ГАЗЕТА БАЕМИСТ АНТАНА ПУБЛИКАЦИИ САКАНГБУК САКАНСАЙТ

Владимир Кузнецов

ОСЕНЬ НА ЛУНЕ

 (АМБА)

 

 

1           2           3           4

Осень на Луне продолжается

(Лунный Заяц, скучая по драконам, с таким чувством и так много о них рассказывал, что я тоже расчувствовался, и стал вспоминать собаку.)

СОБАКА

Собака на улицу хочет,

Но хозяина не тревожит…

Ведь всю ночь он читал и думал,

Мыслей в доме, что осенью блох…

Хорошо, что мозгов не много

У собаки,

Не то, что шерсти…

Первый раз в жизни, и уже год, как я живу без собаки. В прошлом году мне исполнилось 50, – 50 лет всегда рядом, всегда близко была собака, а теперь моя левая рука проваливается в пустоту…

Вообще-то слово “собака” тюркского происхождения, но слышится, что от слова – “с боку”,– со мной с боку идет моя собака.

С двух недельного возраста и до пяти лет со мной неразлучно и неотлучно была собака – Альма, очень старая и умная восточносибирская лайка. На охоту она уже не ходила, а жить ей позволялось в комнатах, в дедушкином кабинете, других собак дальше кухни не пускали. А мне позволялось засыпать с ней в обнимку на ее подстилке. Так тепло и приятно было уткнуться в эту чуть колючую, волчью, зонарносерого окраса, густую шерсть.

Я даже не знал, что Альма – собака, все время с ней разговаривал, помню, обижался на нее, когда мы играли в прядки, потому что она меня сразу находила, а я долго не мог найти: “Альма, ну где ты, я больше не играю”. И каждый раз, засыпая, я просил ее рассказать мне сказку, и до сих пор помню все ее сказки, и до сих пор в глубине души не верю, что собака не говорила со мной.

Собака со мной говорила, а последний раз – совсем даже недавно…

Была ночь, я возвращался от друзей, после долгих философских бесед, и был изрядно пьян, шел и напряженно думал о самом главном.

И, вдруг,– милиция…

Я рванулся и побежал, потому что пьяных они забирают, потому что они ни чего не понимают в философии. В общем, я побежал, а они молодые и трезвые за мной. И не одного подходящего дерева, на которое я мог бы залезть и спастись, ведь по деревьям я и пьяный лучше всех лазаю. Думал, уж все – поймают, но тут, вдруг, увидел открытый люк, – если не вверх, то вниз…

Вот я и кинулся туда, в кромешную тьму, стараясь двигаться как можно быстрей, а то вдруг – погонятся следом…

Но милицейские, видимо, постояв наверху в крайнем изумлении, удалились вылавливать для “галочки” другого – нормального, нормально пьяного мужика.

Шел дождь, бурлили грязные потоки, я постоянно бился головой в бетонные стены, плутая в подземных коммуникациях, и ни где не малейшего просвета. Только часа через два, увидел вверху слабый свет, и, поднявшись по лестнице колодца, последним усильем, упираясь головой, сдвинул чугунную крышку. И выполз в ночь, в дождь, не известно где, а в уме была, только одна мысль,– я шептал и думал: “Собака, собака, собака…”.

Ведь если бы со мной была собака, то ни чего этого бы не было, с собакой они не забирают, и я бы спокойно дошел до дома. А у меня тогда был огромный, мощный, черный дог: “ Против Тома нет приема, если нет другого Тома” – звали его, как вы догадались, Том.

Так вот, мокрый, грязный, я лежал на асфальте не известно где, и звал собаку. И собака пришла, ткнулась в меня носом, горячим языком слизывая с лица слезы, и говорит: “ Чего ты хочешь?” … Это была не моя, а другая, тоже крупная, но лохматая и белая собака. Это была – Собака!

Я встал, несмотря на усталость, и поздоровался с ней: “ Здравствуй, Главный Пес, спасибо, что ты снова пришел ко мне! Отведи меня, пожалуйста, домой!”. И мы пошли, разговаривая по дороге, и добрались до дома, думаю, что самой короткой дорогой. Моя черная большая собака ушла спать под стол, а мы с белой устроились на собачей подстилке, и я снова, как в детстве, слушал и видел чудесные сказки. Мы сидели у костра, мы охотились, да разве расскажешь обо всех приключениях, но всегда мы были вместе, – всегда была собака.

Наутро я открыл дверь, и белая собака, – уже просто собака, – ушла.

А в гостях у меня в ту ночь был сам Главный Пес, обще собачья индивидуальность, “собачьность”, некто вполне разумный, давний друг и спутник Человека – СОБАКА, КОТОРАЯ УМЕЕТ ГОВОРИТЬ.

На правде своей стою упрямо.

Не станет собака меня кусать,

Потому что могу я прямо

На собаку взглянуть и понять,

Потому что я чту собаку,

И во мне пес читает аншлаг:

На Вашу уважаемую лапу

Не наступит мой грубый башмак!

………………………………

С чудесами, встречаясь на свете,

Вводим в этику эстетизм:

Ни какой-то при встрече – “Приветик!”,

А шляпой…–

справа налево и вниз.

(ОБОРОТЕНЬ.)

