Татьяна Калашникова

ДЖАЗОВАЯ СТИХИЯ

Хорошее, приятное для слуха, вступление, не правда ли? Поэзия... поговорим... господа.... Пожалуй, ранить слух сочетанием из таких слов невозможно. Или уж во всяком случае желающему добиться негативного эффекта, манипулируя приведенными выше тремя словами, пришлось бы изрядно попотеть. Что же касается автора сего текста, то хочется отметить, что в его намерения ни в коем случае не входит ранить чей бы то ни было тонкий поэтический слух. А если уж это каким-то образом случиться, то заранее хочу предупредить о том, что назначение этой статейки состоит в ином.

Что ж, не будем слишком долго разминаться на территории преамбулы и перейдем непосредственно к кульминационному полю размышлений. Собственно, размышления эти вступили в стадию своей кульминационности для меня лично около четырех лет назад. Произошло это, естественно, не в один день. Поэтому смею полагать, что размышления мои не стоит относить к числу легкомысленных, непродуманных, сиюминутных настроений.

Что же произошло четыре года назад, побудившее сегодня меня сесть за клавиутуру и писать вышеизложенное и нижеследующее? А произошло вот что.

Некий в то время “молодой” поэт, имеющий имя сходное с именем автора этой статьи, вступив на ухабистую тропку совершенствования своего поэтического мастерства, стал в буквальном смысле жадно пожирать всю информацию и все, связанные с ней, материалы о русской поэзии “сегодняшней”. Да-да, именно сегодняшней практически в буквальном смысле этого слова. Поскольку литература серебрянного века уже давно прошла через руки моего любознательного ценителя прекрасного, оставив в его душе свой чистый серебрянный след, а “Антология русской поэзтии”, изданная и составленная под руководством известного русского поэта Евгения Евтушенко, была тоже уже хорошо исследованна, то решил мой двойник пополнить свое представление о современных поэтических новинках, заглядывая в самые популярные в русской литературной сети издания. И не смотря на свои начитанность и грамотность во многих аспектах человеческого существования, обеспеченные его семейными традициями и образованием, оказался несколько озадачен. Чем? Да как же... Читает этот поборник прелестной Музы стихи, которые на ура публикуются в изданиях достаточно высокого рейтинга и не может понять: “Как же так? Авторы: вот – один, вот – другой..., вот – надцатый, а стихи – одно бесконечное стихотворение одного бесконечного автора”. А кроме того, читать эти стихи не только неинтересно, но становится зачастую просто скучным занятием на третьем, в лучшем случае, стихотворении каждого автора. Не спешите, уважаемые оппоненты обвинять меня в фальсификации и однобокости в подходах. Я непременно попытаюсь привести примеры чуть позже. Коме того, еще раз подчеркиваю, что цели моего двойника были далеки от провокационных или критиканских. А пока, с вашего позволения, продолжу свою мысль.

