От голодухи желудок у Гриши подвело, как у зимнего волка. Он посмотрел на часы, матюкнулся и сунул в рот помятую сигарету. Было уже пятнадцать минут пятого, а богатая супруга неверного мужа все еще не появилась на пристани.

С едой ему в этот день катастрофически не везло. Вчерашний сценарий с великими муками удалось добить к двенадцати ночи, а до дома он добрался только к часу. Спал от перевозбуждения плохо, и, когда в семь зазвонил будильник, малодушно заткнул ему глотку и провалялся в полудреме почти до восьми. Потом вскочил, в бешеном темпе принял душ, побрился, схватил чемоданчик с видеокамерой и, закусив зубами чахлый бутерброд с вареной колбасой, рысью понесся к троллейбусной остановке.

В студию озвучивания Гриша ворвался весь в мыле, но ровно в условленные девять часов. Вся банда была уже в сборе. Иоганыч курил, поглаживал брюхо и рассказывал похабные анекдоты, Ухов с постным лицом перематывал бобины, Кирилл вполуха слушал Иоганыча, щелкал кнопками на пульте и не забывал поглядывать на оттопыренную попку Курочки, производящей у зеркала утренний техосмотр своего ресничного хозяйства.

- Привет, православные! - гаркнул Гриша. - Можете не падать на колени. Разрешаю демократично поклониться в пояс.

- Опять опаздываешь, паршивец? - с богатыми модуляциями произнесла Курочка, томно поглядывая на него в зеркало. - Ты же знаешь, что перед записью я хотя бы раз должна пробежать глазами твой поганый текст!

- И так сойдет, - пробурчал, не оборачиваясь, Ухов. - Все его тексты на одну рожу...

- Всем молчать! - заорал Кирилл голосом капитана пиратского брига. - Курица - в микрофонную! Иоганыч - вон отсюда с сигаретой! Гришка, ко мне! Поимейте в виду: ровно в одиннадцать часов вы должны очистить помещение от вашего мерзкого присутствия, ибо сюда ворвутся архаровцы из "Новостей дня". А учитывая , что на сей раз вы испекли халтуру на целых пятнадцать минут, работать придется с предельной интенсивностью.

- Не бери на понт, мусор! - с удивительно похожей на первоисточник интонацией произнесла Курочка, выхватила у него из рук свой экземпляр текста и, виляя бедрами, проследовала в микрофонную.

Без десяти одиннадцать измочаленные и охрипшие Гриша с Иоганычем покинули поле битвы с кассетой готового фильма.

- Дело сделано: дура замуж выдана! - облегченно произнес Иоганыч, засовывая плод двухмесячных трудов в потертый кофр.

- Поплюй, - суеверно пробурчал Гриша. - Еще нужно сдать заказчику...

- Возьмут! И еще хвостом вилять будут!

- Твоими бы устами...

- Перестань!

Иоганыч с наслаждением закурил и впервые обратил внимание на чемоданчик в Гришиной руке.

- Зачем камеру взял, нехристь?

- Так, ерунда! - лицемерно скривился Гриша. - Мои партийные тетеньки попросили ход подготовки к телемарафону зафиксировать...

- Для истории, что ли? Напоследок! - захохотал толстяк. - Все равно скоро им, коммунякам, хана.

- Ты думаешь? Я настроен не столь оптимистично... Ладно, мне пора. В двенадцать обещал быть на их говорильне, как штык!

Гриша поспешно пожал пухлую немецкую лапу и, помахивая чемоданом, зашагал к трамвайной остановке.

Полное идиотизма, бессмысленных споров и бабьего визга совещание тянулось три с половиной часа, и по мере его хода голодное бурчание в Гришином желудке достигло почти стереофонического эффекта. Со вчерашней рогатой заказчицей он сговорился встретиться в четыре часа на речном вокзале, и теперь с грустью сознавал, что мечту о тарелке борща придется оставить до лучших времен.

...Швырнув на асфальт окурок, догоревший до фильтра, Гриша злобно растоптал его подошвами кроссовок. Часы показывали уже двадцать две минуты пятого, а очкастой ревнивицей и не пахло.

"Торопился, как идиот! - злобно размышлял он. - Знал бы - вышел бы на предпоследней остановке и слопал порцию пельменей в той полупустой стекляшке..."

Он нервно полез в карман за очередной осточертевшей сигаретой, но тут заметил спускающуюся по ступенькам к пристани статную фигуру вчерашней посетительницы. Наряд на ней был еще роскошней давешнего, на голове красовалась кокетливая круглая соломенная шляпка с бордовой ленточкой на тулье.

- Прошу прощения! - молвила она с одышкой. - Задержали непредвиденные обстоятельства.

- Ладно, - буркнул Гриша. - Теперь куда, на паром?

- Да, а где ваша аппаратура?

- Все здесь, - он похлопал по пластмассовому боку чемоданчика с надписью "Панасоник".

- Так мало? Я все это представляла себе несколько иначе...

- Знаете, я ничего в этом не соображаю и всецело полагаюсь на вашу добросовестность. Мне нужно отчетливое изображение, по которому можно будет опознать участников происходящего. Я буду иметь в результате таковое?

- Без сомнения!

- Отлично. Значит, завтра в обмен на него вы получите триста долларов...

- Хорошо бы сейчас искупаться и полежать в тенечке! - мечтательно протянул Гриша, разглядывая желтую, почти пустынную полосу пляжа на приближающемся берегу.

- Накупаетесь еще в своей жизни, - с непонятным раздражением отозвалась анонимная спутница. - Вы ведь совсем еще молодой человек...

- Но вы, как мне кажется, не намного старше меня, - попробовал польстить ей Гриша.

- Это вам действительно только кажется, - не поддалась на лесть дама, как бы подводя черту под неуместным разговором.

По тихому дачному поселку они шли молча. Впрочем, особой тяги к общению Гриша и не испытывал. Настроение испортилось окончательно, а утробное бурчание в желудке сменилось отвратительной резью, свидетельствущей о том, что желудочный сок, не найдя себе лучшего применения, начал переваривать окружающие его ткани.

Сначала путь их лежал мимо старых, покрытых зеленью участков и небольших скромных дач, но потом пошли аккуратные металлические ограды, стриженые газоны и странные строения, подозрительно напоминающие буржуйские особняки из импортных кинофильмов.

- Однако круто живут некоторые граждане! - озадаченно проговорил Гриша, оглядывая очередной двухэтажный, белого кирпича, коттедж, на красной черепичной крыше которого торчала телескопическая антенна. - Давненько я, видно, тут не бывал...

- Да, времена меняются, - откликнулась дама. - Теперь люди поняли, что лучший вклад денег - это недвижимость. Вот мы и у цели.

Она показала на громадный домище с железными воротами внутреннего гаража и обширной верандой на втором этаже, на которой кучерявились какие-то экзотические растения.

- У вас же автомобиль имеется, - устало произнес Гриша, утирая пот со лба. - Какого же черта мы форсировали водную преграду и тащились два километра пешком по жаре?

- На автомобиле прибудут ваши клиенты, - с кривой усмешкой ответила спутница. - Нельзя же, сами понимаете, утомлять любимое существо поездками на катере и пешими переходами на глазах у всего поселка!..

Внутренние помещения виллы добили Гришу окончательно. Таких холлов, винтовых лестниц, каминов, мебельных гарнитуров и комплектов всевозможной аппаратуры в жилищах своих соотечественников он еще не видывал.

- Идемте на второй этаж! - скомандовала хозяйка. - Там у нас спальня, которая и станет, я уверена, вашей съемочной площадкой.

Гриша, отдуваясь и волоча за собой надоевший чемодан, топал вслед за деятельной заговорщицей по затейливым железным ступеням крутой лестнички. "Бутерброд. Простой советский бутерброд с обезжиренным сыром, - стучало у него в голове. - Ей-Богу, променял бы сейчас его на ночь с отъявленнейшей "Мисс Вселенная!"

- Проходите сюда, - приказала дама, когда он наконец одолел подъем, и распахнула двустворчатые двери с разноцветным стеклом.

Гриша сделал шаг в альковные покои и немедленно рухнул на спину в толстый ворс ковра, картинно задрав при этом ноги.

- Ой, пристрелите меня! - сквозь хохот стонал он. - Это бесподобно...

- Ох, - проговорил он, утирая слезы. - Большой, видно, ваш супруг энтузиаст по эротической части!

- Верно, - ответила дама, без улыбки сверху вниз глядя на резвящегося Гришу. - Настоящий массовик-затейник. Любимец юношества... Впрочем, сейчас не время веселиться. По моим подсчетам, они меньше, чем через час, будут здесь. Осмотрите помещение и выберите место для съемки, а мне минут через десять надо будет уходить.

- Да-а, - пробормотал Гриша, с кряхтением поднимаясь на ноги, - легко сказать: найти место для съемки. Здесь же нет никакого укрытия. Одни зеркала. Не спальня, а комната смеха в парке культуры и отдыха!..

Он медленно обошел комнату, сразу наполнившуюся его многочисленными отражениями во всех проекциях, и остановился у дверей на веранду.

- Разве что оттуда попробовать...

Он толкнул стеклянную дверь в алюминевой фрамуге и шагнул наружу. Слева и справа от выхода громоздились большие керамические вазоны, наполненные землей, из которых, кустясь и завиваясь, росло что-то вроде минибаобабов.

- Только обезьян не хватает, - пробурчал он, - и пятиметровых гадов.

- Гады скоро будут! - заверила хозяйка, ступавшая за ним следом. - С этим делом не заржавеет.

Ее интонация Грише сильно не понравилась. Не очень-то симпатична была ему и сама ревнивица. Что за придурь - снимать на видео развлечения муженька? Ну, застукай, устрой скандал, подай на развод... Нет, за всем этим чувствовался какой-то скверный умысел, которого Гриша постичь не мог, да и, честно говоря, не особо жаждал .

- Ну ладно, - сказал наконец он, изучив диспозицию. - Из-за этих джунглей снять вполне можно. Но, естественно, при условии, что ваш муженек не станет задергивать шторы. В противном случае, как вы сами понимаете, медицина будет бессильна...

- Он не только не будет задергивать шторы, но еще и включит освещение внутри! - уверенно заявила дама.

- Отлично! И последний вопрос. Что мне делать, если ему или его, пардон, знакомой вздумается выйти на веранду подышать дачным озоном? Пропеллера, как у Карлссона, у меня пока нет, а крылья по причине греховности не отрастают...

- Вот это уже не моя забота! Если поймают, говорите, что вы маньяк и тайно снимаете все совокупляющиеся дачные парочки...

Подобная перспектива Гришу категорически не устраивала. Мордобоя он не боялся, но вот рисковать дорогой аппаратурой ему совершенно не улыбалось. Он еще раз обошел обширную площадку лоджии, пол которой был выложен разноцветными плитами из мраморной крошки, а края ограничивались витой металлической оградой с перилами, и на этот раз увидел то, чего не заметил сразу. В правом углу гигантского балкона лежала прислоненная к ограде длинная стремянка.

Гриша приподнял ее и установил на полу. От верхней ступеньки до края крыши не хватало какого-нибудь метра.

- Бесэдер! - воскликнул он, совершенно неожиданно для себя припомнив уроки иврита.

- Что вы сказали? - заказчица удивленно приподняла брови.

- Ничего. Это так, профессиональный жаргон. Короче, так! Сейчас я по этой стремянке заберусь на крышу, а, когда они прибудут и, так сказать, приступят, потихоньку спущусь и начну съемку. Еще раз прошу прощения, ваш муж предается сексуальным забавам достаточно долго?

- Дольше, чем вы можете себе представить.

- Что вы говорите? Везет же людям! В таком случае я сниму наиболее откровенные моменты, спрыгну с веранды на ваш замечательный цветник и проследую на катер. С вами мы встретимся...

- Я в девять часов буду у вас в студии.

- Хорошо. И последний вопрос. Не найдется ли у вас в сумочке бутерброда с сыром?

- Вы голодны? Одну минуту!

Она исчезла в недрах дома и минут через пять вернулась, неся на круглом металлическом подносе два бутерброда с красной икрой и стакан апельсинового сока.

При виде этого великолепия Гриша заурчал, как голодная дворняга, и проглотил изысканную пищу с неприличной скоростью.

- Теперь я готов на все! - проговорил он, блаженно закуривая сигарету. - Вы меня просто спасли...

- Вот и замечательно, - молвила дама и впервые улыбнулась краешком накрашенного рта. - Итак, завтра в девять.

Она сделала на прощанье ручкой и скрылась, прикрыв за собой дверь, отделяющую зеркальную спальню от веранды, на которой остался томимый смутными предчувствиями сочинитель.

...Минут через пятнадцать после ухода неулыбчивой заказчицы Гриша услышал, как возле дачи притормозила машина . К этому времени он уже сидел на плоской и теплой от закатного солнца крыше.

"Началось!" - подумал он и, несмотря на духоту, почувствовал озноб в спине. Только сейчас до него стало доходить, что сдуру он вляпался в скользкое и довольно опасное предприятие. Не исключено ведь, что этот сексуально озабоченный муж окажется двухметровой гориллой с железными кулаками. Озноб между лопатками усилился и добрался до самого копчика.

Мотор внизу стих, хлопнули дверцы машины, послышались звуки шагов на крыльце. Потом щелкнул замок, и все стихло.

Гриша выждал ровно десять минут, убедился, что веранда пуста, и, перекинув камеру на ремне за спину, осторожно спустился с крыши на стремянку. Первым делом он убедился, что дверь в зеркальную "комнату смеха" по-прежнему закрыта. Спустившись на балкон и пригибаясь, Гриша на цыпочках приблизился к стеклянной стене и осторожно заглянул в просвет между ветвями куста, растущего из громадной керамической крынки.

Видимость была превосходной. Посреди ярко освещенной сосулькообразными плафонами комнаты стоял с двумя бокалами в руках рослый тяжеловатый господин в "породистых" очках и, улыбаясь, что-то говорил девушке, сидящей на софе спиной к балкону.

Неизвестный сладострастник, которому Гриша на первый взгляд дал бы лет пятьдесят, одет был в великолепный темно-синий двубортный пиджак с металлическими пуговицами, голубую рубашку с бордовым галстуком, светло-серые брюки и сияющие вишневые туфли. Судя по осанке и выражению холеного лица, человек этот знал себе цену, и цена была довольно высока.

"Хорош гусь! - завистливо подумал Гриша, осторожно приподнимая камеру. - Наверное, красную икру каждый день ложками лопает. От такой пищи, конечно, поминутно на девок тянет..."

Он установил легкое изделие японских умельцев на плече, прилепил правый глаз к видикону и нажал на клавишу трансфокатора, приближая изображение. Картинка шла идеальная. Причем благодаря зеркальным поверхностям невольные участники съемки были видны и анфас, и в профиль и даже вниз головой.

- Поехали! - сам себе скомандовал Гриша и нажал на красную кнопку, запуская вращение трехчасовой кассеты, спрятанной внутри камеры.

- Ах ты, старая мразь! - прошипел Гриша, наезжая на физиономию очкастого развратника, скалящего в улыбке ровные зубы и не спускающего глаз с приплясывающей перед ним девочки.

Дальше события стали развиваться столь соблазнительным образом, что даже не злоупотребляющий красной икрой Гриша почувствовал сильнейшее возбуждение. Растленная нимфетка, не переставая двигаться, ловко стянула через голову майку, и во всех зеркалах зажглись контрастные на загорелом теле маячки двух молочно-белых грудей с коричневыми звездочками твердых сосков.

Гриша облизал губы и, все больше волнуясь, стал переводить объектив с обнаженного торса девочки на покрасневшую рожу очкастого павиана.

Наглая малолетка тем временем расстегнула молнию на юбке и легким движением бедер сбросила ее на ковер. Теперь она оставалась лишь в узеньких черных трусиках, которые соблазнительно подчеркивали гибкую прелесть ее тонкой фигурки.

"Что я снимаю, подлец! - подумал Гриша, с гадливостью чувствуя все признаки сильнейшего возбуждения. - Ведь эта маленькая стервочка от силы года на два старше моей Нинки..."

А в зеркальной спальне действие принимало самый возмутительный оборот. Солидный господин внезапно стащил со своей благообразной физиономии очки, рухнул на колени и принялся зубами стаскивать трусики с хохочущей беленькой нимфы. Предприятие это после нескольких яростных рывков ему удалось вполне, и вскоре она уже пританцовывала, повторяясь в зеркалах точеными белыми ягодицами.

Все, что происходило дальше, очень сильно напоминало много раз виденные видеокассеты, которыми так увлекались в первые перестроечные годы, когда советские людишки наконец-то были допущены до видеоиндустрии.

Сначала торопливо разоблачившийся мужчина вылизывал свою юную подругу с ног до головы, живо напомнив при этом Грише старого щетинистого кабана, роющегося в грязи. Потом она ползала по его раскинувшейся навзничь туше, ублажая острым розовым язычком его напряженные бычьи гениталии. Потом они впились друг в друга одновременно, перекатываясь по необъятной постели и так сплетая тела, что уже трудно было отличить, где кончается одна потная косматая плоть и начинается другая - нежная, загорелая и бархатистая.

