Я уверен, что счастье от – “сейчас”,– “сейчастье”. Счастье может быть только сейчас. Когда все сейчас – это счастье.

Человек в сейчас не живет: он всегда чего-нибудь хочет и живет в мечтах, в планах будущего, он все вспоминает о чем-то и живет в прошлом. Его чувства, силы его души растянуты во времени, и, обычно, лишь малая часть находится здесь и сейчас.

Но бывает и счастье! Если бы просто собрался человек в настоящем, – сразу бы пришло счастье. Своими силами сделать это весьма трудно, это делают благоприятные обстоятельства. Сбывается мечта, часть души, которая всегда жила в ней, возвращается в сейчас, человека здесь больше – свет ярче, слышно лучше, и – как красиво вокруг! А можно было не мечтать вовсе…

Я знаю, что будущее и, особенно, прошлое никуда не денутся – можно оставить их в покое и жить в сейчас. Сейчас – счастье!

Поможет красота: в моменты восприятия прекрасного, человек извлекается из прошлого и будущего в сейчас – в счастье. Извлекает – наслаждение, опасность, удерживает здесь – сложное дело, а лучшее средство – Творчество!

Когда приходит счастье, замедляется время, может и остановиться – “остановись мгновенье – ты прекрасно”. Есть, правда, одно условие: мгновение действительно остановится, когда есть только прекрасное сейчас, и совершенно нет – мыслей! В любой мысли всегда присутствует и прошлое, и будущее,– последним препятствием будет мысль.

И только тогда, когда СЧАСТЬЕ, как удар сверкающего меча, рассечет мысль – эту непрерывающуюся веревочку,– тогда, в острие сейчастного мгновения, остановится время. Весь огромный мир души соберется на лезвие, и будет – абсолютное счастье!

Весь человек целиком окажется в единой точке, не принадлежащей времени. На прямой линии изображающей время, мгновение “сейчас” с его возможностями, я бы показал в виде угла вниз вершиной: из любой точки можно уйти вверх, неизмеримо далеко, и широко…

Несчастье. Не хочу быть сейчас, не принимаю мира, который сейчас. Сейчас я страдаю, мучаюсь,– я жил и, может быть, буду жить, но не сейчас. Не принимая нечто личное, что происходи, или вот-вот произойдет, человек отворачивается от всего. Мир тусклый и серый, и нет красоты…

Быть сейчас или не быть сейчас – счастье или несчастье, в каких-то пределах волен человек, выбирать сам. Но если, например, страдание слишком сильно, как не отворачивайся, оно привлечет тебя всего. И запомнишь все до мелочей, и свет будет ярок, и время пытки замедлится, а если остановится время – это будет Ад.

Но все равно, главное – быть здесь, сейчас, т. к. только сейчас есть нечто, чего нет в мыслимом нами прошлом и будущем.

Только находясь целиком здесь и сейчас, мы встречаемся с Тем, Кто может все изменить, и вытащить нас из любого Ада.

Сейчас – счастье.

ТАРАКАНЬЯ ПРОБЛЕМА

“Жил на свете Таракан,

Таракан от детства,

А потом попал в стакан,

Полный мухоедства”.

Сидели мы на Луне спокойно, пили вино из кувшинов…. И вот! Без приглашения со стороны Лунного Зайца, в растерзанном виде, босиком…

Но вооруженный до зубов всеми орудиями и способами самоубийства, явился Некто, отрекомендовавшийся нам, как Скорпионов Иван. Сказал, что в пределы семи лунных дорог выскочил случайно, от чувства разочарования и отчаяния, – из обширных вневременных инфраастральных хранилищ, где изучал все когда-либо совершенные или задуманные самоубийства, зафиксированные в конгломерациях мыслеобразной субстанции.

Распаковав и разложив свою богатейшую коллекцию, он тут же заинтересовался моей шпагой, и весьма расстроился, узнав, что это не оружие, а магический талисман.

Затем, не поприветствовав нас толком, не осушив и кувшина, стал расспрашивать об орудиях самоубийства, известных на Луне.

Лунный Заяц, когда пришелец допил все же первое подношение, предложил Скорпионову прекрасный, по его мысли, способ – прыгнуть в подлунное винное море…

“Нет!” – вскричал тот, – “я не убийца!” И заплакал: “Не подходит, не подходит и этот способ. И вино не поможет мне”…

Услышав, что вино не поможет – его лунное вино! Заяц, еле сдерживая гнев, потребовал немедленных объяснений.

И вот тогда, взобравшись на кубический камень и обратившись к ущербной Земле, Иван Скорпионов произнес речь.

“О, братья мои и сестру мои, самоубийцы, – страдальцы, замучившие себя собою, жаждущие освобождения от себя самих! Убейте ложь, злобу и мерзость,– убейте свое уродливое, противосущностное “я”. Но! Да не поднимется рука ваша на Человека!

Я знаю, как это трудно, я положу все силы, я должен найти для себя и для вас тот единственно верный способ – прихлопнуть таракана, не повредив Священного Храма человеческого существа.

Уверяю вас, что ваше “я” – всего лишь маленькое самосознание в огромном, удивительном Храме, величественном и грандиозном, столь же поражающем воображение, как вся Вселенная! Ведь вся Вселенная – это вы: закройте глаза, Солнце и звезды останутся, и чувство бесконечности пребудет с вами.

И ты, посягая на злобного, надоевшего тебе таракана, желая убить вредное насекомое, разрушаешь весь Храм?! Самоубийство – это ужасней и преступней, чем убийство другого человека, убийство может оправдывать неведение, – не знал, что он тоже человек, убивал зверя…. Хотя, даже зверя – как разрушить величайшее творение искусства.

Другого ты можешь не знать, но – себя? Настолько не знать Человека в себе, что перепутать его с тараканом…. Как это возможно, если ты действительно стремишься, ищешь, познаешь?

Надо убить “я” – свое ложное, вздорное, сиюминутное самосознание. Надо очистить свой Храм от всех суетных “я”, от пыли и тараканов, пусть будет он пуст и светел, и ничто мелкое пусть не копошится там…

Ведь Храм предназначен для Духа!”………..

Мы прервали его, предложив выпить еще по кувшинчику, чтоб в горле не пересыхало.

Он согласился, и вот тут Заяц, подобрев, взял да и разрешил Ивану Скорпионову воспользоваться изнаночными свойствами обратной стороны Луны, чтобы овеществить внутреннюю борьбу, все тайное сделать явным и очевидным…

Пойдем, говорит, поглядим на эту “тараканью проблему”, ведь мы на Луне…

“Я мечтал о такой возможности!”– воскликнул Скорпионов.

Торжественно, с полными кувшинами вина, мы проводили его в центр потустороннего круга.

“Да будет тайное – явным!”– вскричал Иван и вывернулся наизнанку.

Его “Эго”, ударившись о магические скалы, разбилось на психические атомы – мельчайшие обладающие сознанием неделимости. И тысячи осознавших себя эго-вихрей, закрутив лунные флюиды, воплотили свои мыслеформы…

Мы увидели множество разных дивных существ – псевдоличностей, которые, продолжая самореализацию, воссоздавали из того же флюида свои миры, пространства, вещественно-предметное окружение…

Субъективное содержание сознания Скорпионова захлестывало Луну. Псевдоличности, рожденные его буйными фантазиями, пили лунный флюид, а многие добрались и до лунного вина и, естественно, все более овеществлялись, набирая плотность и энергию.

Неутомимо махал я магической шпагой…. А Заяц чуть не разбил кувшин и, впервые за 10тысяч лет, протрезвев, завыл самые страшные лемурийские заклятия…

Попотев изрядно, мы, наконец, заключили все это безобразие за стены из желтого прошлогоднего тумана, который, не ограничивая во времени и пространстве, ограничил явление в количестве астральных субстанций. Но, все равно, по закону космического тождества, личная проблема Ивана Скорпионова успела притянуть всеобщие мыслеформы.

–––––

ВОРОНА!