Мой дедушка был страстным охотником,– с 8 лет брал меня на охоту, а в 16 подарил ружье,– и всегда были собаки. Мой черный дог, несмотря на то, что прошел все курсы служебного собаководства, в основном был собакой охотничьей: я брал его с собой в лес, и он мне уток приносил, сплавлялся на плотах, и даже как-то ехал на крыше поезда. И вот, наконец, мы отправились с ним ловить мамонта.

Это была серьезная экспедиция, есть авторитетные свидетельства, что в 20х годах 20ого века в марийской тайге видели мамонта, а так же многочисленные рассказы аборигенов. Мне, на пример, мариец – собиратель сосновой смолы показывал покинутую деревню и говорил: “Очень большой лохматый все время приходил, и все топтал, пришлось людям уйти. Этот большой – Обло зовут, под землей живет…” А ведь в “Марийке” столько карстовых провалов и озер,– значит, есть под землей и огромные пустоты, пещеры. Кто там живет, ни туда ли мамонты ушли?

Вообще-то, марийцы народ суеверный, у них в лесах и лешие, и водяные, и оборотни водятся. С нами, в этом смысле, где-то на 8 – 7 день путешествия, приключилось нечто весьма забавное.

Наша экспедиция состояла из меня, двух моих друзей, и, конечно, с нами была собака. Мы шли с тяжелыми рюкзаками, и ружье висело на шее. Была ранняя весна, не устойчивая холодная погода, иногда даже шел снег. Когда по лесному завалу мы переходили небольшую, но стремительно бурлящую речку, мой пес сорвался туда – в черную ледяную воду…

Все обошлось, мы его достали, но Черный так дрожал от холода, аж посинел. Недолго думая, я выдернул из-под клапана рюкзака меховую летную куртку и одел на собаку. Она еле сошлась на его могучей груди, а в талии болталась, тогда, я затянул ее своим ремнем, на котором так и остался висеть большей охотничий нож. И пес, согревшись, радостно побежал вверх из поймы реки.

А вот когда следом поднялись мы, то – нарочно не придумаешь!

На полянке стоял мариец, в совершенно не мыслимой позе, и, чтобы не упасть, опирался на старенькую одностволку, к ногам его, жалобно скуля, жался маленький тощий гончак. А мой пес важно ходил вокруг, поливая кустики. Увидев нас, и все же, не отводя глаз от чудовища, мариец прошептал: “Кто это?”. Понимая, что дело не ладное, я стал говорить ему, что это просто собака, просто большая, и стал рассказывать о породе…

“А почему ОН в шубе?”…

Тогда я стал рассказывать, как мы переходили речку, о том, что шерсть у него короткая, что замерз…

Но тут мариец, покрутив пальцем над головой, сказал: “Е-е-е, а ножик у НЕГО зачем?”

И больше никто ничего не сказал. Я не смог ответить, не смогли и мои друзья объяснить ему, с какой целью вооружилась собака таким очень даже не маленьким ножиком. Мы молча ушли, а марийский охотник так и остался………………………………….

Интересно было бы съездить еще раз, и узнать – в какого мамонта превратился мой дог, или, может быть, собиратели фольклора знают…

–––––

Жаль! Столько приключений, столько историй, но теперь, видите ли, Иван Скорпионов будет рассказывать, а у него все истории – все о том же…

МОЙ ДРУГ ВЕГЕТАРИАНЕЦ

Братья мои и сестры мои самоубийцы! – Никогда, никогда, никогда! Всю свою жизнь, всего себя посвятил я поиску самоубийства без убийства, потерпите, потерпите еще чуть, уже близко – есть, есть такой способ!

А история, – вот какая!

Мой друг, музыкант и великий путешественник взял как-то, да и женился. Хорошая жена попадется – счастлив будешь, а если она – Ксантипа, то станешь Сократом, ему же такая попалась, что стал он вегетарианцем. А вышло все,– вот как…

Должны были придти родственники жены, и она послала его петуха зарезать (они там кур разводили), он взял самый большой и острый нож, и пропал…

Долго, долго его не было, все родственники разъехались, а потом пришел, весь бледный и без петуха. Петуху он голову так и не смог отсечь, зато отсек себе – крайнюю плоть. С тех пор мясо, рыбу, кур и яйца он не ел, а его жена его выгнала.

И вот идет он один в лютый мороз по какой-то дорожке, и видит башмак, вмерзший в утрамбованный снег. И вдруг подумалось ему, что, может быть, не одному ему так плохо, что если, вдруг, – его папа напился, и упал где-то там, и сейчас вмерзает в снег как этот башмак. И ему так захотелось спасти папу, что он стал выковыривать изо льда башмак, напрягая все силы, ногтями и зубами…

Но – …. И тогда он сел в позу “лотоса” прямо на башмак.

И сидел, и сидел, не обращая внимания ни на мороз, ни на случайных прохожих, пока ни оттаял лед…

Это далеко еще не вся история, потом он пошел к любовнику своей жены, который жил – аж на шестом этаже! И, предчувствуя, что что-нибудь выкинет, постелил свой драгоценный башмак внизу…

Мой друг выжил, после прыжка с балкона шестого этажа прямо на башмак, но на всю жизнь остался чистейшим вегетарианцем. Недавно, такая интереснейшая философская беседа у нас была, и вдруг выяснилось, что он и гречку не ест. Почему? Смутившись, всегда тихим голосом, говорит, что сам удивляется, шизофрения, наверное…

––––

Ивана Скорпионова, как всегда бесцеремонно, прервал Лунный Заяц своими лемурийскими гимнами: “Лямур, лямур! Лямур – дитя, дитя свободы, законов всех она сильней”… – и т. д. и т. п. Вот так у нас на Луне…

А потом Лунный Заяц долго смеялся над людским суеверием, что нет, мол, ничего быстрее мысли.

