– Твой ребёнок сначала решил, что пора, а потом передумал! – глубокомысленно заявила по-английски дежурившая сестра.

Моя дочь родилась вечером 19 июня. Она часто меняет мнение.

* * *

Наутро, 20 июня, ко мне в палату вошла знакомая сестра из бывших соотечественников, Ира Прикупец, с сообщением:

– Лиля, для Вашей дочери есть жених!

– Меньше, чем на принца, не согласна! – немедленно ответила я.

Ира посмотрела мне в глаза долгим взглядом и медленно, со значением произнесла:

– Родился сын принцессы Дианы!

Малышка училась ходить. Я держала её на специальном детском поводке (как собачку), чтоб не потерять. Поехали с мамой в магазин одежды «Эмпориум». Я спустила ребёнка с рук, но бдила, не сводя с дочери глаз. Вдруг меня окликнула мама: хотела показать какую-то юбку. Я подняла голову. Через минуту смотрю вниз: везде кучи тряпок, а девочки нет! Как-то она умудрилась со своего поводка сорваться и уползти. Битый час мы с мамой, срывая голоса, искали Анютку. Плакали, заламывали руки, выбегали, метались, всех расспрашивали и уже были готовы к совместному самоубийству.

Наконец какой-то мужчина подошёл ко мне с моим ребёнком на руках. Аннушка сидела тихо, как в чём ни бывало. Увидев меня, обрадовалась и вернулась на руки ко мне. Этот добрый самаритянин нашёл мою дочь у эскалатора, куда она пыталась взойти, чтобы подняться на второй, а то и третий этаж. Аня очень любила кататься на эскалаторах и называла движущиеся лестницы коротко и звонко: «Ля». Ей и в голову не приходило сбежать от мамы: просто захотелось прокатиться на любимом виде транспорта!

* * *

Мою дочь пригласили на день рождения к мальчику, которому исполнился годик. Взрослые сидели по кругу, а двое годовалых детей – на руках. Виновник торжества стал, перебирая ногами, ковылять по направлению к нам. Маленькая гостья сползла с моих колен и потянула меня за руку, требуя разрешения на встречу с именинником. Шлёпнувшись раза два, дошли (нелёгкая работа, между прочим, была добраться от двух противоположных стен до середины комнаты!) и встретились. Аннушка поцеловала мальчика и посмотрела на меня: мол, теперь, когда дело сделано, можно пуститься в обратную дорогу к дивану!

* * *

У малютки чётко обозначились вкусы: она любила рестораны, нарядные платья и танго.

Стоило Анюте увидеть во время гулянья по улицам любой столик со стулом, как тут же она хватала меня за рукав и тащила к тому стулу.

Ребёнок сопротивлялся моим попыткам надеть на него тёплый комбинезон, чтобы отправиться на прогулку (в Сан-Франциско всегда холодно и поэтому нужна теплая одежда!): дитя тянуло ручку только к нарядным кружевным платьицам!

Одна из любимых игр в нашем доме – танцевать танго. Я включала музыку, брала дочку в правую руку и становилась в позу тореадора перед взмахом плаща. О бое быков знаю, в основном, по Хемингуэю, но воображение богатое. Аннушка тоже готовилась: задирала подбородок и делала серьёзную мину. На подходящем аккорде я выставляла левую руку ладонью вверх и указующим перстом вперёд. Малышка чуть отстранялась, укладывала сверху свою ручонку и горделиво оглядывалась по сторонам. Плевать мне в эти минуты было на своё одиночество! Для меня нашёлся самый превосходный, самый любимый партнёр по танцам! Шаг влево, шаг вправо, три шага назад… Ну хоть убейте, не помню, сколько куда. В голову почему-то лезет: «Шаг вперёд и две назад!». Но это – ерунда. Важно другое: мы с дочерью танцуем танго…

Мы провели отпуск на тёплом море. Задолго до поездки я сказала ребёнку, что едем к морю, далеко-далеко, на Гавайи. С тех пор очень долго на вопросы типа «где», «куда», «откуда», Аннушка всегда отвечала мечтательно, нараспев и длинно: «Далеко-далеко, называется Га-ва-йи»!

– Ты знаешь, мамуля, я так рада, что тебя выбрала!

– Как ты меня выбрала?

– Наверху летают аисты с детьми, а внизу на параде стоят тёти, и дети выбирают себе мам. Я летаю, летаю, но что-то никого не могу найти. Вдруг вижу: ты стоишь, грустная, никак не дождёшься, когда же тебя захочет какой-нибудь ребёнок. Я и подумала: эта женщина такая милая, такая приятная, почему-то я чувствую, что её уже очень люблю. Давай-ка я её выберу, пускай и у неё, наконец, тоже кто-нибудь родится! И выбрала. Бабах – и ты меня родила!

– Доченька моя, спасибо тебе за этот выбор! Я так рада, так счастлива, что ты выбрала именно меня!

