До возвращения нашей семьи в Одессу в 1954 г. я практически ничего об алкоголе не знал. Отец мог выпить в компании немного хорошего портвейна, но пьяным я его никогда не видел. Первые годы во вновь обретённой Одессе для нашей семьи оказались довольно трудными, и отец брался за любую подработку. В частности, дежурил по линии санпросвета в павильоне «Здравоохранение» парка им. Т.Г.Шевченко. На эти дежурства он брал меня, и я добросовестно изучал плакаты типа «Мухи – переносчики заразы» и «Мойте фрукты перед едой». Возвращаясь домой, мы обязательно заходили в винарку на Екатерининской (К.Маркса) почти угол Дерибасовской, где в очень красивом помещении, украшенном на входе мраморными женскими фигурами, располагалась фешенебельная винарка, именуемая в народе «Профессорской». Из стены выглядывали дубовые бочонки с никелированными краниками, мраморные столики были чисты и накрыты скатерочками, фужеры идеально вымыты. Вина отпускали высокосортные, в основном крымские, креплённые и десертные. Заведение посещал народ интеллигентный: врачи, преподаватели и т.п. Здесь царили уют и чистота. Отец раскланивался с коллегами, чинно выпивал свой портвейн, и мы продолжали путь домой по Дерибасовской. Потом винарку прикрыли и многие годы здесь располагался цветочный магазин, а впоследствии – кафе «Нева».

Второе яркое воспоминание детства – походы с дедом Григорием на демонстрации. Дед одевался в белую рубашку дореволюционного покроя, надевал странную куртку, похожую на морской бушлат, и мы с ним двигались по ул.Нежинской (им. Франца Меринга) в сторону Тираспольской площади, где на углу находилась рюмочная – автоматная. Это новаторское заведение представляло собой зал со столиками, а по периметру – сверкающие колонки полуавтоматов. Приобретя жетон на определённую сумму, вы бросали его в прорезь и в окошко на подносике выплывали 100 или 150 гр. «Московской» в граненной стопке и закусь – бутерброд с колбаской или котлеткой. После рюмочной мы садились на трамвай №21 и ехали до ул.Степовой (Мизикевича), а там пешком шли до котельно-сварочного завода, где работал дед в последние годы перед выходом на пенсию. По дороге посещали винарку на Молдаванке, точное местонахождение которой я не упомню. На заводе в цеху, в теплой компании, распивали «Московскую», а потом шли нестройной гурьбой в сторону Куликова поля. На обратном пути посещалась винарка в подвале на Тираспольской площади, впоследствии преобразованная в кафе.

Потом дед уехал в родное село и наши походы прекратились. Через много лет, после смерти бабушки, дед вернулся в Одессу и мы с ним соблюдали ритуал – в мае, в день поминовения усопших, ездили на Слободку на кладбище, где покоились родственники бабушки и деда. На Слободке до и после кладбища мы посещали винарку на Краснослободском (Городском) спуске между Слободским рынком и «Гастрономом». Это был настоящий старинный подвал, глубокий, со сводчатыми потолками. Там было прохладно, сыро и пустовато. Дед степенно выпивал смесь и вспоминал былые подвиги. Ритуал этот мы с ним соблюдали до самой его смерти.

Вернувшись в родное село Широкую Балку Белозерского района Херсонской области, дед купил настоящую тарас-шевченковскую глинобитную мазанку под камышом с большим участком недалеко от берега Днепро-Бугского лимана. Участок спускался в балку, где рос старый, запущенный сад. Дед со мной и моим младшим братом привёл сад в порядок, вдоль заборов насадил новые деревья и заложил возле хаты виноградник по всем правилам сельхознауки. Чубуки разных сортов привез из самого ВНИИ виноградарства и виноделия им. В.Е.Таирова, для чего специально ездил в Одессу. Огород засеял луком, картофелем и сахарной свеклой. И, в ожидании грядущих урожаев, всю зиму мастерил в летней кухне самогонный аппарат, отдельные детали которого (змеевик из медной трубки, детали из нержавейки) делал на своем бывшем заводе. Надо сказать, что дед был натурой творческой – он ещё в З0-е годы получал свидетельства на рацпредложения. Так что аппарат вышел на славу. В конструкцию дед внес ряд усовершенствований, значительно улучшивших качество продукта. Опробовать аппарат решено было на отборной пшенице. Хмель для закваски был посажен заранее и обвил беседку у выкопанного нами колодца. Вода колодезная подвергалась спецобработке по рецепту русских народных сказок. Закваску дед готовил под руководством бабушки, которая, хоть и не одобряла столь богохульную затею, но считала, что пусть лучше пьет дед дома натуральный продукт, чем потребляет «химию». Большинство народа в селе считало, что:

