Книга
Зверь
***
Мне пережить свою мечту
когда-то в детстве предсказали.
В метро газету перечту.
Поужинаю на вокзале.
Я рот ладонью оботру,
не замечая стука сердца.
И не умру, чтоб поутру
в прихожей тесной осмотреться.
***
Вы костёр научите гореть
перед тем как советовать выжить.
Вновь в гремящую трубную медь
воздух лёгкими нежными выжат.
И уходят куда-то друзья
не назначив ни смерти, ни встречи.
И приходится жить, хоть нельзя
превозмочь этот медленный вечер,
превозмочь это холод в груди,
этот мир беспощадный и грубый,
где военный оркестрик гудит,
напрягая отчаянно губы.
***
Я снова не выспался. Белым, как мел,
лицом я гляделся в стекло электрички.
Был вечер, и ветер в деревьях гудел.
Качался фонарь под скорлупкой яичной.
Хрустело стекло замерзающих луж.
Народ пробивался к гремящим подъездам.
Кого-то ждал ужин, кого-то ждал муж.
Я был здесь впервые и был здесь
проездом.
Я шёл не за делом. Я шёл наугад
по чуткой стране незнакомых наречий.
Был вечер - в сознанье впечатанный кадр
-
бил ветер в лицо и сутулились плечи.
Я так собирался ходить до утра.
И ночь снизошла, посылая удачу:
не выстрел в упор, не удар топора,
а просто пустую забытую дачу.
***
Я сделал всё, что мог.
Мне не о чем жалеть.
На комнату замок,
а на дорогу медь.
Всё потерять и сжечь.
От любящих - уйти.
Я мысленно уже
давным-давно в пути.
Под топоток колёс
и разговоров вязь
во что я сердцем врос
затаптываю в грязь.
***
Там, где осень напортит,
не поможет зима.
Хлещет кровь из аорты
по наитью, сама.
Снова нитку не вденет
не налаженный быт.
Нужно время и деньги -
позабыть. Позабыть?
Не исчерпана тема,
не повывелась дичь.
Нужно - деньги и время,
чтоб понять и постичь
по изнанке, по ранам
чья была там вина.
А пока ещё рано
вспоминать. Вспоминать...
***
Я со слезами на глазах
вам говорю за всё спасибо.
За этот постоянный страх,
пропахнувший несвежей рыбой.
За шубу с барского плеча.
За выходной по воскресеньям.
Бьёт в стёкла дождь, коптит свеча
и день закончился весенний.
И этот холод, эта ночь,
и эти люди без названья -
одни лишь должности и званья,
как в поминальнике, точь-в-точь.
И эта боль - не превозмочь.
***
Мы тянем ниточку сквозь бусинки беды,
бесполый дым, беспомощные встречи,
сквозь вечера, погасшие, как свечи,
и чьей-то чёрствой глупости следы.
Сучится нить, и нет пути назад,
и тает боль слезою в мокрой вате.
Стучат часы, готовы все к расплате,
и грозно осыпается фасад.
Исповедь инопланетянина,
с которым автор разговорился,
прогуливаясь по тихим кварталам города.
Я здесь не прижился, я в горле им костью.
Меня не зовут здесь ни в карты, ни в
гости.
(Из того же разговора.)
Я здесь не живу. Я здесь только проездом.
Ночую я в этом, простите, подъезде,
где воры и пьянь, где дуры и суки
и ночью, и днём погибают от скуки.
Я ехал куда-то. Куда? Не уверен...
Мой поезд ушёл, и билет мой утерян.
Бежать бесполезно - с какой я планеты?
Сплошные вопросы. Не сыщешь ответы
ни в книгах, ни в мыслях. И в людях не
сыщешь.
Здесь каждый второй не мздоимец, так
сыщик.
Я здесь поднабрался и внутрь, и
словесно
здесь, тут, в этом мире, квартире,
поместье.
Я здесь не родился, я просто подкинут,
заброшен, забыт и друзьями покинут,
вниманьем покинут и даже презреньем.
В их честных глазах и умах подозренье,
что я им чужой. Но никак не докажут.
И сажею двери входные мне мажут
и пишут по саже гуашью и мелом:
Сюда не входите. Здесь вход не для белых.
Ночлег дурака с неизвестной планеты.
