Книжка вышла. Называется "120 поэтов русскоязычного Израиля". Мы ее вдвоем с Эвелиной Ракитской сделали. Удивительно как-то все получилось. Неожиданно. Но вот взялись. Нам кричали под руку, мол, ничего у вас не выйдет. И до  вас тут находились смельчаки, у них не вышло и у  вас не выйдет. Но вот ведь вышло. Держу сигналоьный экземпляр в руках - греет руки. Трудная работа была. А получилась она потому что нам помогали Вера Горт, Юлия Вольт Евгений Минин, Рина Левинзон, а еще потому, что идею поддержали  многие поэты. Как молодые, так и не очень. Если честно говорить, не верилось, что  удаствя  закончить ее так быстро. Сомневался в том, что нас поймут поэты. Звонит один, спрашивает, а с какой целью вы задумали издавать такую книгу? А черт его знает, откуда что берется? Вот стихи, прозу пишу, публицистикой занимаюсь, а спроси в чем заключается анахренизм душевного трепета - не отвечу. И он на следующий день прислал подборку стихов. Убедил его  ответ. А когда пришло время позаботиться о том, во что завернуть этот труд, я к Громану. Мол, выручайте, Дмитрий Семенович, как всегда. И он, как всегда, выручил. Взял да специально для нашей книги написал картину. Зайдите на сайт к Эвелине Ракитской, гляньте. Мне нравится такой переплет. Сидит босоногий трубадур и дует в свою трубу. Тоже, наверное, не знает, зачем ему это надо! Но что меня радует? Впервые за всю историю Израиля удалось собрать под одну обложку такую огромную компанию. Тут вам и ветераны израильской русскоязычной поэзии Нина Воронель, Наум Басовский, Елена Аксельрод... И поэты среднего возраста - Александр Бараш, Эвелина Ракитская, Павел Лукаш,Юлия Вольт, Леонид Скляднев... и молодые совсем Андрей Бедринский,Майя Закс, Юлия Кацович, Павел Чаговский...
Вот уже книга готова, а стихи нам продолжают присылать. И решили мы с Эвелиной  начать формирование второго тома сборника. По нашим подсчетам должно быть еще человек пятьдесят.  А пока состоялась первая презентация книги. Прошла она в Московском еврейском общинном доме (МЕОД) на иврите слово "меод" означает очень. Такое совпадение. Ни я ни Эвелина на презентации не были, но был один из авторов Юрий Криворуцкий. Достойно представил книгу. Рассказал о некоторых авторах, стихи почитал, и спел под гитару. А что же сама книга? Едет. В контейнере. Из Москвы в Израиль. Уже с полмесяца едет. Значит, скоро будет! И тогда нам  предстоит провести презентации в нескольких городах. Ведь в книге представлены  почти все города Израиля. Нет, поэтами бог еврейскую землю не обделил...      