Так вот, описанные мною не слишком, скажем, яркие события начали происходить около четырех лет назад. А вот задолго до этого произошло другое, на самом деле, яркое событие в жизни далеко не начинающено талантливейшего русского поэта и великого, как некоторые неглупые люди его определяют, технаря слова поэтического Иосифа Бродского – он стал Нобелевским лауреатом. Заслуженно и грандиозно! Мы, русские, можем искренне гордиться еще одной ярчайшей фигурой в истории нашей культуры. А вот за этим ярким событием последовала уже цепь событий, вытянувшаяся в одно длинное однообразное событие. Набирая разбег семимильными прыжками, началось поголовное увлечение новыми формами современными поэтами всех видов, сортов и уровней. Собственно, справедливо было бы отметить, что подобные всплески модных шумих вокруг литературных новаторов происходили и прежде – были у нас и тонкий Мандельштам, и громогласный Маяковский, и горячая Марина Цветаева, и виртуозный Пастернак (тоже ведь Нобелевский лауреат)... Разница только состоит в масштабах этих всплесков, а также в социальных и политических обстановках в России на момент происходящего. Здесь стоит отметить, что популярность новаторства Иосифа Бродского волей судеб совпала с периодом начала перестройки в тогда еще не развалившемся СССР. Впрочем, нет ничего странного или зазорного в популярности той или иной яркой личности. В конце концов, понятие моды всегда распространялось на все области человеческой жизнедеятельности. Литература и искусство не являются исключением. А главное-то – поиск новых форм оказался тем, чего так давно жаждала душа закрепощенного в рамки классических ямбов, хореев, сонетов, триолетов... и задыхающегося в этой своеобразной клетке, душа современного поэта, поэта двадцать первого века. Вот она – перестройка русской поэзии! Грянула! Наконец свершилось! Ринулись к трибунам, прокричали накопившуюся правду... потом еще раз прокричали накопившуюся правду... потом еще раз... потом, все же, приступили к делу – начали создавать новые формы. Начали, понятное дело, кто как умел. Да и потом, чего стесняться, лишь бы новая. И чем новее, тем, значит, лучше. Старается народ поэтический, кто на что горазд. Стихов в новых формах полны литературные издания – для тех, кто оказался в нужное время в нужном месте; полны зарождающиеся и разростающиеся, как трава на здобренной почве, литературные интернет-сайты – для счастливых обладателей доступа ко всемирной паутине; полны, наконец, и ящики письменных столов тех, кто оказался последним в очереди за успехом. А что особенно приятно современному поэту, – напрягаться слишком не нужно – чего зазря свое мастерство оттачивать(?), к чему эти старомодные венки сонетов(?), Есенина и его последователей можно тихо с уваженьицем отложить на полочку очень хороших талантливых русских поэтов (хороших, но... отложить), Пушкина – так сам бог велел отложить в архаику просто гениальных русских поэтов (гениальных, но... отложить), тем более что сам “отец и учитель” отзывался о нем без особого, мягко говоря, восторга и... искать... искать... искать... новые формы(!!!). Идет поиск – щепки летят. И так и эдак слова с места на место переставляются. Рифма только мешает слова переставлять – убрать рифму (!); ритм тоже всё путает – убрать ритм (!); смысл лучше вообще и пытаться вкладывать – совершенно невозможно смысл вкладывать, когда поиск идет, а кроме того, начнешь, смысл вкладывать, так попробуй тогда его в процессе поиска не утратить – убрать смысл(!); идея – вообще старомодное дурацкое и советское слово – убрать идею(!) и искать... искать... искать... Ну, понятное дело, за всю историю русской, да, что там русской, мировой поэзии, новых неповторимых форм – раз два и обчелся. Непростое это дело, оказывается, новаторство. Но есть выход – ИМПРОВИЗАЦИЯ. Вот оно то, что спасет многотысячных “новаторов” от уничижительного “слабО”. А что же такое, собственно, импровизация? Индивидуальная неповторимая игра с уже известной формой, мелодией стиха (поскольку речь идёт о поэзии). А что же такое уже известная форма и мелодия стиха? Да ведь всё те же ямбы, рифмы, размеры... приемы, в конце концов. Итак, возвращаемся на круги своя и пытаемся работать в жанре “поэтический джаз”. А как джаз играть-то, ежели по нотам дуть не научились, ежели пальчики не только далеко не стерты на гаммах, но и вовсе гамм этих скучных никому не нужных не помнят? Увлекаясь “джазом” (заметьте именно в кавычках, потому что само искусство джаза – весьма непростая вещь и на самом деле Искусство), многие современные поэты незаметно, но довольно быстро перешли просто на шумовые эффекты. Удобно, легко и признанно. Кто же станет возражать против новаторства Нобелевского лауреата, великого технаря и джазмэна? И о какой уж тут духовности можно говорить, когда нотной граммотой владея так сяк, “мастера” слова поэтического пытаются джаз исполнять, искренне при этом веруя, что им это удается. Результат налицо – скудость, опустошенность, подтасовка и спекуляция именем великого новатора в угоду собственным лени и бездуховности.

Что ж, господа, нам, русским, не впервой – сначала мы смеемся над “наивными” потугами современных поэтов продолжать классические традиции русской литературы, потом, отрезвев от собственной эйфории “демократии стиха”, станем возмущенно бороться с “авангардом, переродившимся в пошлость и бездуховность”... А потом? Учитывая некоторые законы исторического материализма, можно с уверенностью предполагать, что потом повторится все снова только уже на новом витке спирали существования русской поэзии. Виват!

