|
|
| БЕЗОТВЕТНОЕ Всё прозрачнее лес... И всё призрачней осень. Всё реальнее холода. Клён облез... И я тоже не очень себя чувствую - как всегда. Всё настойчивей дождь, всё глазастее лужи. Всё укутанней шеи людей. А синоптикам грош цена - красные уши дают прогнозы верней. Всё осыпалось наголо, всё засыпало белым. Всё... и ладно, спасибо на том. - Ну, чего ты, дурная, расплакалась? Погляди, вон рябина поспела - словно красным ушам моим в тон. Москва 1999 РОМАНС Осуждающие взгляды дам, понимающие - мужчин... Ах, зачем же я пью "Агдам" без особых на то причин? Ах, зачем же я скуку свою разбавляю дешевым вином, ах, зачем же не то я пою и пою совсем не о том? Почему только грязь и гнусь, всегда только мрак и кошмар? Только злюсь я и не веселюсь. Сам себя, дурак, обокрал. Был ли дар, растерял ли я дар - теперь уже все едино... Вместо солнца слепящий шар, а мог бы быть апельсином. Москва 2000 * * * Перемотать бы вперед побыстрее зажеванное коммунальными дрязгами, ссорами время на что-нибудь гениальное - на джаз спокойный и мудрый, как теплая осень, чтоб листья пинаемые и урны шуршали, звенели, а мысли чтоб духовыми звучали - чисто и чуть печально. Безденежье, безнадёга, непохмельность вечная или беспамятство. Много, в общем, дерьма. И печень всё чаще болит, а не сердце, подаренное не той женщине. Грибочки съедены - дверца в детство все меньше и меньше... Съёжилась до фотокарточки - были о светлом мальчике. Москва 1999 ПОСЛЕДНИЙ ДОЛЛАР. ЧЕТВЕРГ Утро, похмельное утро. Побрёл в пункт обмена валюты, с обменщицей объяснялся на сурдо, вслед услышал "совсем ебанутый". Пекло солнышко, напекло мою бестолковую шишку, литра пива оказалось мало - я купил записную книжку. Лежал на травке, глядел на небо, одиноко было и тошно. Кормил голубей я хлебом, а рядышком грелась кошка. Снова пить мне уже не хотелось, да и сколько, вообще, можно! И душа тут внезапно запела девственно так, осторожно. Я подпрыгнул и давай приплясывать в такт зазвучавшей песне. Наплясавшись, начал набрасывать в записнушку всякие бредни. Как обычно вышли обычные похмельные четвергостишия, но с запоем то было покончено, а точку поставить не лишнее! Москва 1998 * * * Уже даже не важно кто я - просто бездельник или богемный психопат. Скорее всего, и то, и другое, плюс пубертатность возведенная в квадрат двадцати двухлетия. Результат перед вами - точки, буквы, тире - языковая морзянка, распад Я на а,б,в,г,д,е,ё,ж,з,и,й,к,л,м,н,о,п,р, с,т,у,ф,х,ц,ч,ш,щ,ъ,ы,ь,э,ю,я. "Язык мой - друг мой", - из запоя им лепетал я заплетаясь выходя - "уже не важно даже кто я..." Москва 1998 * * * Выдохся... Дышать на ладан весь остаток бледных дней. Серо жить, шептать: "и ладно" тихо пить и спать не с ней... А кому такой ты нужен? Сам себе? И то в нагрузку... Грустный вечер, кислый ужин, выпьешь пива, кликнешь Музку. Высосешь из пальца пару слов ненужных, строк бездарных. Про безветрие, про парус, мол, заждался урагана... Вот таким, дружок, ты стал: серым-серым, черно-белым. Жизнь, как нудный сериал, тянется... и пролетела. Москва 2000 С. Сосновцеву Живут же люди! Как люди... Живут, как белые люди: и фрукты у них на блюде, и белый кушают хлеб. А мы питаемся пищей, духовной питаемся пищей. Пока все нормально - не дрищем и книги читаем взахлёб. А у тех аппетит не дюжий: из белых фарфоровых кружек, из белых, как сало, кружек пьют черный пахучий кофе. А мы из немытых стаканов... Стаканами бьем тараканов. Портвейн из разбитых стаканов хлещем за ваше здоровье. Питер 2000 ВЕСНА Солнце плавит зимы медузу. Томно обнажаются сопки. Катясь в равноденствия лузу, ночь срывает с шампанского пробки. Живешь, не успевая задуматься: "зачем?" Теряясь в верховьях неба мысли покидают улицы, избавляясь от форм слоновьих. Вытряхнув из памяти на снег россыпи антигриппина, вывожу контрабандой: "Весна" свежевыструганный, как Буратино. Южно-Сахалинск 1998 * * * Который, который уж год всё те же дергаю нити - свой собственный кукловод и свой единственный зритель. Нет, не то, что бы мне тяжело, просто, мерзкое запустение... И даже Слово ушло, обернувшись дурной мыслью - тень я и призрачен мир тот, что я выдумывал на бумаге. И, в общем-то, это ничья, но нет согласиться отваги на предложенную мировую. Никто на один с Ничто! О том то я и толкую, что даже Слово