* * *

Перед сном мы каждый вечер разговаривали на сон грядущий. Однажды Аннушка стала рассказывать мне о какой-то девочке, о которой я ничего не знала, но которую звали Эйтя.

Я в ту пору была сильно увлечена теорией реинкарнации (переселения душ) и где-то прочитала, что маленькие дети часто помнят свои последние предыдущие жизни. Устроила ребёнку натуральный допрос: что за Эйтя? Кто она? Чем занимается? Где живёт?

Из ответов выходило, что никто, занимается ничем и живёт нигде.

Тут уж я совсем распалилась, решив, что стою на пороге необычайной тайны жизни, и стала расспрашивать подробнее. Всплыл ещё в придачу к Эйте некий Петёк, но ни об Эйте, ни о Петьке я, как ни билась, ничего не могла узнать. Единственно, что удалось выяснить,– это то, что Петёк – вообще не человек.

– Мальчик?

– Нет.

– Дядя?

– Нет.

– Инопланетянин?

– Нет.

– Зомби?

– Нет.

– Крокодил?

– Гена! – обрадовалась Аня.

– Значит, Петёк – это кто-то вроде крокодила Гены?

– Нет, – твёрдо стояла на своём дочь, не давая мне больше сбить её с толку. – Петёк – это Петёк!

– Так кто же он? – наивно допытывалась я, порядком уже заведённая.

– Петёк, – было её лаконичное объяснение. И через минуту – дополнение:

– Мы играли с Эйтей, и ещё там был Петёк.

– Да где – там-то? – вопрошала я, совершенно отчаявшись, хотя заранее знала, на что нарвусь.

– Далеко-далеко, называется, Га-ва-йи, – последовал нараспев единственно возможный и неизбежный ответ.

Несколько дней отмучились в безуспешном поиске разгадки. Буквально мозги себе сломала, но так и не поняла, «ху есть ху». К детективным изыскам подключился мой папа. Несколько дней мы допрашивали ребёнка перекрёстно, но Аня держалась, как партизан. Так ничего и не выпытали. Эйтя осталась эфемерной личностью. А Петёк… – от этого имени мне хотелось рыдать: к тому моменту я готова была на всё, лишь бы узнать, наконец, что это за подлая тварь.

Наконец я как-то отпросилась с работы пораньше, зашла к маме забрать ребёнка и увидела следующую картину. Моя бабушка кормит Аннушку и для интереса, чтоб каша казалась вкуснее, бормочет бесконечную «мансу»:

– И вот эта Рэйчел отряхивается от песка…

Меня осенило:

– А скажи – «Рэйчел»! – попросила я Аннушку, полная прозаических предчувствий.

– Эйтя! – с готовностью ответила дочка.

Я и рада была, что, наконец, узнала, откуда ветер дует, но жалость брала, что ничего – от реинкарнаций. Правда, ещё оставалась маленькая надежда на Петька. Но тут меня снова осенило, на этот раз, – одновременно с папой.

– Скажи «песок»! – попросили мы дуэтом.

– Петёк! – спокойно улыбнулась Аннушка.

* * *

– Мамуля, мне так страшно!

– Кого ты боишься?

– Бармалея!

* * *

В магазинах разрывалось сердце, когда я не могла что-то позволить купить ребёнку, а дитя хотело всё и горько плакало, если требования не выполнялись.

Наконец, папа сказал:

– Зачем травмировать малютку? Я разрешаю ей класть в коляску всё, а потом потихоньку выкладываю: она к тому моменту уже забывает!

И, действительно, дед оказался прав. Для Аннушки главным делом было самоутверждение, то есть – определить желаемый предмет в коляску! Дальше он её уже мало интересовал.

* * *

В качестве колыбельных я пела дочери любимые песни Высоцкого, Новеллы Матвеевой и Окуджавы. В конце концов, Аннушка заявила, что эти песенки она уже знает наизусть, и попросила придумать другие. Так, кстати, и началась моя карьера барда. А тогда, как-то рассказала мама, она взяла ребёнка в прачечную, где на тот момент оказались сразу все русскоязычные соседки. Мама почувствовала себя неважно, когда внучка вдруг громко затянула басом: «Женщина плачет: муж ушёл к другой»!

* * *

Примерно в это время Анюта выработала особенный лукавый взгляд, который в моём понимании означал: «Затеваю. Сейчас вам всем тут устрою!». Сначала мы пугались, не понимая, что дитя замышляет, потом привыкли к тому, что это просто такой способ обратить на себя внимание. Тот взгляд до сих пор иногда заставляет меня волноваться.

Много позже, где-то в классе одиннадцатом, Аня подружилась с такой же большеглазой умненькой девочкой Ноуэлл, обладательницей точно такого же взгляда. Третьим в их компании был солидный, вдумчивый и серьёзный парень, вывести из себя которого двум шкодливым девчонкам не составляло труда: они смотрели на беднягу с двух сторон тем самым взглядом, способным хоть кого выбить из колеи.

