«Странное ощущение ... Моя голова увеличивается в размере, теряет свои очертания, рот становится безобразно большим, но это не пугает. Удивительное чувство покоя... Я знаю, – сегодня ночью я буду спать. Вот так вот снова вызову это чувство, снова голова станет большой, отдельной и лёгкой, она не сможет думать, ей будет не до того».

Так думала Эльза под утро, после, теперь уже ставших привычными для неё, тревожных бредовых ночей. Бесконечная череда ярких жутких сновидений преследовала её последние пол года. Что это? Мать говорила – переходный возраст... формирование нервной системы... пройдет. Конечно, она знает лучше. Конечно, пройдет. И снова наступала ночь. И снова Эльза изнуряла себя чтением допоздна, оттягивая тот миг, когда она закроет глаза и станет считать белых барашков в надежде забыться спокойным глубоким сном – ... сто девяносто три, сто девяносто четыре, сто девяносто семь...

Темно. Ночь. Пробираясь на ощупь, Эльза выходит на крыльцо в одной сорочке. Знобит. Медленно ступая босыми ногами по холодной траве, углубляется в сад. Неожиданно под своей слегка вытянутой худощавой ступней Эльза чувствует что-то склизкое и тёплое, кажется, еще минуту назад дышавшее жизнью. В блеклом свете полупрозрачной тарелки луны не разглядеть... что-то... О, Боже! – кровавая догадка приливает горячим потоком в голову девушки. Попятившееся и растерявшееся от страха сознание мечется по лабиринтам мозга и пульсирует тонкой жилкой в виске. Эльза бросается в бег, пересекая длинные картофельные грядки, так, как убегает животное от охотника, не оглядываясь, но чувствуя близость преследователя всем своим существом. Топот лошадиных копыт всё ближе, уже слышны голоса всадников. Что говорят непонятно – чужой и странный язык. Эльза подкошенной ланью падает в высокие кусты цветущего картофеля, её дыхание тяжело отчеканивает: «Только бы не увидели, только бы не увидели». А в возбужденном мозгу возникают отвратительные человеческой сущности мысли о кишках, которые выбрасывают за ненадобностью, о том, что делают со всем тем остальным, что когда-то было живым человеком: «... А потом они сварят мою голову и со смехом будут рассматривать гадкую фиолетовую кочерыжку с выпуклыми двумя пузырями, бывшими несколько часов назад карими глазами. Нет! Нет! Никогда! Бежать!» Всадники пронеслись мимо. «Может, они гнали другую «дичь»?! Бежать, бежать...»

Вдалеке показался тусклый фонарь, покачивающийся от ветра у какого-то жилья. «Бабушка! Бабушкин дом! Спасена». Эльза громко барабанит в большую резную дверь. Никто не открывает. «Как же? Кто-то должен быть?... Да-да, бабушка никогда не закрывает форточку на кухне». Изловчившись, изгибаясь ивовой ветвью, обрывая рубаху, цепляющуюся за гвозди для натягивания сетки, Эльза, в конце концов, проникает в дом. Темно, тихо. Сердце девушки все еще так же бешено колотится, но дыхание становится всё глубже и ровнее. Ещё не улёгшийся страх в душе подталкивает руку к форточке: «Лучше закрыть на всякий случай». Подымая тяжёлую непослушную руку, Эльза замирает, почувствовав на разгоряченной щеке леденящий взгляд со стороны окна. «Господи-и-и» – шепот Эльзы сливается с оглушительным стрекочущим шипением огромной змеи, уже просовывающей свою чешуйчатую голову в форточную щель. «Теперь ясно, теперь только одно – закрыть(!), закрыть скорее форточку, вытолкнуть отвратительный страх с ядовитыми жёлтыми глазами!», – и Эльза тщетно жмет изо всех сил форточку своими тонкими белыми руками с длинными пальцами музыканта. Кажется, всё зло сущее вливает силы в гадину. И вот уже змея тяжелым живым шлангом скользит по полу гостиной. Подбрасывая ноги, как на раскалённых углях, Эльза вскакивает на широкую тахту сочного бордового плюша. Гадина – за ней. «А деваться теперь некуда..., – Эльза сглатывает слюну и сжимает зубы с такой силой, что кажется, они вот-вот начнут крошиться, – Некуда деваться! Я хочу жить! Я удавлю её!» Несколько минут борьбы двух извивающихся тел, тел жизни и смерти... Гадина, обмякнув и выпустив большой глоток ядовитой жижи из передавленной музыкальными пальцами Эльзы глотки, валяется толстым безжизненным червяком посреди тахты.