Он днём с фонарём раздаёт всем советы.
Но сам он живёт очень скучно и скудно.
Заносится очень. И рожа паскудна.
Его причитанья давно нам знакомы .
Я здесь не живу. Нет меня. Я не дома.
Нет, это не я. Нет меня в этом месте.
Вы видите рожу в сосисках и тесте,
вы слышите голос неясного тона.
Я прибыл с Нептуна. А может с Плутона?
Я, может, Платона пытался осмыслить,
а здесь лишь беспомощно путаю мысли.
Я здесь ни к чему. Я для всех лишь
снаружи,
когда от космической стыну я стужи,
которую ветер постелью мне стелит.
Я еле живой. Я живу в этом теле.
И в лоб мой стучат чугунками и лбами.
И кость изо рта вырывают зубами.
Послушай, быть может, я просто
приснился
себе, пока сон мой всё длился и длился,
пока я блуждал между тенью и явью.
А в доме, где жил я, всё хлопали ставни.
От книг и вещей становилося тесно
в том доме, где я проживал бестелесно.
***
И кровью на снегу,
и жёлчью на бумаге
пишу я как могу
в смятеньи и отваге.
Пишу я обо всём
у общего корыта
мякиной и овсом
накормленный до сыта.
Насытившийся всласть
своим сомненьем дерзким
покуда ходит власть
с приветом пионерским,
покуда мимо рта
дела чужие ладят.
А ты катись туда
и скатертью и гладью.
А ты, попробуй, будь
внимающим и вещим
пока окрестный люд
растаскивает вещи,
пока тебе сума
и раритет настольный.
Член партии ума,
хоть может недостойный.
И это не в грехи
подполья и осады
пописывать стихи
от боли и досады,
чтоб всё-таки сказать
сквозь ор и суесловье
в эпоху, как в кровать
заляпанную кровью.
***
Я упал и лежу весь в грязи, загребая
ладонями жижу...
Но меня позовут, подымусь и, шатаясь,
пойду
к той неведомой цели, которой и, правда,
не вижу
к своему огорченью и может быть даже
стыду.
Я приду. Мне откроют, меня не узнав
поначалу.
Я скажу: Это я , - и ещё не решаясь, войду
в этот дом, где не ждут, и останусь в
прихожей отчаясь
с воспалённым умом и глазами и сердцем
во льду.
***
Всё было: осень, подлость, вздор,
деревьев шум, слова: всё было.
Краюха хлеба, ломтик мыла.
Измена близких. Разговор.
И по волнам забвенья плыло:
отчаянье, заросший двор,
беспомощность и глупость ссор
и боль утраченного пыла.
***
Когда тебя не слушает никто
и понял ты, что нет на свете чуда,
тебе внимает гражданин в пальто
внимательный и чуткий, как Иуда.
Кто он такой? Откуда интерес
к твоей столь незначительной персоне?
В твою он душу лезет, словно в лес,
в ней пребывая, как в запретной зоне.
Откуда наглость? Где источник сил?
На самом деле происходит что же?
Я не хотел, а он уже спросил.
Я не сказал, а он уже итожит.
Где я? Где люди? Хоть кричи и вой.
Смеши себя сомнением до колик.
А он уходит, голос мой живой
с собой забрав намотанным на ролик.
***
Мне некуда идти. Меня никто не ждёт.
А в городе большом, как братская могила,
льёт мелкий нудный дождь столетья
напролёт,
и на кустах сирень созвездия раскрыла.
Так трудно наравне с отставшим веком
жить.
Не отстирать бельё, не выгрести конюшен,
не выместить надежд не сбывшихся. И
душный
вновь вечер в тишине сгустившейся
дрожит.
И карты на столах, и шулера в игре,
и в вечность поезда ушли по расписанью.
И снова расцвела на кладбище сирень,
и просятся на лист фигуры, мысли, зданья.
А я совсем один за много сотен вёрст
в огромном городе без плана и без меры
пока ещё живой, но без любви и веры
оглох от света путеводных звёзд.
***
Я с зонтиком на кладбище приду.
Прочту фамилии, и отчества, и даты.
Горит свеча. Букет цветов помятый.
И где-то он в указанном ряду.
Я много лет назад, шутя, грозил
ходить к тебе и плакать на могиле.
Мои слова в своей остались силе.