Гриша, затаив дыхание, снимал весь этот срам, делая время от времени крупные наезды на самые откровенные и влажные участки их тел, и чувствовал, что сам уже находится на крайнем пределе невольного похотливого желания.

Пикантная прелюдия продолжалась необыкновенно долго и, судя по жестам и гримасам девчонки, она уже пару раз испытывала приливы полного удовлетворения. Но старый мерзкий свин ухитрялся, как ни странно, мастерски сдерживаться.

Но вот, после очередного ее кошачьего вопля, обозначившего взрыв наслаждения, он оторвал мокрую физиономию от расверстого лона и, приблизив губы к ее уху, принялся что-то нашептывать.

Девочка согласно кивнула и, перевернувшись, стала на колени, упираясь руками в темное покрывало измятого ложа.

- Ну слава Богу! - прошипел Гриша, моргая натруженным правым глазом. - Трахай ее побыстрей, скотина, и я отвалю из вашего вонючего борделя!

Конский напор его был страшен. Девчонка выгнулась дугой и беззвучно оскалила рот, с одной стороны потрясенная диким вторжением его на зависть массивного полового агрегата, а с другой - сдавливаемая петлей натянутого галстука, конец которого мужчина продолжал сжимать в руке.

Как видно, для такого хрупкого тела описанный способ наслаждения оказался чересчур мучительным. Гриша увидел, что лицо ее исказилось и резко покраснело, а руки попытались оттолкнуть грузное тело, накатывающееся на нее сзади, словно механический неумолимый поршень.

"Ну и бугай! - думал Гриша, чувствуя, как пот струится у него по лбу и по спине. - Он же ей так все внутренности разворотит..."

Через несколько мгновений неутомимый сладострастник вскрикнул и, отбросив от лица трусики, резко повалился на бок. Девчонка тоже рухнула на постель ничком, видимо, начисто опустошенная страшной скачкой.

Гриша выключил камеру, вытер потное лицо и, отдуваясь, посмотрел на часы. Со времени начала съемки прошло больше сорока минут. Нужно было срочно упаковывать камеру и сматываться подобру-поздорову. Кадры должны были выйти потрясающими, и заказчица, надо думать, останется довольна.

Гриша еще раз посмотрел из своего зеленого укрытия на стихшее поле сексуальной баталии и взрогнул от увиденного. На растерзанной постели, где только что сплетались потные тела, стоял на карачках потерявший всю свою респектабельность голый джентльмен и лихорадочно пытался привести в чувство безжизненое тело своей малолетней любовницы.

Негодяй делал ей искусственное дыхание, вдувая воздух через рот, и остервенело хлестал по побелевшему искаженному личику с остекленевшими глазами.

Как в полусне, Гриша водрузил камеру на плечо и нажал красную кнопку. А события в зеркальной спальне приобретали все более жуткий характер. Мужчина торопливо стащил с девчоночьей шеи галстук, и Гриша отчетливо увидел отвратительный красный рубец, пересекавший тонкое белое горло.

- Мать честная! - прошептал он. - Ты же задушил ее, тварюга. Убил ребенка...

В голове у литературного шабашника мелькнула мысль о возможном вмешательстве, но он резко ее отбросил. Зачем ему влазить в это поганое дело? Как потом объяснить свое присутствие на веранде и эту пакостную съемку?

В каком-то полуобморочном состоянии Гриша снимал продолжающиеся реанимационные усилия голого убийцы, потом непонятно откуда появившийся громадный зеленый целлофановый мешок, куда мерзавец запихнул тело и забросил ее вещи вместе с нарядным розовым ранцем, который оператор раньше не замечал на фоне красного ковра...

Пару минут спустя он уже снимал с веранды, как наспех одетый хозяин дачи, трусливо оглядываясь, погрузил в багажник страшный зеленый пакет и, нырнув на сиденье "лады", резко рванул с места.

...В киностудию Гриша попал только к вечеру, часам к девяти. Пошатываясь, он вошел в свой кабинет, запер в сейф камеру и, слабо соображая, что творит, направился в монтажную.

Через час копия злополучной съемки без финального конца была переписана на новую кассету, но он продолжал сидеть за монтажным пультом, глядя на свое отражение в темном экране монитора.

- Триста зелененьких, - прошептал Гриша и впился в лицо ногтями . - Что же я наделал, паскуда!

Глава 3. Рыжая гостья

- Ты представляешь, - с преувеличенным пылом возмущалась Галочка, - наши придурки решили, что я должна вести репортаж прямо с пляжа! Чтобы эти картежники и проститутки, балдеющие на лежаках, тоже чувствовали себя включенными в наш говенный марафон!

Она патетически вскинула худые длинные руки с погремушками серебряных браслетов и стремительно закинула ногу за ногу. Да так ловко, что на виду оказались буквально все ее затянутые в дымчатые колготки продолговатые сокровища.

Гриша даже подивился, что в результате столь хитрого маневра свету божьему не явились трусики. "Э, да ведь колготки натягиваются поверх!", - вспомнил он и мысленно плюнул.

- Я говорю этому дурачку Митину: "Если уж решили работать на пляже, то давайте все доведем до логического конца. Долой все наряды! Я буду в своем бесподобном французском купальнике ходить с микрофоном в руке, переступая через тучные бронзовые тела, и призывать отдыхающих жертвовать иностранную и отечественную валюту бедным сироткам и трехногим жертвам Чернобыля..."

- И Митин, небось, стал тебе с постной рожей объяснять, почему это невозможно.

- Да! Он прочел целую лекцию об этике работника Гостелерадио и проквакал, что именно на пляже журналист обязан выглядеть предельно строго и официально...

- Старый мерин! - хмыкнул Гриша, путешествуя глазами по Галочкиным гладким конечностям. - А ты бы, наверное, классно смотрелась в купальнике на фоне набегающей волны и волосатых грузинов...

- Что ты! - редакторша возбужденно подскочила и прошлась перед Гришей походкой ушлой топ-модели. - Ты бы видел мой новый купальник! Там, сзади, только полоска. Впереди - тоже чисто символично. А вверху... Нет, это нужно видеть!

- Даст Бог - увидим, - мечтательно сказал Гриша, щелкая зажигалкой. - У меня все-таки теплится надежда, что к финишу этого сумасшедшего дня нам удастся доползти до моря.

- Мечтать не вредно, - вздохнула Галочка, снова усаживаясь в кресло. - Но лично у меня есть подозрение, что Уткин со своей бандой так нас затрахает за девять часов прямого эфира, что даже просто искупаться сил не хватит...

Единственно из-за необходимости убить время Гриша вел светский треп с этой кокетливой долгоногой дурочкой, которую год назад по великому блату воткнули в редакцию юношеских программ. Он приехал переговорить с главным редактором без предварительного звонка, и теперь был вынужден слоняться по кабинетам, курить и развлекать народ в ожидании, пока этот столп местной тележурналистики запишет авторскую публицистическую программу. Одну из тех, которых в смутные перестроечные годы расплодилось устрашающее количество.

Впрочем, в случае с Галочкой разговор был небесполезен. Ее внезапно ввели в число ведущих марафона, и ему как автору было все-таки любопытно, как она собирается воплощать его дерзновенные идеи. Правда, в его сценарии репортаж с купального лежбища запланирован не был. По его замыслу репортерский пункт должен был располагаться в кафе на набережной. Но великий экспериментатор Миша Уткин, видимо, решил эксплуатировать возможности нового либерального времени до упора и ввести смазливую журналистку в самую гущу голых тел.

- Когда заканчивается митинский публицистический стриптиз? - спросил Гриша, длинно потягиваясь в старом продавленном кресле.

Галочка повернула маленькую, стриженную под мальчишку головку и посмотрела на круглые настенные часы в металлической никелированной оправе.

- Сейчас половина четвертого. В четыре начинается запись моей муры... Значит, осталось минут пятнадцать.

- Ладно, пойду туда, - произнес Гриша, с трудом выбираясь из колючих и скрипучих объятий кресла. - А то его потом перехватят в кулуарах - и гуд бай, май лав, гуд бай!..

Он сунул окурок в большой пыльный горшок с высохшим еще до перестройки цветком и вышел в пустой и гулкий студийный коридор.

Случайный человек, впервые оказавшийся здесь, ни за что, наверное, не предположил бы, что находится в творческой организации. Такие длинные, пустые переходы бывают обычно в недрах заводоуправлений, в закоулках унылых НИИ. Гриша шел, глядя себе под ноги, и с непонятным дурацким удовольствием наступал на большие пузыри, повздувавшиеся на неаккуратно постеленном линолеуме. Внезапно перед ним резко распахнулась дверь, едва не раскроив его потупленное чело.

- Полегче, господа! - вскричал он, делая запоздалый шаг назад. - У вас тут и голову можно сложить. Во цвете лет...

- Тоже мне, цветочек аленький! - насмешливо фыркнула Курочка, показываясь из-за двери.

- Ах, ты еще и глумишься! Чуть не отправила человека к праотцам, и не следа искреннего раскаянья. Вот укокошила бы сейчас... Кто тогда кормил бы моих сирот?

- Сиротку, - уточнила всезнающая Курочка. - А нехрен шляться под чужими дверьми!

- Ты чего-то сердита сегодня, мать моя, - удивился Гриша и ласково прихватил дикторшу за талию. - Кто тебя обидел? Покажи эту тварь, и я навеки прерву ее смрадное дыхание...

- Жизнь, жизнь заколебала! Работа эта хренова за гроши!

- Ничего, завтра поедем с тобой на побережье, выпьем винца, окунем розовые попки в море...

- Ага! Но пока только мордой в дерьмо окунаться приходится. Ты только послушай, какие тексты для новостей я сейчас начитывала! - Курочка сердито встряхнула перед Гришиным носом пачкой машинописных листков. - Шесть сгоревших коровников, кража икон в Святоекатерининском соборе, поножовщина на рынке между армянскими и азербайджанскими торговцами, порка казаками сельского учителя, исчезновение школьницы... И все за одни паршивые сутки! Когда такое было?

- Всегда! - сумрачно ответил Гриша, томимый мерзким предчувствием. - Только сообщать об этих вещах не полагалось. Что там за школьница, в бега ударилась?

- Ой, девчонка - прелесть! Тринадцать лет, такая блондиночка сладенькая. Вот фотография...

Гриша взял снимок. Да, это была она. Беленькая нимфеточка, задушенная под прицелом его подлой камеры.

- Симпатичная девчушка, - с трудом выдавил он, поспешно возвращая карточку. - Ничего, вернется. Погуляет и прибежит...

- Как же, прибежит! - все так же злилась Курочка. - Уж я знаю, сколько за неделю к нам таких объявлений из милиции доставляют. И хрен кого находят. Они же дурные в этом возрасте. Заманит какой-нибудь черножопый в машину, а там еще трое таких же зверьков... Увезут за город, и объявляй потом хоть три года по телевидению!

- Не волнуйся, все будет отлично! - забормотал Гриша, стараясь замять неприятную тему. - Ты куда сейчас, к себе? А я в большую студию. До встречи на пляже!

Гриша прошел дальше, в распахнутые стеклянные двери большой студии, над которыми полыхало огненное предупреждение: "Тихо! Идет запись!" Мягко ступая по ворсистому покрытию, он обошел железную винтовую лестницу, ведущую наверх, в аппаратную, и подошел к маленькому столику, где, согнувшись над бумагами, сидел ассистент режиссера с наушниками на потной шее.

- Вова, вы когда-нибудь закончите или нет? - шепнул он запаренному страдальцу.

- Все, финишируем! - ответил Вова, не поднимая головы. - Сейчас этого мэровского холуя стошнит до конца, и Митин перейдет на коду...

Гриша сделал несколько шагов вперед и, облокотившись на какой-то электронный гроб, оглядел участников передачи. На фоне бело-синего задника с большим красным вопросительным знаком по центру стояли три столика, за которыми помещались мужчины в строгих костюмах и галстуках, на первый взгляд неотличимые, как однояйцевые близнецы. Один из них в данный момент держал речь, а слева, в глубине, у самого задника, притаился с микрофоном в руке седой и взъерошенный Митин, готовый всякую минуту вмешаться в разговор, если подшефный запнется или начнет, как говорят на телевидении, "гнать дуру".

Но оратор говорил весьма гладко.

- В конце своего выступления я хотел бы еще раз подчеркнуть, - донеслось до Гриши, - что, не будучи человеком, отягощенным шовинистическими предрассудками, все же считаю индивидуальную экономическую деятельность в нашем регионе лиц кавказского происхождения, мягко говоря, не способствующей нынешним реформам...

- Что же касается антисемитизма... - попытался вклиниться Митин.

- Что же касается нелепых обвинений в том, что я настроен антисемитски, - спокойно перебил его выступающий, - на которые горазды некоторые газетчики, их я отметаю с негодованием и не намерен более на эту тему распространяться.

"Смотри ты, - поразился Гриша. - Это что еще за говорящая падаль?"

Он всмотрелся повнимательней в ярко освещенное софитами лицо выступающего и внезапно ощутил слабость в коленях. В памяти мгновенно всплыло это плебейское, но холеное лицо, упакованное в броскую полуседину и дорогие очки. Оно было запечатлено на той жуткой кассете, которая хранилась сейчас в студийной кладовой, спрятанная за баррикадой железных коробок с кинопленкой и память о которой Гриша старался загнать на самое дно своего подсознания.

"Это он, - шепнул ему откуда-то изнутри гадкий глумливый голосок, - человек, на твоих глазах совершивший убийство ребенка, которое ты МОГ предотвратить. Мог, но ПОБОЯЛСЯ!"

Гриша быстро вернулся к столу ассистента и спросил, стараясь говорить равнодушно:

- Это что за гусь лапчатый?

- Впечатляет? - с усмешкой откликнулся тот. - Это новый заместитель мэра по коммерческой деятельности. Занятный господинчик...

- Очень занятный, - прошептал Гриша едва слышно и быстрыми шагами направился вон из павильона.

"Хоть бы Пан был дома, - с тоской думал Гриша, взбираясь по крутым ступеням на последний, пятый этаж. - Хоть бы черт его никуда не унес!"

Тяжело дыша, он надавил на кнопку звонка и через пару секунд с облегчением услышал за дверью тяжелые шаги и знакомое сопение в бороду.

- Заходи! - обрадованно закричал Пан и слизнул зависшую на усах каплю сметаны. - Милка невероятные блины соорудила. С грибами!

- Я водочки взял. Ничего?

- Что ты говоришь!? И у меня еще две имеются. Мало, конечно, но как-нибудь перебьемся...

Бородач гулко захохотал и поволок Гришу вглубь своей уютной норы.

Вторую бутылку они начали часа через полтора.

Темно-красное закатное солнце зависло над ржавой крышей соседнего дома, словно помидор, насаженный на вилку телеантенны. Жаркий воздух лился через распахнутую балконную дверь, с трудом справляясь с густой табачной завесой, окутавшей комнату.

- Ну как, откроем новую страницу жизни? - Пан, кряхтя, потянулся к только что вынутой из холодильника запотевшей бутылке и ловко свернул ей золотую головку.

- Что-то вы разошлись, мальчики. Пореже бы метали в такую духоту! - посоветовала Милочка.

Она расчесывала свои великолепные, черные с проседью, волосы возле старинного резного трюмо, не забывая при этом контролировать ход дружеского возлияния.

- Не стоит за нас тревожиться, тетя! - Пан быстро разлил по маленьким пузатым рюмочкам и подцепил на вилку длинный соленый огурец. - Лучше поддержите компанию. Водка нынче очень хорошая уродилась, жирная!

- Выпью, не беспокойся. Сейчас Светлана придет, с ней и выпью...

- А что, Светка должна прийти? - воодушивился Пан и, проглотив стопку, сочно вкусился в огурец. - Это хорошо! Светка - баба компанейская.

Захмелевший Гриша почти не прислушивался к пикировке супругов. Он машинально опрокинул рюмку в рот и сквозь колышащуюся прозрачную гардину засмотрелся на тяжелый красный шар, уже зацепившийся за краешек крыши.

Эта тесная двухкомнатная хрущевка, набитая книгами и эскизами театральных костюмов в изящных самодельных рамках, осталась почти единственным местом в городе, где Гриша чувствовал покой и уют. Здесь его понимали с полуслова, не проедали плешь за цыганский образ жизни и всегда готовы были оставить на ночь, в каком бы диком виде он ни заявился.

Сразу после прихода, хватанув водки и рассказав Пану о речах героя телепередачи, он чуть было не выложил под пьяную руку всю историю с гнусной видеосъемкой. Но вовремя попридержал язык. Нет, впутывать старшего товарища по литературно-шабашному цеху в дурнопахнущую уголовщину он не имел никакого права. Тем более, что сегодняшнее впечатление от коммерческого мэровского заместителя было более чем зловещим.

- Ну тебя к черту! - скривился Гриша. - Накаркаешь еще второй путч...

- А тут и каркать не нужно. Через годик кое-кто свистнет, и будет нам всем большой трандец!

- Так что же делать?

