ТРАССА М-7
Москва - Алтай
1
Под стук товарняков,
Под лай проводников,
Под местный харкоплёв
Читаю часословЕдинственной звезде,
А, может, фонарю,
Чтоб встретить чёрт те где
Зыбучую зарю,
Чтоб знать, что Бог даст день,
Что сузится Луна,
Что рассосётся тень,
Изыдет Сатана.
Средь ругани ментов,
Завшивевших голов,
Не больше трёх шагов
Читаю часослов.
Писано в вокзальной КПЗ
города Екатеринбурга.
2
Нагнала в дороге,
Обняла за плечи,
Размела ветрами
Золотую вечность,
Зазнобила ветром
На поле без крова,
Отстегала веткой
Нежно, но сурово,
Напоила сладкой
Каплей дождевою,
На безумья падкой,
Мне, дала покою,
Дом, семью и мужа,
Тихую берлогу,
Разговор досужий,
Дальнюю дорогу,
И в вагон товарный
Погрузив с листвой,
Отослала Осень
Дочь свою домой.
Август 97
ЭЛЬКЕ
Эльвире Якубовой
1
Всей бесполезной тонкости стиха
Не описать, что это так бывает,
Когда родная, верная рука
Твою ладонь бессильно отпускает.
Вовеки не утешить жениха
(Он вашим утешениям не внемлет),
Когда любимой нежная рука
Без пульса падает в сырую землю.
И грех — великий грех — писать стихи,
Когда глаза твои красны и стары,
Когда, лишившись дружеской руки,
Молчат поэты, кисти и гитары.
2
Обрушилась тяжким туманом на плечи,
Не выпитым чаем в задумчивый вечер,
Капризным ребёнком, чьи очи бездонны,
Таким долгожданным, таким не рожденным.
Обрушилась хрипом колёсного стука,
Виною обрушилась в каждую руку,
Цветами на гроб и горстями в могилу
Обрушилась глупая шутка Сивиллы.
3
Я молилась на закат,
Билась грудью о рассвет,
Я слыхала, говорят,
Что тебя на свете нет.
Я видала, как твоё
Тело, жадное до нег,
Волн крикливых вороньё
Вбило в жаркий пенный снег.
А потом тебя несли
Куклой сломанной на мох.
Еле тёплые виски,
Губ кровавый уголок,
И пронзительная боль
Посиневших детских щёк.
Отвела своей рукой
С века мокрый завиток...
А потом седой туман,
Полумёртвый плеск весла,
Суетящийся дурман
Захолустного села,
Пьяный фельдшер как-то сник,
Приутихшее бабьё,
И увозит грузовик
Тело мёртвое твоё.
Так с прекрасного лица
Отлетел последний свет.
Я не верю до конца,
Что тебя на свете нет.
4
Босиком в ледяную ночную росу.
Я из дома тоску за порог унесу.
Оступаюсь, пугаюсь видений ночных,
Каждый шаг, каждый жест выверяю, как штрих.
Разбивается небо осколками звёзд.
Я в горсти их сжимаю до боли, до слёз.
Спите, люди. Опасно за мною смотреть.
Выношу в подоле за околицу смерть.
Послесловие
Я не плачу. Не разрешили.
Я держусь, зажимая боль.
Мы с тобою не додружили,
Не нарадовались тобой,
Не дослушали песен звонких,
Не до-были с тобой вдвоём,
Притаясь на вагонной полке.
Всё оставили на потом.
Средь суровости наших былей,
Мелких ссор, простодушных фраз,
Мы друг друга не долюбили,
Всё оставили на сейчас.
ы слетались и разлетались,
Не дрожали над каждым днём,
Мы с тобою не досмеялись,
Мы тобою не надышались,
И теперь не дыша живём.
Июль-декабрь 97
* * *
Друзья дышат по-разному.
Иные уже не в такт.
Случайные встречи праздные,
Заботы, и всё не так.
Друзья тихо-далёкие,
Встречающие рассвет,
Такие же одинокие,
Как я в суете сует.
Средь круговорота нервного
Забыты не по злобе,
Вы таинством снега первого
Напомните о себе.
Ноябрь 96
* * *
По свежезатянувшейся могиле
Скребём безвольем наших голосов,
И обрастаем сотнями шутов,
Ломак-актрис на нашей штаб-квартире.
И в горле комом “Выпьем за ушедших”
Средь нашей развесёлой болтовни,
И жмут слезу, кривляются они,
А мы молчим, и нас всё меньше, меньше...
И слабая надежда на спасенье
Полощется на донышке души:
Они поделят скорби барыши,
А ты придёшь в другое воскресенье.
22 февраля 98
* * *
Я тоскую по вам, друзья,
Так тоскую, что слов не сыщешь,
Только ветер устало свищет
По остаткам седым жнивья.
Вы — в пожатии грубых рук,
В громыхании электрички,
В застарелой моей привычке
Заслонясь подходить к костру,
В переборе гитарных струн,
В комковатости манной каши,
В том, что мне на реке не страшно
Босиком заходить в бурун,
Где вода в каменистом дне
Верным выпишет водным знаком,
Что в пути и в занятье всяком
Вы тоскуете обо мне.
27.07.97.
* * *
Я вернулась в смоль
Истины моей.
