При всей кажущейся легкости "детские воспоминания" - тяжелый жанр. Фальшь здесь звенит. "Устами младенца глаголет истина". Так скажи ее, чего проще? В "Отличнице и двоечнике" родителей Баси раздражает рев девочки: "виноватые плакать не должны". Но мы, без вины виноватые, плачем и по сей день.

- Как мыла двор? Землю? - не поняла Бася.

- Двор, мощеный красным кирпичом. Его мыли веником и ходили босые, - отвечает мать Баси".

На Руси испокон веку принято было в чистоте воспитывать детей и особенно в чистоте нравственной. Так и мать укоряет Антона с Басей за тайком поедаемую "косу": "Вы уже сами себя выпороли, ребята. Нет ничего хуже страха..." И здесь же превосходный детский вскрик; "Мама, отомри." В этом угадывании автора - обратная связь двух родственных душ.

А какой запредельный сюрреализм в "Короле"! "В глазки забили гвозди. Как больно, головы не поднять. Кто это сделал, зачем? Где мама, бабушка, Антоша?" Где мы все, когда кому-то больно? Ребенок один на один со всем белым светом. Даже не со светом, а с тьмою. Но появляется фея, фею зовут тетя Мотя. Она пахнет зеленкой и хлоркой, а это лечебница и значит - надежна. К женским "страдальщица и жалсльщица" присоединяется мужское - "слабый ветер", и Бася засыпает от непобедимой любви. Просыпаясь, учится жить на ощупь. Жизненное начало в этом ребенке побеждает боль. Боль отступает, если люди вместе. Страдание очищает, а горе сближает. В беде люди тянутся друг к другу.

Щекина без надрыва рассказывает нам эту историю... Бог с ним, с Шекспиром, но кто измерит драму конкретной ослепшей девочки, несчастье Стаса Королева, одиночество "цыганского барончика" Васьки?

И здесь к месту сон Баси. Во сне мы живем реальнее, чем наяву. Во сне мы все короли и принцессы, скачем на конях или парим крылато, побеждая врагов. Во сне боль и горе отпускают нас. А днем все начинается сначала. И сильнее всего болит сердце, даже если оно "королевское".

Бог не забывает о добрых, даже если это маленькие девочки. К Басене возвращается зрение: "И все вокруг было белое, бархатное, как будто всю больницу сделали из зефира и пастилы". Бабушка забирает своего зайчика домой. Но Басе мало своего счастья. Она допытывается у Короля: "А с королевой будешь мириться?"

Дождь в чашечке листа смешивается со слезами Баси: "Бабушка! Почему все такое яркое, новое, красивое? Как оудто счастье, а я плачу, бабушка... А?" И радость приходит к ним вместе с Королем и цыганенком, у которых нет своего дворца...

В показе взрослых проблем Басиного детства уже нет той легкости. Какая-то недоговоренность об отцовской борьбе с неведомыми силами, толкающими алкашей убивать щенков и бить стекла в доме. Эта же сила толкает Басю врать об их житье-бытье, о полной " шкатулке колец, о домработнице, о баре и маминой шубе".

Рассказы "Из шкуры молодого теленка", "Давай, гори" и "Чей клад" не спасают удачные "блинцы с оторочкой", Снежная Королева, Андерсен, "печка-дракониха", а также Лорелея с ее тремя подружками. По сравнению с "Королем". "Хрустальным" и "Никогда-преникогда" здесь дыхание несколько сбито. Ткань рассказа сохранена, но нет радости полета. Об этом хотелось поведать - автора это волновало. Но передать свое волнение, раскрыть замысел полностью не получилось. Не хватило внутреннего пламени.

"Большая печка маленькой Басе поддалась! Давай, гори, а не то..." Четыре принцессы и некто пятый играли в клад. Кто играл пятым - неясно. Но в "Отличнице и двоечнике" его звали - Вдохновение. Именно вдохновенно, на одном дыхании повествуется об истории с чудовищем, отвоевавшим уголок в сердце в общем-то доброй девочки, рисующей Ассоль на уроке физики. А - причиной смертная скука в школе, желание вырваться из провинции и обида на судьбу.

