Исключительно для того, чтобы прекратить домыслы и слухи, которые почти год ползут по нашему городу, я берусь рассказать о подлинных событиях на основе показаний виновников этих слухов и еще кое-каких материалов, не вошедших в дело.

Удивительно то, что компетентные органы, прекратив его за отсутствием состава преступления, не удосужились до сих пор разъяснить гражданам суть событий. Хотя, с другой стороны, конечно, было бы странно, если бы этой проблемой занимались только компетентные органы. Тут не хватит и десятка учёных академий и институтов.

Судите сами.

Все началось в добрых отечественных традициях: Алексей Алексеевич Малюков, – «Рост 180-185, худощавого сложения, на вид тридцать-тридцать пять, лицо удлиненное, спинка носа прямая, стрижка короткая, над губой справа небольшая родинка», – немного перебрал на предновогодней корпоративной вечеринке. В отделе «Перспективного проектирования», где он был мозговым центром и заместителем начальника, конец года напоминал конец света. И сотрудники, как до конца выложившиеся чемпионы, падали без сил за финишной чертой.

Что ж удивительного в том, что после вечеринки, затянувшейся до ночи, Малюков сел в автобус «Москва-Купавна» и элементарно проспал свою остановку в Балашихе, которая, как известно, на полдороге до указанной Купавны. Автобус был последним. Купавна спала, за обратную дорогу частники ломили несусветную цену. Алексей справедливо рассудил, что проще добраться до Горьковской магистрали, а уж там кто-нибудь подберет и подвезет подешевле.

Минут через пять хода, он достал мобильник: «Алло! Юля, у меня накладка. Проспал остано…»

«Придумал бы что-нибудь новенькое. Мы спим. Больше не звони».

Отбой.

– А ты что думал? – пробормотал Алексей. – «Пригорюнясь у окошка, ждет-пождет тебя жена?»

Он сунул трубку в карман и прибавил шагу.

Миновала парадная часть Купавны. Проходя в грустных раздумьях мимо частных домиков за низенькими заборами, он вдруг услышал за спиной незлобное «Г-гав!» Через пару шагов оглянулся, – померещилось, что ли? И увидел собаку. Опираясь передними лапами на калитку, на него смотрела большая черная овчарка, и морда ее была печальна. Некоторое время они изучали друг друга. Приблизившись, Алексей протянул руку и опасливо погладил по голове.

– Ты-то чего грустишь? Дома ведь.

Собака лизнула ладонь, и он понял.

– Н-ну, не знаю…

Поколебавшись, он всё-таки нащупал и отстегнул ошейник из брючного ремня. Собака ткнулась мордой в калитку, проскользнула в щель и отбежала, всем видом предлагая поскорее убраться.

– Да беги, беги, дружок!

Собака поскуливала, но ждала. Алексей притворил калитку и вышел на дорогу. Зашагали так, будто сто лет знакомы и занимаются старинным делом. Опустив внушительный черный хвост, собака что-то вынюхивала в снегу, но не отставала и не отвлекалась.

В какой-то момент это показалось смешным.

– Пес! Ты ученый, что ли? Давай выясним.

Остановились посреди дороги, собака выжидательно уставилась на Алексея. Он силился вспомнить подходящую команду. Ага, вот.

– Лежать!

Собака с достоинством легла на лапы, но голову не опустила и смотрела на него с укоризной: «Тебе оно надо?»

– Дела! Кто ж тебя дворняжкой определил? Пошли, однако.

Посматривая друг на друга, некоторое время шли молча.

– А чему удивляться? – подвел итог размышлениям Алексей. – Сколько дворняжек стало дворянами. А наоборот еще больше. Времена, брат, – и он потрепал холку собаки

Хмель выветривался. Монотонное поскрипывание снега угнетало и, чтобы отогнать никчемные мысли, Алексей предложил:

– Давай устроим бесюку. Ну, побесимся чуть-чуть. Ищи палку. Как это, по-вашему? Апорт!