- Тебе-то ясно, что делать. Свалишь в свои Палестины. А нам, грешным, еще на колу придется подрыгаться!

- Перестань сейчас же! - напустилась на мужа обычно сдержанная Милочка. - Натрескается водки и черт знает что несет! Не слушай его, Гришечка. Все будет нормально, и никуда тебе ехать не придется. Ты же у нас умненький, талантливый. Мы тебя все...

Договорить она не успела из-за оглушительной трели зуммера собственной Пановской конструкции, который напугал не одного посетителя этого гостеприимного жилища.

- Это Светланка! Чтобы при ней вы этих паршивых разговоров не вели. Не пугайте мне девчонку.

Милочка запахнула халат и вышла в прихожую.

- Как же, испугаешь ее! - крикнул вслед жене красномордый грубиян. - Она сама кого угодно испугает...

- Заткнись и проверь, застегнута ли у тебя ширинка! - ответила ехидная Милочка и щелкнула замком.

- Давай еще по одной, пока не началось! - шепнул бородач, разливая водку. - За то, чтобы все эти коричневые гады быстрей передохли...

- Будь здоров! А что это за Светлана?

- Отличная баба. Книжный график, разведена... Настоятельно рекомендую!

- Ну, поехали...

Грише всю жизнь нравились рыжие девушки. Но, несмотря на его длинный и неряшливый донжуанский список, как раз-таки ни одной рыжей в нем не значилось. И когда Милочка ввела в комнату высокую девушку в коротком джинсовом сарафанчике, он первым делом подумал: "Интересно, крашеная она или нет?"

Короткие волосы у вошедшей были не медными и не желтоватыми, а натурального жгуче-апельсинового цвета.

- Привет, Лиса Патрикеевна! - сразу зашумел хмельной Пан. - Иди, я тебя познакомлю с самым злым бабником в местном литературном болоте.

- Меня зовут Светлана, - спокойно произнесла гостья, усаживаясь в свободное кресло возле низенького столика с закуской.

"Хорошая улыбка, - отметил Гриша, называя свое имя, - и зубы приличные. Ножки вроде бы тоже весьма качественные..."

- Вы действительно писатель? - спросила она, оглядывая Гришу, как ему показалось, с непочтительной иронией.

- Не похож?

- Нет, - она рассмеялась и, вынув из сумки пачку "Мальборо", закурила длинную сигарету. - Писатель должен быть солидным человеком с бородкой, в пенсне...

- Ездить на извозчике, болеть чахоткой...

- Нет! - заорал Пан, вновь хватаясь за бутылку. - Писатель должен ходить босиком, брюхатить каждый год супругу и жрать котлеты из морковки!

- Ничего вы, дураки, не понимаете! - заявила Милочка, появляясь в дверях с полным подносом новой партии блинов. - Писатель обязан десять часов в день сидеть за компьютером, выдавать в год два-три романа, иметь виллу, яхту в Мексиканском заливе и счет в банке миллионов на тридцать... Но самое главное - писатель никогда не должен сидеть за одним столом с такими козлами, как вы, Гришенька и Сашенька. Потому что через полчаса общения с вами он почувствует, как у него начинают расти рожки на голове!

- Так выпьем, так выпьем за рожки и ножки! - фальшиво пропел Пан и сделал вид, что хочет укусить гостью за узкое круглое колено.

- Панову больше не наливаем! - смеясь, сказала Светлана, отпихивая от себя бородатую харю.

- А мне позволите? - спросил Гриша, поднимая рюмку.

- Смотря что, - молвила рыжая ведьмочка, принимая от Милочки тарелку с блинами.

- Выпить водочки. О покушении на ваши колени я не смею даже помыслить...

- Ради Бога!

- Большое спасибо.

- Не стоит благодарности...

- О, так я прекрасно знаю этот дом! - воскликнул Гриша, когда они подошли к четырехэтажному старому зданию, обнесенному мощной каменной оградой с металлическими заостренными прутьями. - Тут еще магазинчик в полуподвале был охотничий... А на втором этаже когда-то жила одна девушка с очень красивым овалом лица.

- И что же произошло с этой девушкой? - насмешливо поинтересовалась Светлана. - Подозреваю, что, не добившись от вас ответной страсти, она выбросилась из окна и повредила себе овал лица...

- А вы, я смотрю, довольно язвительная особа! - томным пьяненьким голосом произнес Гриша и чуть было ни икнул.

"Черт, - подумал он, - нажрался, как свинья! Жаль, если упущу эту рыженькую..."

Они поднялись по ступенькам на крыльцо и остановились у высоких массивных дверей.

- Я все никак не могу разобрать: естественная у вас рыжина или синтетическая? - сказал Гриша и тихонько провел рукой по ее короткой стрижке.

- Ну, и как, по-вашему?

- Думаю, естественная, - он опустил ладонь ниже и коснулся рукой ее шеи. - М-да, и кожа отличной выделки! Так и хочется лизнуть.

- Какие неаппетитные у вас желания. Лизнуть шею женщины, которая летним днем уже часов пять не была под душем...

- А я бы все-таки рискнул, - пробормотал он и качнулся к ее лицу.

- Не стоит, - рассмеялась она, ловко уворачиваясь. - Тем более, что и вы, мой друг, в настоящее время не особо стерильны!

Она взялась за ручку двери и потянула ее на себя.

- Э, так не пойдет! - Гриша шагнул вперед и, обхватив девушку за талию, прижал к себе. - Я просто не прощу себе, если сегодня не почувствую вкуса вашей бархатной кожицы...

- А вкуса моей шершавой трудовой ладошки на своей небритой физиономии вы не желаете ощутить?

- Фу, как грубо! - возмутился он, отступая. - Никак не ожидал услышать подобную лексику от столь возвышенного создания...

- Что делать, физически не переношу самоуверенных пьяных бабников.

- А кто пьян-то? - благородно возмутился Гриша и внезапно позорнейшим образом икнул.

- Что и требовалось доказать! - со смехом сказала она, распахивая дверь. - Прощайте, сочинитель. Желаю вам добраться до дома в целости и сохранности.

Она скрылась в подъезде, откуда еще несколько секунд слышался стук каблучков. Потом последовали щелчок замка, легкий хлопок двери и тишина.

- Идиот! - прошипел Гриша, легонько ударяя себя кулаком по носу. - Сценарист хренов...

Он опять, уже не сдерживаясь, громко икнул и, нетвердо ступая, стал спускаться по ступенькам.

Глава 4. Следы от утюжка

В шумном и грязном буфете аэропорта Гриша неожиданно напоролся на Пана. Тот стоял, навалившись на высокий круглый металлический столик, обезображенный неаппетитными остатками пищи, и меланхолически чистил огромную жирную тарань. Перед ним стояла пустая бутылка от жигулевского пива и две полных, неоткупоренных.

- О, тебя-то мне здесь и не хватало! - воскликнул старый баламут, радостно растопырив замасленные рыбой лапы. - Сейчас возьмем еще бутылочек пять и ве-ли-ко-лепно проведем время...

- Я пас! - строго сказал Гриша, уклоняясь от липких дружеских объятий. - Через два часа я должен быть на приморском телецентре, а через три часа начнется прямой эфир девятичасового телемарафона... Ты, кстати, что тут в такую рань делаешь? Сейчас только половина шестого!

- Не только, а уже! Я ошиваюсь тут со вчерашнего вечера, с восьми часов. Представляешь, поехали провожать Вальку Шарова в Питер. Ну, ты его знаешь, завлит оперетты! Рейс в десять ноль-ноль. Зашли в бар, взяли по сто пятьдесят коньячку, сидим, отдыхаем. Вдруг объявляют: рейс переносится на двенадцать из-за неприбытия. Что делать? Идем, естественно, в кабак, берем водки, салатов, и - вперед... Потом вылет, конечно же, сдвигают на два. Тут все, как крысы, бросаются на последний автобус, и мы с Валькой остаемся вдвоем. Покупаем еще бытылочку, то-се... Короче, в половине пятого он улетел. А я подумал: "Почему бы не выпить пивца в этом милом буфете?" К тому же у меня в портфеле такая чудесная тарань имелась... Ведь правильно я рассудил? Тем более, что автобусы еще все равно не ходят...

- Все с вами ясно, Александр Павлович, - усмехнулся Гриша, посматривая на часы. - Милочке ты, надеюсь, позвонил?

- Обижаешь! Я ей телефонирую через каждый час и докладываю о своем самочувствии...

- Молодец! Сам, значит, куролесишь и жене спать не даешь...

- Молчи, сухая иудейская душа! Что ты понимаешь в истинной любви? Разве может любящая славянка уснуть, когда ее избранник бдит в ночи?!

- Бдит, говоришь? Отлично сказано! Ладно, Пан, мне пора на регистрацию. Пока, привет Милочке!

- Подожди, я тебе позвоню после марафона. Поздравлю с викторией! Какой там у тебя телефон?

- Слушай, не морочь мне голову! Откуда я могу знать телефон гостиничного номера, в который я еще не вселился? Позвонишь администратору гостиницы "Ленинград" и спросишь...

Гриша поспешно пожал нестерильную руку хмельного друга и быстро зашагал в тамбур выхода на посадку, где, судя по времени, уже заканчивалась регистрация рейса на Приморск.

К пяти часам все угорели окончательно. Когда Гриша взял в буфете бутылку холодного пива и вышел на залитое солнцем крылечко запасного выхода, то увидел совершенно ошалевшего Кирилла, выглядывающего из открытой дверцы раскаленной солнцем фуры ПТВС.

- Здорово, служивый! - крикнул Гриша, потрясая бутылкой. - Не желаешь глоток освежающего напитка?

- Чтоб ты сдох вместе со своим дружком Уткиным и вашим долбаным марафоном! - хрипло ответил измученный звукорежиссер. - Разве можно в такую жару устраивать девятичасовой прямой эфир? А тому идиоту, который распорядился поставить ПТВС в этом пекле, я бы собственными руками оторвал семенники и заставил их съесть сырыми!..

- Не гони волну, комиссар! - примирительно сказал Гриша, подходя к ярко раскрашенному нашпигованному аппаратурой автобусу. - Утром ваша колымага стояла в тени вон того платана, а сейчас солнце переместилась. Земля, она ведь вращается!

- Это башка у меня вращается от ваших бракованных фонограмм, плясунов, которые цепляют сапогами микрофоны, и ведущих, осипших ко второму часу эфира!..

- Кто осип? Из наших ко второму часу все были, как огурчики! Разве что Курочка дала петуха, когда коньяка хватанула за кулисами, и ей не в то горло попало...

- А эта московская примадонна?

- Тома? - Гриша поперхнулся пивом и гулко расхохотался. - Да, это сильная дамочка! Но, говорят, они вчера с Уткиным так преуспели в кабаке, что утром ее из постели подъемным краном вынимали... И потом, что ты хочешь? Она уже пятый год на ЦТ только с Хрюшей и Степашкой партнерничает. Форма уже не та. На большую шабашку не тянет!

- Но лично ты мне сегодня, отец Григорий, понравился! - улыбнулся наконец Кирилл. - Как только включали твой "маяк", ты тут же дерзновенно врал, что за прошедшие полчаса нам пожертвовали еще три миллиона...

- А что делать? Ты-то знаешь, что вся компьютерная дребедень у меня за спиной - чистая липа! Я все время спрашиваю у этой бывшей партийной овчарки, замглавы администрации: "Какие цифры гнать в эфир?" А она, не сморгнув глазом: "Накидывайте, Григорий Борисович, каждый раз по два-три миллиончика... Потом разберемся!"

Гриша посмотрел на часы и, поспешно допив пиво, поставил бутылку на асфальт.

- Все, Кирюша, через десять минут приступаем к плавной посадке! Пока все: тьфу, тьфу, тьфу... Еще немного потной работенки, и можно спокойно пить водку и тараканить девушек!

Он махнул рукой распаренному мученику звука и поспешно взбежал по ступенькам. В кулуарах гигантского концертного зала, выстроенного в лучшие брежневские времена на самом берегу моря, творилось обычное безумие торжественного завершения большого дела. Метались ошалевшие ассистенты, курили и беспрерывно поправляли трусики девки из кордебалета, ругались хриплым матом осветители, громыхали своими дудками пьяненькие разбойники из джаз-бенда, а у большого зеркала, под присмотром Миши Уткина, критически оглядывала свой третий за день наряд приезжая знаменитость, московская дикторша Тамара Квартальная.

- Григорий, мать твою так! - заорал, ворочая воспаленными красными глазками великий постановщик Уткин. - Ты почему не на месте? Через три минуты финиш, а ты бродишь, девок нюхаешь...

- Не волнуйтесь, Михаил Натанович, - бросил Гриша на бегу. - В такую жару это крайне вредно. Правда, Томочка?

- Гриша, вы единственный нормальный человек в этом сумасшедшем доме! - томно протянула старая столичная лахудра. - Мы должны непременно выпить с вами вечером на брудершафт...

Гриша послал похмельной знаменитости воздушный поцелуй и потрусил к своему столику, за которым высился цветной задник с надписью "Информационный маяк" и светились экраны трех камуфляжных компьютеров, будто бы выдающих оперативную информацию о средствах, поступающих на счет марафона.

Тем временем на основной сценической площадке заканчивалось выступление популярнейшей группы "Ку-Ку", появление которой должно было стать по мысли постановщиков сокрушительным ударом по скаредности населения, еще не перечислившего последние гроши на содержание сирот и лечение жертв атомного свинства.

Четверо известных всей стране накрашенных педерастов затейливо дергались под фонограмму, изображая бешеную страсть к некой Генриетте.

- Генри-е-е-етта! - вопили они скопческими голосами и одновременно оглаживали руками с наманикюренными ногтями обтянутые чресла. - Ты в наготу оде-е-е-та!

Зал неистовствовал, а на толпу несовершеннолетних пэтэушниц, танцующих перед сценой, похоже, уже накатывал третий оргазм.

- Всем приготовиться! - захрипел в наушниках голос Уткина. - Сразу после "Ку-Ку" начинаем ставить точку!

Гриша сдернул наушники, пригладил волосы и поправил микрофон. Тем временем на сцену, затопленную мощным потоком света, поощрительно аплодируя потным кланяющимся "Кукуйцам", вальяжно выходила телезвезда Квартальная.

- Друзья мои, - начал Гриша, приторно щурясь в полифемов глаз "ТЖК", поднесенный почти к самому его носу вспотевшим оператором с малиновым от натуги лицом, - позвольте познакомить вас с окончательным итогом нашего...

- Я так и знала, что до пляжа мы сегодня не доползем, и в конце концов все закончится пьянкой в ресторане!

- Я только удивляюсь, как эта старая дура Квартальная не упала под конец мордой в салат! - продолжала злопыхать Курочка. - Пить два дня, как лошадь, отработать девять часов в эфире и снова лакать коньяк стаканами! Вот это школа. Таких людей скоро уже не будет...

- Кончай тошнить, Курица, - ухмыльнулся Гриша. - Это в тебе мелкие провинциальные пузыри булькают. Как же, пригласили столичную матрону, которая вас, мокрохвостых, затмила!

- Галка, давай изнасилуем этого жалкого писаку! - крикнула Курочка, снова наливая себе полстакана шампанского. - Завяжем ему яйца шнурком от ботинка и будем трахать, пока не образумится.

- Зачем?- лениво откликнулась Галочка. - Он и без шнурка отдастся. Давайте лучше еще примем коньячка и учиним полюбовную групповуху. Обнажим юные тела и сольемся в упоительном экстазе...

- А что, это идея! - заржала Курочка. - Ты как, Гришечка, согласен поупражняться втроем? Или слабо?

- Пьяные дуры, - хмыкнул Гриша, не разлепляя глаз под дуновением вентилятора. - Я-то, могу! Но вы же сами завтра утром проспитесь и будете за мной бегать по всему городу с ящиком водки, чтобы я никому ничего не разболтал...

- Ой, Григорий, я вижу, ты нас недооцениваешь, - Галочка оторвалась от балконных перил и нетвердыми шагами направилась в комнату. - А может, мы с Курочкой старые сообщницы, и ты не первый жук-пердунец, попадающий в наши сексуальные сети?

Купальник у нее действительно был первоклассный. Черный, с редкими оранжевыми вкраплениями, он замечательно гармонировал с ее лениво-гибким незагорелым телом. А узкие удлиненные ступни редакторши с кроваво-красными ноготками на пальчиках смотрелись настолько сексуально, что Гриша, к собственному неудовольствию, почувствовал немедленное острое возбуждение.

"Хватануть, что ли, еще сто граммов и, натурально, затащить этих двух похотливых мартышек в постель?" - подумал было он, но почему-то эта идея показалась ему необыкновенно противной.

Он вдруг поймал себя на том, что после той проклятущей съемки на даче всякая мысль о половом акте вызывала у него тошнотворную реакцию.

"Разве что та рыженькая..." - пронеслось в голове, но он поморщился и сосредоточился на происходящем в гостиничном номере.

А происходили там вещи, достойные всяческого порицания. Пьяненькая Галочка приземлилась на колени к не менее хмельной Курочке и с развратной улыбкой, пуговка за пуговкой, расстегивала ей блузку.