С Андрисом Петронисом - этим таинственным нерусским мальчиком из Семиреченского детдома - приходит надежда. Увы, она не сбывается Бася считает себя отвергнутой, но в свою очередь отвергает ухаживания Толяна Михеева:

"А ты двоечник. Все дети алкашей двоечники. Скучно. И туг ничего не поделаешь."

Толян Басе: "А я тебе расскажу про "Энкантадас" и "Моби-Дика Ну чего ты?"

Бася ему: "Я люблю, когда человек не просто умный, а умней меня. Иначе скучно, понимаешь? Мы разные из разных..."

Она осознает свою иначесть. Она умница, отличница, дочь правильных родителей, а он двоечник, сын алкаша и в мазутной фуфайке. Такие, считает она, даже обиду нанести ей не могут - "Настоящий ко мне. не подойдет". Она в горе одна и Толян один.

Он спивается, она тихо его жалеет. Как два коридора - со светом и без. Прав ли автор?

Сердце у Баси тянется к хрустальному, стрельчатому и музыкальному. У Мандельштама:

"...В хрустальном омуте такая крутизна!.." Их ледяной город засветился на берегу. Но от этого праздника надо было уходить в какое-нибудь тепло. Феня Лескицына дала сапоги, а ее отец с дружками сало. Сало надо было сработать. "Ригодон" не пришелся по вкусу. На другое не хватило нот. Хватило бы терпения.

Есть что-то сценарное в "Но я же люблю" - концентрация событий. Классический конфликт в хорошем понимании. Вечеринка - "мать летала бабочкой в бордовом платье с немецкой манишкой". Но мы уже где-то слышали это: "Вам ли, Раиса Климовна, сидеть в глуши?" И треугольник с медиком-акушером очень классический И от пьяниц Лесницыных с их салом и аккордеоном разве можно ожидать чего-то другого?

Но положение спасают воспоминания матери: "А он пошел! Молодежь дорожку от него ко мне сделала, как от космонавта..."

И еще откровенность с девочкой. О встрече в роддоме, о том, что надо прощать, если любишь, не стесняясь голоса, ставшего чужим. И прекрасный легкий диалог. У Щекиной разговоры героев естественны Фразы отточены. За ними живые люди, не литературщина.

А какие поэтические выводы делает Бася: 'Только шевельнет губами - "люблю" - и все, спало заклятие".

В "Никогда-нреникогда" Бася сжигает свой дневник Сжигает Золушку Басю со всеми страхами перед взрослым миром Жаль расставаться с девочкой Басей, потерявшей сапог в реке, озорным бесенком, играющим грибоедовский вальс в холодной музыкалке. Но к ней уже пришло главное откровение жизни: делать то, что любишь, чтобы самим было легко и белому свету полезно. Она поднялась над собой, над Андрисом, над маленьким мирком своего детства. Надо было сделать последний шаг, чтобы начать новую жизнь, чтобы сбросить, как та сказочная лягушонка, кожу и стать Василисой Прекрасной.

Финал грустный и светлый. Ландыши достаются главной героине. Она их заслужила, большего не требует. "Вот и все. Он был рядом, в пяти сантиметрах. Не простились, не притронулись".

Для современной литературы Вологодчины характерно появление новых имен. Именно в 90-е годы пришла в литературу Галина Щекина. Сейчас она член союза писателей, автор шести книг, руководитель литературной артели “Ступени”, редактор альманаха “Свеча”… Пока нет у нас глубокого литературоведческого исследования ее творчества, есть отдельные упоминания в местной печати, немногочисленные отзывы писателей-вологжан. Целью данной работы является попытка кратко рассказать о творческом пути писательницы, рассмотреть в качестве примера одно из ее произведений.