Мысль быстрая летит всего быстрей,

Но если скорость есть у ней,

То значит время нужно ей.

И время шло, трудилась мысль моя, –

Из пункта “я” в – “не я” стремился я,

Но “я” сидело у руля,

И в пункте “я” я до сих пор –

На мысленном пути затор.

Не обойтись без озаренья…

Живу давно, и до сих пор

Все жажду откровенья.

Да, да! Я жажду, жажду! –

Вскричал, вдруг, Данет Яснетов. Мы так обрадовались, этой его в чем-то необходимости без осмысленного обоснования, что не поленились преподнести ему кувшинчик лунного вина. Пить или не пить, да или нет, как поступить, если ясности нет? Но Данет выпил и отважился говорить.

Как Дух поймать, в какие клети?

Я мыслю новую тюрьму…

Грустит философ, и смеются дети…

Где Радость, неподвластная уму?

“Где хочет, там и дышит”.

Не хочет здесь, а хочет там,

За стенами, над крышей –

Поближе к Солнцу, к Небесам…

Дух Жизни дышит вольно.

Миг озарения постой!

Болит мой ум, и мыслям больно……………

–Ой!

Выпей еще кувшинчик! –

Перебил Яснетова Заяц: “От ума помогает” – и поделился с нами секретом бессмертия.

СЕКРЕТ БЕССМЕРТИЯ

Конечным мерить Бесконечность –

Для этого, нужна нам Вечность!

Быть метром – Мэтром для всего,

Что можно выудить из Ничего.

А если перестанешь мерить,

От слова “смерить” – смерть!

Что мерил, тем и жил,

Потом у мер того, что смерил –

Умер.

Неизмеримое – вот истинное Нечто,

Что можно мерить вечно.

Да, такие яркие звезды осенью на Луне, и бесконечная Вселенная вокруг, и вина у нас море…

Но я вспоминаю Землю, мои леса, и ту далекую осень в марийской тайге…

Прощание с Илетью

И дым уплыл по реке,

Пуста глазница костра.

Колючая лапа в руке,

От инея хвоя остра.

Прощай, не забуду! Память

В темно-зеленый окрашу,

Елки машут ветвями,

Елки машут, машут…

Иду иль теку устало

В своем замерзшем русле,

Ляжет на грудь одеяло,

Звонкое, словно гусли.

Река затянется льдом,

Затянет холодом рану,

Уйду в сверкающий дом,

Кристаллом прозрачным стану.

Где она,– та осень? – Где-то там, далеко, на Земле…

Здравствуй, Лес, я вернулся,

Я не расстался с ружьем.

Дай надышаться сырыми туманами,

Дай умыться холодным дождем,

Под осенними тучами рваными…

.

С ружьем я давно расстался, теперь даже собаки нет, одни воспоминания и – лунная пыль.

Зима в парке

Зиме навстречу старые деревья,

Как дети, тянут руки –

Простое и безмерное доверье…

Она пришла их убаюкать.

Ко сну одела так нарядно,

Заботливо укрыла ноги-корни,

И будет охранять, и будет рядом,

Чтоб спали долго и спокойно.

Вот пискнул поползень, бежит,

Как первый мимолетный сон,

От слез осенних ель еще дрожит,

Больного дуба слышен стон…

Но ближе бледное лицо –

не бойтесь, спите…

И снег идет и все сильней:

Волос седых сплошные нити

Теплом и нежностью окутали детей.

–––

Где Друзья, где походы? – один – я – я – один…

Наверно, я мальчик маленький…

Я плачу под Новый год,

Потому что сырые валенки,

Дед Мороз не морозит лед.

Разве не будет праздника?!

Снег, почему не искрится?

Соседский мальчишка дразнится,

И не звенит синица.

Разве не будет праздника?!

И к нам никто не придет?

Я больше не буду проказником,

А будет ли Новый год?…

……………………………………….

К МОЕМУ НЕВОЗМОЖНОМУ ЧИТАТЕЛЮ

Скажи, кто твой читатель, и я скажу какой ты писатель…

Если я невозможный не писатель, который все же пишет, про пьяных лунных зайцев, всегда одно единственное произведение, под названием –

“ОСЕНЬ НА ЛУНЕ”, то………………

Где ты мой невозможный не читатель, который все же прочитает эту “Осень на Луне”, потому что с Луны свалился. Я то уж точно – свалился, однажды, на пример, с дерева, потому что любил с дерева на дерево прыгать, – свалился с высоты (ребята ради интереса измерили) 17метров. А потом на меня пальцем показывали и кричали: “Человек-белка, человек-белка!”.

Вот именно, что не однажды! Просто, мое паденье с дерева – всем известный факт, а то, что я с Луны свалился…

Кто Вы, представьтесь, пожалуйста? “На вопрос на такой есть ответ простой”. Все как-то отвечают, могут ответить.… А как бы я ответил, ведь мне, когда спрашивают, приходится как-нибудь и что-нибудь говорить, что я, мол, старый лесоруб, лесник, последний русский философ, искатель истины. Вот когда найду, тогда и отвечу, а пока мой ответ прост: “Я не знаю”.