Вероятно, среди вас, дорогие читатели, найдутся те, кто попытается возразить и, заметьте, возразить совершенно справедливо о том, что поэт – это состояние души, неординарная и индивидуальная способность видения мира, а также и талант неповторимого словесного воспроизведения всего увиденного и пережитого на различных уровнях человеческого бытия... Потом можно смело заключить, что раз так, то причем же здесь тогда формы (хоть новые, хоть классические) этого словесного воспроизведения. Ведь точно с таким же успехом можно рассуждать о другой крайности – отвержении всех попыток новаторства современных поэтов в угоду закоренелому традиционизму. И это будет тоже справедливым замечанием. Главное – поэзия, скажете вы. Именно! И вот здесь мы приходим к главному вопросу, вопросу, который должен быть выведен большими красными буквами в красном уголке каждого относящего себя к числу поэтов:

- а является ли данный конкретный текст искусством вообще и поэзией в частности?

Почему же “новые формы”? Приходится констатировать, увы, что проблема спекуляции новыми формами в поэзии на сегодня является наиболее болезненной и очевидной. Собственно об этом и было сказано, собственно об этом мои размышления, выложенные в этой статье.

Теперь же, дорогой читатель, мне хотелось бы перейти к обещанным примерам, дабы не быть голословной и довести свою мысль до ее логического заключения.

Для удобства и наиболее отчетливой демонстрации примеров “одного большого стиха одного бесконечного автора” я решила разбить тесты, привлекшие мое внимание, так сказать, по направлениям.

Итак.

Поле, сорванное облаками на большом отдаленьи,
у реки длиной в километр, - капли
черного масла уже в июньской почве. В последний раз.
Ее рука без вен в солнечных струях над воскресной скатертью,
но жаркий ветер гонит сухие конские комья
по равнинной площади. Кто ты
в летнем огне? Рубец на мускусной шее,
сон против снов, несколько донных рыб,
и ты ходишь босиком по графленому полу,
по краю ковра, мимо ломких жал,
мимо монголоидных фигурок на блещущем пианино.

Или вот что: оно
щекочет закрытые веки снаружи,
как темный бриллиант в пустом июле. Никто
не войдет в него - и ты,
всякий смертный, ступаешь в коленья сохнущих глин,
когда мрачный хмель обнажается рядом,
старое солнце.

В окна моей съемной мансарды в пригороде у реки
светили по ночам алые неоновые гребешки
герцогского замка на смутно-белой от нарциссов горе
Канистра с сухим вином была на столе при мне

Мне четыре года. Ношу пальто
Шерстяное в клеточку. Холода.
Просто замечательно. Разве что
Потерялся круглый осколок льда.

"Брось его, и так уже весь скрипишь," -
Мама мне сказала, и он упал.

оставь мне каплю на дне твоего стакана…
почти "наше радио", вырубим его на хуй
в тишине давай ездить домой пустыми полями
родим с тобой девочку назовем ее карамелькой
как американцы только прости если
только прости если я засыпаю
так и не захотев, потому что слишком
близко к окну стоят эти ели в белом
строгие как медсестры

знаю все что знаю о тебе
помню все что помню о тебе
(форточка закрыта занавеской)
помню больше чем было и чем будет

но не смотри мне в глаза не стой рядом
не наклоняйся не подходи или
вспомню больше того что помню
узнаю больше чем знаю
не смогу уже не смогу отойти больше

что-то я от тебя от себя устала
что-то мне стало с тобой с собой не чудно
ты же сто лет тут уже
                                    это я с вокзала
вот и скажи что так не мудро мутно
дурно выходит как-то бочком неловко
чудится ёкнуло пискнуло показалось
выйдем давай на свет на любую лавку
только не в этой коробке не эту жалость
люди хорошие вроде только выходит дурно
словно жук скребет спичечную картонку
или бездомный вот обнимает урну
так домовито что рвется и где не тонко

мёртвый лежал я под сыктывкаром
тяжёлые вороны меня протыкали

лежал я на рельсах станции орша
из двух перспектив приближались гримёрши

с расчёсками заткнутыми за пояс
две гримёрши нашли на луне мой корпус

В городе нервном, невском,
                                                     несколько даже морском
не прорубают нас небеса прицельным глазком.
Не покрывает тебя моя нательная тень.
Никогда у нас с тобой не случится детей.
Дети что... - свой процентный состав никогда
суммою наших тел не удвоит вода.
Дождь омывает гладкие спины китов -
почве шатко, миф не предвидел такой итог.