* * *

Мама как-то рассказала внучке о голодном военном детстве, а заодно упомянула о вшах, которые заводятся от грязи. Гостил у нас тогда же известный писатель Эфраим Севела. Про мою дочь он говорил:

– У тебя в доме растёт ясное солнце! Тебе очень повезло с ребёнком (ещё бы!)!

Севела повсюду возил мешок любимого кофе и особенное душистое мыло (всё моё ношу с собой!). Кусочек такого мыла, кружевного и пахучего, он подарил Аннушке. С тех пор каждое утро оглашалось её чириканьем:

– Мило, мило, скорее дайте мне мило, которое подарил дядя Фима! Мне нужно моё мило, а то у меня будут вти!

– Мамуля, а почему в Сан-Франциско всегда делают холодно?

* * *

– Ой, смотри, мама-самолёт выродила дочку-самолётик! (в аэропорту).

* * *

– Откуда молоко?

– Из коровьей груди.

– Ого! У коровы в грудке пакеты с молоком?

* * *

– Маму-бабу-дедуля-я-я! (все ударения на у).

– Мама! Мама! Меня тётя Шура научила: « Я маленькая девочка, я в школу не хожу...» Ой, дальше забыла... Неважно... Я кого-то там не видела и видеть не хочу!.

Следом – отзыв ровесницы Алины, посетившей мавзолей и недавно приехавшей в эмиграцию:

– А я Ленина видела в гробу!

* * *

В гостях у моей приятельницы. Её дочь, двухлетняя Каролина поднимается с горшка. От моей ябеды тут же поступает донос:

– А Каролинка не спустила водичку!

* * *

В ванне. Бабуля мылит внучке головку и читает наизусть стихотворение Лермонтова «Белеет парус одинокий» (не больше не меньше: как же четырёхлетнему ребёнку без Лермонтова?).

Аннушка ревёт.

– Боже мой, тебе в глаз попало?

– Нет, кораблик жалко! У-у-у! Никто его не любит, никому он не нужен, бедный кораблик!

* * *

Вечер воспоминаний о Сороках.

– А жили мы недалеко от бани.

– Что такое – бани?

– Баня – это где сорочане мылись.

– Вставали утром и бежали в баню?

– Нет, ходили туда по воскресеньям, иногда целый день там проводили.

– А в другие дни что делали? Просто принимали душ у себя дома? (О том, что в квартире возможно такое счастье, как туалет и душ, мы в те изображённые мамой времена и понятия не имели!).

* * *

Распекаю за какую-то провинность. К моему величайшему стыду и сожалению, случалось и такое. Аннушка бьёт на жалость, уткнувшись лицом в кровать.

– Ещё тут мне попку выставила! – сержусь я.

– И не попку-у-у… а… попотьку-у-у… родну-у-у-ю.

Вся моя злость испарилась, схватила ребёнка на руки и стала целовать.

* * *

Очень действует на нервы, когда какие-то водители неожиданно перед носом подрезают и начинают тормозить. Чтоб особенно не бушевать, в таких случаях в сердцах восклицаю:

– Здрасьте ... Новый Год!

Как-то в Сан-Франциско приехал в командировку знакомый Юза Алешковского. С Юзом мы тогда дружили, переписывались и перезванивались, он дал Сене, у которого во Фриско ни знакомой души, мой телефон. Сеня позвонил мне. Мы встретились. Оказался человек очень приятный, милый, застенчивый, и вообще рафинированный интеллигент. И вот едем, показываем гостю город, вдруг ни с того ни с сего подрезают и тормозят. Я своё «Здрасьте», но дальше постеснялась и замолкла. Тут же слышу сзади, с детского сиденья, поправку тоненьким голоском моей дочери: «Здрясьте, зёпа, нёвий год!»

* * *

В доме – событие: ребёнка отвели в детский сад. Это была еврейская школа, куда детей принимали с 4-х лет в подготовительные группы. Первого учителя, Стива, добродушного, огромного, цвета молочного шоколада, мы запомнили на всю жизнь. По двору он передвигался осторожно, потому что из спокойных ладоней, которыми Стив надёжно захватывал по целому букету детских рук, всегда гроздьями висели дети. Не только четырёхлетки, но и старшие, прошедшие через его класс.

Первые минуты Аннушка рыдала взахлёб и твердила одно слово: ба-бу-ля. Мама сидела под дверью и тоже плакала, не зная, как быть. Стив, опробовав всё, что мог, наконец, сдался и сказал вдруг по-русски:

– Ты хочешь твоя бабушка (с ударением, конечно, на у)? Сейчас я её позову!