1.

Галина Александровна Щекина (Есипова по отцу) родилась в Воронеже в 1952 году, в 1975 году закончила Воронежский Ордена Ленина государственный университет им. Лен комсомола по специальности экономист. В Вологде живет с 1979 года, считает ее родным городом. Работала около 4 лет экономистом на заводе полиграфических машин в Ейске, экономистом в управлении связи, на подшипниковом заводе – экономистом и корреспондентом заводской газеты, после редакции – в городской библиотеке, внештатным корреспондентом городских газет. С 1989 года активная участница литобъединения “За чаем” (позже название поменялось на “Ступени”). Участник четырех литературных совещаний, в том числе конференции пишущих женщин Северо-Запада в 1990, литературного семинара начинающих авторов в 1993, Ярославского в 1996 году. Член союза российских писателей с 1996. С 1993 выпускала газету, потом альманах “Свеча”. Публиковалась в сборниках “Дверца”, “Перекресток любви и печали”, “Любимое и безответное”, в газетах “Литературная Россия”, “Книжное обозрение”, журнале “Дружба народов”. Книги Г. Щекиной – “Бася и компания”, “Графоманка”, “Мелисса”, “Ария”, “Тедиумм”. Помогала и помогает многим начинающим писателям и поэтам Вологды, Череповца, Липина Бора, Белозерска, Кадуя. Мать троих детей. Муж – преподаватель по роду деятельности и литературный критик Сергей Фаустов.

Люди, которые давно знают Г. Щекину, говорят о ней как о энергичной, эмоциональной, деловой обаятельной женщине. Она пишет стихи и прозу, чаще о женской судьбе, о любви, о роли творчества в человеческой жизни.

2.

“Бася и компания” - десять несказок про девочку, десять глав. Отзывы об этой книге самые разные, часть их помещена на обложке книги. Василий Оботуров: “Ничего от повести, кроме сквозной героини, здесь нет, рассказы разноплановые. Одни глупые и “антипожарные”, другие изображают разные периоды из жизни героини, но ощущения возраста нет, третьи – просто непрописанные куски взрослой повести. Что-то зыбкое и лирическое есть в рассказе “Хрустальное”…. А вот рассказы “Король” и “Молоко с далекой улицы” хороши и при некоторых издержках”.

Роберт Балакшин: “Очень тонко, местами потрясающе передана психология девочки, некоторые страницы читаются с замиранием душевным. Главным недостатком рассказов Щекиной является неумение выдержать до конца интонацию, музыкальную настроенность вещи. Наиболее удачный рассказ – “Хрустальное”.

Юрий Леднев: “Книга о Басе – логическое повествование о становление девочки-девушки - женщины, в результате которого она научается понимать другого человека (брата, мать, отца, Короля, даже чужую любовь)”. По мнению Ю. Богословского, “написанное о Басе излучает тепло”. Доброжелательны отзывы А. Цыганова, М. Жаравина, О. Фокиной.

Главные герои книги – это не только Бася, но и ее отец Степан Алексеевич, директор завода, на который “полжизни положил”, мать Раиса Климовна, учительница в местной школе, брат Антоша. Раисе Климовна в школе дали кличку “Прокурорша”, потому что она очень суровая, строгая. А по мнению Баси – “красивая, таинственная, нездешняя женщина”. Мать строже отца, она сама порола Басю. Басе попадало за малейшие проступки, так как мать считала – Бася должна вырасти такой же, как и она сама. А детство Раисы Климовны было тяжелым: “Когда я была маленькая, на мне был весь дом. Родители работали дотемна, я варила борщ, рвала траву кроликам, лущила кукурузу, мыла двор, а уж уроки само собой”.

Прототип Антоши - младшая сестра Галины. Она хоть и моложе, но по характеру сильнее, хотелось брать с нее пример. Поэтому Антон старше Баси. Басе попадало больше, хотя виоваты были поровну. Антон умел отвертеться, а Бася старалась быть честной и врать не умела.