Кто я? Я не знаю. Если бы знал, то древняя формула – “Познай себя” потеряла бы для меня свой таинственный глубокий смысл, и пропал бы во мне искатель истины и философ,– “один татарин остался”. Это из анекдота, мой дедушка, прошедший всю Войну, рассказывал: “Немцы окружили высотку, а взять не могут, и кричат в мегафон: “Русс сдавайся!”, но никто не сдается, они снова кричат: “Русс сдавайся!”, а сверху в ответ: “Русс нет, один татарин остался”, и стрельба. Так немцы высотку и не взяли”.

Познавать себя – это значит, каждый раз, признаваться себе, что не знаешь кто ты, что ты, почему ты…

Почему, почему Лунный Заяц загрустил, Иван Скорпионов скучает, даже Данет Яснетов зевает и звезды считает. Видимо, пора возвращаться к моей “осени”,– к осени, которая на Луне. 10лет назад я раздал друзьям по экземпляру рукописи, пытаясь поставить точку в разговоре о самом главном, рукопись называлась – “Осень на Луне”. Эти слова я прочитал в ясное полнолуние на волнах прибоя.

Отражение Луны – лунная дорога все сужалась к берегу, а у самых моих босых ног, превращалась в тонкую серебреную нить, которая плясала на волнах прибоя и –– писала что-то неразборчивым почерком. Я долго стоял и смотрел, стараясь разобрать хоть слово, и вдруг прочитал…

ОСЕНЬ НА ЛУНЕ

(через 10 лет).

Да у нас тут всегда осень. Ползают по кратерам желтые туманы, бесшумно падают и взрываются метеориты, от чего пыль спекается в древние символы, поющие в пустоте. Все как обычно, вино пьем кувшинами, под лунной поверхностью такие запасы, что за 10тысячь лет, Заяц не просыхая, неутомимо черпая, и половины не выпил. В общем, и вина пока хватает, и поговорить есть о чем.

Вот только Иван Скорпионов безобразие устроил. Помните? Овеществил в лунном флюиде свой субъективный город, конечно не без помощи кувшинчика…

Дома, машины, всюду мусор какой-то валяется, и множество людей, и все с этим, – с этим самым синдромом – братья мои и сестры мои самоубийцы.… Но вся эта субъективная нереальность у Зайца под колпаком из желтого позапрошлогоднего тумана. И только один Скорпионов, когда перепьет, верит, что город настоящий, и завет его Казанью. Почему Казань, да на Луне, да на обратной ее стороне, да в центре потустороннего круга?

Я проснулся, как в наказанье,

Снова в Казани, снова в Казани.

Мне все равно, обидно просто –

Снился остров, прекрасный остров…

Ночь всю качался я на лианах,

И хохотали вокруг обезьяны,

Я собирался утром рано

Через джунгли идти к океану…

Вижу в окошко лазурное небо,

Как океан, у которого не был…

Час – и очнется, как в наказанье,

Город, который зовется Казанью…

Да и, ладно, пусть будет Казань, с Земли все равно не видно. Да и кому сейчас дело до обратной стороны Луны?

Но, если исходить из истины, дело есть, я уже говорил, не забывайте, что эта история касается всех, потому что Луна спутник Земли, и вообще – единство! Как угодно можете отъединяться, как угодно мыслить, но единство придется признать. Во всей нашей Метагалактике, каждый атом, даже микрочастица каждая не бывает сама по себе без всех остальных – единство!

Однажды, когда Иван Скорпионов, скакал верхом на кадабре, помните, в него под действием ядовито-зеленой краски превратилась садовая скамейка, – “не красьте скамейки зеленою краской, пленен я навеки чудовищной сказкой. Не красьте, кто осенью красит скамейки?”,– скакал в поисках настоящего человека по улицам своей злосчастной субъективной Казани, как вдруг, откуда ни возьмись, прилунился, перегруженный сомнениями, Данет Яснетов.

От бесконечности света до бесконечности тьмы –

Это все наше, это все – мы.

В промежности этой – Вселенная вся, –

Познать ее можно, или нельзя?

Не знает, не знает, в сомненьях поэт,

Ему подавай абсолютный Свет.

В не ясности бытия, быть больше невмочь,

И он призывает – вечную Ночь.

В начале было великое – “Да!”, а потом –“Нет!”. Вот и началось: да-да, нет-нет, нет да, Данет, да-да-нет-да – и так до бесконечности, во всех возможных вариантах. Ни в это ли двоичной системе счисленья все сущее существует? Как в компьютере, но сделанном из Ничего. Пустые диоды, пустые триоды из эха извечного – “Есть” или “Нет”.

Так вот, прилунился Данет Яснетов, где прилунился там до сих пор и сидит. Может это возможно только в Казани, которая на Луне, но ему была предложена полная свобода выбора без какой-либо необходимости…

Представьте себе эту комедию: Данет Яснетов решил выяснить для себя окончательно и навсегда – или нет, или да. Ему, наверное, и вечности не хватило бы… Что там буриданов осел? С голода умер, а если и в еде нет необходимости? У нас то, все как обычно, кувшины не пустеют, разговоры не иссякают, вина на Луне море. А он все сидит на том же месте, как тот ворон: “Все сидит он, и сидит он, пусть идут, идут года. И душе не встать из тени, знаю, больше никогда”.

