|
Александр Тойбер ВЫЗОВ 3 |
|
| Книга Вызов *** Ответа не дождусь и напишу опять уверенный, что там их рвут не распечатав мои стихи и сны, и преспокойно спят в ведро благословив конвертик непочатый. А я пишу опять в тетради блокнот и складываю всё в огромную корзину. Я рассчитал на много лет вперёд жестокую безжалостную зиму. *** Что делать, что думать, когда за окном снегопад, пустеют кварталы, и женщины просятся в прозу, пастозна пурга, а огни, как предвестник наркоза, рядами висят и горят кое-где невпопад? Что делать? Что думать? Зима свой проводит парад. Судачит мороз, и на выгонах звери пируют. Ты жизни не этой желал, представлял ты иную. Пока не отняли, так будь же и этой ты рад. Что думать, что делать? Ты книгу открой наугад. Ты книгу открой и гляди, как в пустые страницы. Ты книгу открой и лежи, если просто не спится, а мысли и строки никак не слагаются в лад. Когда нелегальна любовь, беспощаден мороз, отложен роман и на страсти наложено вето не стоит мечтать или ждать терпеливо ответа от серой стены и случайно нахлынувших слёз. *** Вот сорванный листок календаря, и день исчез, пришедший ниоткуда. И взгляды встречных женщин говорят о самых неожиданных причудах, безвременьи томленья и любви, бессмыслице бессмертья и спасенья, отчаяньи, скорей листок сорви, которое приносит воскресенье. *** В час, когда спят все уставшие, ночью не уснули влюблённые. Нет, ничего, что их руки расстались, души друг к другу летят окрылённые. Ночью я шагаю по городу сонному. Снег. Тает снег на ресницах. Нежность. Разве был я когда-нибудь нежным? Но как узнать, что тебе сейчас снится. Я не влюблён. Это ночью всё проще и сонно. В тёмном подъезде двое влюблённых. Мне грустно. Я не влюблён, никогда я не буду влюблённым. Но на губах твои губы внезапно почувствовал. Снег идёт. Над чужими окнами кружится. Где же твоё? Я никак отыскать не могу. Всё бы отдал, чтобы вместе с тобою почувствовать этот туман, фонари, близость рук, тихий город в снегу. Чьи-то сны сквозь меня пронеслись чуть касаясь. Чья-то нежность во мне свой оставила след. Лишь бы ночь не прошла и навечно со мною осталась. Но кончается ночь и приходит рассвет. *** Мне просто хочется, чтоб ты была со мной и мы, обнявшись, в полумрак летели на самом краешке не убранной постели такой обычной и такой земной. Струится ночь, повисла тишина. Страшится день ещё войти в подъезды. На чёрном небе высыпали звёзды, и музыка морозная слышна. *** Куда ни пойду, везде натыкаюсь на твои зубочистки. Нет спичек на кухне, зато гигиена в почёте. И утром и вечером душ. И всё для того, чтоб, засунув в карман свою руку, найти там огрызки от яблок, конечно твоих. Под диваном их тоже... Читать телефонную книгу, хрустеть сухарём и пускать свои газы в пространство (всё это к себе). И пожав сам себе свою руку пойти навестить своё отражение в зеркале. Или нанять напрокат чужие страницы, позаимствовав мысли из книг, а рифмы не знаю и где, сидеть, дожидаясь пока ты придёшь, приготовишь мне ужин в то время как я сочиняю стихотворенье. Не это ли жизнью зовут окружающие? И если не это, то, что же она позабыла про нас? Или мы о ней позабыли, когда, не шутя, нас она била по рёбрам? *** Что я делаю здесь с этой женщиной в этой квартире? Что я здесь позабыл среди мебели, стен и белья? Бьётся кровь у виска. На часах моих только четыре, и от долгой бессонницы веки немного болят. Гулкий ком тишины. За окном полновластная стужа. За окном фонари для бездонных просторов горят. Что я делаю здесь, если я ей сегодня не нужен, и о том же безмолвно мне вещи мои говорят? Что я делаю здесь, словно дойная в стойле корова, притащив в этом дом книги, потные деньги и плоть? Я лежу на тахте ради женщины пищи и крова. Продолжают часы на руке шестернями молоть чепуху так привычную сердцу и сложенным брюкам, подслащённую злость, заменитель вселенской тоски. Что мне утром сказать озверевшей от глупости суке, подбирая с ковра жертвы тонкого мщенья носки? Молча выпить воды. На скрипучей присесть табуретке, и лицо обратив на фонарный не греющий свет, так смотреть