Разъяснять и упрашивать не пришлось. Собака рванулась, зарылась в придорожный сугроб, и, повизгивая, с чувственным удовольствием повалялась на спине. Потом вскочила, пометалась, вытащила из-под снега нескладную корягу и, размахивая клыкастой пастью, примчалась к Алексею. Он зашвырнул корягу, как мог, подальше. Та еще летела, а собака была уже далеко впереди.

И началась игра. О, какая началась игра!

Сгибая в натянутый лук огромное черное тело, овчарка тут же превращала его в стрелу и, одолевая пространство, ввинчивалась в воздух, стараясь перехватить корягу на лету. Промахивалась, клацала зубами, но побеждала! – всё равно побеждала! Несла и бросала добычу, снова и снова выпрашивая эту ни с чем не сравнимую радость победы.

В самый разгар игрища впереди обозначилась веселая компания. Пятеро парней, растянувшись по ширине дороги, пинали банку из под пива. В обычной ситуации наверняка бы поинтересовались: «Закурить не найдется?» И закурили бы. И уж точно не трубку мира. Алексей бывал в таких передрягах. Но здесь явно другой случай. Оставив банку, компания перестроилась в цепочку вдоль обочины, и шла, почтительно оглядываясь на миновавший ураган.

Игра так увлекла, что Алексей не заметил, как они добрались до Горьковского шоссе.

Несмотря на поздний час, каждую минуту к Москве проносились машины. Замаячила надежда, что приключение скоро закончится.

Перешли дорогу и стали голосовать. Через пять-шесть минут Алексей опустил руку и сообразил: всё это впустую. Вряд ли кто остановится и возьмёт среди ночи в салон какого-то чумного мужика с собакой. Н-да. Ситуация. Надо бы расстаться к взаимному удовольствию. Алексей присел перед попутчиком.

– Нескладно выходит. Может, домой пойдешь? Погулял же, а?

Собака легла на землю, положила тяжелую баклажистую голову на одну лапу и отвернулась. Алексею стало не по себе.

– Ну, извини. Нет, серьёзно, извини. Ты прав, я – нет. Вставай, дружище.

Шли по краю шоссе, думая по-разному и о разном. Теплота, единение, возникшие чуть раньше, не то чтобы улетучились, но подернулись каким-то пеплом. Алексею хотелось объясниться.

– Знаешь, есть план. Нет, ты не думай, не такие уж мы сволочи, – люди. Хотя всяко бывает.

Помолчали. Алексей, наконец, сформулировал:

– Мы в ответе за тех, кого приручили. Это не я сказал. Это Сент-Экзюпери. Хороший парень был. Так прямо и сказал: «Мы, – говорит, – в ответе за тех, кого приручили». Я подписываюсь. Я тебя приручил? – спросил он строго.

Собака взглянула на Алексея, и, ему показалось, чуть-чуть кивнула.

– Я за тебя отвечаю, не бойся. Пить хочется, – вдруг ни с того, ни с сего проговорил он. Овчарка, как бы подсказывая выход, лизнула на ходу снег.

– Не, – помотал головой Алексей. – Пива. Хотя можно и воды. Там дальше деревня будет. «Новая» называется. По дороге чей-то колодец. Я трусцой туда бегал. Там и попьём по настоящему. Давай-ка, дружок, шире шаг! Переходим на бег. Бедро, бедро выше! Вперед, гвардия!

Колодец оказался на месте и, что удивительно, на цепи висело ведро. Но прежде, чем Алексей загремел цепью, местные собаки, учуяв гостей, подняли немыслимый хай.

И странную картину увидели бы чуть позже жители «Новой деревни», вздумай они поинтересоваться, на кого так взъярились собаки.

А увидели бы они, как в позе полураскрытого перочинного ножика, опираясь копчиком о стенку колодца, сидит человек. Напротив, положив на его колени голову, устроилась собака и всем видом выражает невероятное внимание и интерес к беседе.

Но еще больше бы удивились хозяева деревни, услышав, о чём беседует эта парочка. Удивились бы, покрутили пальцем у виска, и, наверное, сказали бы: «Такую лапшу на уши только собакам и можно вешать».