- Курочка, любовь моя, - с нарочитой страстностью шептала она пухлыми накрашенными губами. - Зачем нам этот грубый, вонючий козел? Давай предадимся чистой лесбийской неге, а его выгоним под зад ногой...

- Зачем выгонять! - отозвалась Курочка и спустила с Галочкиного плеча бретельку купальника. - Пусть дурачок смотрит и завидует.

Они обе захохотали хриплыми русалочьими голосами, хитренько поблескивая глазами в сторону Гриши.

- А что, - он отодвинул ногой вентилятор и сунул в рот сигарету. - Я бы с удовольствием просмотрел на лесбийский сеанс. На кассетах это меня жутко возбуждает. Но в натуре-то, наверно, еще занимательней. Давайте, девки, по граммульке - и в койку! Вы будете лизаться, а я - балдеть...

- Вот скотина! - возмутилась Курочка. - Хочет, значит, ничего не делать и получать удовольствие... А может, у тебя, Гришка, уже не маячит? Ты сознайся. Мы никому не скажем...

- Вы начинайте, девушки! - начальственно распорядился Гриша, плеснув себе в стакан водочки. - А там разберемся, что у кого маячит...

- А вот и начнем! - решительно заявила Курочка, допила залпом свой стакан до дна и одним махом стянула с Галочки черно-оранжевую полоску бюстгальтера.

Груди у дурочки оказались просто божественными. Белые, высокие, с яркими твердыми напряженными сосками. Гриша даже скрипнул зубами, когда Курочка, потянувшись, высунула розовый влажный язычок и медленно облизала одно из этих сладких украшений.

- О, - фальшиво простонала Галочка голосом актрисы из немецкого порнофильма, - какой балдеж!

Однако Курочка, видимо, распалилась не на шутку. Она припала к полураздетой подружке и, шумно дыша, принялась целовать бархатистую кожу ее живота, опускаясь все ниже и ниже. Когда же она начала потихоньку стягивать с Галочки чисто символические трусики, та попыталась слабо сопротивляться.

- Перестань, дурочка, - шептала дикторша. - Он никому не скажет. А когда кто-то смотрит, даже приятней...

Галочка прерывисто вздохнула, искоса глянула на застывшего на кровати сценариста и сама в два движения скинула кусочек французской синтетики.

- Слушай, она потрясающе пахнет! - воскликнула дрожащая Курочка, зарываясь носом в шелковистые волосики Галочкиного лобка. - Иди, Гришка, сюда! Вылижем ее вдвоем с ног до головы.

Гриша почуствовал, что больше не может сопротивляться бурному приливу похоти. "Эх, завтра самому же стыдно будет вспоминать!" - подумал он и принялся неверными пальцами расстегивать молнию на джинсах.

И в это время нежно замурлыкал телефон.

- Слушаю! - сказал Гриша, держа трубку одной рукой, а другой продолжая расстегивать брюки.

- Старик, это я! - Загудел в трубке голос Пана. - Ну, брат, я потрясен. Такую вы залепуху отгрохали в эфире... Даже моя Милочка сказала: "Да когда же закончится эта фигня?" Шучу, старик! Шучу. Я, собственно, вот по какому поводу звоню. Помнишь, мы говорили о новом заместителе мэра? Ну, о том говеном патриоте, который так разозлил тебя на телевидении! Так представляешь, у него вчера жена погибла в автомобильной катастрофе. Разбилась на трассе под Студеным Ключом. Но самое интересное дальше. Мне всю эту историю рассказал мой добрый приятель, который занимает очень серьезный пост в областном управлении внутренних дел. Оказывается, на теле у этой дамы (кстати, совершенно изуродованном теле!) эксперты обнаружили весьма любопытные следы.

- Какие следы? - неверным голосом спросил Гриша, чувствуя мерзкое головокружение.

- Следы от утюжка! Представляешь, ее пытали горячим утюгом. Жену заместителя мэра! Только имей в виду: эти сведения строго конфиденциальны. Я тебе только, как старому...

- Извини, Пан, - глухо проговорил Гриша. - У меня сейчас гости. Поговорим позднее.

Он положил трубку и, не обращая внимания на стонущих лесбиянок, быстро вышел на балкон. Там он постоял минуты полторы, уставясь невидящими глазами в огни проходящего на горизонте корабля и до боли кусая нижнюю губу. Потом вытер рукой взмокшее лицо и грубо проговорил через плечо:

- А ну, выметайтесь отсюда к чертовой матери! Через десять минут я выезжаю из номера.

Глава 5. Тристан и Изольда

Дождь лупил сплошным косым потоком, вспенивая лужи, на которых вспухали тысячи прозрачных пузырей, напоминающих лечебные банки на теле простуженного человека. Поеживаясь в насквозь промокшей джинсовой куртке, Гриша сидел за столиком летнего кафе-мороженого на крыше громадного центрального книжного магазина и мутными, воспаленными глазами глядел на мутно-зеленую листву сквера, как бы размытую сплошной шумящей стеной ливня.

После вчерашних алкогольных безумств в Приморске и долгой ночной гонки на такси по горным серпантинам голова у него была наполнена ноющей болью, в сухом горле першило, а желудок то и дело сводило мучительными спазмами. Нужно было в срочном порядке, строго по-воландовскому рецепту, вылечить "подобное подобным".

Гриша оторвал взгляд от дождевой пелены, кряхтя, встал и, пересекая совершенно пустое кафе, медленно подошел к стойке, где с наушниками от плейера на голове скучал юный красавец с идеальным набриолиненным ежиком.

- Будьте любезны, две бутылочки холодного пивца, - попросил Гриша, облизывая пересохшие губы.

- Пива у нас не бывает, - равнодушнейшим образом ответил красавчик, глядя сквозь клиента серыми рыбьими глазами.

- Друг, поищи, пожалуйста! - жалобно-заговорщическим тоном забормотал Гриша. - Сил нет до коммерческого ларька тащиться. Да и дождь, сам видишь, какой. А я натурально погибаю! Трубы горят по-черному...

Молодой негодяй выдержал пятисекундную паузу и, не меняя выражения лица, равнодушно бросил:

- Если холодное, с вас тридцать рублей. За две бутылки - шестьдесят.

Он лениво отвалился от стойки, и с грацией человека, страдающего болезнью Паркинсона, раскрыв дверцу громадного холодильника, извлек оттуда две зеленые, восхитительно запотевшие бутылки.

При виде сосудов со спасительной влагой глотка несчастного страдальца превратилась в рулон наждачной бумаги, а от виска до виска полыхнул зигзагообразный болевой разряд.

Он, суетясь, отыскал в карманах два мятых четвертака и червонец и обменял их на пару обжигающе холодных бутылок.

- Огромное вам спасибо!

Молодой человек не отреагировал. Он вставил новую кассету в плейер и принялся постукивать указательными пальцами по стойке в такт неслышной музыке.

"Капитализм! - сквозь головную боль размышлял Гриша, неся драгоценный скользкий груз к столику у парапета. - Никакой капитализм не превратит этого пидараса в человека..."

Первую бутылку он выпил залпом, чувствуя, как пересохшее нутро шипит и булькает, словно бочка с карбидом, в которую плеснули ведро воды. Потом блаженно закурил и, уже не спеша, принялся за вторую ледяную порцию.

Ливень все не унимался, и по превратившейся в канал проезжей части улицы изредко проползали автомобили, волоча за собой глиссерные водяные крылья и хвосты. На тротуарах вообще не было ни души. Лишь пробежала великолепная босая блондинка с красным зонтиком в одной и с туфельками - в другой незагорелой руке да промчался на велосипеде очумевший мокрющий мальчишка, получающий, как видно, от подобной езды невероятное наслаждение.

В голове у Гриши прояснилось, и он мог наконец связно проанализировать сложившуюся ситуацию.

Итак, женщина, вовлекшая его в безумное предприятие с видеосъемкой, не вписалась в крутой поворот на трассе под Студеным Ключом и обнаружена внутри искореженной машины, лежащей вверх колесами в глубоком, заросшем ежевикой овраге. И, если Пан чего-нибудь спьяну не напутал, на теле покойной милиция обнаружила следы пыток.

"Но если этот подонок решился на пытки и убийство собственной жены, - размышлял оживающий сценарист, - значит, его ничто не остановит в желании найти оператора, делавшего съемку, и кассету-матрицу, запечатлевшую его преступление... Но почему, в таком случае, помощничек мэра до сих пор до меня не добрался? Потому что я отсутствовал в городе? Но моя рожа девять часов подряд маячила на телеэкране, и в случае, если покойница раскололась, меня, по идее, давно уже не должно быть на свете! Судя по всему, возможности у этого подлеца громадные, а моральные тормоза отсутствуют напрочь... И, ежели я до сих пор дышу и дрыгаю ногами, сие должно означать следующее: либо ревнивица ничего не сказала, либо... нужно ждать ножа под ребро в любую секунду..."

Гриша поежился и нервно оглянулся по сторонам.

Продуваемая ветром кафешка по-прежнему была пуста, а смазливый юнец за стойкой, похоже, заснул стоя, убаюканный своим поганым рэпом в наушниках.

Стихия, между тем, начала постепенно стихать. Сначала ослабела яростная дробь по зеленой полупрозрачной пластмассовой крыше кафе, потом косая занавеска дождя сделалась редкой и сквозной, и, наконец, в серо-черных тучах блеснул, на глазах расширяясь, лоскуток ослепительно голубого неба.

Гриша тяжело поднялся и, стягивая на ходу задубевшую куртку, направился к выходу. Когда он спустился по винтовой бетонной лестнице и ступил на мокрые плиты тротуара, от дождя остались одни воспоминания, а голубая полынья в тучах превратилась в полноводное озеро, в котором плавало жаркое рыжее солнце, разом раскрасившее еще недавно серую и блеклую улицу.

Благотворное воздействие пива начало сказываться. Ноющая боль в висках рассосалась, конвульсии в желудке улеглись, и лишь тяжелая свинцовая усталость во всех членах напоминала о вчерашней вакханалии и бессонной ночи. Выздоравливающий медленно шел мимо огромных стеклянных витрин центрального книжного магазина, за которыми, словно живность в аквариуме, сновали сотни людей, набившиеся внутрь по случаю дождя и теперь устремлявшиеся к выходу. Гришин путь лежал к желтевшим на следующем квартале ложноклассическим портикам здания областной филармонии, на четвертом этаже которого располагалась централизованная бухгалтерия, где бил один из денежных ключей, уже пятнадцатый год исправно его подпитывающий.

Восхождение по крутой лестнице в душном подъезде далось ему нелегко. Сердце гулко билось о ребра, пот заливал глаза и, когда он, тяжело отдуваясь, толкнул белую хлипкую дверцу и ввалился в коридор бухгалтерии, ему снова пригрезилось студеное лекарство в зеленой запотевшей бутылке.

У зарешеченного окошка кассы в темном конце коридора уже виднелся хвост очереди человек в десять. Обнаружив это прискорбное явление, Гриша недовольно засопел и потянул на себя обитую драным дерматином дверь с табличкой "Главный бухгалтер".

- А, господин Рывкин пожаловал! - с ехидной улыбочкой вскричала Эмма Лазаревна, завидев его. - Имела вчера счастье наблюдать по телевизору. Телезвезда! Просто телезвезда...

- Я рад, что вам пришлась по душе наша передача, - с трудом изобразив лучезарную улыбку, промолвил Гриша и тяжело опустился на стул. - Для меня ваше просвещенное мнение, Эмма Лазаревна, значит чрезвычайно много...

- Какой слог, Гришенька! Не иначе имеются проблемы по финансовой части...

- Что вы, Эмма Лазаревна! Вы для меня самый авторитетный критик в этой задристанной местности. А деньги, они - тьфу!

- Ладно заливать, - со смехом сказала польщенная толстуха и, расписавшись, протянула ведомость. - Берите и ступайте поправлять здоровье. На вас прямо лица нет!

- Да, что-то нездоровится, - пробормотал он, цапнув бумажку, - видно вчера простыл где-то...

- То-то я и вижу, что простыли... Небось, спортивный режим нарушали после марафона?

- От вас, Эмма Лазаревна, не скроешься! - сокрушенно развел руками Гриша и, картинно раскланявшись, скрылся за дверью.

Очередь у окошка кассы выглядела весьма неприветливо и, как назло, в ней не обнаружилось ни одного знакомого. "Придется погибать в духоте", - обреченно подумал он и осторожно дотронулся до плеча стоящей последней в очереди девушки с короткой красноватой шевелюрой.

- Извините, вы последняя?

- Наверное, - ответила та, чуть поворачивая длинную шею. - Стоял тут кто-то, но, по всей видимости...

И тут Гриша с удивлением опознал в собеседнице ту самую рыженькую особу, которую столь неудачно проводил домой после ужина у Пана.

- Светлана, - шепнул он ей прямо в розовое ушко. - Я удивляюсь, что у кого-то не хватило терпения постоять подле вас. Я согласен это делать 24 часа в сутки!

- А, господин сочинитель! - сказала она, усмехаясь. - Сочинитель, соблазнитель и вольный сын телеэфира...

- Последний каламбур просто великолепен. Он изобличает в вас те интеллектуальные качества, которые я не заметил в прошлый раз...

- Ну, это не удивительно, - усмехнулась она, иронически рассматривая его помятую и небритую харю. - В прошлый раз вы были слегка... утомлены.

- Да уж,- смущенно отозвался Гриша. - Вы уж простите эту пошлую икоту!

- Ничего. Наверное, кто-то вас вспоминал.

- Вероятно, - поежился он. - И теперь я даже догадываюсь, кто именно... Вы, кстати, по какому поводу в наших закромах?

- Случайно. Краеведческий музей заказал мне новый фирменный стиль. Я сделала его еще четыре месяца назад, и вот только теперь музейные крысы соизволили выплатить гонорар.

Игривая пикировка продолжалась в том же духе минут пятнадцать, и Гриша даже удивился, когда обнаружил, что они со Светланой стоят непосредственно перед окошком кассы, а позади слышится возмущенный рокот граждан, жаждущих отовариться денежными знаками.

- Света, - шепнул он художнице, - скорей получаем бабки и бежим отсюда со всех ног. Иначе культработники начнут нас бить. А это племя, не знающее жалости и снисхождения!

Когда они вышли на крыльцо служебного филармонического подъезда, с небес снова хлестал сумасшедший ливень.

- Мать честная! - воскликнул Гриша, накрываясь так и не просохшей курткой. - Что за погода нынешним летом: то жара аравийская, то библейский потоп...

- Ничего, у меня зонтик имеется, - беспечно отозвалась девушка.

- Тогда давайте его мне. А сами берите меня под руку, и мы пойдем, тесно прижавшись, как Изольда с Тристаном.

- И столь же невинно?

- Света, вы в очередной раз потрясаете меня своей эрудицией!

- Наверное, вам в жизни не везло и вы имели дело исключительно с выпускницами ПТУ, - вздохнула она. - Так куда мы направимся, мой нежный Тристан?

- Как куда? Естественно - кутить! Ведь мы одновременно вырвали гонорары из жадной пасти местной культуры. Преступно не выпить коньячку по этому поводу.

- Тем более, что, судя по вашему лицу, вам это жизненно необходимо...

- Грешно смеяться над больным человеком.

- Короче, куда вы меня ведете? Если в кабак - я пас. Не переношу эти усатые кавказские хари...

- Обижаете, леди Изольда! Приглашаю вас непосредственно в полуподвальный притон, находящийся отсюда в четырех кварталах.

- Что еще за притон?

- А, ваша киностудия! Мне Панов много о ней расказывал...

- Ну, так что?

- Можно рискнуть. Но, надеюсь, вы не будете выходить за рамки роли благородного кельтского рыцаря?

- Обещаю быть скромнее парализованного евнуха!

- Это уж, пожалуй, чересчур, - мягко сказала она и взяла Гришу под руку.

- Боже мой! Да тут целый Голливуд, - сказала Света, усаживаясь после экскурсии по студии на скрипучий диван в Гришином кабинете. - И, как я понимаю, вся эта роскошь принадлежит вашей гоп-компании. Как же вы ухитрились завладеть этим Клондайком?

- Длинная история, - ответил Гриша, сервируя прожженный в нескольких местах стол на колесиках, на котором Андрюша обычно занимался паяльными работами. - Существовала долгие годы развесистая профсоюзная липа под названием "Клуб-лаборатория кинолюбителей". Номинально эта контора должна была заниматься организацией смотров-конкурсов любительских фильмов и методическим обслуживанием психов, в свободное от работы время снимающих на плохую пленку сопливых чад и любимую тещу...

- А на самом деле? - спросила Светлана, с интересом рассматривая бесстыжий плакат на стене.

- На самом деле работники этой богадельни занимались самой беззастенчивой шабашкой, снимая жуткие часовые фильмы для председателей колхозов и честолюбивых директоров крупных предприятий, и неплохо с этого кормились. Разумеется, по меркам тех вегетарианских времен.

- А потом?