Но вот придти, боюсь, не хватит сил.
Я избежал поминок, похорон.
Мне повезло и в этот раз некстати.
Морг, крематорий, землекопы, скатерть, -
я был судьбой от этого спасён.
Переживу ещё одну печаль,
как пережил ночные наважденья,
когда сплошные даты дней рожденья
в ушах ополоумевших кричат.
***
1.
О чём мы думали в календах сентября?
На римском Форуме пустынно и уныло.
Коптит свеча. В посуде грязь застыла,
наличием о многом говоря.
И даже май нас не развеселил.
У храма Весты собрались повесы.
Дождь за стеклом. И хорошо б повесить
офорт, как талисман небесных сил.
2.
Там не осталось больше никого.
Я памятью живу, как декабристы.
А здесь травы пружинящий ковёр
и блеск берёз безвольно серебристых.
А было ли: компании, друзья?
И стоит ли отчаянье успеха?
И всё-таки я знаю, что нельзя
то прошлое мне вспоминать со смехом.
3.
Отчаянье проходит без следа.
И бережно над вечера прохладой
горит на небе облачко-слюда,
и это словно для чего-то надо.
И в каплях придорожные кусты,
и ветер, утихающий в ложбинах,
записаны на нотные листы,
возложенные на живую спину.
4.
Я падаю куда-то в облака,
захлёбываясь воздухом и криком.
И голос мой, впечатанный в века,
звучит в ушах бессмысленно и дико.
Ни высказать, ни выждать, ни вздохнуть.
Большая мысль - не отыскать предела.
Густой туман. Неуловима суть.
И боль, не отпускающая тела.
***
Когда тебя выносит на простор
и жизнь, как степь, без края и предела.
А ты дошёл до истины простой:
горит трава - скорей б душа сгорела.
***
Оскоминой порядочность и честь -
их крестиками на продажу вышью.
А если хочешь о любви прочесть,
тебе я книжку бандеролью вышлю.
А если хочешь выяснить всерьёз:
кто я, чем жив и чем набита память,
на этот важный для меня вопрос
отвечу осмотрительно: Я занят .
***
Нет выхода. И времени в обрез.
Лавины дел заваливают стыки.
И надо что-то сделать позарез.
Но кто-то лжёт по совести и без,
и кто-то мстит бессмысленно и дико.
Мне снился город, памятники, лики,
и я избитый на коленях лез;
и голосом, сорвавшимся от крика,
я вам сказал: Смотрите земляника! -
и, голову подняв, увидел лес.
***
К двенадцати в окне проступит ночь
бесполая, как белая страница.
Ей не помочь, ни чем ей не помочь,
не выброситься и не застрелиться.
И капель шум, как белой трости стук.
Он что-то ищет, ищет и находит.
То электричку. То скрипящий сук.
И этой ночью ночь как будто в моде.
То бьёт с помоек запахом мочи.
То лампочкою между веток светит.
То белой рыбой за окном торчит
Огромная, как женщина в декрете.
Бессмысленная, как аэропорт,
Куда тебя не пустят и с билетом.
Буханка на столе и банка шпрот.
И лето за окном, ведь знаю, лето.
И воздуха субстанция вязка,
Пропитанная всплесками вокала.
И ты, как завершение мазка,
Которого той ночью не хватало.
***
Всё в полном порядке. Нет места тоске.
Но кануло в Лету ещё одно пето.
Он ходит один по вечерней Москве
и просит, как Чацкий: Карету, карету .
Не мир невелик, а мирок слишком мал
с мышиной вознёй и машинною вонью.
Приди посмотри хоть на Курский вокзал
за шпалой двухсотой провинция тонет.
Уехать нельзя. И остаться нельзя.
Полезно общественным заняты делом
и личным аршин свой строгают друзья,
что облик его, как портрет, засидели.
Работа их пресна. Их быт из болот
родился как будто эпох мезозоищ.
Все заняты чем-то. Никто не пришлёт
ему неотложную скорую помощь.
Куда ему деться? По сотне дорог
Он ходит кругами, бредёт наудачу,
Идёт всё быстрее. Его монолог
Со слов начинался: Зачем же я плачу?
Всё в полном порядке, нет места тоске!
Но кануло в Лету ещё одно лето.