Вороны на рассвете так громко кричат –

Будто только они здесь живут….

Бесстыдным карканьем нам возвещают,

Что день проведут

С максимальной бытия полнотой.

А теперь представьте, что ворона у вас дома, бегает за вами запрокинув голову с широко разинутым клювом, молотит крыльями, и громко не стесняясь непрерывно кричит: “ Жрать! Жрать!”. Научил на горе себе и соседям, сначала она по воронье кричала, но тоже громко и противно, а я так ее передразнивал – что, мол, опять – ….

Вороны прекрасные звукоподражатели, не хуже попугаев, моя ворона слов 10 успела выучить, да еще мяукала и лаяла – собаку и кошку дразнила. Удивительно умная птица с неограниченными способностями к обучению, если хотите проверить, то заведите ворону! Можно в конце мая поймать слетка, только не забудьте надеть строительную каску, взрослые вороны обязательно вас атакуют. Они будут пикировать сзади из-за спины, и могут поранить голову. И еще, у них отличная память, через год или даже два, на том месте, где вы ловили слетка, вас снова будут атаковать вороны.

Моя ворона досталась мне совсем птенцом – чуть перьев на синей коже. После ураганного ветра, утром, мы его с собакой нашли, и ни кто его не защищал, да и сам птенец сидел молча и тихо. Ох, и пришлось с ним повозиться! Да и вообще, держать дома ворону – дело весьма хлопотное. Уже потом, я Каркушу на балконе поселил, но с утра начинались такие крики, что приходилось впускать и кормить. Вороны на рассвете так громко кричат…

А в Москве ворон много, по подсчетам орнитологов в 2000году в Москве зимовало 1 миллион 300 тысяч ворон. Только на Тверском бульваре ночует стотысячная стая, все деревья сплошь украшены серыми шарами с хвостами по ветру.

Слово “ворона” происходит от общеиндоевропейского…. Но так и слышится по аналогии с воробьем – вор она– вора бей…

Наша серая ворона – птица очень выносливая, жизнестойкая, и живет долго. Я уж думал, что мне с Каркушей придется лет 30 мучиться, но нашелся человек, который ее у меня выпросил, и был с ней счастлив. Да и ворона была довольна и рада, потому что – страсть!

Моя ворона, просто удивительно как, пристрастилась к рыбной ловле, ну конечно и к бычкам-ротанам, и к карасикам, ведь вся мелочь ей перепадала. Несколько раз сходил я с ней на рыбалку и все: с поплавка глаз не сводит, чуть поклевка – Кар!

А рядом старичок, тоже страстный рыбак, много удочек, а глаза не очень.. Так моя Каркуша и у него ни одной поклевки не пропустила. Вот он и оценил воронье зренье, кто-кто, а ворона своего не проворонит. Сначала он заходил ее с собой на рыбалку приглашал, а та с удовольствием – вольная птица: или сзади пешком идет, или вперед залетает, а больше любит на голове ехать. А потом Каркуша насовсем к старичку-рыбаку жить ушла – страсть!

Говорят, что она выучила новые слова: клюет, тащи, опять сорвалось.

–––––

Теперь опять на Луну, – вон Заяц кувшин поднимает! Хотелось бы мне, говорить обо всем шутя, играя и смеясь, но там опять – ОСЕНЬ и еще какая-то сверхзадача в лунном тумане маячит…

“Очнись, Кадабр, живи! Беги, лети, достигни!

Не будет Стикс преградой” – заклятье.

“День 4321-й.

Закончив уборку, я тщательно перемешал то, что возникло в ящике – ярко-зеленую краску редчайшего оттенка”.

Не красьте скамейки

Волшебною краской,

Пленен я навеки

Чудовищной сказкой.

Яркий осенний день, мне семнадцать лет, я гуляю с девушкой…

Там, на моей Земле, в лучшем из миров, в той первозданной линейной непрерывности, которая не вызывала сомнений. Обычный день, пока еще единой, настоящей жизни, вмещающей в себя весь свет моего естественного сознания.

Мы шли легко, беззаботно…. Никуда не спешили, – впереди была вся жизнь…

В сквере, где резвилось и радовалось осеннее солнце, мы увидели невероятное – кто красит скамейки, на зиму глядя?! Скамейка была такой свежайше-зеленой, так не вязалась с красками осени, что выглядела нереальной, как бы выпадала из этого мира…

Мы подошли, потрогали, подивились, посмеялись и сели – хорошая удобная скамейка.

Мы еще не целовались, за руки держались, болтали о том о сем…. А потом она сказала, что собиралась в парикмахерскую, а в этой, что от сквера через дорогу, вроде бы мало народу, – не подожду ли я ее с полчасика?

Я немного загрустил и важно сказал: “Жаль, нет сигареты, что-то покурить захотелось”. А потом вдруг быстро и с жаром заговорил: “Ты знаешь, что мой прадед жив и здоров, и даже, можешь не верить, но он – колдун, волшебник, ну совсем такой маг, как у Гофмана Проспер Альпанус. У него огромная собачища, с зубами, как у льва, и ворон есть – говорящий…. Да вон дом, выше на гору, за твоей парикмахерской! Видишь, – мансарда с большим окном, там по крышам можно перейти на саму горку, в хитрый дворик, где вон те деревья, – он туда собаку выводит…. Вообще-то он дома редко бывает, путешествует, травы собирает…

Давай зайдем, сейчас как раз…– давай! А то я о нем опять забуду”.

“Ну, давай – зайди ты, только за ум за разум не заходи, а я пока в парикмахерскую, – и встретимся через полчасика, на этой зеленой…” – глаза у нее тоже были зеленые, блестели…. Мы встали и пошли. Когда перешли дорогу, и она нырнула в свою парикмахерскую, я оглянулся…

Сквозь желтую, красную, бурую листву, среди увядающей зелени – шевелилось, сверкало, ядовитое полосатое тело невозможного существа.

Через полчаса вернусь! Я побежал вверх по переулку к дому моего, – моего ли?!– прадеда.

Последний пролет лестницы был деревянным, тяжелые доски даже не скрипнули под ногами, единственная на маленькой площадке дверь – тоже из настоящего дерева. Я глубоко дышал, стараясь взять себя в руки, и, слушал, как мощно дышало и сопело за дверью: “Чудовище! Узнает ли, может склероз от старости?”– я толкнул никогда не запиравшуюся дверь. Пес ступил в сторону и, опустив тяжелую голову, смотрел без зла, но хвостом не вилял. Когда я его не вижу, не могу представить такую большую собаку,– чтобы вцепиться в горло ему даже не надо вставать на задние лапы.

Я прошел на кухню, – прадеда, видимо, не было дома, – похлопал себя по карманам в поисках сигарет и спичек. Спички нашлись, а сигарет– вспомнил,– не купил. На окне стояла старинная бронзовая лампа, на чаше светильника, цепляясь проволочной чистилкой вставленной в чубук, висела трубка. Трубка! наверное, из груши или вишни вырезана, – красивое дерево, приятно держать в руках. Табака я не нашел, но трубка была выкурена лишь наполовину…

И я, пыхнув дымом, затянулся. Странный запах, напоминает…– я не успел додумать, как вдруг вспомнились все запахи, какие знал и не знал. Запахи – и все разом, и поочередно, сталкиваясь, вспыхивая дивной остротой ощущения, ударили в лоб и нос, разрывая ноздри.

Как бы мне выдохнуть этот дым? Он заполнял меня, будто пустой сосуд, кипящей смолой вливался в живот, по раскаленным ключицам, как по трубам, тек в руки – тяжелый, горячий, – горло перехватило красным огненным ошейником, таким же, как на Цербере…

И вдруг еще один тоненький, ярко-зеленого цвета запах стал сверлить мои лобные пазухи…. Я чихнул!

Вспыхнул ослепительный свет – я едва мог приоткрыть напряженные веки – такое яркое солнце! И так высоко над головой, как бывает только в жарких странах. Не удивляясь, я смотрел на море и на пальмы.