             
Какая тоска! Какая безысходность. Читать Сергея Фаустова всегда интересно. Мыслит глубоко, порой неожиданно, часто бесстрашно. Собственно говоря, страх сегодня можно испытывать разве что перед зеркалом. И тем не менее. Показалась интересной	 мысль о том, что мы дорабатываем ресурсы, что нет никаких открытий, новых идей, живем на положении иждивенцев, на шее у гениев давно прошедших времен, где едва ли не последним назван Федор Достоевский.  Ой, как много в этом правды!  Но согласиться полностью? Опыт не позволяет. Да то ли главное?
Четвертого февраля 1952 года я стоял в воротах одного их московских вокзалов и решал сложнейшую задачу. Костя Фахрудинов, товарищ по лагерю взял с меня слово, что заеду к его брату  и расскажу, как живут зеки на Кольском полуострове. 
Мне еще нет двадцати трех. Стою перед привокзальной площадью и боюсь Москвы. Боюсь ментов, боюсь каждого встречного и рядом идущего человека. Потому что он, сука, только о том и думает, чтобы вернуть меня в адрес отправителя. А я хочу к маме с папой. Я их не видел четыре с половиной года. Зачем же мне снова возвращаться в лагерь? 
Там, в зоне, опытные зеки  говорили, что надо бояться всех, особенно скоплений людей, а еще больше - мусоров, потому что они любят навешивать на вчера освободившихся нераскрытые преступления. От одной мысли оторопь брала. Я ведь  не верил, что когда-нибудь доживу до освобождения. И вот – на свободе. А впереди ужас. Но в спину толкает слово, что дал товарищу, с которым делил жизнь лагерного шофера. И я шагнул в этот  ужасный мир, чтобы найти Костиного брата. Не помню, уж, как добирался, все-таки пятьдесят два года прошло. Постучался в квартиру, дверь открыл элегантно одетый человек, лет на пять старше меня. Выслушал, взял из моих рук письмо, немного посомневался и впустил в  свои апартаменты. Его осторожность можно понять. Брат-то брат, но  стоит у порога свежевыпущенный зек и только один бог знает, что у него на уме. Трахнет чем-нибудь по балде, и – Васькой звали! 
Ни вина, ни водки – чаёк  жиденький. Время еще не располагало к большему. Сидел и вертел стриженой головой направо и налево, пока не заприметил чудо. Ничего не помню из интерьера. Все мое внимание поглотил крошечный ящичек со стеклянной стенкой. По ней бегали футболисты, а я не верил глазам. 
- Телевизор, - сказал хозяин, заметив мое потрясение.
Я не только не видел  ничего подобного, но  и не слышал о нем ничего. Неужели за четыре года так изменилась жизнь?..
Только  восемнадцать лет спустя, я принес домой свой первый черно-белый "ящик" "Старт-6".  Дети взялись за руки и стали кружиться в танце, подпрыгивая от радости. Чудо двадцатого века вошло в мою жизнь с большим опозданием,  не столько из-за консервативности, сколько  по причине скудости семейного бюджета. 
Лично я  отсутствие телевизора переживал легко. Детям приходилось туговато. В городе  горняков-угольщиков и металлургов заработки  очень даже неплохие, значительно больше, чем у провинциального репортера, поэтому вокруг все уже смотрели цветные передачи из Москвы, а мои дети все еще ходили в кинотеатр…
      Но и до семидесятого года была жизнь, а в ней находили место события, в том числе и выдающиеся. Еще в Одессе, на площади Куликово поле, около вокзала поймал меня заведующий отделом информации газеты одесского военного  округа:
- Слышал, человек в космос полетел?
- Да, - говорю, - Гагарин!
- Вот здорово, да! Ты понимаешь – КОСМОС! В общем, так, чтобы через два часа было стихотворение про человека в космосе! Поял?
- Поял! 
 Это было то время, когда я по-русски еще  очень плохо плакал. Но несколько раз успел выступить в печати. То есть, написать стихотворение по заданию дело для меня даже очень непростое. Два часа мучился, но все же дал ему стихотворение, и оно было напечатано. Чем я долго гордился, будто бы сам принимал участие в  историческом полете.  Человек ведь должен чем-то гордиться. Иначе противно в зеркало смотреть. Но во мне ли дело?
Я пишу о том, что двадцатый век знаменит не только сталинщиной и фашизмом, не только дикими войнами, но и открытиями. В том числе и полеты на луну, и расщепление  атомного ядра, и рождение и развитие кибернетики, Интернета… А какие успехи в медицине! На памяти еще то время, когда диагноз "туберкулез легких" был равнозначен смертному приговору. 
В одном прав Сергей Фаустов: ни Ньютона среди нас, ни Ломоносава, ни Достоевского. Тем не менее, образовательный уровень народов земли поднялся настолько, что это в какой-то мере отсутствие гениев компенсирует.  Тем паче, что таланты все-таки имеются.
Внуки мои не хотят брать в руки книги. И я от этого страдаю. А надо ли? Может быть,  компьютер богаче книги? Нет у меня однозначного ответа на этот вопрос. Но апокалипсис мне видится не в том, что человечество все реже обращается к книге, не выдвигает каких-то новых, невиданных  и неслыханных идей, не делает открытий на уровне Ньютона или Эйнштейна…  Дайте только срок,  они придут, если… Это самое человечество не уничтожит жизнь вместе с планетой, на которой она существует.  