- А потом началась дядимишина перестройка, и умные профсоюзные жулики поняли, что советской эпохе наступает, мягко говоря, конец. Вот тогда они и предложили нам, тогдашним работникам клуба-лаборатории, образовать региональную общественную организацию кинолюбителей, а при ней - хозрасчетную киновидеостудию, которая будет ее кормить. Студия снимает заказные фильмы, а заработанные средства идут на финансирование деятельности общественной организации, плюс на оплату штатных сотрудников. Чувствуете, что получается в результате?

- Совершенно бесконтрольная легальная шабашка?

- Поразительно умная вы женщина! К тому же шабашка, практически не облагаемая налогами. Общественная организация... Тыры-пыры...

- Хорошо, но какая выгода профсоюзникам?

- Объясняю популярно. Они безвозмездно передают нам помещение и часть аппаратуры, а мы регулярно включаем их в ведомости по оплате в качестве консультантов заказных фильмов. А так как заказы они добывали, в основном, сами, то подобный альянс был выгоден обеим сторонам. Теперь понятно?

- Все с вами ясно, господин сценарист! - протянула она. - Стало быть, я попала в гнусное разбойничье гнездо. Но это - полбеды. Главное, что меня обещали здесь кормить и поить, а пока лишь развлекают криминальными россказнями...

- Все готово! - воскликнул Гриша, подкатывая столик к дивану.

Такой завтрак не снился даже супруге монакского принца.

На столе, застеленном рекламным плакатом киновидеостудии "Фокус", стояла пузатая бутылка французского коньяка польского разлива, тарелка с аппетитной домашней колбасой с острым чесночным запахом, миска с крупнонарезанными помидорами , блюдце с лимонными дольками и огромный пучок зеленого лучка.

- Да, набор еще тот! - с сомненьем произнесла девушка, критически оглядывая Гришину работу. - Не хватает еще портвейна, сала, хрена и соленых огурцов...

- А по-моему - замечательно, - сказал Гриша, тайно сглатывая слюну. - Давайте, Светочка, выпьем и закусим. А то я только сейчас вспомнил, что сегодня почему-то не завтракал.

Он налил себе и гостье по полной пятидесятиграммовой рюмке и приподнял свой сосуд.

- Давайте, Света, выпьем за удачу. Не знаю, как вам, а мне она сейчас нужна, как никогда!

- Я не против.

- Поехали!

Они чокнулись, выпили и с большим энтузиазмом закусили. Потом запоздало выпили за знакомство, потом за процветание литературы, кинематографа, книжной графики и телевидения. И в уже совершенно замечательном расположении духа Гриша в очередной раз плеснул по рюмкам и вдохновенно произнес:

- По-моему, в самый раз выпить на "ты"! Мы уже знакомы четвертый день, а до сих пор продолжаем столь чопорное общение.

- Если вы, сэр Тристан, намекаете на то, что хотите меня поцеловать, то придумали для этого не самый оригинальный повод, - блеснула сахарными зубами рыжеволосая язва.

- Не отрицаю, что непрочь попробовать вкус ваших губ, дорогая леди, - промурлыкал Гриша, пересаживаясь на диван и приближая свою рюмку к ее незагорелой узкой руке, - но, согласитесь, что далее выкать тоже смешно...

Она рассмеялась, обвила его руку своей и одним глотком выпила коричневую обжигающую жидкость.

"Черт возьми, - несколько минут спустя думал Гриша, целуя ее розовый крупный сосок, пахнущий хорошим дезодорантом. - Ведь я мог не пойти в это дождливое утро за гонораром! Нет, теперь я не дамся никакому ножу..."

Глава 6. Свадьба в Малиновке

- А знаешь, в прошлый раз ты мне показался заурядным, самоуверенным кретином, помешанным на бабах...

Света стояла перед круглым настенным зеркалом, рамой которому служила резиновая мотоциклетная покрышка, и легкими взмахами щетки придавала надлежащую форму своим густым оранжевым волосам. За окном, задрапированным тяжелыми коричневыми шторами, снова шумел ливень, и маленькая, обклеенная плакатами комната в освещении настольной лампы на суставчатой лапе казалась необыкновенно уютной.

- Ага, тогда я показался тебе "кретином заурядным". А теперь каким? - спросил с ухмылкой Гриша, двигая на столике посуду в поисках сигарет.

- Теперь, естественно, незаурядным!

Она произнесла эту реплику в той же манере иронического трепа, которой они, не сговариваясь, придерживались с первой минуты знакомства. Но, подняв голову и заглянув в зеркальный иллюминатор, Гриша внезапно уловил настороженность в движении ее глаз. Как бы скрытое опасение в уместности последней реплики в подобных обстоятельствах.

Он, наконец, обнаружил зажигалку, прикурил и подошел к девушке.

- Слушай, я, правда, произвожу дурацкое впечатление? - он обнял ее за плечи, потерся носом об ухо и нежную кожу длинной шеи. - Мне в последнее время самому кажется, что прохожие на улице крутят у меня за спиной пальцами у виска!

- Что ты, дурачок! Я пошутила, - она прижалась к нему спиной и, откинув голову, влажно и медленно трижды поцеловала худую щетинистую щеку.

- Почему ты не побрился?

- Не было настроения.

- Почему?

- Так... Мутило с утра.

- Похмелье? Отмечали завершение марафона?

- Похмелье, но моральное.

На Гришу разом накатила тоска в связи с гнусностями уже произошедшими и теми, которые неизбежно предстоят. Он погладил Свету по голове, отошел к окну и приоткрыл штору. По ту сторону слегка запотевшего стекла виднелись мокрые темно-зеленые кусты сирени и толстый ствол грецкого ореха, похожий на одинокую слоновью ногу.

- А это что такое? - послышался за его спиной голос Светы.

Он обернулся и увидел, что она сидит за письменным столом и с удивлением листает самоучитель иврита.

- Это тебе не интересно, - ответил он с каким-то сложным чувством, которое вряд ли сам смог бы точно сформулировать. - Изучаю потихоньку язык ископаемых предков...

- Батюшки, да ты никак еврей?

- Да, сударыня! Если это, конечно, не оскорбляет ваши национальные чувства...

- Вот дубина! - в свете лампы блеснули ее ровные зубы. - Я ведь и сама того же роду-племени. Так ты, барбос, значит, собираешься в дальний путь?

- Не то чтобы собираюсь, но подумываю. Впрочем, вру! За последние несколько дней у меня созрело вполне отчетливое желание - не только дунуть из России-матушки, но и проделать это как можно быстрей.

- Можно уехать по турпутевке и не вернуться...

- Знаю. Мне родственники писали, что очень многие так и делают. Чтобы не мучаться здесь с формальностями.

- Мне тоже тетя писала...

- Так, оказывается, мы с тобой, Светка, просто две жидовские морды, - Гриша присел на стул с другой стороны письменного стола и заглянул в ее глаза, отдающие коричневатой зеленью в свете лампы. - Я - небритая жидовская морда...

- А я?

- А ты - рыжая! Расскажи мне о себе, рыжая морда. А то встречаешь девушку, влюбляешься, кувыркаешься с ней в постели и только после этого начинаешь о ней что-то узнавать...

- Правильно, нужно сначала предъявить друг другу краткие автобиографии и справки с места работы! Ты всегда допрашиваешь женщин после полного удовлетворения половых потребностей?

- Нет. Сегодня в первый раз.

- С чего бы это?

- Сам удивляюсь.

- Ну, что тебе о себе рассказать? - она закинула тонкие руки за голову и сладко потянулась. - Двадцать восемь лет, из служащих, образование высшее, разведена, детей нет... Четыре года работала художественным редактором в торгово-промышленной палате. Сейчас - на вольных хлебах. Чего еще тебе, балбесу, нужно? Не привлекалась, срок не отбывала, из окружения не выходила ...

- Отчего разошлась с мужем? Изменял с посторонними женщинами?

- Ага, изменял. Только с посторонними мужчинами.

- Не понял! Он гомик у тебя, что ли, был?

- Что-то вроде, - с легкой гримасой ответила она. - Только это, к сожалению, не сразу выяснилось. Он у меня танцором был. В опереточном кордебалете...

- А! Ну, эту братию я хорошо знаю. У них там через одного - "голубоватые". Специфика такая: грим, подбривания, пластика... К тому же, и традиции много значат. Если вокруг все в попку шпилятся, неудобно как-то откалываться от коллектива! Но они, насколько мне известно, жен особо не практикуют...

- А мой вот взял и женился. Правда, поначалу ничего такого я за ним не замечала. Наоборот - влюблена была по уши. Представь: рост, фигура, как у Аполлона, синие глаза, русые локоны...

- Хватит, хватит! А то у меня уже начинается эрекция...

- Ну тебя к черту! Не буду я тебя ничего рассказывать.

- Молчу, молчу! Рассказывай, пожалуйста. Мне эта история как инженеру человеческих душ крайне интересна. И поучительна...

- Ладно. Прожила я с ним четыре года и стала постепенно ощущать в нем какие-то странные перемены. Ну, то, что он детей не хотел, это отчасти объяснимо. "Хочу карьеру сделать", то да се... Но, когда муж по два месяца не притрагивается к жене в постели, у той, сам понимаешь, неизбежно портится настроение. Ой, не хочу я тебе всю эту мутоту пересказывать! Короче, после полугода более чем странных отношений вернулась я раньше времени из командировки и застала его с другим кудрявым аполлончиком из их кордебалета...

- Это изумительно! - захохотал Гриша. - Старый добрый анекдот с поправкой на конец двадцатого века. Жена возвращается из командировки, а муж в это время трахается с товарищем по работе.

- Напрасно я начала рассказывать.

- Нет, не напрасно. Что потом было? Ты его турнула?

- Да, сказала, чтобы он выметался немедленно. Иначе завтра полгорода будет знать про его педерастические наклонности.

- И он ушел?

- Смылся, как миленький. А я с тех пор полгода живу, словно пришибленная. Все мне кажется, что меня вываляли в зловонной жиже, и теперь люди воротят от меня носы. Даже мужчины, по-моему, внимания не обращают...

- А я что, не в счет? - обидчиво возмутился Гриша.

- Ну, разве что такой урод, как ты!

- Значит, я урод?

- Конечно, урод. Моральный...

- А ну, иди сюда, рыжая бестия!

- Ты, правда, меня хочешь?

- Со страшной силой.

- Предъявите доказательста!

- Сейчас предъявлю. Иди ко мне...

Субботнее утро сияло, как фальшивый бриллиант. За сутки дождь промыл город до последней веточки, и он слегка курился под еще не жаркими лучами заспанного светила.

Гриша проснулся от противных цокающих звуков и булькающего горлового урчания. На металлическом карнизе распахнутого окна раздувшийся от похоти жирный голубь склонял к сожительству худенькую и с виду невинную самочку. Он выставлял вперед распушенный зоб, неловко кланялся, вертелся и вообще сильно смахивал на комедийного гусара из какого-нибудь дешевого фильма, снятого на Одессой киностудии.

- Пошел вон, сволочь! - буркнул Гриша пернатому развратнику, но тот лишь на мгновение остановился, блеснул бусинкой бессмысленного глаза и продолжил ритуал обольщения.

Гриша потянулся, треща нетренированными суставами, и спустил вниз худые мохнатые конечности. Некоторое время он тупо изучал свои ступни, из которых особо отвратительной ему показалась левая, а потом с кряхтеньем поднялся и, вспугнув голубей, выглянул из окна.

Двор еще не пробудился от сладкой субботней спячки, и внизу виднелась лишь неугомонная старуха по кличке Карповна, которая вперевалку несла к провисшей веревке громадный таз со свежепостиранным бельем. С клумбы за перемещением старухи следил, мерцая наглыми глазами цвета крыжовника, ничейный полосатый кот. Усы у кота были толстыми, пышными и сияли на солнце, словно алюминиевые. Из древней неисправной колонки струилась тонкая ниточка воды, на асфальте шевелилась дырявая тень от листвы старой катальпы, а из соседнего двора доносились резиновые звуки ударов по мячу и крики: "На! На! На!"

Все эти жанровые картинки Гриша наблюдал уже около двух лет, с тех пор, как выменял себе паршивую однокомнатную квартирку в старом фонде после склочного развода с Тамарой. Он зевнул, еще раз с хрустом потянулся и потащился под душ.

Поскуливая под холодными струями, он окончательно просыпался и старался настроить себя на бодрый лад. Для этого следовало вообразить нечто приятное и бодрящее. Сначала он вспомнил, что его не сегодня-завтра может настигнуть облеченный властью маньяк. "Нет, не то! - подумал он и отчаянно замотал головой. - Случилось же недавно что-то хорошее и радостное... Е-мое, Светка! Теперь у него есть Светка!"

Он сразу вспомнил все подробности вчерашнего дождливого дня, и мышцы мгновенно переполнились звенящей молодой радостью. Он выключил воду и, схватив колючее полотенце, принялся зверски растирать тело.

- Не надо печалиться! Вся жизнь впереди, - фальшиво пропел он строчку из шлягера пятнадцатилетней давности и, вставив вилку в розетку, начал ежеутреннюю схватку с окаянной щетиной.

Рыжую голову Светы он заметил еще из окна троллейбуса. Девушка сидела на каменном парапете маленького фонтанчика в глубине сквера и тревожно поглядывала в сторону остановки. На часах было без пяти десять, но она, судя по всему, пришла заранее и теперь ждала его с явным нетерпением.

- Привет, рыжая!

- Здравствуй, худой!

- Не-ет, такой эпитет мне не нравится.

- Но ты же действительно худой!

- Но это же не главный мой показатель. Ты бы могла сказать: "Здравствуй, худой и красивый!" Или: "Приветствую тебя, худой и гениальный!"

- Приятно видеть человека, который так замечательно к себе относится, - насмешливо прищурилась Света. - А что это у тебя за акушерский саквояж?

- Видеокамера "Панасоник М-5", - ответил он, похлопывая по твердому боку чемоданчика. - Хочу запечатлеть наши юные и прекрасные тела на пляже.

- Это еще зачем?

- На случай чего?

- На случай отъезда.

Девушка едва заметно сдвинула тонкие рыжеватые брови.

- Значит, я тоже имею шанс попасть в число покинутых, но милых вещей ?

- С вами, гражданка, сложней.

- А именно?

- Но ты же, если я правильно понял, тоже подумываешь об Израиле...

- Но это еще... В общем, хватит об этом! Мы идем на пляж или нет?

Гриша заметил, что у нее внезапно улучшилось настроение. Они свернули на улицу, которую при Горбачеве превратили в пешеходную аллею, закрыв движение и замостив серой продолговатой плиткой. Улица имела крутой наклон к реке, и спускаться по ней в густой тени растущих по обе стороны столетних платанов было необыкновенно приятно.

- Когда я был совсем маленьким, мы с отцом часто ходили по этой дороге купаться.Тогда здесь тоже не было асфальта.

- А что было?

- Булыжная мостовая, и по ней часто проезжали подводы.

- Это что, до революции еще было? Я даже не предполагала, что связалась с такой ископаемой личностью!

- А что ты думаешь. Я ведь старше тебя на десять лет!

- Я и говорю, что люди столько не живут...

- Молчи, нечестивица! - он в шутку обхватил ее за шею, притянул к себе и вдруг, впервые за многие месяцы, почувствовал себя сильным, молодым и способным на веселые глупости.

Весь примерно трехкилометровый аппендицит затона был усыпан по берегам отдыхающими, словно конфета - муравьями.

- Нет, здесь купаться невозможно! - сказал Гриша, недовольно оглядывая месиво из голых спин, волосатых животов, полотенец, газет и бликующих на солнце защитных очков. - Лично мне этот пейзаж сильно напоминает мясной ряд на рынке. Даже запах какой-то похожий...

- Да, народу многовато, - согласилась Света. - Может, пойдем на текучку?

Этим термином в их городе традиционно именовалось основное русло реки, в отличие от многочисленных затончиков, ответвлений и остававшихся после весеннего половодья маленьких озер, где, в, основном, и купались страдающие от зноя горожане.

Кроме механических орудий убийства в парке соорудили еще одну достопримечательность. А именно: колоссальную железобетонную трибуну, изукрашенную звездами, знаменами, серпами, молотами и колосьями до такой степени, что сравнительно небольшие барельефы трех канонических вождей выглядывали из их чащи с робкой надеждой, словно туристы, наконец-то выбравшиеся на шоссе после многих часов блуждания по болотам. По замыслу архитекторов, с этой циклопической трибуны седовласые ветераны должны были в юбилейные дни вещать о былых сраженьях многотысячным толпам молодежи, для коих на месте вырубленных деревьев вымостили огромную площадь. Но эта похвальная традиция, увы, не привилась, и громадную заасфальтированную площадку пристрастились использовать начинающие автоводители, выписывая на ней неуверенные восьмерки, овладевая навыками торможения, переключения передач и парковки.

Гриша и его спутница сейчас как раз и приближались к этому "ходынскому полю", когда с удивлением услышали за деревьями мощный гул голосов, похожий на ропот футбольных болельщиков перед началом матча.

- Слушай, да здесь никак очередной митинг! - присвистнул Гриша, вглядываясь в мелькавшую между стволами тополей пеструю толпу на площади. - Интересно, кому это не лень заниматься политикой в этаком пекле? Не иначе, коммуняки! Вот неугомонное племя...