Всюду счастливые лица. Люди смеялись, пели, танцевали, говорили громко, кричали, ели мясо и фрукты, пили вино, обнимали друг друга. Я стоял посередине площади: огромной, многоголосой, многоцветной, благоухающей, как восточный базар. Какие одежды, какие женщины улыбаются мне!

И я уже было направился к винной лавке…. Но тут стало быстро темнеть – как солнечное затмение, чем быстрее темнело, тем безудержнее становилось веселье. Наступающую тьму расцветили мощные фонтаны фейерверков. Я не видел зрелища красочнее! Но вот, последняя ракета рассыпалась темно-красными меркнущими угольями, угли погасли и покрылись – пеплом.

Я стоял посередине кухне, и смотрел в потухшую трубку.

Однородный слой серого пепла покрывал все пространство плоской равнины, и ноги бредущих по ней людей по щиколотку утопали в нем. Пепел взметался, клубился дымными тенями, силясь укрыть бледные, опущенные долу лица. Миллионы усталых людей скорбно и молча брели куда-то. Черный горизонт, серое небо – все черное и серое, и пепел – все сгорело, погасло,– безысходность…

Не было надежды и, даже, печали, любое чувство, еще не возникнув, тонуло в темной вечности, не было предчувствий…

И вдруг – свет! Яркий, чистый, прекрасный, он вспыхнул в вышине, сияющим водопадом пролился через серый воздух. И на равнину спустилась белая, из плотного твердого света, лестница…

Потухшая трубка, – вспыхнувшая спичка…

Передо мной стоял прадедушка с горящей спичкой в руке: “У тебя трубка потухла, затянись-ка еще разок” – он лукаво улыбался, сверкая ясными веселыми глазами.

Я прикурил и затянулся еще раз.

Это не сон! Мое сознание было обычным моим сознанием, но ясным и свежим, настежь открытым для любого восприятия. Полнота ощущений, острое чувство реальности не оставляли сомнений. Земля подо мной, колкие звезды, не затмеваемые Солнцем – все четко и резко, – так во сне не бывает, так трезво и больно не бьет по нервам – сон.

Я все помнил, понимал, сознавал, но все же от полета, от дивной легкости, от свободы абсолютной…– совсем опьянел. И решил лететь на Луну!

Похоже, когда ныряешь: работаешь ластами, стремишься, останавливаешься, уши продуть, и зависаешь на месте, а до дна еще далеко, и снова усилие – надо достать…. И вот, коснулся дна, схватил рапана…

Стоило остановиться, и, не имея инерции, замирал в точке созерцания и удивлялся – как далеко до Луны! И снова летел с непостижимой скоростью, которую так хорошо чувствовал, и опять останавливался и плавал в беспредельной пустоте.

Но вот я достиг дна – коснулся поверхности Луны. Восторг и победа окончательно вскружили мне голову, я потерял себя, утратил непрерывность...

Когда я очнулся, то – на Луне был город.

Глубокая ночь. Я медленно скользил вдоль длинной темной улицы. Меня притянул тусклый свет на третьем этаже, я подлетел и заглянул в окно. Женщина встала и подошла к ребенку. Я знал, что это будущее – мое будущее. Там, в углу, на диване спал я…

Счастливый и свободный, я парил за окном и мог лететь куда угодно, но что-то толкнуло меня на глупую шалость, – я стукнул в окно рукой. Не сильно, но стекло разбилось. Как-то странно руку кольнуло, и я почувствовал тяжесть.

Воистину! Будда был прав: “Нет большего несчастия, чем тело”. С трудом, встав с дивана, я выполз на кухню.

Я был здоровым и сильным человеком, просто у меня болели мышцы, а руки уродовали мозоли. Завтра, еще не встанет солнце, я пойду на работу, на ту, что и вчера, и десять лет назад…. Сгущались прочные стены – обязанности, заботы, долги…. Надо вернуться! Через полчаса она выйдет из парикмахерской. Я должен успеть. Быстрее обратно на Землю, в мой родной мир!

Часто, проснувшись среди ночи, я сижу на кухне, курю, пью чай, а иногда пишу…………….

Сквозь забвение, сквозь пространство и время вижу ясно – там, на том берегу Стикса, в сквере, где резвится и радуется осеннее солнце, ждет меня чудесная скамейка невыносимого ярко-зеленого цвета.

Да, много чего бывает на свете, “что и не снилось нашим мудрецам”. Представьте себе, я вернулся…. Вернулся!

Это история почти столетней жизни…. Все и всегда я приносил в жертву своей мечте, помнил, желал и – вернулся.

И вот Она вышла из парикмахерской. Она шла ко мне, и я любовался ею, привычно замедляя время, и Она шла, зависая над землей в такт ударам моего сердца. Пусть я стар, волосы седы, а лицо в шрамах, я – победил! Вот подходит ко мне моя Юность, и я любуюсь сбывшийся мечтой.

Но отточенная годами наблюдательность брала свое: ее волосы не причесаны, не завиты – лишь пуще растрепались. А в парикмахерскую она ходила за тем, что держала теперь в руках…. Нет! – это была не бритва, тренированное зрение позволяло видеть изящную, невиданно острую косу и, даже, зловещую надпись на окосье – “больше никогда”. Она шла торжественно, загадочно улыбаясь, а глаза были такие ядовито-зеленые……….

Моя Земля, мой желанный мир, столько труда! – и ради чего?!

Другая плоскость, но все те же фокусы, мир планетарной плесени, где в казенной тюрьме томится душа человека, где даже Любовь оборачивается – Смертью.

Я понял, что нет, и не было у меня дома. Нигде! Ни на кухне ночью, ни в лаборатории, когда я был прадедушкой, ни в семнадцать, ни в сто лет…

Сейчас Она подойдет еще ближе, и – желанная реальность окончательно осуществится, мне снова будет семнадцать лет, а впереди у нас – целая жизнь…– в обнимку со Смертью!

Привет, Старуха!

Подавись!

Последнюю мечту,

последнее желанье,

последнюю привязанность мою

Глотай! –

Ты будешь сыта!

Очнись, Кадабр!– живи!

Беги, лети, преодолей!

Скамейка прыгнула, взлетела…

Как листья сыпались!

И стену желтую пробив,

Сижу я снова на Луне…

И кресло старое рыдает.

ВСЕЛЕНСКАЯ ТЮРЬМА

Как трудно удерживать свет сознания, как трудно не спать! То день вчерашний нахлынет, мучительные образы завертят, замутят чистоту ночи, или день завтрашний – спать надо, а то, как завтра работать будешь…

Почему я создаю привязанности и привычки, которые отвлекают от главного? Почему даже ночью, пью чай, курю, читаю или пишу что-то – суета, не вырваться из суеты – “все суета и томление духа”. Я сам укрепляю стены…

Иногда мне кажется, что я даже с радостью забываюсь, – засыпаю, и теряю себя в чем-то: в работе, в пустых мечтаниях, и в разговорах с людьми, которые не видят этой – Вселенской Тюрьмы.

И вдруг голова моя быстро и легко поднялась, слишком легко…

Я увидел комнату, но как-то не так, и в каком-то другом освещении…. Легчайшим усилием я поднялся к потолку.

Я вполне чувствовал тело: руки, ноги,– но стали они легкими и пустыми внутри. Взглянув вниз, я увидел себя, как сижу я, опустив голову на стол. Себя, взлетевшего, я тоже видел – свои бело-голубые мерцающие руки.

– Теперь – смелее! Использовать возможность, или та же тюрьма!

– Интенсивность восприятия – как можно лучше видеть!

Сквозь оконное стекло я вылетел на улицу и заскользил вдоль нее…

– Надо собрать волю!

Существо, которое сидело на тротуаре у самой дороге, поразило меня! Если бы я с таким вниманием и так пристально не смотрел на него, то, наверное, сразу бы понял – кто это. Мне оставалось лишь чуть, чтобы произнести его имя и – лететь дальше, – но я застрял: и понять не мог, и не смотреть тоже не мог…

Меня поразила его сложность. Его мерцание под моим взглядом приобретало невероятную глубину и объем – это была пульсирующая галактика, многоцветная музыка. Законченность и целесообразность – и, в то же время, – бесконечность и тайна, заворожившая меня.

