|
* * *
В глубине, где таят глубину, где живу,
не надеясь, не плача, вызревает любовь, и
удача под волну подставляет корму
корабля, без руля и ветрил, паруса,
словно свет, распустив –
по бездонному, синему миру в глубине, в
тишине, в тесноте, - охраню от людей свою
лиру,
от врагов и друзей охраню - в глубине, что
надежней могилы...
* * *
Поэзию молчанием продлить? Я и без слов
сумею говорить...
* * *
Сто веток отбросила, пока дошла от дома,
что покрыт причудливым узором из диких
ягод винограда, туда,
где вороны, косясь на край дорожки,
ходили, холили прически ярким клумбам.
Мне нравилось ногой шатать кирпич и
колупать затяжки, дыры, на известковых
гольфах яблонь, нравилось
вносить смятенье, хаос, слов неразбериху
в размеренность классическую сада, за
аккуратно пригнанной оградой...
* * *
Но зачем же, зачем, нить прервав
постоянства, вновь с тобой говорю о
содружестве боли,
о простых величинах, о волнении крови. Я
дышу отголоском пережитого горя.
Ты неверный, мой Ангел. Травы никнут под
шагом. Домом зреют уходы - утешеньем для
слабых…
Небо давит простором, обещает и плачет...
* * *
Повторю все слова по два раза и больше,
и срифмую ужасно "кровь", и "боль",
и "любовь",
потому что все люди (перечислю по
пальцам), могут слово за словом свою
жизнь сочинить.
Всех утешить хочу я, но ни рифм, ни
объятий, ни надежд, ни желаний для
уставших не хватит...
* * *
Какая напряженная работа - впаденье в
спячку. Жизнь бежит по кругу. А ты уже не
белка в колесе.
Заблудший, позабывший кто, откуда, не
чувствуешь себя. - И никого вокруг,
лишь та, что потерял,
она в тебе, уснувшем, одиноком. Вся жизнь
живая свёрнута пружиной в тебе, сопящем
и непостижимом.
Такое упоительное дело - спать. День и
ночь спать истово, спать смело! Не
испугавшись, что проходит жизнь. То
быстрым шагом, то, как балерина, на
цыпочках... Тебе ведь всё едино.
И я себя уже не нахожу. Я с мёртвым телом
рядышком лежу...
* * *
Вот здесь, под рёбрами, где жаром
колдует время свой узор, на хрупкой
ветке вызревает любовь. И вздор.
Вот, слышишь стук? Оно идет непостижимое,
как совесть, как капля ужас, как повесть
о правосудии - взгляни!
Оно не дышит. Не молчит. Не сердится. Не
отвечает. Оно, пульсируя, качает, как в
гамаке. Оно казнит!
Попробуй, руки разведя, коснуться
глянцевой границы, и уклониться,
уклониться!
Она настигнет, глубина. Она проявит
близко лица. Все неделимое - двоиться
начнет. ...И отойдет зима.
Смолчу - укутана, как в мех, словами: " И
пришла весна,
странна, словно в остывшей печке пламя".
...Сожгу строку
на яркой ленте
узлом затянутой
на лете
и взгляд спокойно отведу, всё
обеспечивши концами.
Сойти с ума? Свести с ума? Опять домой
вернуться к маме?
* * *
Воронка бешено крутилась,
сквозь сито всех ссыпая вниз.
Где ртуть, как пульс в испуге, билась.
Где кровь на ртутинки делилась,
раскатываясь вкривь и вкось –
любовью сердце билось, билось!
И от души оторвалось.
Душа летала и лучилась.
Со мной случайное случилось
и все во мне отозвалось:
я вытянулась,
Стала - ось!
И жизнь иная состояла из перехода тела -
в тьму.
Души - в холодное свеченье.
Воронка бешеней крутилась.
Жизнь бисерней в неё катилась.
Живая, теплая...
И крик, как суть внезапного, возник.
Водоворот души и тела, души и тела,
страстный жгут,
мороз и жар любовно льнут... Полет,
свеченье.
Острый лед... Осколков жгущих недолет.
Я не хочу туда, где право есть узнавать,
но в свой черёд...
Что …только после жизни … правда...
* * *
Тугая, вяжущая нить, в иглу
стремительную вдета,
змеится танцем тьмы и света...
повелевает сердцу быть.
Здесь, под ребром, где льдом и жаром
колдует время свой узор ...
где острым раздвоённым жалом любовь и
вздор.
* * *
А где-то там, за вербами, ветрами,
ведьмою ходит, на всё смотрит, всё
перетрогала,
ведает вешалкою, театральными мужами,
вымыслами,
выдаёт их, пахнущих канифолью, наварами,
домом дальним, за вербами, за рекою.
Дом стоит, думает, печью дышит,
выпекает сумерки пирожками,
любовью кормит,
занимает ночью,
сны наколдовывает,
чтоб, запомнив, вернулись вновь,
отыскали к нему дорогу...
* * *
И снова в ночь, как в черную простуду, я
опускаю голос и не помню, какое слово
затухает первым,
и пусть растут внутри меня погосты, и
слабый луч, разматывая нервы, ажурные
кресты плетёт на шлемах
домов отцовских, пусть струятся плачи
фортепианным: форте... пьяно... пьяно...
я буду знать, что вяжется надежда -
покуда в ночь, как в черную простуду, не
постигая смысла затуханья, вновь голос
опущу...
* * *
Не ведая надежды...
воссоздаю... иллюзию порядка...
как проживают глубину порока...
Осваиваю жар проникновений в копилку
тайную ушедших поколений...
Нанизываю бусину протеста за бусиной
угаданного текста
...еще не понимая, что пространство не
сохраняет нитей постоянства
меж вещью и освоенным простором
...Прощеньем и скрываемым укором
...Сквозь зов и тесноту былых объятий
не постигая тяжести утрат
...И бьётся сердце смерти невпопад!
Все меньше чувствуя...
все больше вспоминая словарь улыбок
отошедших лиц…
Вмиг обернувшись в узком переулке...
Уходят шепотом, словно колодцем гулким...
* * *
Я живу не надеясь, не плача.
Пережив и любовь, и удачу.
В глубину…
Где таят глубину…
Я молчанию слово верну. |