Наконец, настал торжественный момент – из краника полилась бесцветная жидкость. Дед налил немного субстанции в ложку и чиркнул спичкой. Жидкость загорелась, пламя было таинственно-синеватым. Дед опрокинул первую стопку, запил колодезной водой и заел краюхой деревенского хлеба с маслом, круто посоленной. Затем налил и мне стопочку, которую я, подражая деду, выпил залпом. Первый контакт с продуктом крепостью 40гр. состоялся. После опробования мы с дедом долго сидели в беседке у колодца и пели казацкие песни. Наутро в голове и прочих частях тела ощущалась некоторая слабость и тяжесть. Дед вытащил из колодца ведерко воды и велел пить , сколько смогу. После чего послал на лиман купаться, и последствия выпивки быстро испарились.

Своё самогонное творчество дед продолжал с большим размахом. Гнал самогон из свеклы (самограй «Три свёклочки» или «Маруся Демченко»), пшеницы, яблок, слив, абрикос и винограда. Особенно хорош был абрикотин и самогон из винограда типа «чачи». Однако не всякий фрукт шел в дело. Например, попытка гнать самогон из груш кончилась полным провалом. Кроме того, дед делал отличное сухое вино разных сортов. Бабушка же изготовляла всяческие наливки и настойки – вишневую, абрикосовую, сливовую и прочие. Эти настойки в маленьких рюмочках подавались к чаю и коржикам с маком. Часто по вечерам на просторной веранде, заросшей хмелем, собирались дедовы родичи и дружки, пили дедовы изделия, вспоминали былые дни и пели хохляцкие песни. Этот кайф длился вплоть до моего отъезда на целину и часто я, «духовной жаждою томим», вспоминал родимые продукты в суровых целинных степях, напевая народный хит тех лет:

В 1958 г. я и мои сверстники оказались перед выбором, поставленным второй в нашей жизни школьной реформой (первую – слияние мужских и женских школ – мы пережили в 1954 г.). Новая реформа отдавала предпочтение при поступлении в ВУЗы абитуриентам, имеющим два года рабочего стажа. И многие пошли на заводы зарабатывать стаж, а учебу продолжали в вечерних ШРМ (школах рабочей молодёжи). Я пошёл работать учеником слесаря на одесский завод «Красный октябрь», получил разряд и в 1960 г. поступил в Мукомольный институт им.И.В.Сталина. Работа на заводе несколько повысила наш социальный статус – мы стали зарабатывать деньги, иногда немалые. Кроме того, мы сподобились принадлежности к гегемону. А рабочий класс, как известно, жажду заливал далеко не квасом. Я привык в день аванса и получки навещать с работягами бадегу на Водопроводной и другие аналогичные заведения. Кроме того, молодежь также сразу посылали в село на сельхозработы, где я, подготовленный дедом, стал несомненным лидером по части организации распива домашнего вина и самогона. Мои колхозные поездки продолжались до 1982 г., когда я последний раз поехал в Хмельникский район на погрузку картошки. За этот период было выпито несметное количество сухого домашнего кисляка и самограя всех сортов. Особенно запомнилось пребывание в селе Роксоланы на берегу Днестровского лимана (первый курс института). В каждом доме села нас приглашали в погреба, где и поили до отвала прекрасным ркацители за весьма умеренную плату. Потом с рядков сняли самых здоровых хлопцев, и мы разгружали мешки с зерном на колхозном зерноскладе. Мешки были кубинские, из под сахара, весом до 100 кг. Учитывая экстремальные условия работы, нам разрешили периодически посещать расположенный рядом винсклад. Там стояли огромные открытые бочки с ординарным красным кисляком, а к ним были приставлены шаткие лесенки. Наверху на цепочках прикреплялись огромные алюминиевые кружки. Пить разрешалось «до схочу». Один наш друг злоупотребил халявой, отрубился, перегнулся через край бочки и чуть не утонул в винище. Но в целом умеренное питие «сухаря» работе весьма способствовало.