Существо встало, выгнуло спину, и уставилось на меня – оно явно меня видело…

Я рассмеялся, когда понял, что это просто – обычный кот!

Я затрясся от смеха и, конечно, тут же почувствовал всю жуткую инерцию “грубой материи”, которую оставил в комнате за столом.

Минут пять, поработав кистями рук, я смог поднять голову и открыть глаза. А потом, покурив, выпив чаю, я записал кое-что и лег спать. Был ли он хоть черным, этот кот? Такой четкий осознанный выход, и все какому-то коту………..

Когда мне удалось впервые покинуть физическое тело, унося в другом – астральном, свое сознание – совершить “осознанный астральный выход”, тогда мне было – страшно! Не из страха ли сделаны стены Тюрьмы? Много дней потом я переживал и приходил в себя….

А получилось как бы случайно: искал, думал, много читал…

Как трудно было находить нужные книги, чего я только не предпринимал! Чтобы достать “Черную Магию”, месяц жил в цыганском таборе…

А что со мной делали эти книги! Помню, раздобыл “Раджу-йогу”, пришел домой, включил в коридоре свет и, не снимая пальто, – всю ночь простоял под тусклой лампочкой.

В детстве, мне случайно попалась книга о животных, и я с первого прочтения запомнил все: как называют, где водится, размеры – от головы до хвоста и от хвоста до головы…. Рисовал, лепил, вырезал картинки, а потом ловил, приручал, дрессировал…– всюду были звери. Я сравниваю, т. к. случилось нечто похожее, – неожиданно мне попалась книга по оккультизму, и – все! Много дней был в состоянии аффектации, как и должен, – читал не раз – быть, услышавший зов Запредельного.

Я прочитал все книги по мистики, которые только смог достать, искал знающих тайну людей, – как убежать с Луны…. Я занялся “пранаямой” – дыхательными упражнениями, и техникой расслабления с замедлением пульса…. И в следующий раз уже по своей воле покинул физическое тело. Не только страх – восторг полета! А еще я прошел сквозь стену…

Из комнаты, где в позе мертвого лежало мое тело, я проник в другую, потом обратно, потом опять в другую.…– Но вдруг вместо нее очутился в комнате, совершенно мне не знакомой, заставленной предметами странного вида и неизвестного мне назначения…

Некоторое время в ужасе смотрел, без каких-либо ассоциаций – странное ощущение,– а потом шарахнулся назад, от резкого усилия почувствовал тело и минут через двадцать неуклюже встал на ноги.

У меня был собственный способ выхода. Это и расслабление в “савасане”, незаметное дыхание, когда преобладает выдох, сколь возможное замедление пульса, – главное – не пропустить момент, когда начинается изменение сознания. Если сделать попытку раньше, то не получится, а если позже – потеряю контроль и провалюсь в глубокий сон. В “то” мгновение я всегда чувствовал радость и, с каким-то ликованием, делал резкое – всей волей – усилие встать! Поднимался во весь рост на “шарнирах” в пятках, еще усилие – толчок ступнями ног и – полетел…

Кстати, после подобных упражнений, иногда то, другое, астральное зрение посещало меня и в этом обычном состоянии. Странные у него свойства, вдруг видишь на экране собственного лба нечто, что не здесь – другую комнату…

Многие годы я тосковал, хандра и апатия мучили невыносимо, отнимали последнюю энергию. Здесь было и солнце, и море, и листья на ветру, и синее небо…. Но радость не приходила ко мне, вечное чувство тюрьмы мешало видеть красоту.

Я искал путь, выход, ведь я-то знал, куда попал! А кругом жили люди, не замечая своей тюрьмы, просто жили…

Я бился головой, знал и твердость стен, и коварство стражей…. “И к магии я обратился”.

Меня привлекала даже черная магия, меня влекло все, что сулило освобождение, уводило за пределы Тюрьмы…

Убежать, улететь, вырваться!

И в мистику я углубился, годами, шаг за шагом изучал, исследовал и пробовал все, что могло бы разрушить извечные стены.

Если это будет так, – это будет наихудшая из всех возможных смертей. Не скоро смог я это понять и прекратить свои эксперименты с астральными путешествиями.

–––

Может, когда-нибудь я расскажу о своих полетах в “другие миры”, но не теперь – пора возвращаться к основной истории, – к причине моего писательства.

Астральный мир – интересно, но не главное, а просто очередные приключения….

Все, амба! – тигр пришел, большой страшный тигр – большими буквами – АМБА! “Твоя смотри есть, а видеть – нету” – говорил Дерсу Узала. Твоя говорить есть, а понимать нету…

Мне ведь не за себя обидно, и даже не за Державу. Даже боль и обида за Россию показалась мне домашней кошкой, когда АМБА пришел…

Мне за Бога обидно!

И сердце мое горело, и я рычал как тигр, и начал писать крайнее отчаянное сочинение в защиту моего Бога под названием –“АМБА”.

Так что, расшифровываю: АМБА – это аббревиатура, и значит – “Апология Моего Бога”……………………………

Господь, прости верблюду,

Что он так много пьет.

Напьюсь и долго пить не буду,

Через пески пойду вперед.

А будут пройдены пустыни,

Пройдут мозоли и горбы,

И жажда жаркая остынет…

Когда-то я верблюдом был.

К “Амбе” я еще вернусь, вот только доскажу основную историю, ведь я уже к самому главному подбираюсь, – к центральным событиям моей жизни…

Сердце прыгало жабой

На брюхе по асфальту.

Я приползал к тебе…

Но это был светлый путь!

Жестокие законы мира мешали мне закрыться “в келье душной”, стать Фаустом…. Не Мефистофель, но такая же дьявольская сила кружила меня и бросала в толпу. Куда идут люди, все вместе, по какой дороге? Есть ли другой путь, кому он ведом? Я вглядывался в людей, искал Человека, задавал вечные вопросы…

Не только мне одному – так нужен Свет! Не мне одному не дали Истины…– кого здесь мучит жажда?! Кто пьян уже? Кто даст бокал, кувшин с вином?

Вот девушка в толпе – она прекрасна! Ей ведом путь! Я вижу, – она знает! Сейчас она скроется из глаз……………

Я рванулся, догнал, я шел за ней…

Я бросил все: мой чердак, мои книги, все забыл в одно мгновение, и со всей жаждой Свободы и Любви пошел за ней, пошел к ней…

Мы познакомились и стены зашатались, стало так светло, казалось – один шаг и рухнет тюрьма, – мне всегда так казалось…

Надо еще что-то, лишь чуть, необходимо сделать еще какое-то последнее усилие, и мы – я и моя любимая – в бесконечном экстазе покинем эту мрачную Луну…

Моя любовь не была безответной, но что может утолить жажду безумца, жажду мистика?!

Когда-то я писал стихи…. Раздумья над формой, поиски рифмы отвлекали меня и, как мне казалось, проясняли мою мысль и чувства. Хорошо было писать стихи! Я бы тогда погиб, если бы не придумал – писать стихи. Но не мог я стать поэтом, да и вообще ни кем не мог стать, потому что уже был – бедным страдающим влюбленным, и ни кем больше…

Я писал стихи, писал, старался, но не мог писать о Любви…. Я всегда скрывал от людей, что во мне действовала только Любовь, и придумывал другие мотивы своих поступков. Мне приходилось несколько раз сочинять свое прошлое – и в милиции, и в сумасшедшем доме – не правду же говорить?!

Однажды Она сказала: “Я зачеркиваю семь лет жизни…” Выходило, что семь лет я себя не помнил: что делал, чем занимался, где, когда?