Бася ответственная. Она знает свои обязанности и старается их исполнять, даже если ей не хочется: “Она была приучена выполнять то, что на нее возложили”. А живет она в мире детских фантазий, путает жизнь и мечту, пытается действовать, как герои любимых книг, например, капитан Блад с его непонятостью. Но она не закрывается от настоящего мира, хочет узнать его.

Она учится тому, чего еще не знает – жизни. Узнает о том, что есть добро и зло, что люди все разные, есть добрые, есть злые. А выживает только благодаря тому, что делает добро другим. Может сделать что-то плохое, но по незнанию, не подумав о последствиях (“Но ведь я же люблю”). Сама по себе Бася обыкновенная девочка, которая постепенно взрослеет, пытаясь просветлить жизнь себе и другим. Добрая, чуткая, отзывчивая. Становится взрослой в конце книги, учась понимать, чувствовать другого человека…

3.

И Бася не обижается, хочет помочь, порадовать. Когда Король угощает ее виноградом, она немного ест, а остальное несет в палату. Бася много рассказывает о нем Королю, а потом приводит Ваську с собой и знакомит с Королем.

Больше всего любит Бася Короля и Фею Мотю. Фея она потому, что приходит, когда трудно. “Потом послышалась возня и откуда-то издалека пришаркала добрая фея в шлепанцах и потрогала Басе лоб. Фея пахла зеленкой и хлоркой, ладонь у нее была колючая, как наждачная бумага”. Ладонь грубая от специфической тяжелой работы. И фея старенькая. Бася назвала обыкновенную медсестру феей, потому что та добра. А добро и жалость как по волшебству облегчили боль…

На Фею Мотю хочется походить и это почти удается (первое столкновение с Королем). Король лежал с пробитой головой (жена на него топор уронила). После знакомства с ним Басе приснился сон. “Она видела Короля в красном плаще и с короной. Он скакал на коне и побеждал всех врагов. А потом гордо шел по дворцу и на него из-за портьер кидалась женщина с топором и в шелках. На вид – королева, а так – ведьма. Король падал как подкошенный, Бася отпаивала его живой водой, и тогда ведьма бросала топор в нее…”

Сны про Короля снились ей каждую ночь. Бася представляла своего нового друга в сказочном виде. А когда ее стали выписывать, она увидела, какой он на самом деле: весь черный, страшный, в бороде – обыкновенный человек, и длинные ноги не умещаются в койке. Но для нее он навсегда останется Королем, и поступки его королевские – он забирает и усыновляет Ваську. Он не мог поступить иначе – он Король!

Ключевой эпизод этой истории как раз в начале. В этом эпизоде Басю подталкивают сделать доброе, нужное дело, несмотря на свою боль – смочить больному губы ваткой. “Пить он хочет, а ему еще нельзя после операции”. Даже такая, без глаз, Бася может быть нужной и может помочь! Бася испытывает радость от своей нужности, даже не хочет расставаться с этими людьми.

Эта книга не о сказочных вещах, а о серьезных проблемах жизни. Отдать другим все, что есть, а лишь потом, может быть получать такие подарки самой. Например, ландыши от самого лучшего мальчика в школе.

Это книга о том. Как стать нужной и любимой, как сделать, чтобы в тебе увидели человека, достойного уважения и любви, как преодолеть свою ущербность, чтобы тебя не только жалели, но и уважали. И для того, чтобы всего этого достичь, нужно делать добро людям, самой совершать хорошие поступки.

