РУССКАЯ
ИДЕЯ
Отрывки из
пишущейся поэмы
ВСТУПЛЕНИЕ
Этот северный
ветер и наше белёсое небо...
Ой, как птицы звенят, сохраняя живой
тишину!
С беспросветною былью соседствует
светлая небыль.
Здесь поймут и излечат и боль, и мечту, и
вину.
Заколдована Русь, да и всяк на Руси
заколдован.
И сейчас, и в веках озорна и задумчива
Русь.
Не спешу оценить, кто надежный мужик и
кто клоун,
И о том, чего просит душа, толковать не
берусь.
Про особую стать, самобытность и
своеобычность
Заповедано нам от отцов и дедов-мудрецов.
Нам понять не дано эту тайную нашу
отличность.
Напридумывать – можно. Немало на то
хитрецов.
Вот уж сколько веков продолжаются эти
затеи -
Русский дух ухватить и по пунктам его
изложить.
Ох, как жалко-то вас, соискатели Русской
Идеи...
Ну, а чем вам
помочь? Разве только в России пожить...
Да и то как сказать... Это ж надо в России
родиться
Среди долгих снегов, синих речек и
майских берёз
И не то что принять, а душой изначально
сродниться
С нашей жизненной смесью из дури,
отваги и слёз.
Это ж надо сперва пережить бесконечное
детство
И из много чего взять с собой только
Радость и Свет -
Коды русской души... Вековое скопилось
наследство,
Ан без русской души подступиться
возможности нет.
Чтоб в России прожить, надо всяких
трудов не бояться.
Здесь труды – как судьба.
Каждый труд – приращенье судьбы.
Но богатству людскому от них ни
сложиться, ни взяться.
Чудо света в Египте вот так же создали
рабы.
Здесь работа – страда (понимай:
напряженье, страданье).
В одиночку её нипочем ни поднять, ни
нести.
Вот и держимся кучно – в работе, в
весельи, в скитаньи -
От ребячьей игры до последних и горьких
“прости”.
Из-под толщи судеб, сотворённых из “трудно”
и “худо”,
Бьют святые ключи – животворны,
прозрачны, свежи.
Есть феномен такой, называется “русское
чудо”:
Исковерканы жизни, но прочны начала
души.
А ещё на Руси, как укоры, безмолвные
зори,
Синий сумрак зимой – как зачатие
Судного Дня.
Можем в бедности жить, в тесноте, но
никак не в позоре.
Нам несчастного жаль, но бессовестный
– нам не родня.
В прошлом много у нас и святынь, и
героев, и жути.
И Вселенной сродни бесконечная наша
страна:
Даже мудрые люди пока не добрались до
сути,
Уверяют, что есть, но неясно, какая она.
Нет, не надо внушать, будто Русь
затаилась навеки,
Суть под камнем таким, что его никогда
не поднять...
Зарождается всё и свершается всё – в
человеке.
Человека понять – это значит Россию
понять.
ЗАВЕРШЕНИЕ
ГЛАВЫ
“ПРАВОСЛАВНЫЕ”
ЗОЛОТЫЕ КУПОЛА
1.
Купола золотят, и они золотятся.
Видно, сильные мира возмездья боятся.
Человечность и Правду попрали безбожно.
Им тревожно на свете, им очень тревожно.
Купола золотятся в безоблачном небе,
Дарят людям надежду на светлую небыль:
И сегодня, и завтра труднее, чем прежде,
Вот и тянутся люди к небесной надежде,
Вот и верят, что где-то (возможно, за
гробом)
Суждена Справедливость особенной
пробы...
И судьба куполам – быть заветною метой
Этой Правды святой, Справедливости
этой.
Купола, купола! – высоки и доступны.
А людские дела суетны и преступны,
А людская любовь все и мельче, и площе.
Так что ближних любить – все труднее,
не проще.
И становимся глухи, черствы, нелюдимы.
Мало любим и мало другими любимы.
Обезлюдев в душе, зачерствев понемногу,
Мы Любовь доверяем не людям, а богу
И сжигаем мосты между нами, живыми.
Головнями горят купола золотыми.
2.
Купола, купола – золотое сиянье!
Как же так, “дорогие мои россияне”?!
Неужели ничто без церковной приправы
И таланты, и души, и добрые нравы?
Неужели с церковной приправой
скостятся
Душегубство и прочие все святотатства?
Для чего научаются люди попами
Хоть и божьими зваться, однако рабами?
Раб, бывает, клеймён, даже в цепи
закован,
Но свободным душа его делает снова.
Коль от рабства страдает душа, как от
боли, -
То не быть бесконечной тяжёлой неволе.
Ну, а если душе от неволи не
больно,
То рабом человек может стать
добровольно
И униженным быть, и любить Господина -
Будь то Сила иль Деньги, иль Власть –
все едино.
3.
Бог был создан людьми как надёжа-опора,
Когда силы слабы и малы для отпора.
Чем мог слабый ответить насилию? Верой,
Что рассудит Господь справедливейшей
мерой,
Пусть не здесь, не сейчас, не на этом
пусть свете,
Но обидчик сполна за обиды ответит.
Вера делала слабого правым в итоге,
И уверенность в этом – ценнейшее
в Боге.
В ней – несломленность
духа,
несломленность воли.
В ней – Свобода
Души в жесточайшей неволе.
И Восстание в ней, словно искра под
пеплом;
Через тысячи лет ею пламя окрепло.
Если б слабый и раб не придумали Бога,
Человечеству вышла б другая дорога,
И вели бы по ней не к Свободе стремленье,
А смиренье раба и тупое терпенье...
4.
Церковь стала прислуживать людям и
Богу,
Подминая и их, и его понемногу.
Церковь именем Бога с людьми говорила,
Назидала, стращала, прощала, корила.
И чем дальше, тем больше Господь из
опоры
Превращался в орудие правящей своры.
Бог возник как Идея Свободы, как знамя,
А у церкви Судья он над всеми над нами,
И любой, кто над нами, – помазанник
божий:
Возражение – грех,
несогласье – негоже.
Бог был принят людьми как Спаситель от
гнёта,
Но у Церкви для Бога другая работа:
Власти благословлять, научать жить
терпеньем,
Страшной карой пугать, примирять с
угнетеньем.
Изначальная мысль, вдохновившая Веру,
Превратилась у Церкви в обратную меру.
Изначально: “Коль раб я, то разве что
божий!”
А у церкви: “Ты – раб! И у Господа –
тоже!”
5.
Купола золотые и незолотые...
Вековые идеи и мысли простые...
И вопросы стоят, как стояли от веку:
Есть ли Правда? И кто – человек
человеку?
Нам упорно твердят, но мы в это не верим:
“Человек человеку является зверем!”
Мы не верим. Но знаем по бедам, по стонам:
Жизнь текла и течёт по звериным законам.
Натерпевшись от зверств,
этих зверств не прощаем.
“Человечная Правда! Ты есть?” –
вопрошаем.
Эта Правда проста и, по сути, под боком:
Человек человеку приходится Богом.
Эта Правда имеет и смысл, и причину:
Бог был создан людьми для людей и в
складчину,
Бог есть зеркало. Лучшим, что в каждом
найдётся,
Всем, что Совестью, Сердцем, Душою
зовётся,
Отражаемся в нём. Так что Божье величье
-
Это то, что земные имеют в наличьи.
Человечность свою сконцентрировав в
Боге,
Мы друг к другу прошли половину дороги.
Нам теперь бы в себе и друг в друге
увидеть
То, что ценим в зеркально-божественном
виде.
Нам бы вспомнить, как много в беде и
печали
От людей мы добра и тепла получали.
Не забыть бы, что нас от меча супостата
Не господь ограждал, а простые солдаты.
Нам бы вникнуть в Великую Летопись-Повесть
Про людскую Любовь и про Чистую Совесть,
И про подвиг, что подвигом пусть не
зовётся,
Но без коего редкая жизнь обойдётся.
Нам понять бы: надёжней опоры не сыщешь,
Чем товарищи-люди, их сотни и тыщи.
Нам любить бы людей. Ведь любовь
пробуждает
В человеке Добро и к Добру побуждает.
Нам бы верить в людей – не в вождей и не
в Бога,
Вот тогда б и наладилась
наша дорога,
И рабами тогда б уж ни быть и ни зваться!
.....................................................................
Золотят купола! Купола золотятся...
ИЗ ГЛАВЫ “ФРОНТОВИКИ”
В С Т У П Л Е Н И
Е
Я про войну не верю ничему:
Ни книгам, ни кино, ни документам.
А верю, – сам не знаю, почему, -
Двум – трём случайно узнанным моментам.