Скучно, смотреть не на что. А тут как раз слово одно модное до нас докатилось, американское – “проблемы”. Мы его повертели и так, и сяк, и решили на Яснетове испробовать. Подходим к нему, просто, без суеты – спешить некуда, и Заяц немного по-американски спрашивает: “В чем Ваши проблемы?”

Вот тут он нас и ошарашил: “В необходимости внутренней”– говорит: “Сам вижу, что внешней необходимости ни в чем нет. Но вот как быть с истинным внутренним обоснованием наших внешних без видимой необходимости действий? Надо бы еще подумать, прежде чем что-то делать”.

Даже Заяц задумался. “Проблемы?”.

Все просто, делая что-нибудь без всякой на то необходимости, человек исходит из, так называемой, – гордыни (см. гортыква, горарбуз).

Представьте себе, что это даже не фрукты, а такие огромные страшно ядовитые ягоды, губящие не только душу человека, но и отравляющие всю “окружающую среду”. Как жаль земную Природу, вот необходимая необходимость – спасать ее надо, и очевидно, что уборка мусора уже давно стала делом самым необходимым. А вот ругань, драки, войны, любое возвеличение и увеличение себя и своего – не имеют под собой ни какой необходимости, а служат удобрением для этой злобной гордыни (гортыквы и горарбуза).

Что мной движет, когда я пишу мою “Осень”, которая на Луне?

Всю жизнь я наблюдаю войну, непримиримую вражду на одной грядке,– войну в душе человека. Если побеждает Гордыня, собирая все соки под свою толстую шкуру, то чахнет Любовь. А ведь только Любовь видит и чувствует истинную необходимость, как внешнюю, так и внутреннюю.

А когда, под ударами судьбы, чахнет Гордыня, когда мне, как всегда,– по “тыкве”, да еще раз по “тыкве” и по “дыне”, и по “арбузу”…

То тогда остается пустая грядка, а на ней Тоска, да Печаль, да еще какой-то туман клубится…

Я пишу от тоски и печали, они ведь тоже – движущая сила.

“А в тайге по утрам туман – дым твоих сигарет.

Если хочешь сойти с ума, лучше способа нет”.

И есть – необходимость!

Я всегда пытался вернуться в тот День, который больше жизни, и рассказать о том, что видел там, далеко, той осенью, которая на Земле.

Ради дерева вы умираете, листья!

Ради жизни вечной жертва ваша.

И, понимая, светлую истину,

Вы становитесь краше и краше.

Умирая, цветете, так ярко и радостно:

Ведь дерево будет, и лето придет!

Ради ветра и солнца этот прекрасный –

Листьев прощальный полет.

Сказано: “Ни что не будет сверх сил ваших”,– но, как всегда, кажется, что сил не хватит, т. к. слишком и чересчур: дорога слишком длинна, боль чересчур сильна, тоска слишком остра, печаль чересчур темна…

Но Свет и Радость ведь тоже были – слишком и чересчур!

О Главном! Надо рассказать о Главном, ведь нет мне другого оправдания, мне – не писателю, который все же пишет, потому что в нем есть нечто, что по своей природе стремится отдавать, жертвовать собой, страдать,– потому что есть – “листьев прощальный полет”.

Вот только сил не хватает взобраться на ту высоту, с которой можно говорить по праву.

Не просто вдруг сойти с Луны:

Шагну, лечу, но это только – сны.

Проснусь, и кресло старое

Опять рыдает,

Далекие леса, дожди и ветер вспоминает.

ДРИАДА

Однажды, весь август, всю долгую осень, и начало декабря я проторчал на болотах под Талдомом, 9км. до ближайшей станции. У меня был сплошной лесоповал: часть болот осушили и отдали московскому дачному кооперативу, я же подрядился срубить все деревья на участке площадью около 20гектар.

Черная ольха, осина, береза, даже ельник – довольно густой лес на кочковатой, уже пересохшей почве. Изрытый вдоль и поперек глубокими канавами, он был обречен, но все равно до сих пор жаль каждое ни в чем не повинное дерево, в которое с визгливым ревом вгрызались зубья бензопилы.

Мои работодатели давно меня знали, и поэтому смело бросили одного с тремя бензопилами, свод военной шатровой палатки 37года до сих пор иногда снится. Приезжали по воскресениям, привозили бензин и консервы, а я каждый раз просил их найти мне помощника. Не потому, что валка в одиночку нарушает технику безопасности, и трудно одному пилить и толкать, и таскать через завалы пилу, топор, бензин, сумку с инструментами.… А потому что – одиночество, “как твой характер крут”…

По утрам, каждый раз, заставая меня за разжиганием костра, пролетала семья воронов, шесть черных удивительных птиц приветствовали меня своим неожиданно громким, со звоном метала, криком. Особенно старался один молодой ворон – Предпоследний, он всегда летел предпоследним и очень мной интересовался. Однажды, пролетая над лагерем, он снизился, и, вдруг, перевернулся вниз спиной, и долго летел совершенно прямо, но вверх ногами, а потом, приняв обычное положение, радостно раскричался, сделал крюк и повторил трюк – вот как я умею!