Если же будет жив человек, то будут и гении, без них никак не обойдется. Беда-то в том, что именно в двадцатом веке перемешались зло с добром  и по сути своей стали  трудно различимы. Если бы Советская власть не построила в начале тридцатых годов прошлого столетия могучую базу черной металлургии, то трудно сказать, чем бы  завершилась Великая Отечественная война. Но вот, в городе, где академик Бардин построил Кузнецкий металлургический комбинат (за два с половиной года!), после войны задумали построить еще более мощный металлургический гигант – Западносибирский, во время войны там же были созданы алюминиевый и завод ферросплавов. Да плюс еще десяток угольных шахт успели построить. И до сих пор гордятся тем, что город стал ИНДУСТРИАЛЬНЫМ! Это вам не шуточки Тот факт, что он  одновременно стал самым загазованным в стране, мало кого волнует. Загазованность достигла такого уровня, что женщины не могут вынашивать нормальных детей. Но и это, не настолько важно, оказывается, чтобы закрыть половину заводов в городе,  и таким образом дать человеку возможность дышать воздухом, а не коксовым газом. 
Иными словами, если добра слишком много, оно неизбежно обращается во зло.  И первый пример тому – автомобиль, эта мечта более чем половины человечества. А что мы натворили с вооружениями! В течение многих десятилетий страны-гиганты старались в этом деле топать впереди планеты всей. Как гордились США и СССР своим оружием! Драка шла на мировом рынке за право продавать, как можно больше танков, боевых самолетов, вертолетов,  кораблей, субмарин. Никому в голову не приходило, что настанет час, когда автомат Калашникова (а ведь Калашников – гений!) назовут символом убийства во всем мире, когда вооружение вернется к торговцам, чтобы убивать не где-то в далекой Африке, а в США и России, когда начнут взрываться арсеналы, нанося огромный ущерб человеку. Оружие, попавшее в руки ваххабитов, мечтающих стереть с лица земли всех "неверных", куда страшней, чем отсутствие новых открытий. 
Уже доходят до нас слухи о том, что руки аль каэды дотягиваются до атомного оружия. Тем не менее, до сих пор развитые страны предлагают странам третьего мира оружие на любой вкус. Такой вид технической помощи, как будто покупатели этими самыми боевыми самолетами, танками, "катюшами" будут добиваться повышения надоя на своих фермах. То есть, живем по принципу "деньги не пахнут". А ведь опасность такая, что у каждого живущего на земле есть основание  возвысить свой голос: "Остановитесь, что вы делаете!"  И поскольку такие голоса не звучат, находится немало политиков, которым мысли об опасности как-то и в голову нейдут.  Тема эта безгранична и бесконечна, как сама литература. 
Я о другом  хочу сказать. Да, помним мы имена своих гениев, многое они дали человечеству. Тут вам и закон земного притяжения, и таблица элементов, и… еще десять страниц текста. Не нашлось только такого гения, который бы дал  человечеству такие правила общежития, которые бы помогли сохранить саму Землю. Мы так хвастливо говорим порой о своих научных  и практических достижениях, а вот как относиться к соседу – понятия не имеем. Нет, за все время существования своего не смогли мы придумать такую "конфессию" ли, идею ли, чтобы  была понятна и доступна всем народам мира. Чтобы человеки, наконец, могли усвоить и принять, что нет в мире плохих народов, что  ни у кого нет права нападать на соседей, устраивать крестовые и прочие походы.
Странно. Вроде бы умом это все и можно постичь, а вот до сердцов никак не дохоит. Каждый народ считает себя лучшим. И тут мне придется повториться. Кто такой русский человек? Великоросс. Но разве украинец менее велик? Любая страна мира – великая! Румания – Романия мари (великая), Англия – Великобритания, про Германию я уже молчу, даже карликовый Лихтенштейн именует себя великим. Что это дает народам мира, вы знаете сами. Лучше всего это продемонстрировали немцы в начале прошлого века.  Они убедили себя в том, что являются элитой в этом мире, все остальные народы и народности неполноценны и  могут существовать  только, как  обслуга великого немецкого народа. 
Конца этому не видно. Где же ты, гений, готовый предложить решение этой самой тяжкой проблемы человечества? 
Может быть,  пример Европейского Союза укажет верную дорогу? Кто знает? Только вряд ли даже такое объединение отучит человека думать, будто он самый лучший в этом кровавом мире… Жили мы еще не так давно в обстановке "братства" народов СССР, где у каждого народа была своя не столь уж безобидная кликуха. Тот хохол, этот кацап, третий узкоглазый, четвертый черножелтый, но каждый был уверен, что он самый-самый.  Не знаю, как вы, а я бы отдал все до единого открытия человечества за решение этой одной проблемы. 