Кто воевал, тот о войне молчит.
И только раз в году, в начале мая
Вдруг скажет... Так вот дерево сочит,
Среди весны, как кровью, истекая.
И, как осколок из
давнишних ран,
Идёт тот сказ – с страданьем, понемногу...
То ль душу облегчает ветеран,
То ль на пределе сил зовёт подмогу...?
ПРИЗНАНИЕ
ВОЕННОГО ЛЁТЧИКА
ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
БАТИНЬКОВА СЕРГЕЯ АЛЕКСЕЕВИЧА
Герой Союза лётчик Батиньков,
Мужик нормальный, но излишне скромный,
Из-за бумажных разных пустяков
Томился в исполкомовской приёмной.
А я ему чем мог, тем помогал.
И мы подолгу часто толковали.
Военных тем он явно избегал,
Меня же эти темы волновали.
Так время шло. Подвинулись дела.
Взаимное пришло расположенье.
И тут меня бестактность подвела,
Нечуткое душевное движенье.
Я не развязно (это не по мне,
Я даже как-то внутренне поджался)
Спросил: “Насколько страшно на войне?”
Спросил – и пожалел, что не сдержался.
Герой застыл. (Досада мне видна)
Сказал, должно быть, многое итожа:
“Вы знаете, как кончилась война,
Мне снилось без конца одно и то же:
Что вызвал командир. Даёт приказ
На вылет боевой. Всё, как обычно.
Я вскакивал с постели каждый раз
В поту холодном... Даже неприлично.
И “вылетов” за
ночь по два, по три.
Потом пореже: верх взяла природа...”
- А как теперь? – “Ну, что ни говори,
Уж тридцать лет прошло...
Ну, раз в полгода...”
КОНКРЕТНАЯ
ЦИФРА,
СООБЩЕННАЯ ТАНКИСТОМ,
ГВАРДИИ СТАРШИМ СЕРЖАНТОМ
ПЕТРОМ АФАНАСЬЕВИЧЕМ
БОБРОВСКИМ,
НАГРАЖДАЕННЫМ ЗА ВОЙНУ
ШЕСТЬЮ ОРДЕНАМИ,
ИЗ КОТОРЫХ ДВА –
БОЕВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
- Ты не гляди, что становлюсь седой, -
Однажды заявил мне Пётр Бобровский. -
- На фронте я был парень молодой,
С гармонью был. Весёлый был. Таковский...
У Пети руку
отняла война.
А нрав весёлый не был покалечен.
Не часто надевал он ордена:
Такими редкий фронтовик отмечен
Я помню, на победный юбилей
Парторг подбил Петра на выступленье.
И тот решил сказать повеселей
И “в духе молодого поколенья”.
Он говорил нам про берлинский бой.
И выходило как-то так у Пети,
Что знак в бою он подавал рукой,
Оторвало, а он и не заметил.
Не принуждай к рассказам о войне.
Представь, что началось исповеданье.
Его бы не принять тебе и мне:
Война – совсем другое мирозданье.
Спроси о том, что можно и понять,
И чутко жди, что сам обронит воин.
Я знал Петра лет двадцать – двадцать
пять,
Но откровенья не был удостоен.
Быть может, он считал, я не дорос
До пониманья сердцем и душою.
Но дал ответ на простенький вопрос
Пётр Афанасьич с точностью большою.
Был май. Как раз девятое число.
Стояла бесподобная погода.
И нас с Петром за город понесло,
Как водится, до сада-огорода.
В дороге мы травили а-ла-ла
Про бытовые радости и беды,
Про жизнь, про институтские дела,
Что вот приедем – выпьем в честь
Победы.
“Послушай, Петь, давно спросить хотел.
Вот ты танкист...” –
“Танки-и-ист!” – расцвёл до уха.
“Случалось ли, что в танке ты горел?
Ты как-то никогда о том ни звука...”
Он даже задохнулся на момент,
От изумленья выдохнуть не может:
“Чтоб не горел, – таких танкистов нет!
Ни бог, ни чёрт танкисту не поможет!”.
“И сколько ж раз давали новый танк?”
“Шестнадцать раз. Уже в самом Берлине,
Когда в апреле брали мы рейхстаг,
Я дрался на семнадцатой машине”.