Пожелав воронам всяческих успехов, я шел за водой, всегда в одно место, где ближе и легче было зачерпнуть из канавы. Но это место облюбовала большая черная гадюка, в мою руку толщиной. Сначала она не спеша, уползала со своего солнечного пригорка, а потом привыкла к ежедневному ритуалу, и даже не шипела, наблюдая за мной. Однажды, я отважился, и погладил ее по головке. И, конечно, каждый раз с ней здоровался, разговаривал…

На одно плечо – бензопилу, на другое – сумку с инструментами и водой, в одной руке топор, в другой – канистра с бензином, и – вперед! Пилить и пилить, пока не стемнеет, ведь дни все короче…

Вот на высокой кочке стоит большая красивая береза, в пышной кудрявой кроне сверкают на солнце пряди желтой седины. Но валить надо, я подхожу и делаю запил. Как вдруг, шину моей бензопилы заливает яркая алая кровь.

Да, красная жидкость хлещет из березы, заливает пилу, и кровавый ручеек бежит по земле. В ужасе я бросаю все, делаю какой-то немыслимый жест, и восклицаю громко: “Ну вот, Дриаду зарезал!” – Зарезал нимфу, жившую в дереве, душу леса, принимающую облик прекрасной женщины, – зарезал. Она жила здесь, в этой березе, а я, вместо того, что бы подружиться с ней……………….

В этот день я больше не работал. Долго не мог ни на что решится, и только на следующий день произвел научное исследование данного феномена.

Оказалось, что в березе было большое сердцевинное дупло, а над ним в изгибе ствола – морозо-боина, случившаяся прошлой зимой. Весной, березовый сок из глубокой трещины в коре натек в дупло, простояв там все долгое лето, он, под действием березового дегтя и каких-нибудь бактерий, окрасился в цвет крови невинной нимфы. Бедная Дриада!

––––

Как хорошо было бы подружиться с какой-нибудь нимфой, дриадой, русалкой, а то…

Эта вторая – Ева,

Вместе с моим ребром,

Опять подалась налево.

Я пью валерьянку и бром.

Может она и лучше,

Чем первая та – Лилит,

Но когда перестанет мучить,

По ней вся душа болит.

Господь, сотвори другую!

Не один должен быть человек.

Ребер не жаль,

Только дай мне такую,

Чтобы не жаждать во век.

Да будет! Бери,

Если сможешь принять,

А зовут ее –

Благодать.

Хорошо, что я не мыслю себя поэтом, поэтому могу писать стихами, не забираясь слишком высоко.

Я решил прыгнуть со скалы в Черное море,– (это было давно, в Крыму, на мысе – “Фиолент”) но медлил, сомневался…

Накатывали волны страха, то напрягались, то расслаблялись мышцы. Я говорил – “Нет”, поднимал голову и смотрел вдаль, огромность моря напоминала о высоте, на которой стою, и взгляд опускался вниз. Под скалой было достаточно глубоко – мерил, и до воды долечу – “Да!” И снова напрягались мышцы.

“Нет!” – я уже знал, как опасны эти колебания, слишком долго, долго стою на краю. “Все, ухожу, найду скалу пониже” – расслабляюсь и делаю шаг назад…

А потом было мгновение, о котором не рассказать, какие мысли пронеслись, какие чувства пережились? Много, много всего, а скорее даже – все,– все содержание тогдашней моей жизни вспыхнуло в попытке обрести смысл.

“Да!” – и страх отступил. Незабываемое чувство освобождения: ни страха, ни сомнений, никакой внутренней борьбы. Сам себе я уже не мешал, шаг вперед, глубокий вдох, и прыжок…

И вот снова, моя недостаточная решимость привела меня на край,– мучительные колебания: Да! – Нет!

Да, хотя уже давно решил, что я не писатель, но прыгать надо, т. к. слишком долго стою на краю. Здесь не очень высоко, и, надеюсь, не очень опасно. Мне надо написать лишь одно единственное творение, под названием – “Осень на Луне”. Да, шаг вперед, глубокий вздох, и прыжок прямо на Луну.

(МЕНТАЛИТЕТ)

А там сидит Лунный Заяц, попивает вино из кувшина, и с новым словом играет. Говорит, что до Луны словцо докатилось любопытное – “менталитет” называется.

Рассуждать о содержании сознания – это одно, а вот анализировать содержание своего собственного сознания – другое. Каждый человек блуждает в своей собственной субъективной структуре мира, посмотри на Ивана Скорпионова, как он лихо скачет верхом на зеленой скамейке. У него все просто,– что думается, то и делается. А у всех остальных беда: каждому думается только то, что вписывается в его “менталитет”, кругозор, образованность, соц. принадлежность, и – прочие ограничения сознания.

А делается нечто ни чем не ограниченное, всеобщее, новое мгновение – новая Вселенная. Для понимания того, что делается, человеку дано одно единое сознание – свет, достаточной силы и яркости, если бы не “менталитет”…

Как это получается, что в одном едином сознании, по сути неделимом, такие глубокие пропасти, такие высокие заборы, такие темные лабиринты. В нем есть области, окрашенные то ненавистью, то страстью, то желанием, то злобой, есть область, которая называется –“Я” и противопоставляется всему остальному своему же сознанию. Все это нереальное отражение реальности приобретает иногда столь уродливые формы, что даже в самых прекрасных весенних садах, человек не может выбраться из АДА собственного мировоззрения.