- Это казачки, - сказала Света, когда они приблизились к толпе еще на несколько шагов, и стали отчетливо видны сверкающие газыри и курчавые папахи людей, стоящих на трибуне. - Впрочем, нет. И коммуняки тоже...

Другая часть митингующих была гораздо моложе, пьянее, и их разномастная казачья сбруя, перемешанная с мундирами неведомого воинства, с покушением на форму то ли врангелевской, то ли деникинской армии, сразу вызывала в памяти развеселые мюзиклы типа "Свадьбы в Малиновке" и "Неуловимых мстителей".

Между этими двумя определяющими массами виднелась не сразу заметная, но весьма активная группа совсем молодых парней в черных рубахах с черными же стягами, на которых неясно белели непонятные значки.

- Э, да тут весь зверинец! - невесело протянул Гриша, с неудовольствием чувствуя, что ладонь, сжимавшая ручку чемоданчика, внезапно сделалась влажной.

- Никак не могу привыкнуть к этим сборищам, - тихо проговорила Света, беря его под руку. - Все время кажется, что сейчас они либо рассмеются и сбросят свое тряпье, либо пойдут кого-то убивать...

- Второе, к сожалению, более вероятно. Давай подойдем поближе. Я хочу запечатлеть эти рожи для истории.

- Не надо! Это опасно. Ты же видел по телевизору, как на таких митингах относятся к телерепортерам!

- Не бойся, - усмехнулся Гриша. - Если что - мы с тобой снимаем фильм о возрождении доблестного казачества. У нас, кстати, есть в плане заявка на такой шедевр от Общества охраны памятников...

Они подошли к самой трибуне, и Гриша, расчехлив камеру, принялся оглядывать лица окружающих. Внезапно он прыснул, а потом отвернулся и мелко затрясся, с трудом сдерживая смех.

- Что с тобой? - Света потянула его за рубашку и попыталась заглянуть в лицо.

- Подожди! Ой, я сейчас умру, - с натугой проговорил он, давясь от смеха. - Видишь вон того сопляка в черной гимнастерке с шевроном? А рядом старого казачину в белой папахе? Да, этого. С бородой!

- Ну, вижу.

- Так вот, один из них работает в кафе барменом и вчера продал мне из-под полы две бутылки пива на опохмелку, а второй - в конце семидесятых был вторым секретарем обкома партии! Ай, красавцы! Соратнички... Дай-ка я их сниму для потехи.

Гриша поставил камеру на плечо и медленно повел стволом объектива по окружающей их толпе. Внимания на него пока никто не обращал, и он, пользуясь этим, начал медленно двигаться среди участников митинга, запечатлевая десятки физиономий. Света медленно шла за ним следом. В ее руке болтался пустой чемоданчик от камеры, и ей больше всего на свете хотелось поскорей выбраться из этого дикого сборища ряженых идиотов, добраться до пляжа, раздеться и броситься в освежающую прохладу реки.

Таким манером они пересекли толпу поперек и теперь оказались с левой стороны трибуны.

- Достаточно, - сказал он, выключая камеру. - Ты заметила надпись на майке у одного урода?

- Нет.

- Да ты что! Поэтический шедевр. "Жид вонючий, я с тобой выхожу на смертный бой!" Я снял. Потом, дома, продемонстрирую...

Начало митинга, между тем, явно задерживалось, и было заметно, что обстоятельство сие не способствует дисциплине собравшихся. Над толпой летал уже отчетливый матерок, и время от времени слышались крики: "Пора начинать!" и "Какого хрена стоим без толку?"

Рядом с Гришей, в тени трибуны, остановились двое мужчин распорядительного вида в костюмах и при галстуках.

- Может быть, еще раз позвонить в приемную? - спросил один, нервно щелкая зажигалкой.

- Сколько можно! - вскинулся второй, выкатывая голубые бешеные глаза. - Я три раза звонил, и эта секретутка каждый раз говорит одно и то же: "Помощник мэра отсутствует. Поехал в аэропорт встречать делегацию голландских бизнесменов".

- Не прилетают сегодня никакие голландцы! - зашипел первый. - Я проверял по своим каналам. Крутит что-то Андрющенко. Крутит, падла! Хрен с ним. Нужно начинать митинг...

У Гриши уже второй раз за этот день позорно вспотели ладони и неприятно задергалось веко. Эти люди говорили о человеке, которого он в даный момент меньше всего хотел бы видеть на одном квадратном километре с собой. Похоже, что именно из-за него не мог начаться этот костюмированный шабаш.

"Любопытно, почему эта тварь не приехала на митинг? - подумал внезапно он. - Не из-за того ли, что не знает, в какой момент и где выплывет компроматная видеозапись? Затаился, сволочь. И политика уже ему не в радость..."

Один из мужчин, поминавших помощника мэра, задрал в это время голову и принялся подавать начальственные знаки стоящим на трибуне соратникам. Гриша рефлекторно вскинул камеру и нажал на кнопку, фиксируя его деятельность.

- Россияне! Православные братья! - взревел над головами усиленный мощными динамиками голос. - По поручению казачьей рады и других патриотических организаций города разрешите открыть наш митинг!

Гриша плавно перевел камеру на говорившего и с изумлением увидел в кадре старого своего знакомого, бородатого доцента с кафедры фольклора местного университета, наряженного в курчавую генеральскую папаху.

- Патриоты! Кругом сплошные патриоты, мать их за ноги! - со смехом сказал он Свете, не отрывая глаза от видикона и совсем позабыв, что они окружены людьми.

- Что ты сказал, паскуда? - услышал он внезапно за спиной хриплый хмельной голос и тут же почувствовал болезненный толчок между лопаток.

Он развернулся и, не прекращая снимать, поймал в кадр нападавшего. Это был огромный мужик с красной распаренной рожей в узкой гимнастерке с неясными орденами.

- Глядите, братья! - орал красномордый, - Какая-то черножопая сука патриотов русских лает и фотографирует к тому же!

Стоящий рядом с ним широкоплечий опереточный казачок с горящим окурком в редких пшеничных усах резко вытянул руку и полез пятерней на объектив.

- Гриша, пошли отсюда! - взвизгнула Света и вцепилась ему в руку.

- Спокойно! - сказал он, снимая камеру с плеча. - Не горячитесь, ребята. Фильм снимается по заказу Всесоюзного общества охраны памятников...

- Я те щас покажу памятник! - завопил казачок. - Я из тебя самого, падла, памятников наделаю... За бугор, небось, хочешь пленку продать? В ЦРУ? Православные, бей черножопых!

Света вцепилось в его руку еще сильней и снова пронзительно взвизгнула.

- Не отставай от меня! - шепнул Гриша и, резко рванувшись назад, стал продираться мимо трибуны к выходу из толпы.

- Серега, а ну держи его! - послышался за их спинами голос красномордого. - Его и блядь его рыжую!

Их не догнали сразу только из-за страшной точеи на площади. Когда Гриша, держа камеру в левой руке, правой вытащил из толпы насмерть перепуганную Свету, два их преследователя все еще с руганью прокладывали себе путь в двух метрах позади.

- Скорей отсюда, - крикнул Гриша, - а то, не дай Бог, разобьют камеру!

Они бросились бежать между деревьями по направлению к пляжу, слыша за спиной приближающиеся топот и мат рассвирепевших черносотенцев.

"Нужно останавливаться и драться, - понял Гриша. - Все равно с чемоданом и с камерой от них не убежишь..."

Он резко притормозил и вильнул в сторону, пропуская вперед пыхтящего красномордого патриота, как ни странно, опередившего более легкого казачка.

- Держи! - крикнул он Светлане, передавая ей в руки камеру. - Не бойся. Тебя они не тронут!

Он поднял руки и выставил вперед левый кулак, ожидая нападения.

- Ну, иди! Иди сюда! - прошипел он пузатому противнику. - Сейчас ты у меня похудеешь...

Красномордый налетел, как вепрь, но Гриша успел увернуться и влепить противнику слева в ухо. Почти в тот же миг он получил сильнейший удар в челюсть от подбежавшего казачка и, не устояв на ногах, под истошный крик Светы полетел в колючий куст дикого шиповника.

"Ну, приехали, - обреченно подумал он, пытаясь вырваться из колючих объятий. - Сейчас отметелят ногами. Хоть бы девчонку с камерой не тронули..."

Между тем крик ее резко оборвался и сменился каким-то зловещим уханьем и звуком падения тяжелых мягких предметов. Когда Гриша, весь исцарапанный вскочил на ноги, на траве под деревьями, подвывая, корчились два его поверженных супостата, а над ними, придерживая Свету за локоть, стоял невысокий, очень ладный паренек с длинными русыми волосами, стянутыми за плечами в узкую косицу.

- Ребятишки, - сказал он, массируя ладони, - надо рвать когти. Пока не началось...

Глава 7. Хрустальный гроб

Перед дверью он остановился и некоторое время хмуро глядел на кнопку звонка. В квартире был на полную громкость включен телевизор, из которого вперемешку с музыкой неслись насморочные голоса. Гриша пригладил волосы, обреченно вздохнул и коротко позвонил.

На звонок никто не отреагировал. Скорее всего, его просто не услышали из-за телевизионного рева. Гриша надавил пальцем на черный пластмассовый бугорок, похожий на бородавку, и принялся сигналить, не переставая.

Минуты через полторы за дверью послышались поспешные легкие шаги, и она резко распахнулась.

- А, это ты, папка! - произнесла Нинка, неохотно улыбаясь. - А я думаю: кто-то звонит, или мне кажется...

- Привет, - сказал он, обнимая дочку и проходя вместе с ней в квартиру. - Как тут вообще можно что-либо услышать? Ты бы сделала звук потише...

Нинка скорчила гримасу, но все же мазнула по воздуху пультом и убавила громкость. На экране тем временем под довольно бодрую музыку умело раздевалась красивая женщина. Приглядевшись, он опознал и актрису, и фильм.

- Ого, "Девять с половиной недель"! А тебе, девушка, не рано смотреть такие вещи?

- Подумаешь, я его уже в третий раз смотрю! - пренебрежительно ответила наглая Нинка и выдула из губ большой розовый пузырь жвачки. - У мамы на кассетах еще и не такое есть...

Тут только Гриша сообразил, что дочь смотрит не телепрограмму, а видеокассету. Отсюда и гнусавый, гайморитный прононс переводчика. Они ведь в совсем недавние времена озвучивали контрабандную видеопродукцию, цепляя прищепку на нос. И правильно делали, ибо некоторые неудачники всего пару лет как освободились из тюрем, где томились за один только групповой просмотр этих самых "Девяти с половиной"...

Он оглядел комнату и понял, что за те восемь месяцев, которые он отсутствовал, в ней произошли эпохальные перемены. Появился не только видик, но и черный японский телевизор, возле тахты тоже маячило нечто большое стерео-заморское, а под потолком завис чудовищный хрустальный монстр, которому в самый раз украшать собою сорокаметровую гостиную купеческого особняка в каком-нибудь тысяча восемьсот косматом году...

- Откуда сей экспонат? - спросил Гриша у дочери, которая, сосредоточенно жуя, наблюдала за тем, как Мики Рурк принюхивается к трусикам Ким Бессинджер.

- Дядя Костя принес.

- Дядя Костя? В одиночку? Могучий, видимо, он человечище...

Гриша с неудовольствием отметил про себя, что упоминание о былинном "дяде Косте" неприятно его покоробило, хотя развелись они с Тамарой полтора года назад по обоюдному согласию. Да и последние годы их совместного существования никак не могли навеять розовых настальгических воспоминаний. А вот поди ж ты...

- Где мама?

- Она по-прежнему во Дворце работает? - Гриша попытался отвлечь Нинку от экрана, где происходили вещи, при взгляде на которые у великого педагога Надежды Константиновны Крупской определенно лопнули бы базедовые очи.

- Не-а, - ответила девчонка и нетерпеливо дрыгнула стройной худенькой ножкой в голубых джинсовых бриджах. - Она теперь там не работает.

- А где?

- Нигде. В Турцию за шмотками плавает. С дядей Костей...

"А, понятно, - криво усмехнувшись, подумал он. - В "челноки" подалась Тамарочка. Что ж, возможно, это самая подходящая для нее деятельность..."

В течение десяти с половиной лет их совместного существования Тамара лишь однажды меняла место работы. Года два она просидела в районной детской библиотеке, а потом, до самых последних времен, служила методистом в громадном областном Дворце пионеров. Впрочем, в девяностые годы это заведение стало называться как-то по-иному. В связи с исчезновением самих юных ленинцев.

Чем Тамарка там занималась, он не ведал до сих пор. Вероятно, писала инструкции по методике вывязывания алого галстука. А может, сценарии торжественного разведения и тушения отрядного костра...

- Ты, кстати, как учебный год завершила? - строго спросил он, внезапно вспомнив об отцовских обязанностях.

- Нормально.

- Молодец! Я тебе подарок по этому случаю принес, - он развернул пакет, который все это время держал на коленях, и вытащил нарядные розовые кроссовки румынского производства. - Держи, Нинуха.

- Спасибо, папочка, - ответила та, на миг отрываясь от экрана. - Поставь на стол. Мне дядя Костя настоящий "риббок" недавно привез. А эти мне как раз подойдут для трудового лагеря...

Гриша не успел отреагировать на эту замечательную реплику, потому что входная дверь хлопнула, и в комнату с пакетами в руках влетела Тамара.

- Нинка, мне никто не звонил? - крикнула она, бросая шуршащую поклажу на тахту. - Да сделай, ради Бога, эту порнуху потише!

Тут она наконец заметила Гришу, и лицо ее сразу приобрело кисло-сладкое выражение.

Выглядела Тамара весьма соблазнительно. При достаточно узкой талии она еще больше раздалась в бедрах , груди, казалось, стали намного пышней, и поэтому обтягивающие кремовые лосины вместе с сильно декольтированной коричневой маечкой лишали, вероятно, каждого встречного турка сна и покоя дней на десять. С лицом дела обстояли похуже. Нет, она по-прежнему была хороша со своими кукольными синими глазами, полными губами, чуть вздернутым носом и густой гривой темно-русых волос. Но... чересчур уж красна была помада, слишком тяжелы от туши ресницы, безвкусно ярок слой румян на щеках...

"Настоящая официантка из "Интуриста", - с ужасом подумал Гриша. - И эту пошлую бабу я ревновал, пытался заставить читать хорошие книги, любил по пьяной лавочке покусывать за мясистый лобок..."

- Привет! Сто лет живьем не видела, - она плюхнулась в кресло, закинула ногу за ногу и вытащила сигарету. - Все по телевизору да по телевизору... Как живешь? Все шакалишь с Иоганычем? Воробей еще от водки не сдох?

- Сколько вопросов сразу! Из этого вытекает, что ответы тебя совершенно не интересуют...

- Ты угадал, - Тамара красиво затянулась и выпустила из ярких губ узкую, длинную струю дыма. - Должна же я выполнить ритуал вежливости. Надо же о чем-то говорить, раз уж ты пришел. Не спрашивать же о твоих бабах! Хотя меня и это не особо волнует...

- Есть разговор, - молвил Гриша, тоже вытаскивая сигарету. - Может, пойдем на кухню?

Она неохотно поднялась и, виляя бедрами, вышла из комнаты. Гриша щелкнул Нинку по носу и поплелся следом.

- Значит, собрался уматывать?

Лицо у Тамары после его краткого сообщения налилось кровью, как-то разом потеряло форму, расплылось и потрясающим образом стало похожим на беконное рыло ее мамаши, при воспоминании о которой у Гриши сразу зачесались кулаки.

- Да, я твердо решил репатриироваться.

- Что ж ты там делать-то будешь? Дерьмо черпать? Там ведь твои сценарии и кабацкие песенки уже не проканают! Да и таких клоунов, как ты, уже, небось, понаехала не одна тысяча...

- Поначалу, может, и в дерьмо придется нырнуть. А потом, я думаю, можно что-нибудь и по специальности присмотреть. Тетка пишет, что сейчас там русскоязычных газет около десятка, есть радиоканал, о телевиденье стали заикаться...

- А как же родина, друзья, мы с Нинкой, наконец? - Тамарка повысила голос и бросила горящий окурок в гору грязной посуды, громоздящейся в мойке, словно скифский могильник.- Ты, значит будешь там обжираться апельсинами, а мы с дочерью должны пухнуть с голоду?

- Во-первых, я буду регулярно высылать вам валюту, - стараясь не раздражаться, ответил он, - И потом, я вижу, что не очень-то вы и пухнете с голоду... Полон дом аппаратуры, Нинка от румынских кроссовок нос воротит, ты из Турции, по слухам, не вылазишь! Опять же какой-то замечательный дядя Костя у вас появился...

- Не твое собачье дело, что у нас есть и кто появился! - совсем уже по-базарному взвизгнула Тамарка. - Да, живем не хуже других! И не воруем - зарабатываем честным бизнесом. А с кем в постель ложиться, это уж позволь мне самой решать. Между нами, как мужчина ты этому "дяде" и в подметки не годишься!..