РАССКАЗ
КРАСНОАРМЕЙЦА
АРХИПОВА ИВАНА НИКИТИЧА,
ПОДБИВШЕГО В ОДНОМ БОЮ
ВОСЕМЬ ТАНКОВ, ПОПАВШЕГО
В ПЛЕН И ВОЕВАВШЕГО ПОТОМ
НА ЯПОНСКОМ ФРОНТЕ
Иван Никитич – жилистый старик.
Без придури. Станочник на “Динамо”.
К тактичному общению привык,
Не спросит зря, сам отвечает прямо.
Мне нравилось по вечерам сидеть
Возле его печурки-самоделки
И не спешить, и на огонь глядеть,
Покуда щиплет крышу дождик мелкий.
Намаявшись на стройке, на ботве,
Бывало, вечеряли, розомлевши.
И брали мы “портвей по рубель две”,
Поскольку “он и луче, и дешевше”.
Про жизнь Иван-Никитича
я знал
Не очень много – основные вехи:
Что воевал, был ранен, в плен попал,
Японцев бил, теперь – старейший в цехе.
Мне говорили, что в одном бою
Подбил Никитич восемь танков. Восемь!
Я знал, что нипочём не устою,
Что быть Иван-Нититичу “в расспросе”...
Но вышло проще. Он поведал сам
Про бой, про то, что было после боя.
Я просто пересказываю вам
Слова красноармейца. И героя.
“Ну, в сорок первом немец пёр и пёр.
Мы отходили. Были окруженья.
Нам был приказ, чтоб до таких-то пор
Не пропустить, сдержать его движенье.
Позицию мы выбрали с умом.
Дорога там сворачивала круто.
Тут танка скорость сбавит. А потом,
Пока он разберётся, есть минута...”
Иван Никитич так и говорил:
Не “танк”, а “танка” – только в
женском роде.
Он, как бы закрепляя, повторил:
“Расчёт, что он не шустр на повороте.
Ну, мы с противотанковым ружьём...
И нам даны к нему патроны. Десять.
И мы, когда его подстережём,
Должны всё точно рассчитать и взвесить.
Патроном танку не всегда возьмёшь.
Большая, но бронирована, сука.
И попадёшь – не факт, что подобьёшь,
А вот куда и как попасть – Наука!
Мы целили и попадали в трак,
Там, где соединяются ступицы.
Отстреливали ход. И ей никак
Без гусеницы – только становиться.
Нам промахнуться – значило конец.
Мы попадали – некуда деваться.
Осталось два патрона, наконец,
А там и к нашим можно подаваться.
Но он нас напоследок разгадал:
Девята танка, не сбавляя ходу,
Поворотила. Он из пушки дал
Прямой наводкой...
...........................................................
Из нас троих остался жив один.
Проплыло бело-голубое небо...
Роса была... Потом луна, как блин...
Я сутки три на этом свете не был.
Все видно. Только думать нету сил.
И плавно кружишь. Ниже... ниже... ниже...
Но политрук какой-то воскресил.
Он подтащил меня к ручью поближе,
Лицо омыл и дал воды глотнуть.
И всем живым на нашем поле боя
Растолковал он направленье-путь
К своим.
Кто может двигать сам собою,
С ним поднялись и кое-как пошли
А нас лежать осталось, может, десять...
Не знаю, сутки или две прошли,
Но ни
своих, ни немцев нету здеся...
Три раза появлялся медсанбат.
Они сперва узнают номер части
И говорят: “Не наши... Взять бы рад,
Да строго не положено, к несчастью”.
Обидно было. И в конце концов,
В который раз услышавши “не наши”,
Привстал на локоть кто-то из бойцов,
Гранату бросил...
..............................................................
Вначале немец был не так жесток,
И потому нас всех не пристрелили.
В живых еще оставшихся (с пяток)
В деревню по домам распределили.
Мне раны обмывали мать и
дочь.
Всё причитали, плакали, божились.
Дочь в обморок упала: ей не в мочь
Глядеть, как черви в ранах копошились.
В конце концов я поправляться стал.
Перевели в Германью, на работы.
Меня помещик, как раба, достал,
Определил, ну, вроде в садоводы.
Хозяин батраков не обижал.
Но рабство и без пыток – тоже рабство.
Вот говорят: а что ж ты не бежал?
Куды ж там побежишь?
................................................................
Пришла Победа. Пленным был допрос,
Как в плен попал? Подозревали: сдался.
Со мною сам
собой отпал вопрос:
На спину глядь – велят, чтоб одевался.