Где-то на Земле есть Красота, но она там, за стеклами, за очками, за всеми структурами любых “менталитетов”. О Красоте не думают, ее созерцают и осознают, очищая тем свое сознание.

Небу доверь свой взор,

Пусть неба язык синий,

Весь накопившийся сор,

Из глаз твоих вынет.

–––––––––––

Всегда и во всем должен быть смысл. Если я пишу, то надеюсь, что кто-нибудь прочитает. И прочитает внимательно, ведь о Главном пишу, о смысле, о правде, об исканиях истины. Но это не есть – философский трактат, и не рассказы – “все другие существа”, а …– “Осень на Луне”.

ДАЛЕЕ…

Из того, что было уже написано, я приведу то, что не уходит из памяти. В результате должна родится только одна “Осень” – единое, единственное творение.

Первая “Осень на Луне” была издана, но не так, как бы я хотел, и, даже, не под моим названием – “Путь к Кресту”. Какой ни есть, но я – поэт, и никогда бы не написал, особенно в названии, такое сдвоенное “к” – “к кресту”.

Нет, всегда только “Осень” – осень, которая на Луне.

Вот они – мои прошлые тексты, в сокращенном виде, но с искажениями и добавлениями, вызванными процессом долговременного осмысления.

ОСЕНЬ НА ЛУНЕ.

(10лет назад)

ЛУННЫЙ ЗАЯЦ

И все же, я ошибался – кувшин, он привык пить вино кувшинами…

На Луне сидит Заяц. Когда-то, любуясь полной Луной, я догадался, что держит он в лапах. Всю ночь, то, выбегая на улицу и всматриваясь в небо до боли в глазах, то, рисуя дома на кухне, я искал истину. И, наконец, заметил, что Заяц понемногу заваливается на спину.

Так каждую ночь: он или сидит прямо, или уже запрокидывается, но в течение ночи все больше и больше заваливается и все выше поднимает бутылку. На Луне сидит Заяц, и всю ночь напролет пьет вино. Выпьем с ним!

Да, я ошибался. Он привык пить вино кувшинами.

Мы с Лунным Зайцем только этим и занимаемся, – пьем вино из кувшинов, да поем гимны Лемурии или скабрезные песенки Атлантиды. Вина у нас – море, под лунной поверхностью огромные резервуары. Изумительное вино, к тому же на удивление питательное: несмотря на то, что никакой еды здесь нет, я не только не голоден, но даже начал поправляться, и скоро меня можно будет разглядеть рядом с Зайцем.

Как здесь красиво! Самое начало осени: ползают и шепчутся желтые туманы, падают, бесшумно взрываясь, метеориты, пыль спекается в магические талисманы, поющие в пустоте…

“Проявление феномена лунатизма не ограничивается внесознательно-двигательными явлениями, хождение по крышам в полнолуние и проч. Действия больного могут носить весьма сложный характер. Один наш пациент в сомнамбулическом состоянии писал роман, о котором в период бодрствования не имел ни малейшего представления.

Кстати, днем он – обычный здоровый человек, работает лесорубом и ничего не пишет, даже писем” – из лекции по психиатрии.

Я просыпаюсь и – нахожу себя…

Когда просыпаюсь утром, то мне не до поисков себя: я нахожу будильник, нахожу день, полный забот…. Поэтому я просыпаюсь ночью.

Я встаю среди ночи, иду на кухню – надо запомнить, обдумать сон и, главное, осознать себя, здесь, сейчас, найти мое настоящее, которое длится, позволяя мне думать и писать.

Сидя в углу на кухне, я курю, пью чай, а иногда – пишу, но не очень долго, чтобы оставить время хотя бы на один сон, который как стена отделяет меня от завтрашнего – другого мира.

Ночью я возвращаюсь к себе, к своему Главному, только ночью я вполне один, огражден и защищен сном от – завтра и вчера. На шести кухнях надо мной и двух подо мной – никого, все спят. Поэтому легче, не натыкаясь на людей, моей вертикальной мысли – взлетать к звездам и падать вниз…

Для своих записей я нашел довольно толстую, крепкую тетрадь, которая называлась “Ежедневник”, и переименовал ее в “Еженочник”, т. к. пишу ночью.

Я пишу одно единое и единственное произведение, как и жизнь одна, как одно у меня – Главное, о чем, во что бы ни стало, должен рассказать.

Так в путь! Трудный, неведомый, еще один Большой поход…. В большие походы мы брали с собой – флаг. Какой же рыцарь пустится в странствие без собственного герба и девиза?

“Осень на Луне” – дал я название всему моему творчеству, однажды найденные сокровенные слова. И на Луне я нашел свой герб.

Кстати, по восточному гороскопу я – Заяц (Кот).

Я – заяц-русак, рыцарь пьяного образа. На моем гербе – Лунный Заяц, пьющий всю ночь из кувшина непростое лунное вино, и загорается сердце – опьянение творчеством!

ЗНАНИЕ, ПОЛУЧЕННОЕ ВО СНЕ

Я размышляю о снах и, конечно, вспоминаю из Лермонтова, что все то не сон, в чем есть хоть капля страдания. Мне думается, что полные переживаний и страданий сны – есть такая же атакующая разум и чувства реальность, как и вся остальная наша жизнь.