ПЛАНЫ И РАКУРСЫ ГАЛИНЫ ЩЕКИНОЙ

Перо у нее было легкое с самого начала, править в ее текстах почти ничего не хотелось, правда жизни, грубо говоря, перла из каждой фразы, И вот перла раз, пять, десять, двадцать, и уже при последовательном чтении рассказов начинало казаться, что ты и впрямь сидишь на лавочке у дома, где каждый жилец его рассказывает свою историю, не обладая при этом неординарностью мысли или языка. В таком изложении жизнь обретает кислый привкус, а главное - обессмысливается. И не потому, что она лишена смысла для каждого конкретного рассказчика, - он-то свой смысл приземленный сознает и оберегает от посягательств она лишается смысла из-за количества рассказанного, ибо количество обязано по всем законам переходить в качество. Но - в литературе это не может происходить само собой, а должно случаться по воле автора. Как, каким способом, какими хитростями - в этом-то и состоит загадка. В чем оно, то малое, незаметное, ненавязчивое, неуловимое, неопределимое, что и отличает талант и свидетельствует о явном владении ремеслом?

Ладно. А "Капкан для амура"? Это что? Ведь читала в тот же день, что и второй сборник! Подглядываю: там двое любят одного, Костю, и Тая понимает, что его поцелуй совсем ничего серьезного не обозначает. "Найти и утратить"... А, это Лера и муж ее, ей изменивший... тоже не без подглядывания вспоминаю. Про "Камышина в перигее" помню побольше потому, что название не столь вычурно, как предыдущие, и фамилией сразу тянет за собой. И - облик мятущегося чеовека, пребывающего то в перигее, то в апогее своей судьбы. Однако и эта запоминаемость случайна, и рассказ не спасает то, что в конце к фактологической стороне его прилеплена некая философская "лестница", по которой следовало бы нашей мысли подняться к небесам. К сожалению, без помощи автора никто "туда" не полезет, а автор такую возможность упустила. Дальше "Сынуля". Это запало в меня потому лишь, что там герой эзотерикой интересуется, а сына его потом всячески оберегает от жизни мама. Тема любопытная, важная, но - зачем так много, так долго, так утомительно, во всех, нужных и ненужных подробностях

Полагаю, что аморфность многих рассказов предопределяется уже первой их строкой, совершенно случайной(в худшем смысле слова, газетной), ни к чему не обязывающей, не задающей тональность всей вещи, как следовало бы, а значит, не определяющей и размер ее: ведь не может же звучать музыка после того, как она уже кончилось. А ежели звучит и звучит, значит, она не оформилась в произведение, не определились в ней главных темы, мотивы. То же замечаем мы и в "Дамиане" - хотя опять же - тема, тема! Она достойна разработки, она могла бы вывести к глубоким обобщениям - ведь на самом деле, кто кого лечит, кто более несчастен - героиня или аналитик? Утонула я и в "Инверсии", хотя название, конечно, дает сильное переосознание рассказанного в ней. Однако опять же - лавина фактов, деталей, ненужных ответвлений и характеристик. Или я не права? Ведь в журнале "Дружба народов" прочитали его, видимо, иначе, глубже, раз напечатали. Или я слишком высоко ставлю планку? С других требую того, чего сама не умею?! А вот с Берлогиным в "Мелиссе"(тоже красивое название, но слишком) тема звучит уже старовато, ибо богоискательство стало слишком модным: надо найти что-то неординарное, чтобы выиграть тут. Только "Аллергия", единственный рассказ из сборника - запомнился мне своей сутью, своим протестом против унижения женщины, против ложного понимания счастья, долга, любви. И именно этот рассказ, мне кажется, стал провозвестником новой книги Щекиной, хотя он и не лишен большинства названных ранее недостатков.