Ничего, кроме омерзения и желания отмыть с ладоней скользкое и холодное чувство белого горла удушенной змеи, теперь не тревожит девушку. И она моет, моет, моет руки, моет со щеткой, с мылом, с уксусом, с лимонной кислотой...

А змея всё не отмывается.

Сегодня Эльза проснулась воодушевленной и все еще не спешила покидать уютное гнездышко, свитое хлопотливой матерью со всей ее нежностью к своему неоперившемуся пятнадцатилетнему птенчику. Эльза долго нежилась. По-кошачьи вытягивая свое молодое хрупкое тело от кончиков пальцев на ногах до удивительно легкого этим утром, обремененного только золотистой гривой слегка вьющихся волос затылка, перекатывалась с боку на бок и в который раз сладостно перебирала со всеми подробностями хорошо запомнившееся сновидение, посетившее девушку этой, уже упавшей за горизонт ночью. «Нет, это определенно, мистический сон. Определенно, счастливый», – то мысленно, то тихонько вслух повторяла Эльза, мечтательно потрепывая шелковые складки пухового одеяла. И снова переносилась в неповторимый красочный мир богини Афеи…

Мрачный безлиственный лес, похожий на те мертвые леса на болотах, что Эльзе не раз приходилось видеть из окна их авто по дороге в загородный домик, навевал смешанное чувство страха и любопытства. Эльзе давно хотелось углубиться в самую сердцевину такого леса, понять и почувствовать его дух, его назначение в природе. Всматриваясь вдаль в попытке зрительно раздвинуть густые ветки старого колючего терновника и раскоряки пихт и сосен, ворчливо покряхтывающих лешими, перебрасывая подвижный взгляд под ноги в опаске оступиться с узенькой хорошо утрамбованной тропинки между грязными илистыми кругами и овалами неровной формы болот, девушка нерешительно продвигалась все глубже в чащу неприветливого убежища лесной нечисти. За спиной девушки угрожающе заскрипела гнилая ель и глухо повалилась наземь всей своей трухлявой массой. Над головой заухал филин, где-то на другом конце леса засуетились вороны. Легкая струя мурашек пробежала по эльзиной спине вниз, снова вверх, задержалась где-то в области сонного сплетения, поднялась к горлу комом и снова скатилась в грудь, рассыпавшись на мелкие страхи. Но вот вдали желтовато забрезжил просвет. Желание как можно скорее покинуть серое, источающее болотистый смрад и навевающее клокочущее чувство страха место, Эльза, решительно продираясь сквозь сухие заросли, двинулась на прорыв к свету.

Теперь, когда девушка оказалась на песчаной просеке, ей не хотелось скоро покидать маленький клочок тепла и света. Эльза присела на высокое бревно и запрокинула голову, отдаваясь нежным утренним лучам солнца, ласкающего изящные правильные линии ее маленького подбородка, тонкой нежной шеи и слегка приподнятых плеч. Теплый песок под ногами приятно согревал. Метнувшейся тенью над головой девушки пронеслась, быстро хлопая крыльями, птица, и присела на небольшом песчаном холмике неподалёку. Эльза, опершись подбородком на ладони, принялась наблюдать за новой соседкой, нарушившей тихое уединение девушки. «Синяя птица», – промелькнуло у нее в голове. Птица, и впрямь, обладала сине-серым оперением, переливающимся на солнце от темно-синего до почти черного оттенков. Птица, повертев подвижной головкой, как бы проверяя, нет ли лишних свидетелей ее тайного свидания с девушкой, вспорхнула и перенеслась на другой конец бревна, где обосновалась Эльза. Еще через мгновение, снова вспорхнула и оказалась на прежнем своем месте. Эльза продолжала уже с удивлением и интересом наблюдать за действиями крылатой соседки. Птица несколько раз перелетала на бревно и снова возвращалась на свою исходную позицию. «Что это она? Показать что-то хочет или зовет куда?», – Эльза тихонько поднялась, опасаясь спугнуть своего «проводника». Птица, снова повертев головкой с проседями у клюва, вспорхнула и, отлетев на несколько метров, присела на ветку широкого орешника. Эльза медленно, почти бездыханно последовала в том же направлении. Снова перелет еще на несколько метров. Еще… Становилось очевидным то, что догадка Эльзы, в которую трудно было поверить, оказалась верной. Вдалеке, за небольшой поросшей сочной молодой травой возвышенностью, продолжался лес. Но лес этот был совсем другим. Огромные кроны столетних дубов сплетались высоко над головой девушки с широколистыми ветвями кленов в сплошной зеленый зонт с просветами из нежных березовых прожилок, усеянных сережками и мелкой говорливой листвой. Шелковистая трава с красочными вплетениями голубых, белых и желтых лесных цветов, ласкала ноги и взгляд девушки. Ветер слегка теребил самые верхушки деревьев, и в такие минуты, Эльза будто слышала приветливое дыхание леса: «Не бойся, девочка. Я защищу тебя от холодных дождей и жгучего солнца своей могучей кроной. Я напою тебя утренней росой, когда ты захочешь пить. Я угощу тебя лесными ягодами, когда ты проголодаешься. Я убаюкаю тебя тихой лесной песней, когда ты устанешь и захочешь отдохнуть…». Снова мурашки пробегали по юному телу Эльзы, но теперь все было совсем иначе. Не так, как еще какой-то час назад в сумрачном лесу на болотах. Теперь страх исчез. А к чувству любопытства присоединился восторг, переполнявший душу девушки и подгонявший ее ноги идти все быстрее. «Неужели?! Не может быть! Неужели это тот самый главный, единственный день в моей жизни, когда все – только для меня, день исполнения желаний?! Мой заветный день!», – неудержимо билось чистое сердечко девушки. И что-то таинственное шептало ее же голосом: «Да-да. Это твой день».