на кривые обычные ветки, словно в них и заложен на эти вопросы ответ. *** Там нет любви, где нет самосожженья. Там нет воды, где сухо дно ручья. Гора непокорённая ничья, а покоренью свойственно движенье. Где нет взаимности монашеский приют, и дым костра засасывает в небо. Где нет отчаянья, там человек и не был. Кипит в котле. Сомнительный уют. Монолог малоизвестного поэта. Я думаю, меня поймут. (Вместо эпиграфа.) Послать бы всех куда-нибудь подальше. За злость, за жадность, за привычку к фальши. А самому куда-нибудь поглубже, где бабы водку, будто воду глушат, где бабы спят вповалку с мужиками и где слова тяжёлые, как камни. И я такой. А, может, и похлеще. Люблю смотреть, как ливень в стёкла хлещет. Люблю ходить по городу я гордо. Хоть сыт давно я этим всем по горло. Хоть не на что мне жаловаться горько, и не меня ссылали в город горький. Так почему, зачем, и в чём причина, что на мужчину снизошла кручина и поселилась в тапочках и гетрах на собственных его квадратных метрах? Расчёсывает спутанные пряди. Так почему я несказанно рад ей? Так почему её не посылаю к собачьему отчаянному лаю, кошачьему изнеженному вою, а оставляю жить вдвоём с собою? *** Начинаются белые ночи, начинаются ночи без сна. Это тело горячее хочет получить, что сулила весна. Это годы прошедшие мимо, как цветной карандаш и пастель, разукрасили ночь и незримо опускают её на постель. Не смыкает глаза до рассвета беспокойная душная ночь и лежит до бесстыдства раздета, словно чья-то жена или дочь. Это значит, что попросту надо под смолкающий шёпот куртин осознать, как большую награду, появление этих картин. Это значит, что очень непросто под листвы умолкающий шум отвечать на простые вопросы, что невольно приходят на ум. Это значит, что жизнь не изгладит эти белые ночи и тишь, где на простыни вышитой гладью ты опять почему-то не спишь. *** Твои черты, как жемчуг нижет, не кончится сума. О, как всё выдержать и выжить и не сойти с ума. Тебя разглядывать бесстыже, вот пища для ума. О, как всё выдержать и выжить и не сойти с ума. Не добежит на быстрых лыжах бесснежная зима. О, как всё выдержать и выжить и не сойти с ума. Шептал я про себя: прости же, я вовсе без ума. О, как всё выдержать и выжить и не сойти с ума. *** Я уйду, как отлив, обнажая неровное дно. И обвисших сетей будет редкое сохнуть рядно. Расступлюсь, как вода расступалась на божеский жест. Мне не нужно наград за уход с облюбованных мест. Отойду, отступлю и просохну весь в рыбьей крови. Только ты не плыви сквозь меня, не плыви, не плыви. *** Я не буду звонить. Я забуду и адрес и голос. Оборвалася нить. Выход есть. Но не начата повесть. Шире взглядом раскинь, и с собой, если можешь, не ссорься. Продолжается жизнь эпопеей пера Голсуорси. Не причалил паром, где мы жили, боялись, вершили. Мы воскреснем вдвоём, но воскреснем на разных вершинах. Звонко лает щенок. И от всех запираясь ключами, так уж нам суждено, то и делаем, что обещаем. *** Не пробиться к тебе, не приехать. и трубку не снять. Что осталось? Расставить все вехи, и рукопись смять. Начать опять с начала, и чувства избыть. На людном перроне вокзала, что было, забыть. И в поезд, как в повесть, по пояс, а после нырнуть и прочесть на лицах уставшую совесть, а в мыслях задетую честь. *** Я прожил эту жизнь на земле без тебя, улыбаясь и плача, для тебя и для всех, как танцующий бог невесом. Если сыгран финал и цветы унесли, разве значит, что душевная боль завершается пулей в висок. Я пока ещё жив. Я пока ещё жив, в самом деле. И хоть ты не со мной, но во мне, как и прежде жива эта стрижка, и голос, и руки, и в худеньком теле, как незримого лука натянутая тетива. *** Что-то не то. Что-то не так. Снова метро, потный пятак. Снова в толпе. Тем и горды. Снова не петь в недрах орды. Снова бегу невесть куда. Поручень груб. Мысли руда. Снова стоят. То же сюжет. Всё это я видел уже. Замкнутость тел. Избранность поз. Как и хотел, мысли в разброс. Память о ней. Поезд, как весть. Те, кто нужней, ездят не здесь. Думать о ком близким твоим? Лица с икон. Едем. Стоим. Диктор