Он ходит один по вечерней Москве
И просит, как Чацкий: Карету! Карету!
***
Вы мне дайте билет, а куда неизвестно,
чтобы шли поезда по не езженым рельсам,
чтобы шли поезда, как к последней
инстанции
к никому неизвестной, не названной
станции.
Пусть никто не встречает меня, не
приветит.
над равниной пусть веет задумчивый
ветер,
да призывно горит за холмами покатыми
неумеренно грустный забытый закат.
И бывает, что нужно так очень и очень
вдаль куда-то уйти безысходною ночью.
Вместо пули в висок с суетливых
перронов
пусть уходят из города в вечность
вагоны.
Пусть увозят вагоны по рельсам из стали
тех, что в серости будней свалила
усталость,
кто один без друзей, кто отчаялся
верить,
кто себя не сумел в этом мире измерить.
Пусть холмы для меня будут меньше
покаты.
Пусть меня завлекают плакаты закатов.
Меня вылечит нежность и, может быть,
грусть.
Вы меня извините, я ещё к вам вернусь.
***
Куда же я бегу?
А, может, убегаю?
Окраины в снегу,
а жители в угаре.
В чужом окне цветы.
В чужих дверях записка.
Вокруг дома, кусты, -
ни далеко, ни близко.
Куда же я бегу?
Никто меня не спросит.
Удавочку тугую
стягивает осень.
И бьётся, оглушив
стволы и ветки сада,
крик раненой души
рабочего посада.
Остановись! Постой!
Пощады просит тело.
Но небосвод пустой,
без цели и предела.
Но день уже убит.
И ворот на распашку.
И женщина глядит
на влажную рубашку.
***
Надо гены отца
или склонность иметь.
Я никак до конца
не могу освинеть.
Я никак не могу
довести до конца,
чтоб хвататься за грудь,
не увидев лица,
всё, что плохо лежит
направлять прямо в рот.
Научиться бы жить!
Или, наоборот,
экономить гроши?
О, опасный симптом,
жизнь свою отложить
на потом! На потом?
***
И вот опять в бессмысленной ходьбе
ты думаешь о смерти, о себе
и голова отчаяньем брюхата.
И, чтобы ей хоть чем-нибудь помочь,
ты прочь идёшь, лбом рассекая ночь,
что за окном лежала грязной ватой.
На тёмном небе мутная луна.
Из страшных мыслей выживет одна,
о смерти, и привяжется пугая.
И ты пока таранишь полночь лбом,
не даст тебе подумать о другом
Затянутая крышечка тугая.
О смерти нужно думать не спеша.
От тела отделённая душа
пустая тень, свалявшаяся вата.
И ты, пока вокруг не слышно псов,
не трогай недоверчивый засов
железных врат. Оттуда нет возврата.
И снова предоставленный себе
ты думаешь о смерти, о судьбе,
не находя поддержки даже в теле,
беспомощном, бессмысленном куске,
лежащем на разделочной доске,
на смятой и растерянной постели.
***
А стоит дальше жить?
И, может быть, не стоит?
И, может, вечный жид
напрасно дом свой строит?
И, может, мёд в нору
напрасно носят осы,
и скоро я умру?
А, может, просто осень.
***
Считай, что жизнь прошла
неслышно и незримо
банальна и пошла.
В открытках виды Крыма.
А в письмах ерунда,
и выспренные речи.
Прожитые года
припомнятся под вечер:
где был, где ночевал,
что пережил когда-то,
пустые вечера,
незначащие даты.
Нечаянный итог
Ступени и перила.
Благодари за то,
что иногда парила
перечитав роман
душа твоя нагая.
Не торопись ломать
себя, за то ругая,
что не пожил сполна.
А, в прочем, не потеря:
ещё одна волна
разбилася о берег.
***
Не жизнь закончена, а кончен путь
земной
для бренного и временного тела.
Но то, что ты обдумал и проделал,
не может быть погребено волной.
Твоя душа расстанется с тобой.
но то, что в жизни плакало и пело,
оставит след пера в страницах белых
чернильный, чёрный, синий, голубой.
И жизнь другая начинает бег,
и чью-то душу боль твоя тревожит.
И ты живой и странный человек,
с которым пообщаться каждый может.
И даже прикоснуться тёплой кожей
к бумаге, отливающей как снег. |