Итак, студенческие годы прошли под знаком сухих вин, самограя и пива. В те годы пиво не было таким дефицитом, как впоследствии. В Одессе было три пивзавода, выпускавших неплохое бутылочное пиво, как ординарное «Жигулевское», так и эксклюзивные марочные типа «Одесса», «Ланжерон», «Двойное золотое». Бочковое пиво отпускали в будках, которых в Одессе было множество, особенно в районе ж/д вокзала и автовокзала. Настоящих пивных баров в Одессе практически не было до появления на Дерибасовской пресловутого «Гамбринуса». Настоящий, купринский «Гамбринус» находился на Преображенской между Дерибасовской и входом в горсад, под ювелирным магазином «Радуга», и назывался в советское время «Кухня восточных блюд». Это был большой сводчатый подвал. Впоследствии он был закрыт ввиду аварийного состояния. В новодельном «Гамбринусе» на Дерибасовсой угол Колодезного пер. (ул. вице-адмирала Жукова) я был несколько раз и мне не понравилось – пиво напоминало разведеную мочу, в подвале грязно, шумно и накурено.

На одном из одесских пивзаводов работали мои дядя и тётя – Ваня и Аля Причинины. Дядя Ваня в молодости работал атлетом-актробатом в цирке. Однажды он сорвался, здорово разбился и еле выжил, после чего стал электриком. Это был высокий, сильный, ражий человек с удивительно добрейшим характером и весёлым нравом, любитель пошутить и побалагурить. Вся моя родня обожала его, а отец говорил: – «Ваня-это человек с большой буквы». Я часто наведывался к нему на завод за порцией хорошего бутылочного пива для празднования в компании какой-либо торжественной даты. Однажды он повел меня в лабораторию, где работала технологом тётя Аля. «Сейчас опробуем новинку, наши технологи разработали» – сказал Ваня. Дело в том, что в очередном постановлении по борьбе с пьянством и алкоголизмом было предусмотрено расширение производства пива и его ассортимента, а также повышение культуры пития этого древнейшего напитка. Заводчане под это дело разработали новый напиток под названием «Медок». Провели большую работу, подняли старые русские рецепты, даже историков привлекли. И воссоздали с учётом современной технологии напиток древних северных народов, в т.ч. славян, именуемый «медовуха». Как известно, в древности эти народы не знали ни вина, ни водки. Опробовав «Медок», я пришёл в восторг. Напиток был приятен на вкус, красиво пенился и крепостью был 8-10 градусов. Несколько бутылок захватил с собой, и эксклюзивный продукт вызвал в компании настоящий фурор. Через некоторое время «Медок» пошёл в розничную сеть и раскупался, как горячие пирожки. На заводе потирали руки и раздавали премии. Но тут грянул гром. Увеличилось число клиентов медвытрезвителей и объём продажи водки. Компетентные органы долго не могли понять, где собака зарыта. Наконец вспомнили, что советский народ привык пить пиво не вместо водки, а вместе с водкой. Правда, в Одессе поклонников «ерша» было не так много, как в России. Но пытливый ум нашего народа решил применить в качестве основы «ерша» вместо пива «Медок». Эффект был потрясающим. Полученная смесь пилась легко и приятно, но степень и скорость окосения резко увеличились, и нестойкие товарищи оседали на землю прямо у ларьков. Посему решили производства «Медка» прекратить. Так было погублено ценное начинание, а секрет напитка утерян.