Ночь! Прозрение мира глазами кошек.
Триумф всего домашнего.
Глаза горят,
Хвост трубой
и дыбом дымчатая шерстка.
Но в пылу самосожжения,
бедная птица Феникс, -
не забывай,
чем питаются кошки.

Если, - то что будут делать тюльпаны,
лилии с молоточками, вишни и сливы,
стекла в окнах, глобусы ламп и треножник
с пчелами на меду, и бассейн, и жаровня?
я не смогу быть ни с кем ни в одной из комнат,
твой сад заморозит и ветры сломают,
камни у дома сперва разойдутся и рухнут,
псы одичают, и эту Луну не увижу, -
все, что любила ты, и то, что меня не любила.

я я я я я я я я я я

т т т т т т т т т т
ы ы ы ы ы ы ы ы ы ы

т т т т т т т т т т
я я я я я я я я я я
ы ы ы ы ы ы ы ы ы ы

от ресторанной острой пищи
и пребыванья под шафэ
распухла морда у блядищи
и зад похож на букву Ф

громче славного бояна
гусли дергает боец
перед ним на пне стеклянном
хлеба шмат тарелка щец

села птичка-лепездричка
подъезжает с лязгом бричка

посейдон идет волной
гомонит городовой

мой последний! мой невольник!
на горохе стонет школьник

расступается вода
увлажняется пизда

По полю один солдат бежал -
хлоп, и папиросы потерял.
Медленно теперь ползи, солдат,
назад за папиросами.

Указательный палец и средний
В табаке, которого нет,
Как город в большой деревне
С Парижем на простыне.

Как доезжал до Беговой,
Писал про ветер в голове,
Хотел не голову, а две,
Терял не голову - живот.

Вот недоеденный обед,
Вот лихорадка на губе,
Вот шапка, снятая с ушей, -
Она не будет вермишель.

омоновцы охранники бандиты
однояйцовые зачем вы близнецы
размножены откормлены забиты
и похоронены близ Ниццы
и в жирный прах обращены
и воскресаете под Нарвой
для новой славы кулинарной
яичницы и ветчины!

... тупа зaлупa,
принaлегaние,
тычки, биение [ похоти ] -
техно - ...

... волчья сыть -
подрaгивaние музыки в aвтомобиле,
звон-компрaчикос,
мaшинное швиво - ...

Девa
идет от Воденниковa,

и пaдaет бaрометр.

Стaя грaчей темнит горизонт.
Кожaное кресло. Блеск фекалий.

[ ... козий желтый.
- из-зa Днепра -
брешут собaки ]

... дегтярный блеск -
кровь в кaле -

помпейский мрaк кaменноугольной смолы в колбе

В малиновом шарфе старушка
один на один с небосводом
под мышкой держала подушку
резиновую с кислородом.

Вот лев из мраморного мыла.
И бакенбарды как мимоза.
Прохожие бегут, как быдло.
Мент наблюдает, как вельможа.

Евгений, на судьбу в обиде,
позорит пьяным шагом город.
Мент, видя и возненавидя,
хватает ни за что за ворот

Вот иду себе гуляю -
тонет некто в синем море.
Хладным потом я облился.
На лице белеет горе.

Тонет мальчик! Будет после
в горнем воздухе летать!
Зря надеется малютка
ангелом так просто стать!

уклюнул стекло
кулындло стекло
ло ук
укло
укл ю
весло

Жидкое железо пили, торопясь.

На слоях разреза костенела стесь.

На следах зализа торфянела слизь.

Роза зеленела, сделана не здесь.

Я потерял от шкафа ключ,
а там мой праздничный костюм.

Скажи мне нет, скажи мне да
теперь или никогда.

Я не могу придти к тебе
в другом костюме, не могу.

