. В ночь с воскресенья на понедельник вильнюсяне проявляли себя у Аудрюса, который жил в двенадцати Километрах от Вильнюса, неподалеку от замка Тракай, в старинном доме с башенкой, который язык не поворачивается назвать флэтом. А вильнюсяне потому проявляли себя у Аудрюса, ибо он жил в этом доме с башенкой один, поскольку был сирота, то есть, не было у него родителей.

Все это еще зависело от времени года. Вильнюсян потому приходилось искать по флэтам, ибо их родители уезжали на дачи весной, летом или осенью. А зимой все вильнюсяне врывались к Аудрюсу прямо в пятницу. А вот в августе, в Вильнюс вообще не светило ехать, потому что в августе вильнюсяне были в Гурзуфе.

Если все эти обстоятельства помножить на график проводниц, то получится, что, скажем, в среду, зимой, в нечетную дату, можно было пойти попить пивка в район Белорусского вокзала и не образоваться под Витебском или Минском с бодуна.

Я высказал свои соображения Сереге, и он понял, что если мы пойдем именно туда, то проснемся, самое большое, в 117-м отделении милиции.