* * *

В дверях классной комнаты в ожидании детей собирались родители. В тот день, видимо, я раньше сбежала с работы и столкнулась там с мамой. Аннушка, было, направилась к нам, но на полпути резко развернулась и понеслась куда-то в сторону. Мы с мамой наблюдали. Моя дочь добралась до коробки с бумажными носовыми платками «Клинекс», вытащила один, подлетела к сверстнице по имени Найоми, вытерла ей нос, бросила бумажку в урну и уже тогда с чувством исполненного долга подошла к нам.

* * *

На Холлоуин я, совершенная неумёха смастерить что-то своими руками, сотворила ребёнку костюм леденцовой принцессы Лолипуп. Ни фантазии, ни мастерства у меня не было, поэтому я просто нашила разные леденцы на палочках на один из балетных костюмов (Аннушка только-только начала ходить в балетную школу, и я купила ей несколько детских пачек ту-ту, корона тоже была и тоже украсилась леденцами). Леденцовая принцесса получилась хоть куда. Но мы потерпели фиаско, причём, откуда совершенно не ждали подвоха: дети не выдержали лолипупских соблазнов и стали срывать леденцы. Аннушка, правда, недолго горевала и присоединилась к одноклассникам в поедании собственного костюма. Хватило всем!

* * *

Все мои отпуска проводились одинаково. За месяц я спрашивала дочь, куда она хочет съездить: в Европу, на Гавайи, в Мексику и т.д. Ответ неизменно был один и тот же. Вверх поднимался правый кулачок и раздавался победный клич: Диснейлэнд! Путешествовать мы любили. Весной, пока не жарко, ездили в Калистогу (горячие минеральные бассейны), останавливаясь в одном и том же отеле «Римские термы». Летом на два-три дня выезжали на холодный берег Санта-Круз, где играли с волнами и развлекались на ярмарке, которая днями и ночами в любое время года толчётся на набережной этого весёлого городка. Ездили по Калифорнии и в Неваду: Вегас, Рино, озеро Тахо, Палм-Спрингс, – везде полно развлечений для детей.

В Диснейлэнде у нас были любимые аттракционы, мы изучили там каждый уголок. А то, самое первое посещение, ознаменовалось дружбой с «утями». Аннушка попросила меня купить ей воздушной кукурузы (попкорн). Я и дома старалась ребёнку не отказывать, а уж в таком месте, как «земля Диснея», полном соблазнов, покупала всё, что заблагорассудится. Мы сели с пакетом попкорна (а всё дорого, тот пакетик тогда стоил трёшник, не меньше!) на берегу озера в сквере Новый Орлеан. Не успела я ахнуть, как малышка подбежала к самому берегу и опрокинула весь пакет в воду.

– Ути голодные, им пора кушать! – спокойно пояснила Аня и добавила:

– Мамуля, купи и мне попкорна, я тоже хочу!

Надо сказать, что после этого я неделями собирала объедки, а по воскресеньям мы ездили в Парк Золотых Ворот, на озеро, прозванное эмигрантами еврейским, чтобы кормить там уток.

* * *

Мы, как завзятые американцы, часто ходили покупать пиццу. Аннушке вменялось в ответственность следить, когда выкликнут наш номер. Однажды взяли готовую пиццу на вынос, дома поставили в духовку, и дочка совершенно серьёзно осведомилась:

– Какой у нас номер?

Мы переехали на новую квартиру. Пришли в магазин ламп покупать люстру. Аннушка сразу кинулась к самой роскошной огромной раззолоченной люстре с хрустальными подвесками:

– Давай купим! Я хочу эту прекрасную золотую люстру с бриллиантовыми яйцами!

– Да, это очень красивая люстра, – согласилась я. – Но такую надо подвесить во дворце, а совсем не в нашей квартире!

Аннушка не стала настаивать, но несколько дней о чём-то размышляла. Наконец она сказала:

– Ты знаешь, мамуля, я решила, что буду заниматься балетом и музыкой, буду хорошая и милая, как Золушка, и, когда вырасту, выйду замуж за принца и перееду к нему во дворец!

Я улыбалась, глядя на неё, и ожидала продолжения. И оно последовало.

– Вот тогда-то мы и купим ту прекрасную золотую люстру с бриллиантовыми яйцами! – с торжеством закончила дочь.

Ещё через несколько дней:

– Мамуля, а ты переедешь со мной во дворец к принцу?

– Ну, как же, я ведь не королева! – отвечала я.

В ответ – рёв на всю округу.

– Я не хочу тебя оставить! Я хочу, чтоб ты со мной переехала во дворец! Я всем там скажу, что ты королева! Ты будешь королева!

Пришлось ей это пообещать, заранее зная, что выполнить не смогу.

* * *

Собираясь в гости к бабуле-дедуле с ночёвкой, зная, что у меня будет тоже ночевать гость (не помню, кто, но совершенно безобидный, просто надо было переночевать!):

– А где этот дядя будет спать?

– В гостиной на диване.