– …а может, знаешь, – говорил усталый человек усталым голосом, – во всем виновата статистика. Ну, подумай. Шесть миллиардов на земле. Три из них, округляем, женщины. Ну, еще вычтем разные возрастные группы, то да се. Все равно получается чуть меньше миллиарда. И как, – я тебя спрашиваю, – найти в этом миллиарде ту единственную из моего ребра, а? Задачка, брат. Хорошо, что у вашего собачьего племени таких проблем нет.

Закончив удручающие расчеты, он вздохнул.

– Так ведь и им не легче. Может, даже труднее. Нет, серьёзно. Одна певица, помню, пела: «Если я тебя приду-у-умала, стань таким, как я хочу-у-у-у…».

Алексей сфальшивил так проникновенно, что собака подняла голову, склонила навостренные уши влево, вправо, как бы спрашивая, «Что, вот так прямо и пела?».

– Нет, песня хорошая. Только зачем, скажи, меня переделывать? Может это больно? А тут, дружок, рядом другая проблема: если нельзя изменить мужа, остаётся только изменить мужу. К этому идет, брат. А может, и пришло. Беда знаешь в чем? Все равно мне. Что называется, дожился.

Собака успокоилась и вернула голову на колени Алексея.

– А начиналось здорово. Домик в деревне купил по дешевке. «Заходите, мужики. Тут работёнка для вас. Печку надо переложить, чтоб не дымила. Здесь для нашей принцессы уголок, а здесь будет царствовать моя Джульетта. Копните там, в углу сада, я бассейник сделаю. А тут клумба будет». Летом вывез семью на витамины. Приезжаю в субботу. Теща в гамаке детективы читает, Юля обгорела, шевельнуться не может, а у дочки какая-то сыпь по телу. В огороде крапива по пояс, в бассейне лягушки квакают. А потом оказалось, я деньги не туда вкладываю. «Алексей! Вы не считаете, что вашей дочке пора получать хорошее образование? Вы бы уж могли постараться». Да, пожалуйста: школа с углубленным английским и французским подходит? «Алексей, все девочки ее класса ходят в манеж на уроки верховой езды. Вы бы постарались». А чего ж, конечно. Пусть принцесса и этому учится. А музыкальное образование нужно? А как же! А уроки рисования? Я говорю «Стоп, стоп! Хватит!». Посмотрите на девочку. Во что превращается? Куда там! И так до первого нервного срыва. Но и тут я виноват. Приличные люди нервы в Карловых Варах лечат, а вы семью на море, да еще в Анапу. Боже мой, на что вы их обрекаете! Ответил как-то очень неинтеллигентно. После этого Юля с мамой видятся, только когда меня рядом нет. Вот так, брат.

Собака жмурилась, пытаясь представить эту сторону человеческой жизни. А может, просто было приятно почёсывание за ухом.

– Ты думаешь всё дело в тёще? Это полбеды. Так, для анекдота. Вот ты, например, что знаешь о макраме? Э-э, я сам думал, что это перевязанные веревочки. Оказывается, искусство. Не успел оглянуться, трах-бах, выставка в Италии. Еще трах-бах, моя Джульетта, главный дизайнер и совладелица российского филиала. Реализовала себя. У неё дела в гору, а у меня все через пень-колоду. Домик продал. Год назад автомобиль раздолбал. Хорошо с ремнями ехал, а то бы… не встретились. Точно.

Собака тревожно шевельнулась, меняя опору передних лап, и снова устроилась слушать. У Алексея, видимо, накопилось больше, чем может принять нетерпеливый человеческий ум, а собаке было в самый раз. И он продолжал.

– А дома потолковать бы, да не тут-то было. «Ну, что ты хочешь? У меня бабий коллектив. Я так устаю от этих разговоров. Честное слово, хочется отдохнуть. Если что-то не получается, сам виноват. Посмотри, сколько из вашего института устроились уже. Тебя ж звали в Хьюстон, чего теперь ныть». Её директор, хороший парень, наверное, мой дублер в постельных делах, – выпивали вместе, – как-то говорит: «Все у тебя, Лёшка, и талант, и башка при тебе, а не цопкий ты». Во! Не цопкий. Хватки не хватает. А мне тогда всего-то и надо было: ну, подойди, погладь. Скажи: «Устал, милый, отдохни». Сними пушинку с меня, а я бревна пойду таскать, как слон. Не случилось. Да и бревна теперь не таскают. Цопкость нужна. А может и правда цопкости не хватает, а? Как думаешь?