В августе и в сентябре я пытался отыскать в Одессе Ольгу Ильницкую. Зачем она мне понадобилась именно там? Хотел отправить книгу Сергею Саканскому, адрес потерял. Может быть, она знает. Но Искать Ильницкую в Одессе еще сложнее, чем иголку в стоге сена. Ни в СП ни в газете "Вечерняя Одесса" никто не смог помочь. Что ж,  пустился в иные поиски. 
В Одессе я жил одиннадцать лет. Уехал летом 1963 года. Там начал писать стихи, вошел в состав областного литературного объединения при СП. Работал шофером на  МАЗе. Была такая грузовая автомашина. Однажды остановился у светофора, вижу, переходят улицу несколько писателей. И с ними руководитель объединения молодой украинский поэт Станислав Стриженюк. Увидел он меня за рулем и удивился: вот оказывается, кто такой его студиец! И на первой книге своей написал: "Поэтичному шофэрови Михайлови  Берковичу на добру згадку! Бажаю тоби на пегаси, як на МАЗи заихаты на Парнас!" Были у меня там и другие друзья. Михаил Сима-конь даже дважды приезжал ко мне в Сибирь, были и талантливые ребята Борис Нечерда, Сергей Александров,  один из первых моих наставников – Измаил Гордон…
Все так, но, боже мой, как много  воды утекло! Хотелось повидать хотя бы тех, кто остался жив. Но ведь сорок один годик! Кто меня помнит? Кому я нужен – "поэтичный шофэр"? И все-таки ноги понесли меня в Одесское отделение СП.
 "Ну как же, как же, - сказал один из деятелей Союза Василий Иванович? Живы и Мороз, И Гордон, и Стриженюк. А вот Сергея Александрова давно не видел, он не член Слюза. Я попросил номера телефонов или адреса, а он: "А это еще зачем? Мало ли у кого какие знакомые бывают!"  Я положил ему на стол несколько своих книг, он тотчас же назвал мне телефоны. Звоню. 
Узнаю, что меня, оказывается, помнят. Даже Валентин Мороз, который в то время почти не общался со мной, изъявил желание встретиться. Ах, как молод он на одном из снимков, где запечатлен он со своей женой и другом, Володимиром Яворивским, поэтессой и журналисткой Людмилой Гипфрих, сидящей рядом со мной…
И вот я с трепетом жду его на площади Льва Толстого. Вижу, идет старичок, опирающийся на посох, от этого вида что-то ёкнуло в груди. Я сразу узнал его. Поговорили, повспоминали, рассказал ему об этом снимке, попросил прислать, что я и сделал, сразу же по возвращении в Ашкелон. Прочитал мой перевод его стихотворения  "Черт его знает, чем пахнет солома"  на русский. Он одобрил, что для меня очень важно.
Все мучился, что же мне делать с Александровым? Иду в адресное бюро. Но у меня нет даже отчества моего старого друга… Тем не менее, дали адрес. И вот я иду. Это в самом центре Одессы. Стучу. Слышу, что-то зашевелилось в квартире. Затем дверь открылась, и – в проеме появилось до боли родное лицо. Смотрит строго, почти враждебно: 
- В чем дело?
Я стоял на одну ступеньку ниже площадки, и потрясенно смотрел на него. Как-то само собой вырвалось:
- Давай поцелуемся?
- А зачем? - растерянно произнес он, и стал пристально вглядываться. 
Ударил себя ладонью по лбу, бросился, обнял:
- Заходи!
Я закашлял.
- Что с тобой?
- Ничего особенного, бронхит подцепил, В Израиле с этим напряженка, а в Одессе как-то посвободнее…
- Пошли со мной, - строго сказал он.
Мы идем на улицу Бунина. Входим в помещение аптеки, поднимаемся на второй этаж. Там - центр квантовой медицины. Сергей обращается к сотруднике:
- Проведи ему курс против бронхита.
Женщина включила какой-то прибор, дала мне контактные датчики. И я минут двадцать сидел, вертя головой. Взгляд уперся в  транспарантик такой: "Сергей Борисович Александров. Почет-ный академик украинской академии медицинских наук. В пору челюсть лечить – чуть не вывихнулась. Вот тебе и Сергей! Он, руководит этим центром!
- А книги у тебя есть?
-Шесть.
- Стихи?
- Да, но я отошел от поэзии. В медицине так много интересного, что ты и представить себе не можешь! Речь идет о раскрытии секретов челове-ческой молодости… 
                               Сергей Александров