– Правильно, на диване! Не желаю, чтоб какой-то чужой дядька спал в моей родной кроватке.

* * *

Мы часто играли в «буримэ». Я сочиняла песню «Карнавал», пыталась подобрать рифму к рефрену: «Чуть слышен тихий плач Пьеро».

– Аннушка, дай рифму на Арлекин!

В ту же секунду:

– Пластилин.

– Здорово! Молодец. А на Пьеро можешь?

– Могу, но не буду.

– Почему?

– Он мне не нравится.

– Почему?

– Противный какой-то: плачет, плачет...

* * *

Принимая ванну:

– Мамуля, там у меня в кукольном доме живёт один дядя с оторванной ногой, Барбин муж. Принеси мне его, пожалуйста, я у него больше не буду ничего отрывать!

* * *

Был прекрасный Калифорнийский день. Мы провели его вдвоём. До обеда проплавали в бассейне, потом приняли душ и поехали в мексиканский ресторан, после пошли в кино, а на закате покутили в кафе-мороженом, только там продавалось не мороженое, а замороженный йогурт, которым мой ребёнок щедро вымазал себе всё лицо, даже мне досталось.

Вечера на заливе прекрасны: изумительные краски заката, прохладный ветерок, свежий запах моря, отдалённый шум волн. По дороге домой Аннушка от полноты чувств завела басом песню собственного сочинения:

– Аджая, баджая...

Я не успела толком подумать, с чем она это срифмует, как моя дочь выдала, ничтоже сумняшеся:

– Джамба рушашая!

По сей день не знаю, что бы «Джамба рушашая» могла значить… Как, впрочем, и «Аджая баджая»!

* * *

Я решила опробовать новую поощрительную систему воспитания, при которой ребёнок за хорошее поведение награждается звонкой монетой. Моя дочь получила свои первые три доллара и отнесла их моей маме:

– Вот, бабушка, тебе деньги! Купи всё, что ты хочешь!

Мама хранит эти три доллара вместе с другими подобными реликвиями больше двадцати лет. Интересно, наросло бы на них что-нибудь за эти годы в банке?

К слову сказать, позже, уже в старших классах школы, Аня сказала:

– Знаешь, мама, ты мне больше деньги не плати, и так даёшь, когда надо, а я всё равно хорошая девочка! Даже хочется плохой побыть!

* * *

В магазинах моя дочь любила общаться с манекенами и позировать воображаемым покупателям рядом с большими куклами.

– Я статуй! – гордо говорила Аннушка, замирая в очередной позе, но неизменно с раскрытым ртом.

– Мамуля, а почему Даша сосёт сисю у своей мамы?

– Это она кушает. Все маленькие дети едят молочко из маминой груди.

– Я тоже хочу!

– Ты уже большая. Я тебя кормила грудью, когда ты была бэйбочка, а сейчас уже поздно!

– Ну и что ж, я всё равно хочу немножко попробовать, вдруг оно ещё не совсем прокисло!

* * *

– Мамуля, а я уже знаю, что такое секс!

– Что же? (Я – в предынфарктном состоянии!)

– Когда тётя и дядя целуются, а потом дядя, как бэйбочка, пьёт молочко из тётиной сисечки!

– И что же потом (ещё с интересом, но и замиранием голоса)?

– Потом ничего, другой кадр, – спокойно ответствовал ребёнок.

* * *

После знакомства с детьми вновь прибывших эмигрантов:

– Мамуля, а что такое ...?

У меня – волосы дыбом:

– Это, дочка, неприличное слово, которое употребляют люди необразованные, когда хотят сказать, что два человека любят друг друга. Интеллигентные люди таких слов не произносят!

Выслушала всю тираду и тут же звонит моим родителям:

– Бабуля! А мамуля научила меня говорить неприличное слово – ...!!!

* * *

В коридоре вижу многозначительный натюрморт: мои босоножки выстроены по кругу, а сандалики Аннушки – в центре.

– Она окружила себя тобой! – подвёл итог мой отец.

* * *

– Мама! А кто будет твоих внук? Моих деть?

* * *

Аня родилась в год собаки и всегда была борцом за свои интересы. Ушла как-то делать уроки в свою комнату, а нас навестили мои родители. Сидим, общаемся. Вдруг Анна появляется с огромным плакатом и, гордо задрав голову, марширует по периметру гостиной и кухни. На плакате большими буквами от руки начертано по-английски: «Equal rights for children!» (Равноправие – детям!).

* * *

Аню отвезли в гости, почему-то ненадолго, к лучшему другу Феликсу, сыну моей хорошей приятельницы Светы. Феликс потом пожаловался маме: «Привезли Аню на пятьдесят минут!». Та рассказала мне, я встрепенулась: Феликс на год старше Ани и уже знает «часы-минуты». Срочно объяснила дочери систему отсчёта времени, сокрушаясь, что не сделала этого раньше. Аня меня успокоила:

– Ну, так теперь я знаю, что в одном часе шестьдесят минут! Подумаешь, большое дело! А если бы в одном часе было не шестьдесят минут, а только шесть, меня бы привезли к Феликсу на пять часов!