- Ты не представляешь, как я в этом смысле за тебя рад! - расплылся в издевательской ухмылке Гриша. - Наконец-то ты нашла себе достойного жеребца. А то я уже боялся, что дело закончится каким-нибудь сенегальцем из сельхозинститута...

- Ах, вот ты как заговорил! - бывшая супруга поджала пухлые губы и прищурила васильковые глазки бальзаковской куколки. - Так знай, скотина, моей подписи на выезд в свой вонючий Израиль ты не получишь! А то, что тебя без согласия бывшей жены не выпустят, я знаю на сто процентов. Специально выясняла! Будешь здесь сидеть, как миленький, и бабки нам исправно платить... А остроты про сенегальцев я тебе еще припомню. На коленях будешь ползать и ноги мне целовать...

- А вот этого ты не видела? - Гриша резко вытянул руку и продемонстрировал Тамарке красный от напряжения кукиш. - Не дождешься, госпожа торговка, чтобы я перед тобой выстилался! Через месяц ноги моей в этой сумасшедшей стране не будет.

- Посмотрю я, как это у тебя получится, - ухмыльнулась она, закуривая новую сигарету. - Кукишами своими худосочными, кстати, не особо размахивай. А то явится сейчас Костик и свернет твою тонкую еврейскую шею. Он у меня парень крутой. Университетов не заканчивал, но килограммов на сто тянет...

- А ну, пошел вон, жидовская харя!

- Ухожу, ухожу, - ласковым шепотом пробормотал Гриша, медленно направляясь к выходу. - Только не надо, сударыня, так нервничать. Это может испортить поросячий цвет ваших пухлых великоросских ланит!

- Урод длинноносый! Импотент чертов!..

Гриша открыл дверь и послал этой совершенно незнакомой вопящей жирной бабе смачный воздушный поцелуй.

- Пламенный привет дяде Косте и всему остальному турецкому народу! - пропел он и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Андрей, как и было договорено, сидел в сквере на скамейке возле круглого бассейна, в центре которого бил фонтан, сотворявший из сверкающих струй некое подобие водяного цветка. Вокруг мраморного парапета бегала под конвоем бабушки ангелоподобная малышка в льняных кудряшках и пугала жирных неповоротливых голубей. В самом же бассейне с воплями резвились два голых, похожих на чертенят, цыганенка.

Андрей с улыбкой смотрел на эту идиллию, подтверждающую дуалистическую концепцию мирозданья, и барабанил пальцами по кофру, стоящему на коленях. Он был одет и причесан точно так же, как и вчера, во время стычки с казачками на затоне.

Гриша обошел скамейку, за которой стоял уже с полминуты, и сел рядом с Андреем.

- Привет, спаситель! - с улыбкой произнес он и протянул руку.- Я, кажется, опоздал? Извини, брат.

- Ноу проблем! - ответил Андрей, стискивая Гришину ладонь своей стальной клешней. - Сегодня я никуда не тороплюсь. Как Света? Оправилась от батальных воспоминаний?

- Все нормально. Я ей звонил утром: она велела тебе кланяться и еще раз поблагодарить за вчерашнее.

- А, бросьте, ребята! - Андрей усмехнулся и лениво махнул рукой. - Сегодня я вам помог, завтра - вы мне... Боюсь, что, если нынче нормальные люди не объединятся против этих тварей, через пару лет в России начнется такое, что и Гитлеру в сладких грезах не снилось!

- Ладно, ну их всех в задницу: фашистов, националистов, коммунистов, гомосексуалистов! Пошли лучше выпьем сладкой водочки.

- Я за! Давай посетим какое-нибудь тихое коммерческое заведение...

- К черту кабаки, - поморщился Гриша. - Мы сейчас пойдем ко мне в киностудию, где нас уже ждут два моих компаньона, которые, может быть, не шибко разбираются в высоких материях, но зато никогда не спутают "Столичную" с "Московской"!

- Предложение принято, - улыбнулся Андрей и пружинисто поднялся со скамейки. - Ведите меня, сэр, в ваше подземелье.

- Ты угадал, дорогой, это действительно подземелье.

Гриша похлопал нового приятеля по твердой мускулистой спине, и они двинулись к выходу из сквера в густой тени конских каштанов, слыша за спиной гортанные вопли купающихся цыганят.

- А сейчас я предлагаю, - прохрипел раскрасневшийся Иоганыч, - выпить за здоровье нашего гостя, представляющего одну из самых замечательных и свободомыслящих газет в стране! Мне лично, конечно, странно, что она до сих пор не сменила своего молодежно-коммунистического названия... Но, независимо от данного обстоятельства, я с радостью поднимаю бокал за человека. украшающего своими фотоработами ее страницы!

- Витиевато сказано, - хмыкнул уже пьяненький Воробей, - но не могу не присоединиться. Тем более, что ты, Андрюша, спас вчера от полного уничтожения студийную аппаратуру, с которой этот муфлон сдуру поперся на митинг...

- Ну сколько можно про это! - возмутился Гриша. - У нас застолье или производственное собрание? Твое здоровье, Андрюша.

Они хлопнули очередную стопку ледяной злой водки, на этикетке которой гарцевал аляповатый цирковой казачок в развевающейся бурке, и навалились на чебуреки.

- Вкус обалденный! - московский гость расправлялся уже с пятым поджаристым лаптем, набитым сочной острой бараниной. - В Москве такого не купишь.

- Здесь тоже, - откликнулся, жуя, Воробей. - Это супруга Иоганыча кулинарные чудеса вытворяет.

- И что, добровольно предоставляет их для воскресного мужского междусобойчика?

- Ну нет! - заржал Иоганыч, топорща жесткие усища. - Она в полной уверенности, что я поехал ублажать строителей на даче. Если бы она прознала, что ее стряпня пошла вам на закуску, меня бы просто...

- Кастрировали! - перебил Воробей и снова набухал всем по полстакана.

- Все будет отлично! - успокоил Воробей. - Солнце уже садится, температура снижается, водки навалом... И потом, нужно время от времени расслабляться. Ты вот в политике варишься; ездишь за тысячи километров провинциальных фашистов фотографировать, Гришка с Иоганычем кино о совхозных жабах в поте лица снимают. Я целый месяц в холуях у американских буржуев пробегал. Запечатлевал для истории, как они нашу дичь в плавнях казнят. И, главное, суки, гусей десятками бьют, а жрут только свои консервы! Егеря уже не знают, куда битую дичь девать. Собакам скармливают...

- А почему не продают? - поразился Андрей

- Кому? - махнул рукой Воробей. - Кругом одни камыши...

Они в очередной раз звякнули посудой и опрокинули в глотки по сто граммов сорокаградусного зелья.

Духота брала свое - всех начало постепенно развозить. Воробей уже несколько раз предлагал вызвать по телефону каких-то замечательных "девочек", а Иоганыч, приобняв столичного фотокора, принялся выспрашивать о кремлевских сплетнях и о преимуществах кунг-фу над прочими стилями восточного мордобоя.

Гриша тоже уже достаточно осовел. Он подпер щеку ладонью и, дымя сигаретой, наблюдал за этими тремя хмельными мужиками, двоих из которых он знал уже лет десять, а с третьим познакомился лишь сутки назад. Его никак не оставляло воспоминание о разговоре с Андреем после того, как они бегом покинули злополучный парк и сели перевести дыхание в беседке одного из окрестных дворов.

- Черт! Теперь мне туда возвращаться нельзя, - огорченно произнес неожиданный спаситель, заново увязывая растрепавшуюся косицу.

- Куда? - спросила Света.

- На митинг.

- А зачем тебе туда опять?

- Я ведь на работе, - усмехнулся он. - Меня специально командировали из Москвы, чтобы я заснял казачью манифестацию. Редактора очень интересовал один чиновник из мэрии, теневым манером возглавляющий ваших националистов. Осведомленные люди в столице намекали, что это о-очень не простой человечек. Я с ним дважды переговорил накануне по телефону и условился встретиться на митинге. И вот теперь две накладки. Во-первых, он почему-то не явился. Во-вторых, я влез в незапланированный мордобой...

- Извини, брат! - усмехнулся Гриша. - Это мы тебе подгадили.

- Ерунда, - махнул рукой фотограф. – Готов эту мразь хочется метелить 24 часа в сутки. Тем более, что я специалист по этой части .

- Занимаешься карате?

- Кунг-фу. Попрактиковался в Афгане капитально...

- Есть у вас тут такой помошник мэра по связям с мафией...

- Андрющенко?

- Э, да ты, я вижу, тоже на него глаз положил?

- Положил... Как бы он на меня чего-нибудь не положил, - помнится, пробормотал тогда Гриша и поспешно перевел разговор на другую тему.

При воспоминании о чиновном душегубе Гришу опять пробрал тревожный тоскливый озноб, и он поспешно плеснул себе в стакан водки.

- Мужики, давайте выпьем за собственную удачу! И за то, чтобы она отвернулась от наших врагов.

- Ты, Григорий, напоминаешь мне оперного Ленского перед дуэлью! - пробасил Иоганыч, охотно наполняя стаканы. - Давай, дружище, споем дуэтом: "Что день грядущий мне готовит?"

- Смеешься, скотина? А может, твоему товарищу угрожает смертельная опасность? Может, меня сегодня вечером грохнут из-за угла?

- Кто тебя там грохнет! - насмешливо протянул Воробей. - Казачки эти ряженые? Да им в пивных по три раза на день рыла чистят. Триста лет ты им нужен!

- А вот скажите мне, умники, если бы вы стали невольными свидетелями кошмарного преступления, которое совершил влиятельный человек, - Гриша чувствовал, что он пьян и молотит языком лишнее, но уже не владел собой и не мог остановиться. - Что бы вы сделали? Вот ты, Иоганыч, например!

- Я бы поступил, как всякий лояльный гражданин. То есть...

- Засунул бы язык в жопу и благонамеренно молчал! - закончил за него Воробей и пьяно заржал.

- Ну зачем так, Леша! - обиделся Иоганыч. - Неужели я похож...

- Брось, пивная бочка! О какой лояльности ты хрюкаешь? Тем более, в такое время... Значительный, говоришь, Гриша, господин? Значит, припугнуть его надо посильней и вылупить хорошую сумму в баксах! Что вы на меня смотрите, как Ленин на буржуазию?

- Э, бросьте, ребята! - примиряюще произнес московский гость, обводя присутствующих тревожным взглядом. - Что-то вы о мутоте какой-то заговорили. Давайте еще по одной...

- Это можно, - усмехнулся Воробей. - Только когда ты, Гришуня, все же задумаешь звонить своему клиенту, сделай это из телефонной будки. Если он такой крутой, как ты намекаешь...

Когда в одиннадцатом часу они, нетвердо ступая, выбрались из подвала на поверхность, ночной воздух заметно посвежел. Листва деревьев шумела на ветру, а на тротуаре шевелились ее дырявые тени, из-за чего он казался зыбким, как корабельная палуба.

Они стояли у самого края проезжей части и громко, пьяно переговаривались, свистя и подавая знаки каждой проезжавшей машине.

- Ты когда уезжаешь? - спросил Гриша у Андрея.

- Послезавтра.

- Телефончик московский дашь?

- Конечно! И ты свой давай.

- И вот еще что. Не мог бы ты дать мне домашний телефон этого жука... Андрющенко?

- Пожалуйста, если тебе приспичило с ним побеседовать...

Андрюша вытащил записную книжку и при свете фонаря записал на вырванном листке три телефона.

- Это домашний, это редакционный, а это - интересующего тебя человека. Только, - фотокор на секунду смолк и добавил тихо, но очень значительно, - хорошо подумай, прежде чем пускаться в опасную авантюру. Нынче время лихое. Впрочем, это твое дело...

- Спасибо за совет, - сказал Гриша и пожал жесткую мозолистую ладонь. - У меня есть предчуствие, что мы еще встретимся.

- Конечно, - улыбнулся Андрюша, косясь на притормозившее такси. - Я в этом не сомневаюсь.

Телефонная будка стояла у края мощеного плиткой тротуара, тянущегося вдоль чугунной ограды научно-исследовательского института с длинным названием, в котором было что-то связанное с сельскохозяйственной авиацией. Гриша вошел в тесное стеклянное помещение, пахнувшее, как водится, человеческими миазмами, и прикрыл за собой дверь.

Тяжелая липкая трубка неприятно холодила ухо, а палец, накручивающий диск, все время норовил попасть не в то отверстие.

- Алло, - произнес в трубке уверенный густой баритон.

- Могу я поговорить с господином Андрющенко?

- Я вас слушаю.

- У меня есть к вам одно коммерческое предложение, - заторопился Гриша, изо всех сил стараясь унять дрожь в голосе. - Продается бытовая видеокассета с очень интересной записью. Мне кажется, она может вас заинтересовать...

- Ваше предложение любопытно, - ответил голос после самой ничтожной паузы, - но мне сейчас беседовать не совсем удобно. Вы не могли бы перезвонить по этому же номеру минут через двадцать?

- Хорошо, - ответил Гриша, - только...

Но из трубки уже доносились тревожные короткие гудочки.

Он вышел из будки, дрожащими пальцами вытащил из пачки сигарету и с четвертой попытки закурил. Пот струился у него по спине, волосы на лбу взмокли, а хмель волшебным образом улетучился из головы. "Куда ты лезешь? - спрашивал он себя, медленно шагая вдоль высокой металлической ограды. - И чего ты хочешь от этого паука потребовать? Денег? Значит, ты возьмешь у него бабки, а он будет продолжать готовить в этой стране фашистский переворот и топтать маленьких девочек?"

Гриша присел на корточки и привалился спиной к ограде. Когда сигарета догорела до фильтра, он выбросил ее и прикурил новую.

"Может, пойти в милицию? - размышлял он. - Нет, там у него, конечно, свои люди! Меня самого прихватят, набьют рожу и статью какую-нибудь веселенькую навесят. И тогда - гуд бай, Средиземное море, апельсины на деревьях, Светка... Нет! Хрена с два! Я вырву у него нужную сумму и уеду из этой взбесившейся страны. Буду жить. Жить, а не разлагаться заживо!"

Грише показалось, что на этот раз атмосфера в телефонной будке стало еще зловонней. Он решительно снял трубку и быстро, чтобы не передумать, накрутил номер.

- Это вы? - отозвался уже знакомый голос. - Значит, делаем так. Завтра в девять часов вечера я буду ждать вас на ступеньках филармонии...

- Но там же много людей!

- Вот и замечательно. Это только в кино злоумышленники обмениваются товаром на подозрительных пустырях. И потом, вы сами понимаете, что у меня нет веских оснований вам доверять. Как, впрочем, и у вас по отношению ко мне... Итак, мы встретимся у филармонии, и там вы в обмен на кассету получите от меня двадцать тысяч американских доларов.

- Пятьдесят! - неожиданно услышал Гриша свой собственный голос и сам подивился тому, насколько он противен. - Я хочу получить пятьдесят тысяч, ни центом меньше!

- А не жирно?

- Нет. Учитывая специфику фильма, приобретаемого вами, и возможные последствия несостыковки цен...

- Вы мне нравитесь...

- А вы мне нет. Короче. Или вы принимаете мои условия, или...

И тут Гриша услышал резкий стук в стеклянную дверцу будки. Он обернулся и увидел молодого долговязого парня с лохматой головой и круглыми ошалевшими глазами.

- Чего тебе? - спросил он, чуть приоткрывая дверцу.

- Помоги, браток! - вскричал лохматый, взмахивая бледными ладонями. - У жены схватки начались, а все телефоны, как назло, не работают. Дай позвонить, пожалуйста!

- Прошу простить, - сказал он в трубку. - Тут человеку позарез нужен телефон. Я вам перезвоню минуты через три.

Уже вешая трубку, он услышал, как негодяй что-то громко ему повторяет, но что именно - не разобрал.

- Спасибо, друг! - прокричал будущий папаша, вихрем врываясь в будку . - Век тебя помнить буду...

Гриша сунул в рот сигарету и медленно пошел по тротуару, слыша за спиной отчаянные крики лохматого: "Скорая? Приезжайте скорей! Первые роды! Первые, я говорю! Быстрее, милые!"

Улица была совершенно пустынна, и даже в маленьких одноэтажных домишках на противоположной стороне почти не было видно светящихся окошек. По дороге навстречу Грише медленно катилась машина с фарами, включенными на дальний свет. Она проехала мимо него и притормозила возле будки.

"Черт! Сейчас займут телефон, - сердито подумал Гриша. - Не надо было отходить". В это время позади раздались три гулких, лопающихся звука, звон бьющегося стекла и глухой, мучительный стон.

Гриша резко обернулся и увидел, как стоящая в метре от будки машина резко газанула и со страшной скоростью понеслась по улице. Он сделал несколько шагов на ватных ногах и теперь в тусклом свете фонаря разглядел ржавую телефонную кабинку с разбитыми стеклами и скорчившуюся неподвижную фигуру на полу. Трубка висела, чуть раскачиваясь, и оттуда слышались короткие, сиротливые сигналы.

Гриша вдруг не к месту подумал, что телефонная будка напоминает поставленный "на попа" стеклянный гроб.

"Там, в норе, во тьме печальной, гроб качается хрустальный", - вынырнули из закоулков памяти затверженные в детстве строки.

Он с робостью склонился над телом и увидел две страшные черные дырки во лбу.

- Тварь, тварь! - прорычал он, впивась себе зубами в руку. - Жадная, трусливая сволочь...

Глава 8. Турпоездка навсегда

Запись закончилась, и на экране монитора появилась шевелящаяся серая кашица, спровождаемая шипением в динамиках.

Гриша выключил аппаратуру и несмело поглядел на Пана. Тот сидел, скорчившись в кресле и глубоко запустив обе пятерни в неряшливую дикорастущую бороду.

- Как ты мо? Как ты мог, мудила, пойти на подобное подлое предприятие?! - начал он трагическим театральным шепотом и внезапно перешел на крик. - Ты хоть понимаешь, в какое дерьмо вляпался из-за своей дебильной жадности?

- Не ори, - слабо огрызнулся Гриша. - И без того тошно.

- Ему тошно! Соглашается за паршивые три сотни баксов снимать чистой воды уголовщину, а потом еще и пускается в гнусный неумелый шантаж... Из-за тебя, между прочим, уже двух человек отправили на тот свет. Это ты хоть понимаешь?

- Почему двух? Только того парня в телефонной будке...

- А жену Андрющенко ты не считаешь? Если бы не твоя съемка, она до сих пор бесилась бы от ревности и мешала мужу спокойно трахать малолеток. Только заполучив от тебя эту проклятую кассету, она довела своего крутого супруга до самых крайних мер воздействия!

- Это была ее собственная инициатива! - закричал Гриша, вскакивая со стула. - Не я, так другой снял бы все это свинство. Бытовых видеокамер сейчас на руках, слава Богу, навалом!

- Камер-то много, но такого идиота, как ты, пришлось бы поискать!

- Ладно, хватит меня добивать. Я не для этого тебя сюда позвал.

- А для чего? Чтобы выплакаться в мою крахмальную манишку? - Пан в качестве иллюстрации похлопал волосатыми лапами по своей мятой клетчатой рубахе навыпуск. - Но я, сам знаешь, таковых не имею.

- Я позвал тебя для того, чтобы попросить совета у мудрого и бывалого человека. Чтобы хоть кто-нибудь мне объяснил, что происходит вокруг меня! Как получается, что сексуальный маньяк и уголовник становится одним из важнейших городских чиновников и главой местных фашистов? Почему эта тварь беспрепятственно пытает и убивает свою жену? И как случается, что через несколько минут после моего внезапного звонка из первой попавшейся телефонной будки туда приезжают вооруженные волкодавы и убивают случайного парня?!

Последнюю фразу Гриша хрипло проорал, брызжа слюной, и с размаху ахнул кулаком по блестящей дюралевой поверхности монтажного стола.

- Ну аппаратуру-то крушить не стоит, - деловито пробормотал Пан, вставляя в мохнатую пасть сигарету. - Сядь, выпей водички и внимательно выслушай меня. Если ты действительно жаждешь разъяснений и советов... Во-первых, насчет того, что происходит вокруг. Обыкновеннейшие вещи, мой милый. Происходит распад последней великой мировой империи. Половину тысячелетия разбухал этот евразийский монстр, беспрепятственно расползаясь на все стороны света и присовокупляя к славянской метрополии все более чуждые регионы. Ныне же историческая закономерность начинает брать свое. Сначала развалился "союз нерушимый", а сейчас наступает черед России-матушки, которая, по сути, точно такая же империя, как и пресловутый СССР...

- Не надо мне читать политинформацию! Всю эту банальщину я сам могу написать пятистопным ямбом и подложить под музыку какого-нибудь ресторанного шлягера. Я не могу понять совершенно определенных вещей. А именно: что творится в нашей богоспасаемой провинции?

- Витенька, но эта свинья Адрющенко пока еще не фюрер и не президент России! Как же он может, ничего не опасаясь, устранять неугодных ему людей?

- Да, - тихо ответил Гриша. - Он что-то кричал, но я сразу положил трубку.

- Вот видишь. Он знал, что головорезы уже приближаются к месту и перехватить их не удастся... Дружище, сам того не подозревая, ты попал в шестерни жуткой мясорубки, и можно только удивляться тому, что тебя до сих пор еще не смололо в кровавое дерьмо!

- Ну, и что же мне теперь прикажешь делать? - глухо спросил Гриша, нажимая кнопку на пульте и сумрачно глядя, как из продолговатой щели медленно выползает черная глянцевая боковина кассеты. - Приползти, что ли, к людоеду на коленях с этой штучкой в зубах и, виляя хвостом, попросить прощения?

- Легко сказать - дуй! Чтобы уехать на постоянку, потребуется соответствующий вызов и месяца четыре на оформление документов.

- Но ты же всю дорогу пел о том, что многие выезжают по туристистическим визам и остаются навсегда.

- Все равно бюрократические формальности займут недели две, - воскликнул Гриша, хватаясь за голову. - А если дела обстоят именно так, как ты расписал, меня могут взять за яйца этой же ночью...

- Подожди! Я совсем забыл из-за твоей видеодряни...

Пан поднялся, топая, вышел из монтажной и через минуту вернулся с портфелем в руке. Он щелкнул замочком и вытащил на поверхность бутылку молдавского коньяка.

- Да брось ты! - разозлился Гриша. - Тут вопрос жизни и смерти, а ты опять за свое...

- Не тошни! - строго сказал Пан и, шумно сопя в бороду, принялся свинчивать головку. - Быстро тащи стаканы и пошарь у Воробья в холодильнике. Я согласен на любую закуску, кроме рыбьего корма.

Через десять минут они уже приняли по сто граммов тепловатого изделия молдавских виноделов, и Пан, жадно вгрызаясь в длинный, сморщенный огурец, разглагольствовал на всю студию.

- Старик, когда я говорю, что тебе необходимо отсюда мотать, это вовсе не означает, что ты уже у них на крючке! Просто не надо давать им возможность выйти на тебя. Свой самый главный шанс этот подлец уже упустил, и теперь ему придется основательно попотеть, чтобы обнаружить неизвестного шантажиста в городе с почти миллионным населением.Так что не бзди и спокойненько собирайся в путь-дорогу...

Коньяк подействовал на Гришу благотворно. Прекратилось скверное подергивание левого века, дыхание стало реже, и начала потихоньку таять колючая глыба льда, которая образовалась в животе после первой же реакции Пана на его рассказ и демонстрацию видеокассеты.

- Давай еще выпьем, - прервал он разошедшегося друга.

- Не возражаю! - ответил тот и охотно плеснул коньяку в оба стакана.

Света медленно спустилась по замусоренным ступенькам и нерешительно толкнула обитую жестью поцарапаную дверь. Послышался противный скрип, в ноздри ударил запах непроветренного помещения и химикатов. Так обычно пахнет в маленьких городских фотоателье, где изготовляют мгновенные снимки для документов и уродливые постановочные групповые портреты приезжих селян и демобилизованных солдат.

Света прошла по вздувшемуся линолеуму темного предбанника и свернула в длинный студийный коридор. Из открытой двери монтажной слышались громкие хмельные голоса. Она сразу опознала говоривших и замедлила шаг.

- Хорошо, а что ты собираешься сделать с этим вот... вещественным доказательством? - хрипел Пан, судя по звуку, швыряя на стол какую-то небольшую твердую вещицу.

- Уничтожу! - пьяным голосом отвечал Гриша. - Возьму и утоплю в первом попавшемся общественном сортире.

- А мальчики, верней, девочки кровавые в глазах танцевать не будут?

- Да пошло оно все на хер! Я по натуре не герой. И не желаю озарять местную тьму своими пылающими потрохами! Они мне еще пригодится. Для более утилитарных целей...

Не желая, чтобы мужчины заподозрили ее в подслушивании, Света вернулась к входной двери и, гулко хлопнув ею, крикнула в темноту:

- Эй, хозяева! Кто-кто в теремочке живет?

- Светочка, мы здесь! - послышался голос Панова. - Иди сюда, но учти, что угощать тебя уже нечем...

В монтажной она застала густо накуренную атмосферу, пустую бутылку от коньяка и двух взъерошенных приятелей с раскрасневшимися физиономиями.

- Мальчики, а вы когда-нибудь вообще работаете? - спросила она, целуя их поочередно. - Вы ведь числитесь соавторами, но каждый раз, когда я вижу вас вместе, на столе присутствует не печатная машинка, а бутылка с какой-нибудь отравой. Например, сегодня - я звоню Милочке и спрашиваю, где можно найти двух известных деятелей эстрадного искусства.

- Ну, и что она ответила? - живо заинтересовался Пан.

- Что господа Панов и Рывкин в настоящее время находятся в помещении киностудии "Фокус" и усиленно работают над сценарием грандиозного музыкально-поэтического представления, которое будет исполнено в ходе юбилея одного рыбного волжского города...

- Все верно! - хохотнул Пан. - Милочка, как всегда, в курсе наших дел. Мы действительно раскручиваем сейчас эту грандиозную халтуру и готовимся цапнуть жирный куш. Верно, дружище?

- Да, мы им там устроим музыкально-поэтическое светопредставление, - хмуро отозвался Гриша. - Они еще долго будут вздрагивать при звуке наших имен...

- Все ясно. Я просто не знала специфики вашего творческого процесса... Тогда у меня только один вопрос к господину Рывкину. Наш план относительно сегодняшней прогулки на теплоходе остается в силе или ваши литературные упражнения продлятся до самого вечера?

- Поедем, поедем! - сказал Гриша и, обняв девушку за плечи, посадил к себе на колени. - Сегодня нам не очень хорошо пишется. Верно, Пан?

- Отчего ж не хорошо? - пробурчал соавтор. - Можно сбегать еще за...

- За чем? - расхохоталась Света. - За лентой для машинки? За бумагой? Или, может, за гусиными перьями?

- А ну вас к черту! - засопел недовольный Пан и принялся застегивать молнии на своей обширной сумке. - Впрочем, гуляйте, развлекайтесь. Дело молодое... А о том, что я тебе, Гриша, говорил, подумай капитально. Время не ждет. Можно и опоздать ненароком.

- О чем это он? - поинтересовалась Света.

- Так, ерунда, - отозвался Гриша и со злостью кинул в свою сумку лежащую на столе видеокассету. - Пошли на свежий воздух, а то у меня от этой молдавской дряни голова разболелась.

- А убрать за собой?

- Как-нибудь в другой раз.

- Нет, так не годится! Нельзя, мальчики, оставлять после себя такое свинство.

Света принесла из фотолаборатории мокрую тряпку и аккуратно смела в мусорное ведро все безобразные остатки снеди вместе с порожней бутылкой.

- Что я говорил, - шепнул старый шабашник, щекоча Гришино ухо жесткой бородищей. - Замечательная девка! Сам бы ел, кабы не годы...

Прощаясь на трамвайной остановке, он хлопнул приятеля по спине и, подмигнув, пророкотал:

- А светопредставление для волжан мы с тобой еще успеем закончить. Две недели - весьма приличный срок...

Накануне вечером они договаривались поехать на "Ракете" на водохранилище и поваляться там на песочке до последнего обратного рейса. Но когда такси притормозило у речного вокзала, Грише внезапно пришла в голову новая идея.

- Слушай, рыжая, - сказал он, щекоча ее за розовым ушком. - Давай лучше переправимся на этом паромчике на другую сторону.

- Зачем? - надула она губы. - Я уже так настроилась покупаться и позагорать.

- Глупая, мы прошвырнемся по замечательному дачному поселку, полюбуемся на особняки наших новых хозяев жизни, а потом пойдем на реку. Там, за поселком, есть отличный пляж, не хуже, чем на водохранилище...

Света сопротивлялась недолго, и минут через пятнадцать знакомый Грише ископаемый катерок, пыхтя, вез их на своей крохотной палубе. Все было совсем как в прошлый раз. Только вместо надутой разодетой дамы, изувеченный труп которой теперь покоился на городском кладбище, рядом с ним стояла улыбающаяся Светка, и свежий речной ветерок лохматил ее апельсиновую мальчишескую стрижку.

Знакомую двухэтажную дачу с железными воротами и кустистой верандой на втором этаже Гриша заметил еще издалека. Ему даже показалось, что среди декоративных джунглей мелькнула детская фигурка. Он дернул головой, отгоняя видение, замедлил шаги и закурил.

- Да, - потрясенно сказала Света, переводя взгляд с одной виллы на другую. - Лихо расстроились буржуины! В городе-то это совсем не заметно. А здесь... Прямо дикий Запад!

- Дикий Восток, - пробурчал Гриша, не сводя глаз с проклятой веранды, где ему опять почудилось чье-то присутствие. - Не будет здесь никогда никакой благополучной Европы. Как ни старайся, все равно, либо Ирак, либо Гондурас выйдет...

По мере того, как они все ближе подходили к вражескому логову, Гришино сердце стучало все отчаянней, а лоб покрылся крупными каплями пота. Когда же они поравнялись со знакомым строением и на веранде обнаружилась какая-то девчушка в купальнике и в темных очках, с наглым видом дымящая длинной сигаретой, у него совсем потемнело в глазах.

- Подожди, - сказал он Свете и потащил ее за разросшийся куст сирени, закрывавший их со стороны дачи. - Давай постоим в тенечке. А то у меня от этого пекла галлюцинации начинаются.

- Это от коньяка. Нечего пьянствовать с утра! Вы с Паном вообще, я тебе скажу, одурели...

- Подожди, - оборвал он ее, потихоньку выглядывая из-за куста. - Видишь там, на балконе, девочку?

- Прекрасно вижу. Какая-то соплячка лет тринадцати. Видно, папы с мамой дома нет - вот она и строит из себя внучку нефтяного короля на калифорнийской вилле!

- Нет, говоришь, папы? - криво ухмыльнулся Гриша, не сводя глаз с дачи. - Тут, я думаю, ты глубоко заблуждаешься... Ага, вот и нежный родитель!

В это время из декоративных бананово-лимонных зарослей вынырнул мужчина в поблескивающих очках. Он склонился над девочкой, что-то прошептал ей на ушко и, обняв за плечи, быстро увел во внутренние покои.

- Либеральный папаша, - покачала головой Света. - Мне за курение в ее возрасте просто надавали бы ремнем по заднице. А ты когда в первый раз закурил при родителях?

Гриша ничего не ответил. Он застыл, словно каменная баба на степном кургане, и, не мигая, глядел на опустевшую веранду.

- Гриша! Мистер Рывкин! Вам что, действительно напекло макушку?

- Идем отсюда, - прошептал Гриша, вытирая ладонью совершенно мокрое лицо. - Пошли отсюда к чертовой матери!..

Оказавшись на маленьком зеленом пляжике, притаившемся на берегу тенистой заводи, там, где за последними домами поселка начинался длинный прибрежный лесок, Света мгновенно сбросила с себя юбку с маечкой и, разбрасывая брызги, устремилась в прохладную прозрачную воду.

- Иди скорей сюда, дурачина! - кричала она, резвясь, как девчонка. - Ты не представляешь, как здесь хорошо...

"Ничего он не боится, сука! - думал Гриша, следя за выходящей из воды Светой, длинное узкое тело которой молочно блестело в капельках воды. - Я здесь трясусь от страха, а он извращается с очередной ссыкушкой! Лижет ее, обсасывает, трахает во все отверстия...

- Иди сюда, Рыжая! - позвал он и протянул руку.

Она, улыбаясь, подала свою, и Гриша, рывком усадив ее на траву рядом с собой, жадно поцеловал в губы.

- Гришка, ты сошел с ума, - прошептала она, чувствуя, что его рука начала стягивать ее трусики.- Ты что! Сюда же могут прийти...

Но он, уже ничего не слушая и бешено сопя, отшвырнул в траву нижнюю часть купальника, закинул ее восхитительно длинные и гладкие ноги себе на плечи и с каким-то звериным бешенством вонзил гудящий от напряжения авангард своей плоти во влажное податливое лоно...

Солнца уже скрылось за деревьями дачного поселка, но малиновая краска заката еще заливала часть просторного неба на рекой. Утомленный катерок приближал их к городской пристани, где уже загорелись желтые глаза фонарей.

- Светка, - сказал Гриша, одной рукой обнимая девушку, а другой вытаскивая из сумки кассету, - видишь эту пакость?

Они стояли, прислонившись к борту, и глядели на приближающийся силуэт старой церковки в строительных лесах, чернеющий на фоне побледневшего неба.

- Что это? - спросила она, сразу вспоминая нечаянно подслушанный разговор.

- Это смерть моя, она съест меня.

- Слушай, тебе коньяк пить вредно! Уже столько времени прошло, а ты все...

- Хочешь, я ее сейчас выброшу в воду? - перебил Гриша. - Скажи одно слово - и она на дне!

- Не знаю, - ответила она осторожно. - Решай сам, если это так важно.

Он несколько секунд поколебался и с тихим ругательством вернул кассету в сумку.

- Давай уедем отсюда! - резко сказал, заглядывая девушке в глаза. - В Израиль. Немедленно! Не раздумывая!

- В турпоездку?