Но я помнил каждое Ее движение – последнее так же четко, как и первое, – помнил каждый Ее взгляд, каждый вдох…. Помнил! И не только умом, не только каждой своей клеткой и молекулой, но и всей вечной жаждой Свободы, Света, и –Бога. Что мне было – все остальное? Все остальное – декорации к центральным событиям!…

В мечты и сны я брал Ее с собой…. Я создавал, творил и дарил Ей…– я так мало мог дать здесь, в этом мире………

Правда, однажды я пришел к Ней, мгновенно проскочив 900км., и – напугал! явился в таком виде – бело-голубой и пульсирующий…

Магия не помогла мне реализовать мечты – дать Ей все земное – “я опущусь на дно морское, я поднимусь под облака…” Но магия была всюду вокруг меня…

Я давно заметил, что сверхчувствуют, предвидят, и вообще, склонны ко всему мистическому – несчастные влюбленные, для которых Любовь – все!

Пожалуй, Любовь и есть та единственная сила, осязаемое чудо, невидимая, но наикрепчайшая нить, которую плетет тот самый паучок, посланный с небес в наш ад для нашего спасения. Стоит нам зацепиться – отзовется все, в чем есть Любовь, и повернется к нам лицом. Надо только не быть таким тяжелым и не ползать по самому дну…

Любовь – истинное лицо любой “вещи”, и все вещи мира давно пронизывает одна нить – Любовь.

Я не знал времени, существовали только часы и дни без Нее. И две недели – колдовской срок, предел моим силам,– я чувствовал, что не выдержу дольше, и происходило все, что угодно…. Как часто повторялись! – две недели…

Однажды, когда почти закончился проклятый срок…. Я был так измучен, что, казалось, не мог шевельнуться, а нас разделяли 900км. и у меня не было денег. Я сидел и просто ждал, что произойдет, и – дождался, видимо, где-то пробили часы.

Будто не я сам – я так и остался наблюдающим, – встал, быстро оделся, вышел из дома. В метро, на электричке – бесплатно, зайцем лунным…

Вбегаю в здание аэропорта, и дальше двигался только бегом: регистрация кончилась, бегом к выходу – автобус отошел, спрашиваю, где самолет, – мне показывают, а билет не требуют. Бегу по взлетному полю, уже откатывают трап, кричу: “Меня забыли!” – и без трапа – запрыгиваю в самолет.

Потом я снова бежал, но последние сто метров тащился по твердому асфальту, еле передвигая ноги, и долго курил, прислонившись к стене дома, за которой – Она.

…………………………………………

………………………………………

………………………

“Затрепетали губы и веки,

В глазах появился жизни признак…

Здесь он еще, но не здесь уж навеки…

Кто он? – Он – призрак…”

“Дерево №612, серебристый тополь, диаметр– 1,3м, высота– 36м, бонитет– 4, состояние плохое – дупло (0,3Д-4м.)………

Надо работать…

“Луна –это серебро и жемчуг…”

Где-то в корнях этого огромного дерева или в дупле, заплывшим столетним натеком пахучей смолы, хранит он свои лунные сокровища. 250лет назад он сам посадил это дерево в точке полной луны, где теперь в полнолуние он пьет лунный флюид…

Вчера ночью он приглашал меня войти в дерево…– но я не смог шагнуть сквозь клубящийся желтый туман…

“Луна – это серебристый тополь…”

Неохватный ствол в толстой светлой коре, бугристой и изрезанной, как лунные горы и кратеры. Чем выше, тем ствол светлее, еще светлее – листья, аккуратные, плотные, на длинных гибких черешках. Серебристые тополя – одни из самых высоких деревьев в парке. И листья их, колеблемые ветром, радостно плывут под самой Луной косяками серебреных рыбок…

Ну и дела! “Возьми,– говорит,– горсть листьев с этого дерева и сожги их в полнолуние, в час луны, и я приду к тебе, и ты опять сможешь задавать свои идиотские вопросы…– гхе, гхе…” – и дал мне серебряную денежку на память…

– А Вы явитесь, чтобы опять смеяться жутким кашлем? – Гхе, гхе…

Хорошо, что не на этом заколдованном дереве свил я свое гнездо, а то не слез бы никогда. Он утверждает, что этот тополь и Луна – одно и то же”.

(Из дневника лесоустроителя.)

Как мне не хотелось никуда уезжать! После очередной грозы наступило затишье – любовное примирение…. Счастье мое было рядом. Мои руки, глаза, сердце – стремились к Любимой, душа летела к Солнцу, к свету, к спасению…– и не встречала преграды. Радость и синяя тишина окутали меня. Еще шаг,– и никакие силы не разлучат нас!

Как расстаться? Как я мог подчиниться этому темному – надо, ты должен, необходимо. Мне говорят, что есть такое слово – “надо”, а я знаю другое, лучшее слово – “не надо!”

Как меня ломало и крутило еще задолго до отъезда! Я болел и стонал, и плавился разум, пытаясь понять это удивительное – “надо”; сны необычно яркие, странные тревожные сны мучили ночами…

И все же я поехал. У нас все было хорошо, как никогда,– Она даже пошла проводить меня на вокзал…

Поезд тронулся, и мое сердце забилось тяжело, неспокойно, с привычной болью и с какой-то – отчаянной безудержностью, бесшабашностью последнего рывка…. Я никогда не мог терпеть разлуку, переносить спокойно эту боль – я безумствовал…. Прыгал, плавал, лазил по деревьям, скакал на лошади…– мое беспокойство требовало движения, бега…

В поезде, я так и простоял у окна, ничего не видя и не слыша, кроме стука – то ли колес, то ли сердца…

Дорога привела меня к воротам огромного старинного парка, бывшей дворянской усадьбы, где за два месяца, измеряя диаметр и высоту двухсот летних деревьев и, отмечая их на плане парка, я должен был заработать деньги, – без которых на Луне никак нельзя!

Тревожный и беспокойный, подвижный и сильный, ранним весенним утром входил я в ворота парка…

Сразу же за оградой качались, шумели, как морской прибой, ветлы. Толстые, но не высокие, они еще тем напоминали волну, что разворачивал к ветру нижнюю сторону листьев, светлую, как пена на гребне. Дорога шла чуть под гору, деревья становились выше и выше, я погружался в живую зеленую тень, вверх убегали солнечные зайчики, – туда, где бушевали волны…. А внизу становилось все тише, и тишина наполнялась птичьими голосами…

И я утонул: темные липовые аллеи, светлые поляны, незабудки цветут всюду…. Листва еще перекатывала и сбрасывала крупные дождевые капли, а на небе ни облачка и зелень сияла! Широкий пруд туманился под утренним солнцем…

Однажды мне показалось, что у всей Зеленой Природы: у деревьев, у трав…– одна душа, а ее центр, ее разум находится в этом парке. Побывать здесь, значит – взглянуть в глаза ВСЕЙ ПРИРОДЕ.

Здесь был музей, когда-то здесь родился и жил Великий Человек, и теперь сюда приезжали почитатели, шли в дом, в парк…. Правда, в основном приезжали просто так, провести время…

Приезжающих встречали работники музея. Они здесь не просто жили – они шли, им ведом был путь, они вели за собой других людей. Они старались приобщить даже случайных людей к великому, к светлому,– к высотам искусства и творчества. Говорили о добре, любви, о вечных ценностях.

Чтобы вести за собой, надо самому взойти! – они читали, думали, искали, работали над собой, – стремились сами быть лучше, добрее………….

Вот он – благородный путь служения и жертвы! Они знают, как выйти из тюрьмы! И я потянулся к ним…

Меня остановили– Глаза. Девушка – лицо строгое, немного темное и скорбное, а главное – Глаза, большие, красивые и печальные. Смотрит на меня из черного вельветового капюшона, как лик иконы.

– Хотите, я покажу Вам музей?

– Я так люблю сидеть в этом вольтеровском кресле.