Я рот раскрыла, закрыла и быстренько побежала хвастаться Свете:

– Ага! Моя дочь всё-таки утёрла нос твоему сыну!

Но больше мы, родители, никогда не включали детей в соревнования и не включались сами.

В нашей семье к прикладному искусству не относились никак. Только театр и литература – рисовать же не умел никто. Это передалось и моей дочери. Но, как все дети, она пыталась изобразить что-то карандашом на бумаге. Получалось с моим успехом.

Один рисунок моей девочке всё-таки удался. Это было много, сколько уместилось на листе альбома, сердец, разных размеров и по-разному раскрашенных. Посередине – точка, точка, запятая с отростками, отдалённо напоминавшими косички. Внизу красовалась подпись: «Hearts for sale» (Сердца – на распродаже).

– Это девочка поставила сердца на распродажу, чтобы хватило всем людям! – объяснила Анна.

После у меня гостили друзья из Москвы: Саша Пятков (актёр) и Володя Мосякин (фотограф). Ребята были настолько потрясены рисунком, что забрали его с собой и поместили вместе с фотографией моего ребёнка в журнале «Русский язык за рубежом». У меня до сих пор хранится посланный ими экземпляр.

* * *

Как-то звонит двоюродная сестра Алла из Москвы с криком:

– У меня галлюцинации! Я только что видела Аннушку по телевизору!

А случилось вот что. Моя детская подружка Аннушка Суриш познакомилась с работниками телевидения в Петербурге, собиравшимися в гости в Сан-Франциско, и дала им мой телефон. Мы приняли гостей у себя, в нашем роскошном квартирном комплексе в предместье Сан-Франциско, Сан-Бруно, который сейчас прозвали русским, потому что теперь там обосновались много бывших соотечественников. Тогда это местечко казалось мне раем: несколько бассейнов, джакузи, сауна, спортзал, много деревьев, хвойных и лиственных, пальмы, цветы, полянки с сочной зелёной травой. Мы показали гостям всё это великолепие, и они сделали передачу о нашей эмигрантской жизни. Больше всего им понравилось джакузи, по их определению, горячая лужа со струями. Аннушку сняли в процессе плаванья, попросили что-то сказать по-русски, а потом показали по Центральному телевидению.

* * *

Мы с дочкой учились ловить мысли друг друга. Для меня – на всякий, не приведи Господь, случай, для Ани – игра. Одним из упражнений было такое: мы обе поднимали правую руку – и Аннушка посылала мне сигнал, мысленно задумав цвет. Я отгадывала. Потом – наоборот. Однажды в игру включился мой папа, задумал цвет и послал мне.

– Зелёный! – ляпнула я первое, что пришло в голову. Очень хотелось угадать.

– Точно! – улыбнулся папа. В глазах его загорелся знакомый огонёк, обычный предвестник папиных шуточек:

– Только немножко коричневый!

Как часто случается с маленькими детьми, Аннушка долго не отпускала своё первое детское одеяльце, теребила его, называла дочкой. Оно превратилось в растерзанные комки и нитки, но до сих пор хранится в качестве реликвии и вынимается на свет Божий, когда Ане худо. Моя мама всё дискутировала, что пора выбросить «эту шмоту» и, вообще, зачем эта облезлая тряпка.

Однажды пришёл в гости папин знакомый и завёл с ребёнком солидную беседу. Аня начала ему что-то рассказывать про дочку. Тот кивал, слушал и, в конце концов, спросил:

– А как твою дочку зовут?

– Шмота, – честно ответила девочка и потом долго не могла понять, почему все заходятся от хохота.

* * *

– Какой же это Никитин? Это же дядя Женя из фильма «Ирония судьбы»!

Через какое-то время Никитины у нас гостили. Сергей сел за дочкино пианино и спел знаменитую кусачую собаку. Аннушка с округлившимися от ужаса глазами тихонько прошептала мне на ухо:

– Мама, этот дядя украл голос у дяди Жени из фильма «Ирония судьбы!»

* * *

– А что это за враги народа? Чьи враги они были, я что-то не пойму? Сталина?

* * *

– Ты знаешь, мама, все твои песни о Золушке, Царевне-лягушке, Гадком утёнке, Принцессе на горошине, царевне Несмеяне, Тили-Вилли, – все какие-то неправильные! Даже Колобок – и то какая-то не такая! Не для детей совсем! Только про Дюймовочку немножко для детей, но, всё равно, она для взрослых... Мне такие сказки не нужны!

* * *

Крик души:

– Ну почему, почему именно мою маму должны любить все собаки и дети?!