Неправдой будет сказать, что сборник "Ария" отличают лишь достоинства. Так, наряду с уже упомянутым мною "Рабством", пестротой деталей грешат "Интерн", "Декаданс", "Омовение", "Золотая комната", "Пузырики". Загляните хотя бы в начальные абзацы этих "осколков", и вы поймете, что в них уже запрограммированы некая ошибочность, суетливость слов, фраз, что ли. В то время как динамичное, четкое, осознанное начало рассказов "Уна", "Всем отдыхать", "Ори-зопа", "Ария" (да и почти - "Закоулок") сразу же лишает автора возможности впихнуть в текст что-либо лишнее, как прежде - бесконечные неуправляемые, почти не несущие содержания диалоги, события динамично и продуманно двигаются вперед, чтобы оставить после себя просчитанное на уровне подсознания впечатление: жалость и сомнение из-за противопоставления двух женских судеб в "Уне", горечь от бессмысленности и опошления материальными традициями того, что должно быть духовным в рассказе "Всем отдыхать", боль и безысходные муки совести после "Ори-зоны".

Да стоит ли перечислять и пытаться назвать одной фразой то, что может проистекать только из контекста? А контекст большинства рассказов стоит того, чтобы их перечитать, и я это непременно сделаю. Не потому, что открыла дли себя что-то новое по теме – все темы давным-давно открыты и прописаны полчищем писателей ушедших и живых.

Мне вдруг нестерпимо стал интересен сам автор, та Галина Щекина, которая позволила наконец себе приподнять чадру и показать свое собственное лицо - и в прямом, и в переносном смысле. И когда она обнаружила за текстом саму себя, то это и стало фактором отбора из жизни: что тронуло конкретно ее, какие чувства вызвало именно в ней. И тогда получилось, что у рассказа сам собой появляется конец, зовущий не выпрастываться из цепляющий за ноги мелочей жизни, а напротив, долго-долго пребывать в том, что описывалось, жить в заявленной тональности, словно лететь над землей, озирая ее с этой, только что нащупанной и прочувствованной до слез точки зрения. "Лететь до захвата духа над знакомой до мельчайшей горки планетой и понимать, что ты ее, родную, еще не скоро покинешь и в розовом искрящемся мареве вернешься к ней опять в одно прекрасное утро". Фраза эта, прежде бывшая чуждой для стиля Щекиной, теперь становится едва ли не символом ее сегодняшнего писательского отношения к миру. Наравне с тем абзацем, каким кончается лучший, пожалуй, "осколок" под названием "Трое на камнях": "Это наши дети, представляешь? Они могли не появиться на свет, вспомни, сколько всего было "против"... А они появились, выросли и земля даже жмурится под их упрямыми пятками. И чего еще просить у Всевышнего, не знаю. Господи, одно это -и то непостижимо". Право, комок к горлу подступает, - хотя ничего ведь нового, писано-переписано! Однако смысл и сила литературы не в темах и словах, а в том, в каком порядке, в каких

Полагаю, что после всего сказанного можно иным взглядом посмотреть на очень правдивую в своей сути и фактах "Графоманку", и на рассказы о Басе, милые, добрые, теплые и более впечатляющие и укрепляющие, чем страдания непризнанной писательницы. Сдается мне, справедлива была к ней судьба в те дни, когда повесть писалась. Сумев отразить жизненную правду, автор все-таки не поднялась над нею, не сделала ее фактом искусства, не превратила быт - в бытие, и, я думаю, в первую очередь потому, что истинную боль свою передоверила героине с вымышленным именем, оттого нарушился и отбор материала, и его эмоциональный строй.

Слишком трудно и не каждому доступно в литературе сделать чужие переживания адекватными своим, к этому нужно особое призвание. Но я убеждена, что собственные боли привнести в летопись земной нашей жизни гораздо легче и, быть может, важнее для судеб вселенной. Оттого не надо стыдиться или бояться быть открытыми - когда мы осознаем себя не деталью бессмысленно жующей и испражняющейся машины, но частицей великого космоса, во всем являющего свою высокую сущность, мы не можем не оказаться интересными читателю. Ведь каждый, самый ничтожный человек так или иначе задумывается над сутью бытия, и если мы пишем о нем, минуя эти раздумья, забывая о средних и общих изобразительных планах, получается неправда, или то, что называется "чернухой", графоманством и прочими нелестными словами. А по сути это всегда одно: автор ещё не нашел себя, не встал на ноги как личность мудрая, всеобъемлющая. Однако это когда-то непременно со всяким случается, вот почему я всегда склонна верить любому пишущему и ждать его преображения бесконечно. Случившееся с Галиной Щекиной - лишнее подтверждение правильности моей позиции, чему я рада безмерно.