– А у нас в парке по ночам, вот уже двести лет, бродит привидение – дух старого барина. Он выходит из склепа – и в деревне, около двенадцати, всегда так ужасно воют собаки! – ходит по аллеям, что у пруда, а потом идет в самое глухое, дикое, заросшее место…

– Приходите к нам вечером пить чай! У нас всегда хорошая музыка: Моцарт, Вивальди, Шопен…

Их наставником, вдохновителем был Человек-Голос: лицо его полностью скрывали борода и темные очки. Он говорил! – всегда о самом важном и возвышенном…– именно он воодушевлял всех, работал неутомимо, меньше всех спал, всегда помогал другим, с радостью взваливал на себя любую работу, даже физическую…

Я удивлялся. Я задавал ему вопросы и получал убедительные ответы, подкрепленные цитатами из книг великих писателей и Гения, жившего здесь раньше.

– Ну, и что дальше? Что будет, если я и день и ночь буду работать для людей – мы и так все работаем, друг для друга – вымотаюсь, упаду от усталости?

– Если Вы действительно отдадите все свои силы людям, будете добры до конца, действительно упадете! и себя забудете, думая только о людях…–

Тут он вдруг снял свои темные очки, которые раньше при мне не снимал, и взглянули на меня ясные, умные, зеленые глаза:

– Тогда к Вам придут ВСЕ ЛЮДИ.

Его, на миг возникшее, лицо улыбнулось и исчезло, уже навсегда для меня – он снова надел очки.

Я все более проникался миром и духом этих людей, все сильнее чувствовал парк…. И удивительно, под напором нового притупилась моя тоска, моя Любимая отступала в наше с ней прошлое, где боль и страдание, а здесь – новый светлый путь.

Я жил яростно и, боясь прошлого, с такой отчаянной отдачей! Я открывал…...

А если говорил о том, что открывал, и о чем угодно, то все понимали –Глаза. Все возвышенное могло поместиться в них, отразиться и – удвоиться…

Странные, однако, вещи я открывал!

Как-то, просто взглянув на план парка, я увидел Большой Пантакль Соломона! Он, очерченный аллеями, дорожками, полянами, занимал примерно треть всей площади. Сулящий власть над духами, этот Пантакль считается главным и обычно изображается первым в системе магических пантаклей. Его основные мистические точки совпадали с самыми живописными местами парка.

И правда! Около двенадцати ночи начинали выть собаки, и перед самым рассветом будил меня собачий вой…

Однажды, когда вместе с ночью началась страшнейшая гроза, и парк стонал, роняя на аллеи поломанные ветви, – вернулась обычная боль. Я увел из колхозной конюшни лошадь и сломя голову, носился на ней, очумелой, среди гигантских, готовых упасть стволов, различая дорогу лишь в белом свете молний.

Перекурить остановился как раз в – “том” месте, на краю глубокого оврага. Конь мой мелко дрожал и стал таким послушным…. Я попытался раскурить сырую сигарету и вдруг захлебнулся в кашле. Кашлял и кашлял, а когда смог, наконец, остановиться, то услышал – шаги. Шел кто-то, не торопясь, шлепая по мокрой траве, но ни одна ветка не треснула, не зашуршала листвой…

Я увидел, как справа приближается ко мне человек, укутанный с головой светящейся бело-голубой материей, свет пульсирует, и, кроме шагов, я слышу частый похлопывающий звук. Идет по самой кромке оврага, приближается и останавливается в метре от меня – рукой коснуться бы мог! но мои руки, напряженные до предела, прижались к окаменевшей в выдохе груди.

Всем телом я чувствовал давление: когда подходит человек вплотную, не видя и не слыша, чувствуешь, здесь то же, но гораздо сильнее. Я стою и терплю дикое напряжение…

За светящейся дымкой различаю маленькое старческое лицо, тонкий нос едва разделяет глаза – круглые черные дыры, из которых нацелилась в меня безумная ночь. “Добрый вечер!” – говорю я вдруг. Он поворачивается ко мне боком, делает несколько шагов и, оглянувшись, улыбается мне, попыхивая голубым сиянием, и так же неторопливо, шумно ступая, идет прочь. “Гхе, гхе…” – раздается у меня в голове то ли смех, то ли кашель.

Две ночи после этой я не мог уснуть…

Тогда, в парке, мой абсолютный рекорд – четверо суток без сна. Видимо, была причина не спать……………………

Но больше ли стало во мне Радости, Любви, Красоты оттого, что я встретил привидение? Нет, и – нет! А от чего стало больше?

Телепатия, астральное зрение, когда видишь на экране собственного лба….

Что дали мне эти впечатления? Разве что, гордыни прибавилось, самолюбия – я видел, я достигал, я…– все тот же, и та же Тюрьма вокруг.

– Любви! Радости! Добра! Хочу, чтобы пришло ко мне не из темного ночного мира, а – сверху, оттуда, где Свет!

Вот так молился я, мучился, стонал и плакал в своем гнезде на дереве, над кронами лип, в ветвях огромного серебристого тополя.

В течение нескольких дней я совсем сбесился, работу свою бросил…. Из старой кочерги сделал магическую шпагу Парацельса, заговорив ее по всем правилам, и носился ночи напролет за призраком. Было страшно, но надо было выбирать – страх или знание. Я хотел кое-что у него разузнать – он должен знать больше, чем живой человек!

Я приставал к нему со своими вопросами…. Мы даже спорили…. Глухой старческий голос раздавался в центре моей головы. “Луна – это серебро и жемчуг”…

Туман тек с полей по двум оврагам, две его густые струи сталкивались над поверхностью воды, отражавшей Луну и звезды,– сталкивались, разбивались на клочья, которые, вращаясь, разбегались по всему пруду и, перевалив через плотину, исчезали…

Виделись мне в тумане и люди, и животные, и какие-то сказочные существа,– разыгрывались сцены. Образы, созданные туманом, не сразу скользили к плотине, а долго кружили по водной глади, встречались и расставались, меняли облик…

Обычно я видел то, о чем думал…– или думал о том, что вижу…. Часами я смотрел и смотрелся в этот – Волшебный театр.

Я проснулся от жаркого солнца, жужжания пчел, шелеста листьев, от медового запаха цветущих лип. Я лежал под огромным, светлым, ярко-синим небом…

Где-то подо мной раздался голос, тот самый – Человек-Голос! Он привел группу к пруду, он любил говорить в парке. Меня и мое гнездо снизу не было видно, – я прислушался…. Он говорил о Любви, о Добре, о Радости и – чудо! Любовь и Радость точно звучали в его удивительном голосе.

Я слушал, а потом вдруг прыгнул на ветви ближайшей липы, с нее – на другую, и по гладкому стволу полуупал-полускатился почти на головы изумленным экскурсантам.

Я сидел на траве под деревом – чумазый, в рваной одежде, с расцарапанным лицом и, глотая слезы, говорил: “Простите меня! Я нечаянно! Я просто выпал из гнезда”…

Кучка листьев опавших,

Над ними холодный смерч –

Листьев круженье…

Безвольных, отдавших

Жизнь дереву, ветру – смерть.

Больно! С картиной осени

Что-то случилось вдруг –

Ветер бабочку носит,

Насильно включая в круг.

Живую! Но лето красное

Ты, бабочка не возвратишь –

Ушло, пережилось. Напрасно

Крылышками шевелишь!

Я уехал из парка с той девушкой – “Глаза”,– она почему-то полюбила меня…

Мне показалось, что вместе с ней и с ее благородными стремлениями – я смогу пойти по новому светлому пути…

Но вытерпел я недолго! Моя Любовь все ярче, все горячее вспыхивала в сердце, и, в один прекрасный день, воцарилась в нем снова, вытеснив все другое…. Я снова стал только несчастным влюбленным, которого ничто не могло отвлечь от боли утраты.

Та девушка ушла, она ушла, чтобы умереть,– так, она сказала, а я не смог ей солгать – я любил не ее.

Тот Человек-Голос…

Я видел, как ночью, в безлюдном парке – он рыдал, бегал и падал, катался по земле и выл…– Он потерял свою Любимою, ту, которая была мне не нужна…

И вот, я снова увидел мою Любимою, для того чтобы расстаться с Ней навсегда – больше никогда…

Навсегда, окончательно и бесповоротно – я это знал, но каково было понять!