И в эшелоне через всю страну
Как раз по лету, в сорок пятом годе
Я ехал на японскую войну
Уже в погонах. И прощённый вроде...”
.................................................................
Иван Никитич! Ах, Вы, гордый мой!
Ни слова о дальнейших униженьях!
Отвоевал опять. Пришёл домой
И зажил в больших, чем у всех, лишеньях.
На нём клеймо стояло “был в плену”,
И сын его (порядок был обычен)
За плен отца, как за свою вину
Был кое в чём граждански ограничен.
Я не хочу про это вспоминать,
Но и забыть мы не имеем права.
Ты героизм привыкла поминать,
А чем ты воздала ему, Держава?
СЛЫШАННОЕ
ОТ ГВАРДИИ МЛАДШЕГО ЛЕЙТЕНАНТА
СОЛОВОВА АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВИЧА,
ТРИЖДЫ ВОЕВАВШЕГО НА ПЕРЕДОВОЙ,
ИМЕВШЕГО ТРИ БОЕВЫХ РАНЕНИЯ
Мой друг безногий Саша Соловов
Войну довоевал до Сталинграда.
Пусть без ноги, но всё же жив-здоров,
И он считал, что это как награда.
Закончил вуз. Учёный-агроном.
В работе – там же слезли, где и сели.
Подорвано войною было в нём
Желанье цели и стремленье к цели.
Мы ни судить, тем паче осуждать,
Таких, как он, фронтовиков не вправе:
Они в боях умели побеждать,
Им тошно было
в рамках плоских правил.
Мы с Сашею дружили тридцать лет,
Но тем войны почти что не касались.
Одно сужденье и один сюжет
Перескажу, как в памяти остались.
ПРО ВАСИЛИЯ
ТЕРКИНА
Однажды так сложился разговор,
Что я спросил: а как тебе, мол, Тёркин?
И получил не то чтобы отпор,
А мненье “человека в гимнастёрке”:
“Как написал Твардовский, – так нельзя!
Он сеет заблужденье роковое,
В войну бесчеловечную внеся
Хоть что-то человечное, живое.
Нет ничего такого на войне.
И не было. И даже быть не может.
Фальшь это. Фальшь, опасная вдвойне,
Коль нас с войною примирить поможет”.
- Признаюсь, неожидан поворот.
А правда где, без вымысла пустого?
- “Не знаю. Не встречал. Ну, разве вот
Про Крымскую войну. У Льва Толстого”.
СОДЕРЖАНИЕ
ГЛАВЫ “ФРОНТОВИКИ”
Вступление
Батиньков Сергей Алексеевич
Бобровский Пётр Афанасьевич
Архипов Иван Никитич
Соловов Александр Андреевич
Про Василия Тёркина
Бой
Капустин Евгений Иванович
Случай
Бессрочный паспорт
Курнин Александр Иванович
Заборцев Николай Изотович
Завершение
ИЗ ГЛАВЫ “ЗИМЫ
РУССКОЙ ДУШИ”
ЗИМЫ РУССКОЙ ДУШИ
отрывок
(Из цикла-поэмы
“Русская идея”)
Всё, всё настоящее русское было,
С клеймом нелюдимой, мертвящей
зимы,
Что русской душе так мучительно
мило,
Что русские мысли вселяет в умы,
Те честные мысли, которым нет
воли,
Которым нет смерти – дави не дави,
В которых так много и злобы и боли,
В которых так много любви!
Николай
Алексеевич Некрасов
Ну, опять
спохватилась Зима,
Что не кажет свой норов суровый,
На поля, на людские дома
Начинает поход свой крестовый.
Рождество и Крещенье за ним -
Тут мороз и трескуч, и бездушен.
Людям страшно остаться одним,
Людям знак сопричастности нужен.
Не с того ли пошли на Руси
В холоднющую пору веселья?
Покалядуем, а? не грусти:
И другие отыщем заделья.
Ты не думай, не вечен мороз,
Возвратится живая погода.
Загадай-ка свой главный вопрос -
Разгадают свеча и колода.
Ах, дочь Севера, милая Русь!
Как длинны и неласковы зимы!
Мне понятно, откудова грусть,
Но откуда ж огонь негасимый?
Отчего же в народе тепло -
Это чудо доступно-простое -
Не истаяло, не истекло
При таком вековом зимостое?