СОЗВУЧНОСТЬ
Был вечер молнией означен. 
Роился дождь среди кустов. 
Я ночевал на старой даче 
В огромной комнате пустой.
 
Окно простукивали капли. 
По потолку сквозняк гулял. 
Без пианиста пел и плакал 
В углу простуженный рояль. 

Казалось — деревянный ящик, 
Забытый, обряженный в пыль. 
Но он со всем происходящим 
Так напряженно связан был. 
И рокот грома, гнущий доски, 
И ропот листьев в тишине –  
Все находило отголосок 
В его тревожной глубине. 

Хотел бы я, чтоб отразиться 
Происходящее вовне 
Могло в душе, от песни птицы 
До песни, плачущей по мне. 

Я много думал о нашем разговоре. По-моему, Сергей не совсем осознает себя. Читал мне новые стихи. Значит, пишет! Нет, как бы он ни был занят своей медициной, но от поэзии ему никуда не деться, ибо он родился поэтом…
Сергей взял надо мной шефство. Знакомил с поэтами, деятелями еврейской культуры, побы-вал со мной в "Израильском центре культуры", на ул. Пастера. Мы встречались почти каждый день…
Станислав Стриженюк назначил встречу в СП. Невысокий, такой же энергичный, как в моло-дости – он вошел в кабинет председателя без стука, как в свой дом. Еще бы он – классик современной украинской поэзии, автор тридцати семи книг. Я его тоже узнал сразу. Седая борода, не скрыла прежнее лицо. Мы обменялись книгами. 
Председатель, писатель-сатирик Володимир Гаранин, оказался добродушным приветливым человеком. Увидел,  Станислав подписывает книгу, свою принес из закутка, и тоже подписал. Пришлось и ему дарить сборник стихов. А он, в ответ, опять – в закуток.  На столе появились крошечные рюмочки (значит, пить предстоит мелкими глотками, чтобы не окосеть прямо в писательском храме), закуска легкая, тоже, чтобы не до жиру. Сидим за столом, разговариваем о том о сем…
В тот день меня ждал Измаил Гордон. Ехать до него не близко – аж на пятую станцию Большого Фонтана, надо было поторапливаться, я распрощался с Гараниным, и мы со Станиславом пошли. На трамвайной остановки, обнялись. "Не исчезай!" – сказал он  на прощанье,   усадил меня на трамвай, и – я поехал…
Вот кого бы я никогда не узнал, так это Измаил Гордон. Помнится остроносый, чернявый такой степенный и мудрый не по годам. Я ведь тогда даже не подозревал, что он всю Отечественную войну прошагал с боями в пехоте, что даже в плену довелось побывать. И только тот факт, что никто и не догадывался о его еврействе, позволил ему дошагать до родного дома.
Я стоял у памятника летчикам, защищавшим Одессу в годы войны. Он подошел:
- Это Вы?
- Да, Измаил!
- Пошли ко мне.
Сказал и пошагал впереди. 
На столе – бутылочка коньяка, две рюмки. Выпиваем, читаем стихи. Он что-то читал новое. Я попросил, прочитать стихотворение, которое читал мне Сергей Александров. Он очень уважает Измаила и любит его поэзию. Да и я уже два месяца ношу с собой книгу его избранных стихотворений. Это невозможно не любить. Просто не могу не поделиться  с вами этой моей радостью:      
     Измаил Гордон

