|
|
| Наше
знакомство произошло более восьми лет
назад. Я тогда только приехал в страну,
а он уже был беэршевцем, то есть жителем
города Беэр-Шева. Мы встретились в “Среде”.
И хотя он реже, чем другие студийцы,
читал собственные стихи, не надо было
обладать особым вкусом, чтобы
убедиться, что его поэзия выделяется из
общего ряда. Вообще же Давид отличался
скромностью, и это - главная причина
того, что мы мало о нем знали. Приехал из
Свердловска, работал на областном
телевидении, в журналах “Урал” и “Уральский
следопыт”. Издал несколько книжек - для
детей и взрослых. Первая книга стихов
выпущена в Свердловске уже после его
отъезда в Израиль. Мы не были с ним
настолько знакомы, чтобы я мог
рассчитывать на подарок, поэтому
просто выпросил книжку. Издана она
довольно скромно: офсетная печать,
черно-белая обложка. В сборнике - около
сотни стихотворений. Признаюсь, не
сразу сумел оценить название
- “Предчувствие
ностальгии”. Все встало на свои места
по прочтении одноименного раздела...
Давид только недавно сказал мне, что работал первым заместителем главного редактора журнала “Урал”. Для него не имеет большого значения, кем был там, - куда важнее, кто он теперь. А теперь он пенсионер, поэт, несколько лет руководил студией "Среда". Тем не мене я знал, что Давид одно время работал в песенном жанре с известными композиторами, написал немало стихов, ставших песнями, исполнявшимися на ЦТ. Например, “Черемуху” поет Толкунова, “Но пасаран!” - Кобзон. Но все это - биографические данные. Они далеко не всегда отражают главное - качество поэзии. Неторопливо прочел книжку от корки до корки. Был приятно удивлен тем, что не обнаружил так называемых, “проходных” стихов. Каждое стихотворение представляет собой хоть маленькое, но изобретение, при высокой культуре стихосложения. “Предчувствие ностальгии”, подумалось, представляет собой лучшее, что создано за многие годы. Стихи датированы и 1959 и 1993 годами. Для такого значительного периода, скажем, сотня стихотворений - маловато. Но ведь все было написано.. в свободное от журнальной работы время. Мысль нашла подтверждение, когда я получил в подарок сбор- ник стихов “Негевский дневник”. Этот второй сборник Давида Лившица издан богаче, и стихов там значительно больше, чем в “Предчувствии ностальгии”. Но главное достоинство обоих сборников заключается в их высокой художественной ценности, в том, что по книгам можно проследить биографию поэта, представляющую собой часть истории народа, к которому поэт принадлежит. Народа, рожденного, как и миллионы его гонителей, в великой стране, отдававшего этой стране все силы, знания, опыт и талант, но вынужденный всегда “знать свое место”. Давид Лившиц родился в 1928 году в украинском городке Рубежное. Детство прошло на Северном Кавказе. С 1942 по 1992, то есть, полвека прожил на Урале, откуда и репатриировался в Израиль. Пришлось перенести все тяготы войны. Хотя до прямого участия в ней и не дорос, но (“Магазины без продуктов / Поезда без пассажиров / И субботняя улыбка / Без надежд на воскресенье”) - прелести тыла пережил сполна. К тому же надо сказать особо, что и сам “Негевский дневник” посвящен памяти брата Михаила, погибшего под Кённексбергом 5 марта 1945 года. И послевоенное недоедание, и “дело врачей”, и связанные с ним унижения и мытарства "безродного космополита" - все это вехи, черные черты нашей истории... Но вернемся к поэзии. Итак, две книги. О чем они? О жизни и смерти. О любви и ненависти. О нравственной чистоте и о подлости. О месте человека на этой кромешной Земле. Об интернационализме и шовинизме. И всякий раз, разрабатывая, казалось бы, такие избитые темы, поэт находит свои ключи к ним, умеет сказать свежо, по-своему. "Даль был антисемит / И - не люблю я Даля. / Но в свой далекий скит, / Как хлеб, мы Даля взяли..." Даль говорил, что всякий человек принадлежит к народу, на языке которого мыслит... Стихотворение заканчивается такими словами: “...Он прав! Зубря иврит / Ночами на акуску, / Что Даль - антисемит, что Даль антисемит, я думаю на русском”.Тема антисемитизма преследует поэта, не оставляет в покое, как кровоточащая рана: В родном Свердловске льют дожди кось До злой зимы совсем немного дне. "Евреи, убирайтесь из Poccии Написано на каменной стене. А рядом знак фашистский... Прочитав эти строки, я почему-то вспомнил некую полемическую статью о судьбе русскоязычной литературы в Израиле. Автор утверждал, что она обречена, поскольку чужеродна здесь и в то же время оторвана от корней. Все во мне противится такому взгляду. Нет, это все-таки русская литература, но пишется она представителями народа, жившего у себя на родине - в гапуте, вынужденного смотреть на, себя сквозь амбразуру пресловутого пятого пункта. Думать так невероятно тяжело, писать еще тяжелее. И вот финал приведенного выше отрывка: “Тебе, отчизна, скоро полегчает: / Вот соберусь, / А там и уберусь”. Вот он, свежепоставленный позорный столб, к которому поэт пригвождает российский антисемитизм. Теме посвящен цикл стихов, объединенных в разделах “Предчувствие ностальгии”, “Еврейская мелодия”. Это и “Мои ленинградские тетки”, и “Шереметьево-9О”, и “Эмигранты” и “Стихи подлецу”... В каждом из них свой поворот, свой подход к этой, обжигающей еврейскую душу, теме. Она нашла продолжение и в разделе “Созвездие гонимых псов".