* * *

Мы часто принимали гостей, устраивали довольно шумные и многочисленные вечеринки. Дети, едва прошмыгнув во входную дверь, неслись в детскую, где для них накрывался отдельный стол в царстве игрушек. Взрослые иногда туда заглядывали, но никто никому не мешал. И только когда наступало время десерта, не успевала я отправиться за сладостями на кухню, как в столовую выбегал самый маленький пятилетний Лёня, играл, вроде бы ничего не замечая, затем, вихрем промчавшись меж гостей, скрывался за дверью детской. Я за это время успевала поднести яства из кухни в столовую. Когда поднос с пирожными-конфетами-тортом-мороженым касался стола, все дети уже выстраивались вокруг в молчаливом ожидании.

Много позже я спросила дочку: откуда вы знали, что я готовлю сладкий стол?

– Носом нюхали, – ответила она. – Не зря же мы Лёню запускали в разведку!

* * *

Я увлекалась исцелением при помощи приложения рук к больному месту. Главным моим пациентом со своего раннего детства была, конечно, моя дочь. Я прикладывала руки к свежим шишкам и спрашивала загробным голосом:

– Чувствуешь?

– Чувствую, – таким же голосом отвечала Аня.

– А что ты чувствуешь? – Допытывалась я. – Тепло? Мурашки?

– Му-ра-шеч-ки, – медленно и ехидно отвечала она.

Аннушку пригласили участвовать в поездке группы ребят её возраста в Китай.

– Ребёнка! Одного! В Китай!!! Ты что, с ума сошла? – ужаснулась моя приятельница Света.

Я испугалась и не отпустила. Зато через несколько лет Аннушка поехала в Англию со студенческой делегацией.

– Не хочу больше спать в палатке! Я цивилизованный человек. Я привыкла принимать душ каждое утро. Не желаю в поход!

* * *

Приехали как-то ко мне две приятельницы, у каждой – дочь Аниного возраста. Мы вышли к бассейну. Девочки, все три отличные пловчихи, пошли купаться, а мы, мамаши, втроём заняли на травке раскладушки, отдыхаем, дышим воздухом, проводим время в непринуждённой беседе. Наконец моя дочь наплавалась, подошла и завозилась, пристраиваясь на раскладушке рядом со мной. Прилегла, греется на солнце. Успокоились. Я подняла голову и вижу, что каждая девочка так же тихо (умаялись в воде!) лежит рядом со своей мамой. Мы с приятельницами переглянулись и расхохотались.

Как всё-таки прекрасен этот мир!

* * *

Где-то в это время Аня стала сочинять короткие рассказы, в том числе – «Шиксу» – о знакомстве и первом свидании моих родителей. Тогда же и записала все сказки, которые в младенчестве рассказывал ей дедуля, на ходу сочиняя детали и сплетая их в казалось бы, несоединимые истории и фантазии.

Как-то раз я подслушала в его исполнении «Красную шапочку»:

– А у девочкиной бабушки была подруга в Индии – Индира Ганди!

Я обомлела. При чём тут Индира Ганди?

С Несмеяной вышло ещё похлеще. Там действовали многочисленные куклы моего ребёнка, в том числе – огромный, с хозяйку ростом, желтоволосый Том.

– Не только Несмеяне, а каждой кукле (называя всех по именам!) нашёлся жених! – вещал папа «хэппи энд». – А Тому – невеста!

– Нет, Тому тоже жених! – запальчиво перебила Аннушка.

– Что же он, гей, по-твоему?

Так бедный Том попал в сексуальное меньшинство.

Был ещё здоровенный красный пёс, которого постирали, потом он долго не мог просохнуть, особенно – в своей самой тяжёлой части, на которой и сидел, везде оставляя мокрый след.

– Пафнутий Игумен кое-что приложил! – констатировала я.

– И долго ещё будет этот Пафнутий стоять с мокрой ж...й? – интересовалась мама.

Аннушке очень понравилось сочетание имени Пафнутий с выше обозначенными регалиями. Только так, во всей красе, злосчастная кукла представала в событиях.

Господи, чего только не было в этих сказках, которые вдохновенно сочинял мой папа – и с удовольствием подхватывала его внучка! Даже в «Золушке» фигурировали гей Том и красный пёс Пафнутий с мокрым задом!

На день рождения дочери собрались подружки-одноклассницы. Отмечали, конечно, у бассейна. Откушали, напились кока-колами, соками и нырнули. В какой-то момент мама толкает меня в бок:

– Посмотри, посмотри!

Я глянула и ахнула. Оказалось, что все девчонки легли спинами на воду. А ноги выставили, вернее, выложили на край бассейна в таком порядке: молочно-белые, белые, розовые, жёлтые, загоревшие, смуглые, коричневые, тёмно-коричневые и чёрные. Ну и зрелище было!

Недавно спросила Аню, нарочно ли они тогда выстроились по цвету.

– Нет, случайно вышло! – с хитрой усмешкой ответила дочь.