                      Памяти Владимира Бычковского  
                
                         о ДОБРОТЕ 

Война. 
              Я спал на карте мира. 
И было холодно и сыро 
В той школе возле Балатона, 
В разбитых окнах мгла бездонна,
И плесень звезд цвела во мгле. 
Недавний бой стихал во мне. 
Хотелось на экваторе согреться, 
Руку положить на Гонолулу, 
Слышать по ударам и по гулу, 
Как отступает ненависть 
                        из сердца, 
Как доброта войдет в свои владенья 
Без выстрела 
             и без предупрежденья. 
И тут же спали 
               люди,
                    люди, 
Забыв о гневе, забыв о люти, 
За партами, небриты и грязны. 
Пока недолгое молчанье – 
Зубрили сны однополчане, 
Добрые, застенчивые сны. 
Зубрили поле, дом, тропу, 
Им видеть так осточертело 
Тропинки в прорези прицела, 
Закаты в стереотрубу... 
Я засыпал на карте мира. 
В руке моря плескались мило, 
И черноморский бирюзовый 
К ладони ластился низовый. 
У пальцев появилось осязанье, 
И были осязаемы вполне 
На скумбрии – полярное сиянье, 
Меридиан на синем кавуне. 
У пальцев отогрелась ощутимость! – 
Гуляло  солнце, светом ощетинясь, 
Не зная о войне и нищете. 
Я гладил, гладил солнце по щеке 
Рукой, привыкшей 
                 к спусковым крючкам, 
Рукой, давно не спавшей по ночам. 
Я гладил солнце, и была рука 
Свободною от гнева и курка. 
Он читал это так мастерски, так вдохновенно, будто впервые. И так прочесть стихи поэта, по-моему, не способен ни один актер! Это могло быть  профессиональнее с точки зрения художе-ственного чтения, но совсем не так. А как, даже и объяснить не могу. Только: это читал поэт!.. 
А я слушал и любовался им. Он был невероятно красив –Измаил Гордон на девятом десятке своих лет…
…Я вернулся в Ашкелон, в свою обжитую квартиру,  сел за компьютер. Надо было рассказать о том, что я видел в Одессе в августе-сентябре 2004 года.

                  Слово о Сопине

Эта глава повести "Мои знакомые поэты" о тех, которых я 
никогда не  видел, но  творчество их мне известно, ибо нас 
свел великий "сводник" Интернет.  Начать, конечно же, надо 
с Михаила Николаевича Сопина, недавно ушедшего из жизни. 
Потому что именно он стал для меня самым близким на сервере 
"Стихи.ру". Не каждый день доводилось бывать на его страничке, 
но каждое стихотворение производило впечатление. Хотелось 
читать еще.

А начиналось все  с  письма Сергея Фаустова, часть из которого 
я рискну привести: "Недавно здесь зарегистрировался новый 
участник – Михаил Сопин, он, как и я, живет в Вологде. Его 
стихи особенные. Я сразу вспомнил про Вас, когда подумал, 
кто их может здесь оценить, как они того заслуживают. У вас 
очень похожие судьбы. Посмотрите его на досуге, пожалуйста.
С уважением, Фаустов".

Письмо датировано четвертым февраля 2003 года. Подробность 
такую сообщаю  для того, чтобы  показать, как мало мне выпало 
наслаждаться общением с этим близким мне по образу мысли 
человеком.