Я остался один в городе, в пустой квартире.… Закрыл двери.… Кончились все пути, все дороги…

Тюрьма, и страшнее тюрьмы – Тьма без проблеска света. Я предал, я обманул, я убил, – я мерзкий, гнусный подлец, я –…………………………………………

Ноги мои подогнулись, я упал на колени, и первые двое суток так и ползал на четвереньках. Из глаз моих, не переставая, лились слезы. Жить таким, как я есть,– я не мог. Ничто меня не оправдывало, не за что было уцепиться… – это был конец, конец всему. Огромный черный камень моей вины, моего греха, моего отвращения к самому себе – раздавил меня.

Я лежал на полу…– “как ползает змея во прахе”………

…………………………………………… 
………………………

Почему? всем существом я пытался понять…– “Не так все, не может быть!..”

Но все было так! – могила, не намека на свет…

Еще и еще раз, напрягая все силы, я жег свое сознание – выхода не было, становилось только темнее. Вся Мировая Тьма навалилась, придавила, расплющила….И силы мои кончились…

Господи! Господи, сам я не могу ничего, не могу…– не могу жить. Господи!

Существовал только один выход, только одно – я понял ясно – только Бог.

Если Бог есть, только Он поможет мне,– или…

У меня не было никакого другого – “или”, только – Бог!

Я твердил и твердил одно: “Бог – есть!” – повторял всю ночь, весь день, а слезы все текли и текли из моих глаз…

Я знал о Кришне, о Будде…– не одну ночь просидел, изучая философские и религиозные трактаты. Йога, медитация, тайны западного оккультизма, бывало, будоражили мое воображение...

Но тогда я забыл все, зато вспомнил, что где-то в доме есть икона Спасителя! И еще – я нашел старый дедовский медный крестик!

Я вспомнил, кем был мой настоящий прадедушка – герой, кавалер орденов св. Георгия, умер от ран, полученных на войне 1914года, – истинный православный христианин!

Я молился! Я положил все свое богатство – крестик с иконой, рядом с собой на пол и – я умирал.

Я молился Иисусу Христу. В моем воображении проходили сцены из Евангелия, вспоминалось что-то давно забытое из раннего детства. Но мне становилось все хуже и хуже. Меня била мелкая дрожь, ледяной холод откуда-то из желудка подкатывал к сердцу. Я не узнавал свои сине-белые руки с исчезнувшими венами. Я проваливался во тьму, – я умирал…

Видимо, нигде никого не было, кроме меня: не вторгся ни телефонный звонок, ни звонок в дверь, или – я уже ничего не мог слышать…

– Господи, помоги! Мне плохо, как никогда в жизни! Так плохо еще не было! Господи, помоги! Господи! Помоги!

Ничего не происходило – пустота и молчание…

Я чувствовал, что Смерть моя стоит рядом.

– Господи, Иисусе Христе!

Никто не отзывался, – все замерло и застыло…

Бежал, бежал, ехал на такси и снова бежал. Бежал вверх по лестнице и стучал в дверь, и Она открыла, и я упал, и бился в рыданиях на пороге. И – с Ней, конечно, ничего не случилось – услышал что-то злое, и снова встал и сказал, что думал – умерла, а раз жива, то больше мне ничего не надо. И бросился вниз по лестнице, и снова бежал и бежал, и вдруг закричал…

Я закричал так, как не кричал никогда в жизни, разве что, когда родился. Я закричал: “Люди! Люди! Люди!!!” Потом еще куда-то бежал, потом остановился, – некуда было бежать, ничего нигде не было, только – пустота! такая, как никогда в жизни.

Я хотел, наверное, подумать, осознать себя – и для начала попытался подумать: “Я” – и тогда…

Раздался сильнейший взрыв, звук-удар, потрясший все мое существо. Еще один и еще…

Молния – острие чистой энергии – пробила меня насквозь, с хрустом распрямив позвоночник. И весь я оказался в центре проникшего в каждую клетку жаркого страстного огня, в центре столба света беспредельной яркости и силы!

Каким-то необычным способом увидел я сразу всех людей и то, что они крепко связаны друг с другом одной нитью.

А вместо подуманного было “Я”, звук-удар в четвертое-пятое свое явление, преобразившись, сказал очень громко, очень ясно и совершенно неоспоримо: “Мы! Мы! Мы!!!”

Голос смолк, и я пропал, хотя никуда не делся – был там же, все помню, – а в теле моем поместился весь немыслимо огромный – “Мы” – Некто, неизмеримо! меня больше, сильнее, умнее – непостижимо прекрасный и совершенный…

Первое, что “Мы” увидел: ветви всех деревьев склонились, а листья, уподобившись тысячам маленьких ладоней, зааплодировали. Кланялись и кланялись деревья, аплодировали листья, неутомимо приветствуя того, кто стоял перед ними. А потом воздух! – с такой нежностью, с такой лаской коснулся тела!

“Мы” выдохнул! – с этим мощным выдохом изверглась вся грязь, – весь никотин…

И как сладостен был вдох!

А потом был осенний день –

Один Единственный Настоящий День,

Той Осенью, которая на Земле.

И было –

Не напрасно – умирали листья:

“Ради Жизни Вечной жертва наша!”

И понимая, Светлую Истину,

Они становились

Краше и краше…

Да! – не напрасно!

И Дерево будет, и Лето придет…

Ради ветра и Солнца –

Этот прекрасный!

Листьев прощальный полет.

Видеть каждый листок на всех деревьях вокруг и все листья сразу.…– Какое это зрение?! – видишь и проникаешь, сливаешься и понимаешь все! И можно благодарить все листья, не забыв своим чувством, своей лаской ни один трепещущий листок!

Как много Природы в городе! И каждая травинка переполнена бесконечной жертвенной любовью. Каждая ветка, каждый лист, радуясь и ликуя, отдают всем и каждому свою благодать, свою осязаемую и непостижимую красоту. – Радуйся и Наслаждайся!

Я восхищался поступью этого тела, принадлежавшего раньше только мне. Восхищался самой прекрасной из всех возможных для моего тела походкой, гармоничными и благородными движениями. Мои руки и ноги, переполненные горячим блаженством, наслаждались любым малым движением, любой возможностью проявить переполнявшую их высокую энергию.

Я привык говорить “Я”, а, вообще-то, слово-понятие “Я” не должно бы мне употреблять в описании того Дня.

Сознание “Я” не приходило и не могло прийти, невозможно было даже произнести: “Я”. И так было весь День! За целый День ни одной мысли, только Блаженство, Восторг и Любовь! Ликование! – Вместе со своим ликованием я слышал и внутренне был приобщен к голосам тысяч ликующих людей, пребывающих в таком же абсолютном счастье…

Первая моя мысль! – она не успела оформиться в вопрос, а если бы успела, вопрос был бы таким: Что произошло со мной? Наверное, это и есть то самое – великое “самадхи”? Где-то в глубинах сознания, в момент возникновения, санскритское слово “самадхи” – просветление, божественный экстаз – разложилось в простую русскую фразу: “Сам Ад – Хи!” – я с этим полностью согласился, когда – такое! что мне сам Ад!

Это теперь я пытаюсь развернуть переживание в словах, а тогда – пришла бесконечная радость осознания, ударившая в начальную точку, из которой пыталась возникнуть мысль и снова – чистое прямое знание обо всем, прикосновение, проникновение во все.… – Ни мыслью, ни чем другим не затуманенное присутствие ЗДЕСЬ, СЕЙЧАС в самом прекрасном и лучшем из миров.