Аннушка со студенческой делегацией отправилась на три недели в Англию. Взрослые почти люди. Их возили по всей стране, включая Ирландию и Шотландию. Дочь позвонила мне из Лондона. Потом, возвратившись домой, рассказывала о путешествии: «Все эти старинные замки с привидениями даже надоели!». Вспомнила и о том звонке. Три девочки-подружки одновременно позвонили мамам, потом сели все втроём под «Большим Бэном», переглянулись и дружно разрыдались от полноты чувств.

Собираясь в Швецию на стажировку, учит по самоучителю шведский язык, собирает информацию, потом выдаёт заключение:

– Плохие русские слова произошли из шведского!

– Серьёзно? Вроде, я слышала, что от монголов!

– А ты сама посмотри: торт – кака, понедельник – мандаг, но «гэ» в произношении опускается, магазин – шопа…

В результате этой познавательной беседы и моей поездки в гости к дочери в Швецию получилась песня «Шведские впечатления». После исполнения песни обо мне пошли слухи: «Лиля Хайлис исполнила матерную песню». А ведь там ни одного плохого слова нет, я вообще категорически против использования матерных слов в литературе. Там просто выдержки из шведского языка да с русским акцентом!

* * *

В первый день моего пребывания в Швеции гуляем с дочкой по Стокгольму.

– Я ещё хочу тебе показать, мамуля, там, дальше, – такая чудесная водичка, всегда с удовольствием там гуляю, размышляю.

Думаю: ручеёк какой-нибудь или речушка.

Проходим ещё немного – и попадаем на берег Балтийского моря. Не на таком ли берегу Пушкин сочинял свои стихи? Величественное зрелище буйных волн привело меня в восторг:

– Боже мой, какая мелочь человек по сравнению с этим простором, с этой мощью!

– Ну что, мамуля, красивая водичка, правда?

* * *

– Я познакомилась с девочкой из Катманд… А Катманду склоняется по падежам?

– Ещё как!

* * *

– Что это за семейные трусы? Их вся семья носит?

* * *

Аня рассказывает:

– Чуть не поссорилась со своим парнем. Его друг сказал про свою девушку, что она родом из Житомира. А я подумала – от слова «жид», Жидомир. Стала на него косо смотреть. Он это увидел и тоже стал на меня косо смотреть. Уставились друг на друга плохо и молчим. Наконец он не выдержал и спросил: «Ты не знаешь, что такое жито? Город Житомир?» Я переспрашиваю: «Жидомир?» Ну откуда мне знать про какое-то жито? Еле разобрались, что он не антисемит!

* * *

Аня звонит мне из России:

– Мама, мы долетели, теперь надо добираться из этого, как его, Шеремотьево? Шеремутьего? Шерематьего?

Так ни разу и не попала в точку.

* * *

В тягостных размышлениях по поводу русской грамматики.

«Что это за бля за такая? Почему мои русские друзья часто выражают злость созвучием БЛ? То блин, то бля! Что такое блин, я знаю. Но при чём тут блины? Вот русский язык! Никогда ничего не разберёшь! Так что же такое – бля? Вроде что-то похожее на насекомое... Или нет, скорее, на какую-то птичку... Точно! Вороблей! Перо у воробля! При чём тут... Интересно, а как сказать перо во множественном числе? Ага!

Вслух с торжеством выдаётся:

– Пьёрры воробля!

* * *

Недавно дочь позвонила мне поздравить с днём Матери – самым большим для меня праздником. Заодно она поздравила меня и с днём Отца:

– Ты была для меня всем: и мамой, и папой! – сказала Аня.

Что ж, я не умру от скромности, а зачем умирать от скромности, когда других возможных вариантов более чем достаточно!

Я горжусь своей дочерью. Не только тем, что Анна с отличием окончила престижный колледж, знает несколько языков, в 24 года стала кандидатом наук по психологии и немедленно принялась за докторскую диссертацию… Не только тем, что моя дочь работает на кафедре психиатрии в знаменитом Стэнфордском университете, публикует статьи и исследования, участвует в международных симпозиумах… Не только тем, что она красива, умна, добра и всего добилась и добивается сама, без моей помощи… Нет, хотя всё это достойно гордости! Больше всего я горжусь самим фактом её существования и моей причастностью к этому.

Жизнь моя изобиловала ошибками, неудачами, обидами, превратностями судьбы и трудностями ежедневного существования. В ней было много всяких и не-всяких людей, интриг, страданий, болезней, приключений и похождений, в том числе – и любовных, но пустых. Всё же я считаю себя счастливым человеком: за мои муки отпущена мне высшая награда, которая только может достаться женщине: безусловная, взаимная, огромная, верная, единственная, не способная на предательство, всепрощающая (уж простите за все штампы сразу!) любовь: материнская. За что безмерно благодарю свою капризную, мало улыбчивую Фортуну!