Отчего человек на Руси
Открывает и сердце, и душу,
Только ты обойдись-запроси,
Только ты с уважением слушай?
.....................................
С К А З
Кто не ведал, не знал, тем рассказано,
Кто в сомнении был, тем доказано,
Не дурным языком намолочено,
Не накаркано, нет – напророчено:
Кто с мечом, мол, придёт, – от меча падёт.
Говорится так про лихой народ.
А ребяты пошли, наши детушки...
Вспоминать-говорить мочи нетушки.
И с добром вроде шли, да оружные.
Ан такие друзья – им ненужные.
Их вожди их народ одурманили,
Наших деток дела опоганили.
Вроде наши – не освободители,
А каратели-поработители.
Мы кормили их всех, всё им строили,
А они нам всё подлости строили.
Мы могли бы их всех в порошок стереть,
Да приказ был другой: до поры стерпеть.
Чтобы Выполнить Долг, как положено,
Сколько ж наших ребят там положено!
Но и ихних побито несчитанно.
И чего только там не испытано?
Кто остался в живых, – не придёт в себя:
Истязает война, душу теребя.
Не пускает война, издевается,
Сколько лет никуда не девается!
Ой, зачем мы, зачем отпустили их?
Неужель для того мы растили их,
Чтоб в чужбину с мечом отправлялися
И в гробах аль без душ возвращалися?
АХ, СУДЬБА МОЯ, СУДЬБА МОЯ!
(колыбельная)
Я у мамочки, у мамочки
без папочки росла:
Та война его, родного, молодого унесла.
У
сиротки судьба
И крута и груба!
Ах, судьба моя, судьба моя,
Судьба! Моя судьба...
Жизнь любовью улыбнулась,
улыбнулась, милая!
Счастьем чуть не захлебнулась:
парня полюбила я!
А с любимым судьба
И легка, и люба!
Ах, судьба моя, судьба моя,
Судьба! Моя судьба...
Но недолго счастье длилось,
я осталася одна:
Разлучила, разлучила
с мужем новая война.
У солдатки судьба -
Ворожба да божба...
Ах, судьба моя, судьба моя,
Судьба! Моя судьба...
Сердце стонет и рыдает,
не забыть об этом дне...
Убивают, убивают, убивают на войне!
Ох ты, вдовья судьба,
И горька, и скупа!
Ах, судьба моя, судьба моя,
Судьба! Моя судьба...
Ой, как времечко несётся,
и уже который год
Наша доченька у мамочки
без папочки растет.
У сиротки судьба
И крута, и груба.
Ах, судьба моя, судьба моя,
Судьба! Моя судьба...
АХ, ВЫ ТУЧИ...
(песня в электричке)
Ах вы, тучи громоздкие, грузные!
Кто на свадьбу вас звал-зазывал?
Видно, были предчувствия грустные
И догадки у тех зазывал...
Расписались, потом повенчалися
Честь по чести. Совет да любовь!
Что ж ты, мама родная, печалишься?
Что ж ты, батюшка мой, хмуришь бровь?
Жили складно, без лжи и без корысти.
Он любил молодую жену.
Было счастье недолгим, и вскорости
Он ушел на Кавказ, на войну.
С террористами храбро сражается,
Удостоен награды большой.
И калекой домой возвращается
С неспокойной, тяжелой душой.
Ах вы, тучи громоздкие, грузные!
Кто на свадьбу вас звал-зазывал?
Видно, были предчувствия грустные
И догадки у тех зазывал...
ИЗ ГЛАВЫ “КОМИССАРЫ”
КОМИССАРЫ
Правда радостна. Правда смела.
Комиссар нам всю правду открыл.
Нас дорога одна повела,
Он за Правду и жизнь положил.
Комиссары! Комиссары!
Не споют вам весной соловьи...
Но недаром, нет – недаром
Положили вы жизни свои.
Как жалка офицерская злость!
Не сломить ей идейную твердь.
Хоть бела офицерская кость,
Да красна комиссарская смерть.
Комиссары! Комиссары!
Не споют вам весной соловьи...
Но недаром, нет – недаром
Положили вы жизни свои.
Нищета и разрухи кошмар,
И тревожно, что будет с детьми...
Душу детям отдал комиссар -
Беспризорники стали людьми.
Комиссары! Комиссары!
Не споют вам весной соловьи...
Но недаром, нет – недаром
Положили вы жизни свои.
Тридцать пятый и тридцать седьмой.