Читается повесть легко, что немаловажно само по себе. Написать"интересно", по мне, непросто. Отдельные главки "Графоманки" выполнены, на мой взгляд, просто виртуозно /такие, как "Закалка сердца: она молчала, - болото пело", "Повой мне ещё", "Роль постельной сцены и другие советы Губернаторова" и некоторые др./. Нисколько не жалею, что прочитала /несмотря на то, что мы - преподаватели литературы - неблагодарные читатели современной прозы, т.к. непоправимо "испорчены" классикой/.

Текстов, в центре которых /как и в "Графоманке"/ - коллизия бедствий творческой натуры, в истории литературы достаточно.

На ум приходит "Время ночь" Л.Петрушевской, "Андеграунд, или Герой нашего времени" В.Маканина, "Сундучок Милашевича" М.Харитонова. Традиция, заданная в современной литературе, вероятно М.Булгаковым /романы "Мольер", "Мастер и Маргарита", "Театральный роман"/. И строятся такие тексты примерно одинаково: по определённым линиям, расходящимся от центральной фигуры творца /писателя, драматурга, поэта/. Вот эти линии:

Любопытно в этой связи сравнить, к примеру, три очень разных по всем параметрам текста, объединённых лишь интересующей нас темой "Театральный роман" М.А.Булгакова, "Время ночь" Л.С.Петрушевской и "Графоманку" Г.А.Щекиной:

Следует заметить, что "другие" как литературные герои повести более состоятельны, чем Ларичева. От них автору удалось "отстраниться", они более цельны. Вот если бы и на себя посмотреть со стороны, выстроить как образ-персонаж. Повести бы это не повредило. Как не повредила бы и некоторая общая переорганизация художественного материала. Но главное - не в этом. Главное в том, что этот материал в наличии и имеет безусловную художественную ценность.

Вторая легкость - легкость структурная или повестеобразующая. Главы "ТЕДИУММа" не связаны друг с другом ничем, кроме общих героев. В повести нет ни генеральной сюжетной линии, не четкой хронологии, сдается даже, что нумерация страниц здесь совсем необязательна. "ТЕДИУММ" можно читать с любого места. Он легок на помине в буквальном смысле - легкомысленному (мыслящему легко, без натуги) читателю нет необходимости вспоминать, что было в "предыдущей серии", как впрочем нет необходимости вспоминать об этом и автору. Его цель - не создание текста-action, текста-действия, а сотворение атмосферы "ТЕДИУММа" - атмосферы, несомненно, легкости.

Из легкости отношений автора и героев, героев и читателя, как в тригонометрической теореме, вытекает легкость отношений автора и читателя. Приятная неожиданность, отнюдь не детская, а напротив, зрелая и мудрая - полное отсутствие авторской позиции. Как это любезно читателю, напичканному "светлыми душами" и морально-этическими исканиями! Автор не лезет на глаза читателю, как надоевшая челка на лоб закомплексованной абитуриентки, а глаза читателя соответственно не лезут на лоб от эсхатологии районного масштаба. Никого не поучая, автор оставляет свои чаянья при себе. Мелочь, а приятно.

"ТЕДИУММ" - развлекательная литература самого высокого класса.

Здесь совершенно другое, как бы антиязык, грубость пошла уже даже не в диалогах, а и в том, как это идет от автора. Почему автор выбирает такой язык?