Но вот деревья почтительно расступились перед милой гостьей, и посреди небольшой опушки, залитой ярким полуденным светом, неожиданно, как будто бы, выросла из-под земли, играя цветными стеклами окон, приветливо распахнула низкую дверь, маленькая сторожка. Эльзина проводница присела на небольшой сруб, заменявший сторожке ступени, поджидая свою спутницу, и, как только та показалась из-за куста, быстро впорхнула во внутрь лесного жилища. Эльза немного замялась у входа в нерешительности, – «А вдруг… Нет, не должно… А, была не была!», – и решительно шагнула под низкий свод постройки. Картина, представшая перед глазами девушки, могла бы даже самого крепкого и повидавшего виды дядьку привести в замешательство. Но Эльза почему-то совсем не удивилась, а, напротив, с нескрываемым любопытством рассматривала хозяев сторожки. У окошка стоял небольшой стол, покрытый пёстрой скатеркой, посреди стола пыхтел самовар. Аккуратно отставив чашки с чаем в сторонку, хозяева направили в сторону Эльзы приветливые взгляды, молчаливо приглашающие ее к столу. Все бы ничего. Но вот облик тех, кто сидел за чаем не совсем вписывался в представления девушки о том, как должны выглядеть люди, живущие в лесу. Вполне нормальные мужские торсы в ярких косоворотках развернулись к девушке головами лесных зверей. Умные большие глаза разговаривали с ней. Не было произнесено ни единого слова, но Эльза все понимала. «Зачем слова, детка? Слова только путают людей», – говорили мудрые глаза расположившегося у самого окошка человека-волка. «Стоит посмотреть в глаза друг дружке, и станет ясно, кто враг, кто друг, а кто просто так», – продолжали добрые серо-зеленые глаза, контрастирующие с черной короткой шерстью человека-медведя. «Ты здесь, чтобы узнать самое главное в твоей жизни», – многозначительно блеснули зрачки человека-рыси. Юное восторженное сердечко Эльзы затрепыхалось в волнении. «Да, сейчас я услышу свой самый главный приговор. Ну, что-что, что?», – рвалось из ее груди. Пауза, длившаяся в несколько секунд, показалась девушке вечностью.

«В с ё б у д е т х о р о ш о», – протяжно почти песенно вывели пронзительные глаза рыси.

«В с ё б у д е т х о р о ш о», – пробежало где-то под потолком сторожки.

«В с ё б у д е т х о р о ш о», – прохлопала крыльями птица и вылетела.

«В с ё б у д е т х о р о ш о», – шептали деревья, когда Эльза вышла вслед за птицей, уже ничем и никем не удерживаемая.

«В с ё б у д е т х о р о ш о», – дышало небо.

Девушка, закинув голову, легкая, как одуванчик, кружилась, быстрее, быстрее. Небо с редкими полупрозрачными облаками слилось в бело-голубой пенистый водоворот. Ноги девушки оторвались от земли, и она поплыла на воздушной перине, отдаляясь все больше и больше от таинственной сторожки и сказочного леса, переносясь в пробуждение.