ушло. Южно-Сахалинск 1999 * * * Кропать в тетрадь. Над нею чахнуть. Со златом - как всегда - не густо. По вечерам молится Вакху, терять рассудок, силы, чувства. Пустыми тешится мечтами, надежды ложные вселять в любимых. Потными ночами хрипеть, скрипеть, шептать, молчать невнятно что-то. По утрам с остервенелою улыбкой смывать с лица вчерашний срам и снова вязнуть в липкой, зыбкой трясине дня. Кропать в тетрадь... Недуг не страшный, но довольно незавидный, как в детстве писаться в кровать: не удержался - написал, а утром стыдно. Москва 2000 * * * Все очень печально. И даже слишком... Поставленная на вечный repeat Луны золотая CиDишка лишь это подчеркивает. Вид из окна стал видом на жизнь. К этому плюсу твое молчание, плюс стена растущая между мной и ёб... pardon , окружающим миром, плюс минус двадцать мороза - не выйти на улицу, злюсь. Плюс комом в горле вставшие слезы. Плюс надоевший куб квартиры, плюс то, что плюс по сути - крест, плюс зимняя минорность моей лиры, плюс что-то о перестановки мест. Плюс выше некуда, калеча мои сны, пищит, шипит, визжит, скрипит золотая CиDишка Луны, зацикленная на вечный repeat. Москва 1997 СНЫ КОНЬКОВСКОГО ЛЕТА Никуда не иду. Все диванным путём и обломово-дивной рутиной. И пусть ряской покрылся мой водоём, пусть порос повседневности тиной - я доволен этой картиной. Района спального скупой пейзаж - обрезки неба, дом соседний - такой же длинный, скучный, как и наш, гараж, гараж, гараж, гараж, помойка, пестроты осенней немного, больше из окна из нашего не видно ни черта. Но красота, какая красота! На первый взгляд она, конечно, не видна, но если присмотреться, то места чудесные! Будь Шишкин современником писал бы он ландшафты спальные - совок "ракушки", небо веником скребущую березу - дни печальные камней лежачих... перед телеком. Безликость, доходящая до... шишкиальности(!) - старушки у подъезда, сплетни... девица в мини демонстрирующая летний загар по макси, отпускающие сальности мужчины - автомобилисты. Пятилетний Антон. Он рядом в "Матрицу" играл, он не подслушивал, случайно услыхал, что дядя Вова, Лёшин папа, хочет дать Олега тёте, Инге, пососать... и много раз было про чью-то мать. Вот так и происходит пересменка поколений. кричит мамаша: "Вова, ты куда?" Орёт Владимир: "Бэтмен - навсегда!" А я, изнемогающий от лени и скуки, жду - когда же кончится среда, чтоб завтра ждать, когда закончится четверг. Как вдох и выдох, смена дней недели - на ладан дышит одряхлевший век, а за окном скрипят бескрылые качели, напоминая о последнем век смыкании неотвратимом, как героя злого наказание. и страшно, что не как червяк живу, а что умру я так и не очнувшись, не придя в сознание. * * * Сентябрь - поцелуй лягушки. Простившись с милою подушкой, мотаюсь я по ветке, по Калужско- Рижской апельсином заводным. Мой прежний образ жизни надоел родным, пообещал им стать я честным гражданином, работать, в дом носить металл презренный, пиво заменить ice-creamoм. Как только начал - сразу же устал. И если это явь, то лучше бы я спал. Москва 1999 Э.Хетерхееву Я частенько трясусь по осени, кутаюсь в летние фотографии. Пинаю то, что деревья сбросили и сочиняю друзьям эпитафии. А ветер с Невы все пронзительней, но кружка с горячим чаем согреет. Жизнь удивительна! Напрасно я краски сгущаю все время. Кончается осень, год, век и вся эта тряска. Зима стелит свежую простынь... Только белая, белая краска. Питер 2000 С.Сосне То ли голос стал, как у старика, То ли потому, что издалека. В любом случае что-то не так уже... И в голове так же пусто, как и в душе. "Ждать", "жажда", "жадно", "однажды"... На ежедневной распродаже каждый одновременно и покупатель, и продавец, и товар. Вокзал - тюрьма - музей - базар... То ли слова стали шершавые, как наждак, то ли просто научился ждать. Питер 2001 * * * "...все пройдет, как с белых яблонь дым..." С. Есенин На каждом шагу спотыкаясь, еле-еле плетется жизнь-кляча - удача моя. Во всех семи смертных каясь, в решетку груди-тюрьмы бьется, у памяти солнце выклянчивая, мышца сердечная дряблая. Отдымила юности яблоня... Но память тешится шрамами, грусть - рюмками. Заливается песней висельника душа. Подгоняемая кошмарами, Хромает жизнь, спотыкается, устало стихами дыша. И рифма какая-то слабая - Отдымила юности яблоня... Сахалин 1998 |
||