Кто за Правду – в ГУЛАГ и в расстрел!
Комиссаров уводит конвой -
Душу вынули, мир посерел.
Комиссары!
Комиссары!
Не споют вам весной соловьи...
Но недаром, нет – недаром
Положили вы жизни свои.
Снова темные силы гнетут.
Им народ и страна – все товар.
Но уже на подмогу растут
Люди Правды, как мой комиссар.
Комиссары!
Комиссары!
Не споют вам весной соловьи...
Но недаром, нет – недаром
Положили вы жизни свои.
К ВОПРОСУ
О РУССКОМ
НАЦИОНАЛЬНОМ
ХАРАКТЕРЕ
РУССКИЙ
ХАРАКТЕР. ТИП 1
После ночи холодной мой дом поостыл.
Разведу-ка в печурке негромкий огонь.
Чтобы день наступающий не был постыл,
Попрошу зазвучать мою душу-гармонь.
Поживаем-живём на своей стороне.
Свои думы храним. Свои песни поём.
И не хочется знать о далёкой стране,
Не приходит мечта неизвестно о чём.
Всё б оно ничего. Да подступит тоска,
И не мил белый свет, прям хоть волком
завой!
И забродит душа. И запросит
броска!
То ль в разгул!
То ль в загул!
То ль в разбой!
То ль в запой!
РУССКИЙ ХАРАКТЕР. ТИП 2
Эх, живем однова! Что же сиднем сидеть!?
Надо песни сложить! Надо горы взорвать!
Надо круто прожить! Надо ярко сгореть!
Зацветай трын-трава! Двум смертям не
бывать!
Видит наши дела завороженный мир.
Рукоплещет планета. Смиряется враг.
Трудность – это не трудность! Кумир –
не кумир!
Что хотим, – то и сможем! И этак, и так!
Ах, как жизнь хороша! Да подступит тоска
И привяжется мысль:
“Всё, что
делал, – на кой...?”
И подскажет ходы:
то ль курок у виска;
то ль молитва смиренная;
то ли запой.
28 августа 2000 г. Михнево
РУССКИЙ
ХАРАКТЕР. ТИП 3
Эти суки Россию продали жидам!
Татарва развелась
– просто жить невпродых!
Сел пархатый масон
по командным местам!
Истребляют народ,
бьют Россию поддых!
У, еби иху мать!
Даром им не пройдет!
Новый Сталин воздаст – и огнем, и мечом!
Несмотря, что спец ально споили народ,
Надо будет – покажем: и что, и почём!
Тут не в водке беда… Главно, ум не
пропей!
Горько видеть обиды
Державы родной…
Ты, я чувствую, тоже…
не наших кровей?
Чистокровный русак!…?
Ну, еще по одной!
24 августа 2001 г.
Михнево.
ИЗ РАЗНЫХ ГЛАВ
Песни,
хороводы, сказы, частушки
ДОРОЖЕНЬКА
(хоровод)
Во поле берёзонька,
Во поле берёзонька,
Во поле берёзонька,
Как свеча.
Выпала дороженька,
Выпала дороженька,
Выпала дороженька
Давеча.
Ой, люли-люли,
Ой, люли-люли,
Выпала дороженька
Давеча.
Повела дороженька,
Повела дороженька,
Повела дороженька
За судьбой.
И свела дороженька,
И свела дороженька,
И свела дороженька
Нас с тобой.
Ой, люли-люли,
Ой, люли-люли,
И свела дороженька
Нас с тобой.
Милая дороженька,
Милая дороженька,
Милая дороженька,
Повенчай!
Во поле берёзонька,
Во поле берёзонька,
Во поле берёзонька,
Как свеча.
Ой, люли-люли,
Ой, люли-люли,
Во поле берёзонька,
Как свеча.
СЕРДЦЕ, СЕРДЦЕ...
(хоровод)
Серд-це,
серд-це
бьёт-ся,
бьёт-ся.
Жизнь до-
рож-ка
вьёт-ся,
вьёт-ся.
Бьё-от-ся!
Бьё-от-ся!
Серд-це
бьёт-ся,
Серд-це
бьёт-ся,
Жизнь до-
рож-ка
вьёт-ся,
вьё-от-ся!
Серд-це,
серд-це
счасть-ем
брыз-жит,
лю-бит,
лю-бит,
слов не
слы-шит...
Лю-у бит!
Лю-у-бит!