По сути, раздел посвящен, на первый взгляд, братьям нашим меньшим, вернее, взаимоотношениям двуногих существ с четвероногими, но это только на первый взгляд. На самом деле она поднимает здесь мощный пласт нравственных понятий. “Вы с шумихой этой нас не троньте, / у бродячих мало ли забот! / Год собаки псу, как кошке зонтик. / Каждый год у нас - собачий год”... А вот концовка стихотворения “Встреча”: Кинолог один, то есть спец по собакам, Твердил мне, что мир - он не весь одинаков, Что равенства не было в планах природы, Что люди, как псы, тоже разной породы. Накушавшись этих речей за глаза, Я тихо от них удаляюсь в леса. Во все времена календарного года Меня от души принимает природа: Природа, святилище чистых берез, Не знает, что я не породистый пес. “Негевский дневник”, на мой взгляд, нельзя не рассматривать, как продолжение “Предчувствия ностапьгии”. Все те же мысли тревожа душу поэта. Две родины есть у лирического героя, и обе даны, как он считает, Б-гом. Но почему же нет .ему покоя ни там, ни здесь, где “рядом Негев уткнулся отрогом в порог”? Лично меня больше всего привлекает в поэзии Давида Лившица неизбывная доброта. От каждой строчки веет теплом, какой-то особой мягкой мудростью. Как-то поспал ему подборку стихов одного “молодого” поэта, и услышал: “Это стихи. Но не в моем вкусе. Злые стихи”... У Лившица злых стихов нет. Даже о подлецах, как мне представляется, он пишет не столько со злобой, сколько с болью: откуда они берутся? Давид Лившиц обладает тонким вкусом, и глубоко понимает значение техники стихосложения. Кажется, даже самому придирчивому читателю вряд ли удастся найти стихотворение с вычурными рифмами или образами, которые не работают на стихотворение. Все сделано мастерски. Поэт привержен к классическим формам стиха, он любит богатые рифмы. Например: “Раструбы - звонкогубый”, “Баня - грибами”, “Крамола - рок-н-ролла”, “Лескова - не скован”, “Подранок - Северянок”... Хочу сказать несколько слов о составлении обеих книг. В них нет ни одного “бесхозного” стихотворения. Любое отнесено к тому или иному разделу. Например, “Негевский дневник” разбит на восемь разделов, и каждый отражает свою сторону творчества поэта. Но все отличаются философской интонацией, дают представление о глубоких раздумьях автора. Они часто бывают неоднозначными. Тем не менее в искренности поэта сомневаться не приходится. Раздел “Между словом и собой” - размышления о сути поэзии, о поэтах, которые “не разгневанных двенадцать, а двенадцать одиночеств”. Вот две точки зрения на поэзию. “Все пройдет - разгул стихий, / - Все, что нас томит и гложет, / и останутся, быть может, / только песни . и стихи”. Спустя год напишутся такие строчки: “В промозглую ночь, когда некуда деться, / когда о ладонь потираешь ладонь, / Я только стихами сумею согреться, / Заветную рукопись бросив в огонь”.Стихи Давида Лившица невозмож читать отрвщаццо, равнодушно. Они привлекают к себе взволнованностью, искренностью, чистой, и это в них главное. Но возникает вопрос: а что же дальше? В самом деле, приехал человек на историческую родину, а здесь не все так, как хотелось бы. Уже не говоря о трудностях абсорбции. Как быть, если “как болят у бойца незажившие раны, /так в предплечье Израиля ноют Голаны”? У кого есть ответ на этот кровоточащий вопрос? В то же время жизнь продолжается: Двое вместе, двое рядом На приступочке сидят. Стал эдемским вечным садом Им домашний палисад. Только взгляды, вздохи только Тишина, покой - лубок. И не хочется нисколько Им озвучивать любовь. Есть любовь! а это так много для; человека, который осваивает новое место жизни на своей исторической родине! Размеры газетной статьи не позволили мне рассказать о других стихотворениях поэта, где отражены новые наблюдения и впечатления. Надо читать сами книги. И мне очень жаль, что это богатство пока остается доступным только узкому кругу друзей и знакомых, потому что сама система издания и распространения книг в Израиле отдаляет (неизвестно на какой срок) встречу русскоязычных поэтов и прозаиков с их читателями. |
||