Сначала я только смеялся, исчезая в смехе, потом, увидев первого же человека, – заплакал. После – весь День – смеялся и плакал одновременно. Мое лицо приобрело, единственно возможное для такого состояния выражение – я всегда узнаю это выражение, если увижу…

Когда каждый лист сгорает ради дерева, отдает последние силы, последние соки и вмести – душу, уходит в дерево, а дерево – во всю земную Природу. Когда дерево становится листом и в каждом листе – вся земная Жизнь. Когда такая благодать вокруг, такой ее переизбыток, который огненным потоком Любви и Красоты изливается на всех, на каждого человека…

А люди? Они здесь и не здесь, они какие-то лунные жители, непричастные истинной Земле. У них свой жестокий, заполненный их делами и заботами мир, своя частная, частичная жизнь…

У них сейчас тоже осень, они говорят, что – осень, запасают жир на зиму, делают все, что угодно, но – не видят настоящей ОСЕНИ, которая НА ЗЕМЛЕ. Их осень – это ОСЕНЬ НА ЛУНЕ!

Как больно за них, как жалко всех этих НЕСЧАСТНЫХ (которые не сейчас) людей, как хочется помочь! Да бросьте вы свои заботы, вернитесь на вашу Землю! Отдайте себя большему, целому, частью чего вы сами являетесь – придет Любовь, Радость, Счастье! Что вы за листья такие, – ничего не знающие о Дереве?! Или пальцы, – не ведающие о Руке!

Я говорю сейчас не уверенно, не зная как лучше сказать…. А тогда “Мы” знал, что надо говорить, и говорил каждому человеку именно то, что надо сказать, без единой ошибки и в интонации, и в жесте. Но мало кому чего-нибудь было надо – кроме очередной заботы…

“Мы” мог бы сотворить любое ЧУДО, если бы оно пробудило душу человека. Этот голос мог все, – я помню его и узнаю, если услышу…

Голос рождался где-то в недрах, в глубинах, ощущение, что ниже диафрагмы находится огромное пространство, как бы заполненное белым дымом или паром, именно там рождалось Слово и, насыщенное паром – Любовью и Силой, выходило. “Мы” мог бы вдохнуть в слово столько силы, что ничто вокруг не смогло бы ему противиться.

Понадобилось лишь чуть, чтобы остановить электричку и держать ее, пока, говорил, я – снова следует понимать – “Мы”, с Человеком.

Моей – НАШЕЙ главной миссией и было – говорить с Человеком!

Поверьте! – я знаю вне сомнений –

Один Кто-то – точно есть!

Может лечить, даже ДУШУ, и так просто – простыми словами…

“Чужие кто лечить недуги

Своим страданием умел,

Души не пожалел за други,

И до конца все претерпел”.

Первое время мой язык совершенно разучился произносить “Я” – настоящего затруднения возникнуть не могло – потом, если было надо, говорил “Я”, не вкладывая в слово его смысла, но в первый момент мне показалось, что – затруднение…. И тогда еще раз попыталась возникнуть мысль, именно тогда я хотел подумать: “Была бы собака…”

“Собака”, – и тут же, прижимаясь брюхом к земле и неистово виляя хвостом, кинулась ко мне собака. Это была любая собака, какую бы я не пожелал! Я не соблазнился ни на пойнтера, ни на лайку – только смеялся, тогда “Мы” сказал ей, чтобы стала такой, как есть, и низкорослая хромая дворняга предстала мне. Я тут же исцелил ее кривую больную лапу – одно из чудес, совершенных не мной, а тем – Всесильным, кто был больше меня неизмеримо и все же, как-то помещался в моем теле.

Но дворняжка не была просто собакой, – это был – Главный Пес (обще собачья индивидуальность). Только он мог быть со мной тогда – добрый, вполне разумный, прекрасный верный друг.

А еще как-то в разговоре с человеком, ради этого человека, понадобилось маленькое чудо. “Мы” сказал, что вон те вороны – ручные. Позвал Главного Ворона, протянул к ним руку – вороны, к удивлению собеседника, подлетели и сели на плечо и на руку, а потом важно шли следом. В них был сам Главный Ворон – сознательное мудрое существо – ДУХ, сущий во всех врановых птицах и отдельно – сам по себе.

Воздух вокруг меня светлел и светился синевой, даже в помещении был разряженным и чистым, каким бывает только высоко в горах…

Время шло гораздо медленнее, к тому же, постоянно останавливалось: стоило залюбоваться чем-нибудь и мгновение уже не сменялось другим мгновением – замирала летящая птица, человек, идущий навстречу, зависал над землей…

Было все еще утро, впереди был – целый День!

Безмерно больше любых мечтаний, желаний и предчувствий оказался Мир за стенами, Свет за стенами. Один глоток настоящего вольного воздуха мгновенно стер все страдания, всю скорбь, накопившуюся за годы заточения. День тот – сверкающая точка в памяти, окно, залитое ярчайшим светом. Даже, если не удаться мне еще раз “пройти сквозь стену”, все равно, совсем темно уже никогда не будет, т. к. – окно есть! Воля ждет! И,– теперь я знаю точно, – существует!

Бог – есть! Вот – главное. Напишите это на площади, чтобы не забыть.

Самым невообразимо потрясающим был первый момент, когда в меня ударила молния с ясного неба. Потом был День, когда “Мы!” не покидал меня ни на мгновение.

В следующие дни прежнее мое “Я”, возникая все чаще и чаще, приходило к власти над телом и умом. Появлялись ошибки в движениях и жестах, мысль, не получая ответа, спрашивала саму себя, сама себя путала и пускалась в обычный горестный круговорот.

Прежнее “Я”, – потрясенное и обновленное, удовлетворенное и очищенное, ублаженное и обласканное, но! – всего лишь “Я”: несовершенное и неправдивое, часть, мыслящая себя целым, лист, ничего не знающий о дереве – возвращалось…

Потом еще год, пока я водил экскурсии, “Мы” неизменно приходил на помощь. Надо было только очень любить людей, которым говоришь, пытаться сказать о главном, вести на полном напряжении внимания и ума, и где-то к концу экскурсии вдруг приходит! Какая неописуемая Радость, какой Восторг!

Снова оживал во мне голос, идущий из глубины, воздух вокруг светлел, и вся моя группа оказывалась в области голубоватого свечения…

После экскурсии я шел в парк, там тоже был старинный парк. И если она получилась, если нечто настоящее передалось от меня к людям, то – чудесный Свет наполнял все, оживляя и одухотворяя. Снова Природа дарила мне Красоту – наивысшую свою награду, и листья аплодировали мне.

Думаю, что если человек не идет в Храм Божий, а идет, но за тем же, в какое-нибудь, связанное для него с чем-то возвышенным, место…– если едут люди толпами в такие места, то – должен быть там хоть один человек, который может действительно нечто дать…

В том месте, куда я приехал работать экскурсоводом, такой человек был. Я видел нисходящую, окутывающую людей Благодать, когда говорил он своим мягким завораживающим голосом…

Однажды, в откровенном разговоре, он рассказал мне о своем главном переживании.

– Как-то, наверно от усталости, упал, потерял сознание, но не совсем…– слышал сильнейший звук-удар…

Будто поезд с цистернами несется мне в лоб, такой мощный звук!

А потом голос ласковый, нежный! и говорит простые слова…

Я чувствовал нежнейшее прикосновение к самой моей сущности – чудесная ласка, неописуемое блаженство. Всего несколько секунд, а для меня – чуть ли не вечность прошла. А когда очнулся, то такая во мне была Любовь!

Вскоре этот человек уехал, остался я, водил экскурсии, а потом – перестал, и – перестал говорить…

Потом! Потом Благодать полностью покинула меня. Воистину! – прав был старец Силуан: “Нет большего страдания, чем лишение Благодати!” Я снова очутился в той же темной страшной Вселенской Тюрьме. Жажда моя была бесконечна, и – ничто не могло и не может утолить эту жажду!

Если я буду умирать, как положено, простой человеческой смертью, то, когда сердце мое окончательно остановится, я услышу, – как бьется Сердце Вселенной! Какой-то из этих ударов, третий или четвертый, пятый или шестой, преобразившись, произнесет самое лучшее, самое нужное мне Слово. И вспыхнет ярчайший и чистейший бесконечный Свет!