Слов не
слы-шит,
слов не
слы-шит...
Лю-бит,
лю-бит,
слов не
слы-ы-шит!
Кто –
то
воль-но
иль не-
воль-но
сде-лал
серд-цу
о-чень
боль-но.
Бо-о-льно!
Бо-о-льно!
О-чень
боль-но,
о-чень
боль-но...
Кто – то
сде-лал
о-чень
боль-о-но!
Серд-це
к лю-дям
ле-де-
не-ет.
Серд-це
к лю-дям
ка-ме-
не-ет...
Се-е-рд-це!
Се-е-рд-це!
Серд-це
к лю-дям
ле-де-
не-ет...
Ле-де-
не-ет,
ка-ме-
не-е ет...
Серд-цу
на-доб-
но про-
снуть-ся,
на-до б
к серд-цу
при-кос-
нуть-ся.
К се-ерд-цу!
К се-ерд-цу!
На-до б
к серд-цу
при-кос-
нуть-ся.
На-до б
к серд-цу
при-кос-
ну-уть-ся!
В такт люб-
ви и-
ли на-
деж-де
серд-це
бьёт-ся
как и
пре-жде!
Лю-у-бит!
Лю-у-бит!
Как и
пре-жде,
как и
пре-жде,
в такт на-
де-жде
бьёт-ся!
Бьё-от-ся!
ПЛЯСОВАЯ СВАДЕБНАЯ
Ой! Ой! Ой! Ой!
Выходи – не стой!
Выходи, не стой,
Парень холосто- ой!
Выходи плясать,
Кренделя вязать,
Кренделя вязать,
Скуку вытряса- ать!
Холостяцки жить -
Целый век тужить,
Целый век тужить,
Без конца блажи- ить!
Ты женись-ка, женись,
Будет нова жизь,
Будет нова жизь,
Скука отвяжи- ись!
Не-же-на-то-му
Худо без дому,
А женатому -
Толь-ко во до-му-у!
Шутка!!!
ПАМЯТЬ СЕРДЦА
Благовест дошел из малолетства,
Ежели привиделось во сне
Белое в зелёном по весне -
Горькая черёмуха из детства...
Это память говорит, память сердца.
Согревает и щемит память сердца.
Не нарадоваться, не насмотреться
На сокровища твои, память сердца!
Аа-аа а-а а-аа, ааа-а...
Согревает и щемит память сердца...
Если с остротой необъяснимой,
Но уже былого не суля,
Клейкие запахли тополя,
Что росли под окнами любимой, -
Это память говорит, память сердца.
Согревает и щемит память сердца.
Не нарадоваться, не насмотреться
На сокровища твои, память сердца!
Аа-аа а-а а-аа, ааа-а...
Согревает и щемит память сердца...
Память, сотвори мне чудо, чтобы
Мог я, вспоминая, понимать,
Как от счастья горько плачет мать,
Сына провожая на учёбу...
Это память говорит, память сердца.
Согревает и щемит память сердца.
Не нарадоваться, не насмотреться
На сокровища твои, память сердца!
Аа-аа а-а а-аа, ааа-а...
Согревает и щемит память сердца...
Если ощутил я сединою,
Как её взъерошила слегка
Сильная отцовская рука
Так же, как тогда – перед войною, -
Это память говорит, память сердца.
Согревает и щемит память сердца.
Не нарадоваться, не насмотреться
На сокровища твои, память сердца!
Аа-аа а-а а-аа, ааа-а...
Согревает и щемит память сердца...
ПОЛОЖИСЬ НА
МЕНЯ !
Слышу: речка течёт,
Слышу: сердце стучит.
Чей-то голос зовёт,
Чья-то песня звучит.
Мне на всю мою жизнь
Вся Россия – родня.
На меня положись,
Положись на меня!
От родных северов
До кубанских полей,
В пору вьюжных ветров,
В пору теплых ночей
Мне на всю мою жизнь
Вся Россия – родня.
На меня положись,
Положись на меня!
Нет, никто не забыл
Ни страданий, ни бед,
Ни отцовских могил,
Ни великих побед.
Мне на всю мою жизнь
Вся Россия – родня.
На меня положись,
Положись на меня!
Всех, кому нелегко
По-родному пойму,
Будь они далеко,
Будь в соседнем дому.
Мне на всю мою жизнь
Вся Россия – родня.
На меня положись,
Положись на меня!
|