Скорее всего, собака вообще не думала об этом, отдаваясь первозданному инстинкту единения с человеком. На ее шерсть падал снег, таял и испарялся под ладонями Алексея. Было просто хорошо.

– Знаешь, псина, я скажу тебе такую штуковину. Главное, не бойся. У меня есть в заначке одно место. Там об этих самых макраме слыхом не слыхали. Зато мы там запросто медведя можем завалить. Без лицензии. Какие там к черту лицензии! Тебе там понравится, честное слово. И народ понравится. Вот увидишь. Вот ты как думаешь, что самое ценное у медведя? Шкура? Окорока? Нет, брат, селезенка. Ты еще многого не знаешь. Я тебя научу. Только ты уж меня не предавай, ладно? Пойдем, чего-то мы засиделись.

Собака отряхнулась, будто сбрасывая наваждение ночи, они встали и пошли дальше. Метров через сто путь перегородила аккуратно уложенная вдоль забора стопка дюймовых досок. Чтобы ее обогнуть, надо было выйти на шоссе. И когда они совершали этот маневр, на шоссе высветились фары. Наудачу, скорее, для проформы Алексей махнул рукой, и очень удивился, когда около него остановился «пазик».

Дверь автобуса пшикнула, в ней обозначилась шапка с кокардой.

– Садись, служба! Где так припозднился?

Собака первой приняла приглашение и запрыгнула внутрь.

– Да машина сломалась, – лихо соврал Алексей, следуя за собакой и не веря удаче.

Прапорщик с нашивкой белого барса на рукаве, погладил собаку, ткнувшуюся ему в колени. На этом формальности были закончены.

В автобусе, привалясь друг к другу, спали солдаты. Пахло чищеными сапогами, табаком и солдатским потом. Никто не шевельнулся с появлением служебной собаки и проводника.

– Слышь, служба, у тебя, часом, мобильника нет?

Алексей протянул телефон. Прапорщик обрадовано защелкал кнопками.

– Алло, Рая, это я. Ну, я говорю, я … Слушай, тут такое дело…

Прапорщик надолго замолчал, выслушивая ответную речь, и лицо его мрачнело. Это было видно даже в неверном свете проносившихся мимо уличных фонарей.

– Ну, ладно, ладно. Все понял. Хватит, отбой. До связи, говорю. Пока.

Он даже потряс мобильник, как бы приводя его в чувство, нажал кнопку отбоя и передал Алексею.

– Вот такие дела. А ты говоришь, – купаться. Где выходить будешь, служба?

– Подбрось до горсовета.

– Слышь, Витёк, – это уже водителю, – у горсовета тормозни.

Водитель молча кивнул.

Свободная от машин дорога пролетела мгновенно. Собака еще искала себе удобную позу в проходе между сиденьями, когда услышала знакомый голос:

– Вставай, пошли. Спасибо, командир.

– Да чего там. Бывай.

Город после полутемного шоссе показался праздничным и нарядным.

– Сейчас без шампуня будем пушистыми, – пробормотал Алексей, одолевая последний пролет лестницы перед квартирой. – Но ты не дрейфь, договор помнишь?

И вот тут-то случилась самая непоправимая накладка. Когда после звонка и обычного пароля-отзыва щелкнул замок, и дверь приоткрылась, собака нетерпеливо ткнулась в нее носом, расширяя щель, и повела себя как существо в конец измученное дорогой. Взвизгнув, она пролетела маленькую прихожую, запрыгнула в постель, хранившую сонное тепло Юли, покрутилась, находя удобное место, и почти улеглась, когда Юля взвизгнула в ответ и закрыла рот рукой, видя этот кошмарный сон наяву.

– Мало тебе сучек на работе, стал их домой таскать, – проговорила она минутой позже, с отвращением бросая на пол ванной испорченные простыни. – Все, хватит. Поговорим днем.

Алексей за холку вытащил собаку на лестничную площадку. Чувствуя вину, она не упиралась и с усталым равнодушием смотрела, как тот суетится. Он взял коврик из прихожей, постелил перед нею, похлопал ладонью.

