***

К этой музыке в шуме клавиш
подбирается времени дрожь.
Всем известно, что ты умираешь.
Никому — что ты не умрешь.

Как настроил, так и настроил.
Камертоном домашней тщеты —
только струны с железным навоем,
не звучащие без пустоты.

Только детства растущие тени,
да гордыней отринутый храм,
чтоб составить из жизни растений
завещанье осенним мирам.

Только шепот заросшего сада,
нарисованный вместо воды,
чтобы музыка снегопада
укрывала тебя от беды.

Чтобы самое легкое эхо
охраняло уснувший мотив,
сочиненный веселым калекой
до падения Трои и Фив.

Чтоб когда-нибудь все же остаться
не в столице, а в звездной глуши...
Чтоб блаженней жилось домочадцам
на помин отзвучавшей души.

11.1996г.

***

А если болит?
Если так и никак иначе
не может случиться, не может произойти...
Потерянным именем чувство твое обозначат
те, кто все потерял на своем пути.

Узнавание будет идти до разлуки,
не узнавая тех, кто случится впредь.
Имя твое не остается в звуке.
Если болит — значит должно болеть.

1984г.

***

С падающей листвой,
с осенью между небес
я не хочу домой,
мой придорожный лес.

Я не хочу туда,
где без тебя темно,
где не умеет вода
медленно прятать дно.

Птицы твои поют
вроде невысоко...
Мой никакой уют
кончился так легко.

С падающей листвой,
не открывая глаз,
может быть, твой покой
знает, где я сейчас?

Может быть, в том и беда,
что у твоей воды
лишь облаков гряда
выше любой беды.

1995,1997 гг.

***

Листающий осень, как ветер — волны травы
или капли дождя,
растворяясь в мгновенном свете,
он теряет любовь,
и близостью синевы
рядом с ним грядущее свои поправляет сети.
Это блажь,
но он не знает — кому
так уверенно нежно и так одиноко
время
сообщает все про эту его синеву,
отрешенную больше, чем все волхвы в Вифлееме.
А когда на убитых действительно смотрит звезда,
потому что время никак на них не смотрело,
он проходит сквозь вечные
поющие города,
и в руке у него — то ли ночь, то ли ветвь омелы...

Кто не хочет встретить земную смерть?
Но не ту, в которую верят люди, —
не огонь равновесий, вплавленный в круговерть,
и не тьму рождений, замешанную на блуде...

Полнотой умаленья,
дыханием первой любви,
тем бессмертьем души, что проходит сквозь дерево плача,
невозможно вернуть в изумленные руки твои
ни того, кто ушел,
ни того, кто вернется иначе..

Значит только на веру
твой век отстоит от тебя
и, обычной грозой растворяясь в мгновенном свете,
ты вернешься домой,
чтоб дорогой огня и огня
долистать эту осень, не путая жизни и смерти.

1995 — 1998гг.

***

Он похож на тех, из Афгана
с ампутированной душой.
Быть убитым сквозь ложь с экрана.
Полумертвым вернуться домой
и загнуться чуть позже, чуть выше –
ближе к перистым и кучевым...
Хорошо, что Господь не слышит,
как он вечно был молодым.
Хорошо, что зима не сдается,
и “добро пожаловать в ад”
только надпись. Она не вьется,
а спрессовывается в джихад.

Как массиву трупного боя,
я читаю его сыновьям
по слогам: “Живому – живое”,
а в ответ виртуальный хам
все рифмует чушки и пушки.
И, причмокивая во сне,
полстраны слюнявит подушки,
наяву – захлебнувшись в дерьме.

Убивают, как убивали...
В чем там, молодость, ты права?
Эти мощи в вонючем подвале
называются “тень раба”.
Эти мощи – сыны мавзолеев,
что безлики и без войны.
С чем там в вечности нас посеют
те, кто не были рождены?