Мне нравятся белые сны, я чувствую, что интенсивный белый свет, несущий все цвета и звуки, берет свое начало не во мне. Я чувствую напор, мощное давление, и белая яркость присутствует в этих снах постоянным, оживляющим все до предела, фоном.

Долго и трудно после таких снов вхожу я в мою обычную жизнь. И дело не в яркости сна, а в том непрерывном вдохе…, проснусь – снова дышать нечем.

Красные сны – терпеть не могу и боюсь, мое будущее снится мне на красном фоне. Картины, события…– все четко и разноцветно, но преобладает красный свет,– чтоб негатив не засветить, что ли?

Сбываются эти сны – один к одному, и я думаю о моей судьбе, о жизни, которая как бы уже прожита…

А наибольшее значение я придаю снам, в которых сознание такое же, как наяву, ведь восприятие реальности зависит от яркости сознания. Если сознание как наяву, то сон так же реален, как явь. Если сознание еще ярче – сон реальней яви! Вот я и сражаюсь за свое самосознание, и во сне, и наяву главное – ясность и яркость сознания.

Я осознал себя во сне, помнил решительно все о себе и о снах, и, наблюдая снившийся мир, старался понять, что вижу, как вижу…

Сознательные сны никогда не забываются.

Я шел по улице в мире моих снов, стараясь разглядеть, что же он есть – этот другой мир. И вот вижу, что-то непонятное у дороги…. Подхожу ближе, вглядываюсь – это просто куча всякого мусора.

И только проснувшись, ужасаюсь, – откуда там мусор?! Видимо, всюду с дворниками беда. Не я ли дворник своего сознания?

Обычное здесь – удивительное там, и – наоборот.

Однажды, путешествуя в мире снов, я наткнулся на старушку с корзиной яблок, но не рассыпал их, как студент Ансельм,– из какого, интересно, мира брал Гофман свои истории?…

Я попросил вежливо, и, взяв одно яблоко, стал его рассматривать. А потом и говорю старушке, сам это точно сознавая, что она мне снится. Тогда старуха завет еще двух старушек и говорит им, что этот вот – догадался…

Старые ведьмы лезут ко мне, давят, душат…. Я пытаюсь сохранить ясное сознание, остаться наблюдателем, но старухи не унимаются…

Пришлось прекратить эксперимент.

Проснувшись, я долго думал, что это значит: то ли та реальность не хотела, чтобы ее осознавали, то ли дело это греховное – жить знанием, полученным во сне?

Но, не все ли – сон?!

Когда идет старый фильм, то часто на экране возникают яркие белые пятна, полосы…

Временами весь мир – все, что вижу вокруг, – казался мне таким старым фильмом: как бы через плоское изображение прорывался пятнами, белыми колкими иглами – Свет! Казалось, еще немного и кончится фильм, прервется сон,– свет вспыхнет, и двери откроют.

Мне снилось: иду по улице, дома, машины…– все ярко, четко,– иду и трогаю гранитные стены, бью каблуком в твердый асфальт. Реальность! Я напряженно думаю о реальности: “Какие жесткие и прочные камни, как же субъективный идеалист может отрицать, как может вся такая действительная действительность вокруг оказаться иллюзией, сном?!” – и вдруг проснулся…

А ведь почти поверил, что все настоящее…. Я проснулся, и мне очень захотелось проснуться еще раз.

Мне снилось: я иду домой, измотанный долгой, физической работай. Иду и думаю о том, что уже так поздно, мало времени до утра – не успею отдохнуть, отвлечься, заняться своим. Просыпаюсь вдруг и оказывается, что мне идти на работу не завтра, а – прямо сейчас.

“Тра-та-та” – так звали бензопилу.

Раньше мне часто снилась Атомная война.

Но вот однажды мне привиделось (с тех пор Атомная война не снится, кошмары прекратились), что началось, и объявили…. Все всюду кричали, выли сирены – ужас, паника,– все бежали и прятались, и, наконец,– попрятались…

Меня звали с собой, кричали на меня, тащили в подземелье, но мне удалось вырваться.

Я выбежал наверх, на улицы совершенно пустого города. Нигде – никого, не кричали, не бежали…. Я шел по середине пустынных улиц, смотрел в пустые дома – окна казались без стекол и занавесей. Бомбы! Бомбы уже летели – сейчас, сейчас, сейчас…

И вдруг я увидел впереди фигуру человека, он шел мне навстречу. Я все яснее и яснее видел Его и то, как прекрасна Его поступь.

И я стал догадываться, – Кого я вижу…

Сильное жжение в спине и груди и огонь в горле напомнили мне, что я сплю. Я открыл глаза и лежал с тем же пристальным взглядом, почти без мыслей, все еще удерживая сон, и – наслаждался последними вспышками пламени, жаркого, страстного, сгореть в котором – я так бы хотел!

______________________

 

Дальше...

 

Aport Ranker
ГАЗЕТА БАЕМИСТ-1

БАЕМИСТ-2

АНТАНА СПИСОК  КНИГ ИЗДАТЕЛЬСТВА  ЭРА

ЛИТЕРАТУРНОЕ
АГЕНТСТВО

ДНЕВНИК
ПИСАТЕЛЯ

ПУБЛИКАЦИИ

САКАНГБУК

САКАНСАЙТ