Дальше надо действовать так. Например, ты взял батл водки, от которого Нина никак не прокричишь. Вот и хорошо. Разделяешь этот батл на две части, одну часть выбухиваешь, а вторую в холодильник ставишь.

И начинаешь трудотерапию. Ходишь по дому. Порядок наводишь. Одежду свою многострадальную стираешь. Пол моешь. Тексты редактируешь. Ванну, душ принимаешь, можно несколько раз, трешь себя мочалкой с остервенением, с ненавистью, будто не себя самого трешь, а какого-то мерзкого жирного пингвина. Главное – это не лежать, не киснуть. О второй половине своей водочки думать – смотреть на нее, но не выбухивать. А взбухнуть ее только на ночь, перед самой покладкой в слип.

Так Азалия Ильинична и начала свой последний день: за водочкой сходила, выпила половинку, стала порядок наводить, ванну-душ принимать, тексты редактировать. Все сделала, мало ей показалось. Флэт ее маленький уже весь сиял, тело ее больное было чисто вымыто, мочалкой намассировано. Но все неймется ей. Вот, выходит Азалия Ильинична с тряпкой в подъезд и начинает лестничную клетку мыть. А по лестничной клетке молодой человек идет, спускается от кого-то.

Увидел молодой человек Азалию Ильиничну, рассмотрел, как она нагибается, лестницу моя, и план у него созрел. Возможно, это был не окончательный план, может быть, для начала, у молодого человека просто прик встал, и он захотел Азалию Ильиничну всего лишь отфачить.

Долго ли, коротко – завязал он с нею знакомство и в гости напросился. Азалия Ильинична не железная: достала из холодильника свою терапевтическую водочку, скатерть чистую на стол с размаху постелила.

Выжрал молодой человек водочку, отфачил Азалию Ильиничну. Потом деньги у нее спросил. Но у Азалии Ильиничны денег не было, иначе она бы не затеяла трудотерапию, и не одну водочку взяла, а две – для Нина прокричать дозу, и чтобы еще наутро осталось.

Но молодой человек ей не поверил: привязал Азалию Ильиничну к стулу и стал под ногтями у нее ножом ковырять, срамные губы ей резать, зажигалкой подбородок жечь, как в одной старой советской комедии.

Но не дала Азалия Ильинична ему денег, потому что не было у нее. Этот молодой человек умным был, он Азалии Ильиничне рот скотчем залепил, а рядом ее ноутбук поставил, чтобы Азалия Ильинична ему на клавиатуре написала, где деньги лежат.

Но она все одно писала:
– Нет у меня денег. Нет. Отпусти. Я никому не скажу. Перестань. Милый, любимый, красивый. Я никому не скажу.

А последнее, что написала на клавиатуре Азалия Ильинична, было одно длинное:
– Уууууууууууууууу…

Делать нечего: взял молодой человек утюг и стукнул Азалию Ильиничну по затылку. Потом выключил ноутбук. Сложил его и положил в сумку. Это был культурный, образованный молодой человек, он даже файл, в котором Азалия Ильинична свое Ууууу написала, сохранил под именем Ууу.doc.

Затем он положил в ту же сумку видеомагнитофон Азалии Ильиничны и какие-то хрустальные рюмки, из которых мы никогда не пили – берегли как подарок ей на свадьбу, которая была очень давно.

Потом он по ящичкам прошелся, нашел обручальное кольцо, которое Азалия Ильинична никогда не носила, золотые сережки, которая она на нашей памяти надевала один раз, в тот день, когда у нее был вечер в ЦДЛ.

Еще молодому человеку понравилась одна маленькая картина маслом, висевшая на стене. На ней была изображена ветряная мельница, машущая своими лопастями, и похожая издали на какого-то пьяного чувака.

Сложив вещи в большую спортивную сумку, с которой мы с Серегой обычно за бухлом ходили, молодой человек покинул флэт Азалии Ильиничны, осторожно притворив за собой дверь.

Тут-то мы с Серегой его и увидели, потому что в тот самый момент в подъезд входили, полные бухла.

Сначала мы обрадовались молодому человеку, подумав, что он как раз за бухлом для Азалии Ильиничны идет – вот почему он из ее двери с сумкой выходит. Мы даже успели прикинуть, что гипотетическое бухло, которое он возьмет, будучи сложенное с нашим, которое мы уже взяли, гарантированно нам Нину прокричать позволит.

Но, заметив, что молодой человек почему-то весь в крови, мы призадумались. Сначала мы кончено, подумали, что это не кровь, а Джуманияз, но потом точно поняли: кровь.

Серега сказал:
– Постойте-ка, молодой человек.

Но молодой человек надвинул на глаза бейсболку и быстро засеменил по лестнице мимо нас. Тогда я зацепил ногой его ногу и немножко дернул ее назад, отчего кровавый молодой человек ссыпался с лестницы, и мы увидели, как из спортивной сумки выскочила Азалии Ильиничны картина маслом, где чувак, похожий на мельницу, пьяно лопастями махал.

Молодой человек вскочил на ноги и, отпустив ручку спортивной сумки, бросился бежать. Но мы с Серегой настигли его, уже на выходе из подъезда, схватили за плечи и три раза стукнули об стену лбом.

Потом мы этого чувака скрутили и ментов вызвали. Приехали менты, всех нас троих забрали, всем хорошей русской пизды дали, бухло отняли и выжрали, но это уже другая, самая обычная история.

А когда мы из ментарни на другое утро вышли, то сразу в гамазин ворвались и батл водки взяли, хоть и не очень-то мы водку уважаем, а больше любим – вайн.

Серега сказал:
– Гнусен и мерзок этот мир, Яша.

Я сказал:
– Да, Серега. Отвратителен и скучен этот мерзопакостный мир.

И бухнули мы Серегой, за упокой Азалии Ильиничны, не чокаясь. Впрочем, мы и так никогда не чокались. Грустно нам было, тяжко, не о чем нам было говорить. Только поднял Серега палец в небо, высоко его поднял и с глубокой грустью сказал: