Я захожу в зеркальный магазин,
в котором продаются отраженья
витрин и пешеходов и машин.
Куски домов и бурное движенье.

В колесах отражения мужчин
И женщин отраженные сомненья,
И покупатель, выбравший один
В глазах моих цепь долгих отражений.

Вот отраженье в луже, вот ее
в стекле витрины ясное подобье,
Вот девочка, что в зеркале идет

и смотрит на продажу исподлобья,
и, брошенный по бесконечной дроби,
булыжник, что действительность вернет.

12.88.

***

Парить на высоте и видеть с высоты,
высотные дома конструкций незнакомых,
развалы площадей и улицы хвосты,
когда летишь по воздуху пустому.

Не то, чтобы паришь, но под тобой просторы
качаются, плывут, склоняются к тебе,
и, наклонив плечо, ты падаешь с опоры,
и выстроив спираль, спускаешься к ходьбе.

Спускаешься назад и учишься ходить
по согнутым путям, ненужным тротуарам
в искусственном лесу, где нечего разбить
и некого убить одним ударом.

Присядешь на скамью в разрушенном дворе
и вспомнишь, как смотрел на эти окна ты,
когда еще не мог ты все это стереть,
парить на высоте и видеть с высоты.

Когда доводы солнца изложены,
и уже в темноте не видны
ни оттенки водою умноженные,
ни узоры на брюхе волны

он на голос не откликается
непонятный, гудящий текст –
это в море объединяются
миллионы простейших существ...

Ночи лета, как будто украдены...
А когда глаза закрываются –
В воду с шорохом осыпаются
звезды – крупные виноградины.

***

Пусти меня к ручью
из камешков сложить
запруду,
Возьми меня, прошу,
прими в игру свою,
могу я победить
живое чудо.

Пусти меня к воде,
к холодному ручью,
где камешки на дне.
Вода сметает все,
и я не устою,
но шаг подвластен мне.

Бежит душа от вечной ночи
и говорится так легко:
«Еще кузнечики стрекочут
и, значит, осень далеко.»

И значит жизнь еще хохочет,
не попадая в рукава,
и дом мой прост еще и прочен,
как многолетняя трава.

И после смерти, как та птица,
назло Великой черноте
жизнь хочет солнцем засветиться
на неба поднятом щите,

чтоб слов ловец и переводчик
вдруг вывел на листе легко:
«Еще кузнечики стрекочут
и, значит, осень далеко».

13.08.97

И снова я вижу некрасовский снег,
просторы, заборы, помойки,
мучительный взмах, разудалый разбег –
проспекты и новостройки...

И сыплется снег, но не падает снег
на грязные стогны Москвы,
где Грозным Иваном намечен мой века,
и бунт мой намечен, увы.

Лишь снегу сказать невозможно никак
мол, «падай, дружок», и «не падай».
На кошек и танки, на Кремль и Гайд-парк
за общей колючей оградой.

Да разве ж возможно приблизить расцвет,
Предчувствием русского чуда!
И нет мне надежды и выхода нет,
и нет мне дороги отсюда.

27.01.90

Помню, когда елку убирали
Становилось в комнате просторно...
На столе войска маршировали
С флагами из мятого картона

Кровь лилась и прогибались латы,
Полководец – жив моею волей...
Я ему и бог и император
До тех пор, пока не думаю о школе.

Но всегда каникулы кончались,
А мое ученье начиналось
И к себе солдаты возвращались
Или то, что от солдат осталось...

13.08.97

Дом чужой, где так много моих вещей,
где так много моей души,
Погоди, я стою у твоих дверей –
неуютом своим не шурши.

Так разваливается скорлупа
И – вперед, и – на белый свет,
но оглядываешься, упав
а тебя вроде как бы и нет.

Можно вывезти все до стен,
Запах... Воздух выкачать весь,
Заберу и уеду со всем совсем...
Только сам-то останусь здесь.

В земле сырой шуршанье и возня,
слепое получение исходных –
они как на работу ждут меня,
как жертву на магический субботник.

И я иду, досадный долг кленя
в свой выходной, еще вчера свободный,
когда пишу, мол вот, день ото дня
“...аналогично двигается плотник,

который...” И настольной лампы круг
имеет центром в клеточку тетрадку,
где я могу..., но что сказать мне, друг?

Ты так же движешься к конечному порядку,
и все мы заодно в миг этот краткий...
Он вечен, если... если слышен вдруг.

Пуще кошек ненавидишь поводок,
на него набрасываясь зверем,
дернешься – и воздуха глоток
перехвати острым недоверьем

Ну не рви – я отстегну его...
Что ж не убегаешь ты, однако?
Или ты не хочешь ничего?
Не смотри в мои глаза, собака...

Так прошел свободный понедельник,
Ничего придумать я не смог.
Поправляю шарф, как бы ошейник –
Скоро мне опять на поводок

***

Вот уже и листья почти все опали,
проездной октябрьский просрочен,
В пролежнях зеленых травяных опалин
потускневший желтый холодом прострочен.

Словно зачарован в городских кварталах
от опавших листьев задышал асфальт.
Пахнет первым снегом, пахнет снегом талым,
что кружился в небе пару дней назад.

Кистью в длинный свиток вписан новый день,
Осака и Лондон, Гамбург и Пномпень...
Всплеск прощальный цвета – поздние цветы,
да на остановке мокрые зонты.