Потому что, в отличие от Набокова и Чехова , когда время было замедлено, герои могли позволить себе смотреть на пыль на ботинках - здесь жизнь и время стремительны. И бег по работам, редакциям, и домой, и магазины - и т. д. - сам ритм, события вокруг не позволяют писать языком прошлого. Так вырабатывается новый, как бы газетный язык, даже можно сказать, что это публицистика. Но это поверхностный слой. Когда вдумываемся глубже - я не буду говорить, что нравится, что нет, есть и то, и другое - по этому произведению можно вполне определить, как жили люди определенной эпохи (как говорит Киреев - физиологический очерк).

Что касается ссылки на читателя, которую приводит Каранин относительно первой главы "Под светлые своды"... Я читал это вслух жене своей и поразился той легкости, которая шла у меня, даже сам не ожидал. На всех этих "трудных" местах язык проходил спокойно. Более того. Первая же сцена, которую подверг критике уважаемый Каранин, вызывает у читателя и слушателя такую реакцию: “О, Галя”. Это она! То есть первая же сцена настраивает на оптимистичный лад, и человек узнается. Трудностей восприятия у меня не было. Эту вещь случайно прочел человек, далекий от подобной литературы, он читает только детективы и боевики, это студент лет 25. И он: это очень неплохо. То есть я в конце привожу голос простого читателя, который не пишет. И это произведение наполнено жизнью. И забываешь, кто есть кто. И не стоит говорить, можно ли поминать светлое имя Жаравина. Я его очень люблю, тоже знал и люблю, он очень много сделал для меня чисто душевно. Пока мы с ним встречались, он открыл мне много того, что было во мне, и не преувеличу, если скажу - он любил меня, потому что говорил мне такие вещи... И я скажу - лучшие страницы этого произведения посвящены этому персонажу, Упхолову, хотя не стоит подчеркивать, что это именно Жаравин. Несмотря даже на то, что есть прекрасные стихи самого Жаравина...

Почему некогда любящий и любимый Борис из "Аллергии" стремится причинить женщине боль, унизить ее, отобрать ребенка? Потому что пьян, потому что одинок или душа его исковеркана жизнью дурной. Додумайся сам, читатель, воспылай любовью к автору за то, что он дает тебе редкую возможность задуматься, а задумавшись, попереживать происходящему, одеть мантию судьи, прокурора, адвоката, спорить с героями, кого-то действительно полюбить, а кого-то и возненавидеть, любя. И обязательно - попытаться понять.

А еще автор дает любителям литературы вкусить прекрасный литературный русско-советский язык. Цитирую. "Зина сходила на кухню, пляшущими руками (восхитительно!) достала чашки и банку с лохматым грибом. И сидя в тесной ванной, верней, она в с воем махровеньком халатике - на краю ванны, а он (парень) перед ней на корточках... Стали они пить потихоньку."("Прогон").

Кинематографична и зрима природа в рассказе "Мелисса". С поистине тургеневским мастерством описана женщина из этого рассказа. Отстранясь от текста, закрыв глаза, физически ощущаешь теплую женскую кожу, пропитанную свежей утренней росой, молоком, солнцем, запах ее сладкого пота. Традиции русской классической литературы бережно и любовно хранимы автором "Аллергии".

"Так они и просидели всю ночь. Она в кресле, он рядом, странные, оборванные, неприглядные влюбленные. Им невозможно было руки расцепить, и ночь не кончалась, жалела их, струилась и лепетала. Тем самым будто подтверждалась сила и мощь самого зыбкого в мире чуда, чуда преображения, когда вдруг начинаешь не себя ценить, а чужого. Не свою, а его беззащитную усталую душу."

Но это только затравка. Дальше все круче, сложнее, богаче, выше - "про запретную навеки радость, про самое начало разлуки, первую обжигающую горечь." А какие детали для характеристики героев, наших незабываемых ярких гениев- самородков (в лице Гены Кондаурова). И целая серия находок. "Он ставил локоть мимо стола и проливал свою стопку. Весь вечер в этих исторических гостях он шумно чавкал, скреб в затылке, ложился грудью на закуски и хрустел посудой. И говорил, говорил. О, Господи!"