Скажи мне нет, скажи мне да
теперь или никогда.

белые медведи в берлогу шли
потерял дорогу один гризли

пожалейте мишку на севере
посадите мишку на дерево

приютите мишку на тополе
или на березоньке во поле

пожалейте прямо сейчас его
будет жить он долго и счастливо

...все, все. Не будем называть имен. Я их не знаю.
Но, милые, вы снова собрались!

Птичка стеклянная
Птичка с поцарапанным горлом
Птичка, пытающаяся рассказать всё
Птичка, оборачивающаяся на зов
Птичка, подающая надежды
Птичка Увы
Птичка, которую приходится включать погромче
Птичка, печатающая на машинке
Птичка, чиркающая о коробочку –

Всяческие хорошие птички

Находим её на любых путях
пересмешницей перелива,
букетом груш, замёрзших в когтях
температурного срыва.

И сняли свет с неё, как персты,
и убедились: парит
жужелка между шести
направлений, молитв,

сказанных в ледовитый сезон
сгоряча, а теперь
она вымогает из нас закон
подобья своих петель.

И настанет тот год и поход,
где ни кто ни куда не придет,
и посмотрят, скользя, на чело,
и не будет уже ни чего.

Через цепные звенья
Городу - жена,
В диком поле зренья
Река створожена;
Сколько роговицы
У засоренных звезд - - -
Только тени-птицы
У разоренных гнезд.

Ночной паук доел ночную муху,
в чужой квартире завелись ежи -
как хорошо, что это не ужи,
и что никто уже не прожужжит над ухом.

Кузнечики оставляют следы на часовом стекле.
Глаз раскрывается, как цветок на длинном стебле.
Земля укладывается в снег, вся в его золе.

Я хочу, чтоб к моей руке приравняли перо,
Как авторучку, чтоб из груди доставали ребро,
Чтоб во рту моем было золото, на листе - серебро.

Может, покажут еще, не бранись,
Черных бабочек, синих стрекоз,
Ибо стрекочет во лбу алмаз,
Бледный экран, ледяной наркоз.
Может статься, в последний раз
Мы не умрем всерьез.

если
нечаянно столкнуть со стола стакан
вместе с прилипшей к нему дохлой мухой
то наверное нельзя рассчитать траекторию его падения

если
плюнуть в сторону вытянутых ушей современника
то можно ожидать происхождения
какого да нибудь эффекта
если не осязательного
то хотя бы слухового или зрительного

если муха
упавшая вместе со стаканом
погибнет
то есть если она была еще жива в момент нечаянного столкновения стакана

Бабочки борзые на прозрачной сворке
Осаждают воздух, обмеревший в норке,
Солнце замытое пахнет мочою...
И воска полоска поперек речки...

Простите, дорогой читатель, если несколько утомила вас вышеизложенными примерами. Поверьте, в процессе отборки таковых мне пришлось пережить куда более грустные и непрятные моменты. В какой-то из таких моментов я даже глухо произнесла: “Да, молоко за вредность материала, с которым пришлось поработать, мне точно полагается.” А потом мысленно дополнила: “Еще парочка таких выходов с “высокую поэзию” и болезнь печенки мне обеспечена”.

Еще хотелось бы сказать о том, что тексты мною приведенные, не потребовали большого и длительного поиска. Открыв один из самых “топовых” литературных сетевых изданий, я просто выбирала авторов (их имена я считаю верным не упоминать из этических соображений) методом “пальцем в воздух” и копировала “наиболее понравившиеся” фрагменты их текстов. Разбивка по номерам свидетельствует всего лишь о том, что последующий фрагмет принадлежит другому стихотворению, чаще, уже другого автора.

И последнее. Мне, видит Бог, не хочется произносить в качестве вывода громких сакраментальных фраз и примерять на себя судейскую мантию. Если моя статья вызвала у вас, дорогой читатель, желание подискутировать, мне, безусловно это приятно. Но если вы почувствуете что-то вроде желания поразмышлять, я буду считать с чистой совестью, что своё “молоко за вредность” получила не зря.

БАЕМИСТ-2

ЛИТЕРАТУРНОЕ
АГЕНТСТВО

ПУБЛИКАЦИИ

САКАНСАЙТ