– Место. Твое место, поняла?

Собака покорно легла.

– Ну, брат не ожидал. Хотя, какой ты брат? То-то я смотрю…

Он опустился перед ней на корточки.

– Знаешь, – он потрепал ее за холку, – я все равно тебя не брошу. Есть план. Давай дождёмся утра. Мы в ответе за тех, кого приручили. Это не я, Сент-Экзюпери сказал. Правильно сказал. Подожди до утра. Ладно?

Она лизнула его, и Алексей пошел устраиваться на ночлег.

Уже почти задремав на жесткой раскладушке в кухне, он вдруг вскочил как ошпаренный. Открыл холодильник, достал две сосиски, подумал, оторвал еще одну и вышел на лестничную клетку.

Собаки не было.

Он спустился в подъезд и на ступенях оглушительно свистнул. Никого. Обошел, как был в трусах и майке, вокруг дома, по разбойничьи свистя на каждом углу. Собака не появлялась.

Он вернулся, положил сосиски на ступеньки и оставил в двери на всякий случай небольшую щель. Эта шельма ловко ею пользуется. Может, вернется?

Было опустошительно грустно.

Утром он выдавил лимон во вчерашнюю заварку, выпил, оделся и вышел из дома. На ступенях подъезда лежали припорошенные снегом сосиски.

Полон серой нелюдимости, он пришел на автобусную остановку, где уже стояли всегдашние, привычные попутчики. Скользнул по ним равнодушным взглядом и приготовился сесть в микроавтобус, который удачно остановился входной дверью рядом с ним. Он уже занес ногу, как вдруг к нему из под навеса остановки метнулась высокая женская фигура.

– Алексей Алексеевич! Лёша! Вы меня не узнаете? А как же Сент-Экзюпери? «Мы в ответе за тех, кого приручили?» – на одном дыхании произнес волнующийся голос.

– Ну, вы будете проходить или как? Нашли где выяснять отношения!

Сердитая старушка отделила руку Алексея от двери и юркнула в теплый салон. За ней проскользнул студент в потертых джинсах, и автобус тронулся.

Этот эпизод был очень важным для начавшегося расследования. И Полина Карповна, так звали сердитую старушку, была по нему единственным свидетелем из тех, кто откликнулся на сообщение в городской газете, – «…вышел и не вернулся… рост 180-185 …спинка носа прямая… …» и так далее.

К сожалению, память Полины Карповны придала некий уголовный оттенок самому эпизоду. Вот как она рассказала его следователю:

– Девица эта говорит: «Ты, Лёша, сам их запори». Леша стоит сам не свой, рта закрыть не может, будто приведение увидел. А она ему: «Мы, – говорит, – в ответе за все, что нам поручили». А на вид такая приличная. Да, чуть не забыла! В руках у нее большущая меховая муфта была. А может сумка из черного меха. Ручек я, правда, не видела. Мех дорогой, натуральный. Мода что ли у этих вертихвосток такая пришла?

Эти показания, а также разнобой в словесных портретах, наверняка завели бы следствие в тупик, и получился бы, как говорит милиция, обычный «висяк». Но случилось так, что именно тогда, когда следствие начало отрабатывать уголовную версию, Юля получила два заказных письма. В одном в очень уважительной форме сообщалось, что в московском филиале очень почтенного банка на имя ее дочери открыт накопительный счет. Другое письмо было сухим уведомлением, что ее супруг подал заявление на расторжение брака и слушанье состоится в таком-то суде тогда-то.

Юля забрала заявление из милиции, и дело о пропаже человека, можно сказать, благополучно сошло на нет.

Но, по следам этих событий и, наверное, с легкой руки Полины Карповны пошли слухи, будто на автобусных остановках в Балашихе появилась какая-то немыслимой красоты вампирша, будто она уводит чужих мужей, и те бесследно исчезают.

И здесь со всей определённостью, однозначно надо заявить, что слухи эти не имеют под собой не то что научной, но и просто реальной почвы.

Во-первых, вампиры давно и повсеместно пересели в автомобили. В самые, что ни на есть крутые. Это известно всем.