сказал. Таймер засёк. Люди. Вокзал. Вышел. И всё. Агасфер. Я Колумб. Я гляжу в океан. Сонмы звёзд, словно крыша над миром, словно гроздь угольков не остылых и огней из неведомых стран. Их набрать бы, хоть малость, хоть в горсть. Я, как гость, опоздавший в передней. Я добрался на праздник последним и одежду повесил на гвоздь. Зелье здесь подмешали в еду, лучшим женщинам дали отраву. Я оставлю им женщин и славу и по шатким ступеням взойду на корабль под названьем земля. За борт вышвырну прежние перья. Обретая спокойно доверье к парусам и рулю корабля, отплыву. Перед богом я чист. Клевета недостойна ответа. Только снасти и слёзы от ветра, крик матросов и боцмана свист. *** Навсегда, я шепчу. Навсегда! Ты не слышишь, и в этом всё дело. Тополиный, густой снегопад всё покроет периною белой. И твой номер, никак не забыть, наберу, не бросая монеты. Что мне делать? Что думать? Как быть, если там мне никто не ответит? ЛИДЕР. Почти поэма. Как бежали лыжи... С. Кирсанов. Жилой квартал. Автобусный маршрут. И сосны подступают к повороту. Здесь все обычно надевают лыжи. Надели их и мы. И вот пока что неуверенно скользим, Уходим в лес. И с этого момента Я буду впереди всё время видеть Спину старика. Высокий и худой, Слегка сутулый. Я пропустил его вперёд. Стараюсь не отстать. Свернули влево. Сзади стадион. Проходим просеки, дорожки, повороты. Всё дальше музыка. И пары на катке Нисколько не томят воображенье. Я чуть задумался, и он ушёл вперёд. О чём я думал? О себе, о ней, О том, что с ней оборваны все связи. Стараюсь делать шире шаг, Гляжу лишь на лыжню И вижу только лыж своих носки. Подтягиваюсь. Шоссе. Асфальт. Солёный мокрый снег. Снимаем лыжи, лезем по сугробам, И мы за городской чертой... Он снова впереди. Я вижу Всё ту же спину старика. Что там вдали нас ждёт? За полем лес, За лесом снова поле, И дальше лее опять. Холодный ветер бьёт под капюшон. Расходятся и сходятся лыжни, И лыжников становится всё меньше. Он всё бежит, а я не отстаю. Зачем бежим? Откуда и куда? Есть много и других нелепейших вопросов. Не успеваю думать. Накатана лыжня, Ноль градусов, Огромная отдача, Не помогает мазь. Нет, всё-таки догнал. Бегу, почти не отстаю. Бегу не отстаю. Любовь! Любовь? Нет, лучше и не думать. Чернеет зимний лес. Здесь негде жить и некогда влюбляться. Но надо согласиться, лес прекрасен. Прекрасен бег. И неокрепшим телом Преодолев не первый километр Бегу и задыхаюсь, но бегу. Всё сожжено внутри. Вокруг морское дно. Деревья водоросли, волны в поднебесье. Какая-то железная дорога, И вдоль неё лыжня. И мы бежим, расталкивая воду. Мечты. Идиллия. Она, И я учу её бежать на лыжах. Лес словно сказка, никого вокруг. И я её люблю. Опять отстал. Я собираю силы, Гляжу лишь на лыжню, Ещё, ещё немного, Бегу и сокращаю расстоянье, Я не гляжу вперёд, тянусь, скольжу, Выигрываю миллиметры, взмок, Держу дыханье, И вот почти что наступил на пятки! Но мы пришли, пора в обратный путь. Опять отстал, на этот раз серьёзно. Попробуй не отчаяться, когда В твоей груди живёт опустошённость, Когда тошнит от мысли, что она Задумалась о ком-то, о другом. А ноги всё бегут. Он сжалится, я верю, подождёт. Какая сила заложила в нём Огромное невнятное стремленье? И вот бежит! Откуда эта прыть? Бегу. Так что любовь? Награда? Наказанье? Желание быть понятым преступно? Желанье жить заслуживает кары? Желанье сблизиться лишь повод для игры? Беспомощность влюблённого Предмет для ухищрений Или бесцельной мести? Пускай бесцельная, Но как внутри болит. Беспомощность влюблённого Беспомощность творца. А вот и он. Он ждёт И с лыж счищает снег налипший. Не постоишь, на теле стынет пот. Холодный ветер сковывает спину. Дорога под уклон, и мы несёмся. Качает нас земля, Укачивает. Ноги сведены, Парим и плавные проходим повороты. Нет, не сюда! Я помню этот путь. Меняемся местами. Лыжнёй по полю ухожу под мост (и под шоссе). Вдоль колеи по чёрному от гари снегу Бегу, он отстаёт, бегу, но так, Чтоб не терять его из виду. Бегу и знаю, мне не убежать. А я бегу, спина моя маячит, И будущая сзади остаётся боль. |
||