Я глотала соль
Северных морей.
Я мешала в дым
Вересковый дух.
Вечером седым
Обращалась в слух.
Слушала камней
Перекатный гуд.
Проще и честней
Вересковый суд,
Суд моих побед.
Я частица мха.
Мой короткий след
Сгинет на века.
Упадёт на мох
Чахлых сосен тень.
Мир слегка оглох,
Оттого, что день,
Оттого, что завтра холодный шквал
Пропоёт о нас траурный хорал.
А воскресши в ночь
На груди костра,
Я тихонько прочь,
А вернусь с утра
В золотом венце
Из пьянящих чар.
А рассвет в конце
Запалит пожар.
Отражу в лице
Возрождённый рай
В тёрновом венце
Комариных стай.
Всю себя, с лихвой
Раздарив штормам,
Оживу волной,
Захлестну сама.
Так, засыпав соль
Северных морей,
Сварена, изволь,
Каша на костре.
Начало июля 97
ШЕСТНАДЦАТИЛЕТНЕЕ
1
Лесные двери
В нераскрытость заката.
Я слишком верю,
В то, что зналось когда-то.
С лихвой любила
Высь, открытую настежь.
Мне слишком мило
То, святое несчастье.
И как багряно
Солнце в очи забило!
Мне слишком странно
Быть безумно любимой.
2
Что же мы будем делать
В этом безумном мире,
Где в каждом духе — тело,
Если углы — четыре.
Что нам с тобой, близняшкам,
Делать, таким несхожим,
Если в обнимку — тяжко,
Поодиночке — тоже.
Что же нам делать вместе —
Солнцу с осенним ветром,
Жёлтой звенящей песне
С синим неясным светом.
Как бы тебе не замёрзнуть,
Мне бы не задохнуться.
Мчаться к незримым звёздам?
В солнечный луч окунуться?
Как же мы друг без друга
В этом безумном мире?
Если полёт — по кругу...
Если углы — четыре...
3
Запахло осенью
И желудями.
Мой волос с проседью,
Я снова с вами,
Сердечки рыжие
Листов осенних,
Боюсь не выживу
Под вашей сенью.
Привыкла слишком я
К рукам и ласкам,
Признаньям искренним
И на ночь сказкам.
Звана и предана
Такою силой.
Теперь не ведаю,
Как быть немилой.
Глаза приручены
К глазам бездонным,
Забыли рученьки,
Как жить бездомной,
Но пахнет листьями
В бору осеннем.
Дубы, стелите мне
Под вашей сенью.
4
Мёртвые люди. Мёртвые лица.
Мёртвые, чтобы не обозлиться.
Мертвые, чтобы в конец не спиться,
Чтобы уснуть, коль тоска и не спится.
Мёртвые люди. Глаза погасли.
Мёртвый взирает на мир бесстрастно.
Смотрит по-волчьи с мольбой и опаской,
Ищет по свету хоть каплю ласки.
Утром проснулся, и на работу,
В давке преодолевая зевоту.
В сумке неся колбасу и шпроты,
Ищет глазами в толпе кого-то.
Мёртвые люди живут убого —
Дом, да проторенная дорога.
Падшие духом — судите строго —
Мёртвые люди не верят в Бога.
Мёртвые? Да ведь живыми были!
Кто-то погиб, а иных убили.
Вслушайтесь в страшные эти были:
Продали. Предали. Разлюбили.
Шляпу надвинут на самые веки
Вдрызг одинокие человеки.
Пламя не чуют, не тонут в реках.
Умер, так умер. Теперь навеки.
Мёртвый проснётся — никто не будит.
Мёртвых несёт суматоха буден.
Мёртвые ли — то Бог рассудит.
Ныне я с вами, мёртвые люди.
Май - октябрь 94
5
Я ещё помню руки твои.
Я ещё помню наши бои.
Я ещё помню, ты уже нет.
Нас просто не было. Вот в чём секрет.
Октябрь 97
* * *
Слезами разъело и веки и губы,
И больно дышать.
Отбит. Отморожен. Отгнил — так отрублен.
Меня не сдержать.
Кошмаром являешься к изголовью
И шепчешь: “Домой!”
На север! На север! Со всею любовью,
Со всею тоской.
О, как неизбывно и как безнадёжно,
Жестоко одна.
Оторвана с кровью, а рана нарочно
Не заживлена.
И в рану перстами (а рана не тело —
Сплошная душа).
Меня, половину, вы дразните целым,
На дольки кроша.
И вот прижимает неузнанный кто-то —
“Любовь” в полчаса.
На север! На север! К остывшим болотам,
К карельским лесам.
Оторванный с сердцем, о, как ты спокоен,
Моё не отдав,
Холодной улыбкой и узкой рукою
Ты, как всегда, прав,
Но вот без тебя (без врага или друга)
Кому же повем,
Как тянет на Север с бескрайним недугом,
С отчаяньем всем.
22.12.96.
* * *
Как ты там? Ещё жива ли?
Не уснула ли, Душа?
Каждая из нас (мы знали)
Ох была как хороша!
Как мы глупо разминулись,
Ненароком, не со зла.
На секунду отвернулась —
Ты ушла, как не была.
Разминулись... Так бывает.
Так бывает у подруг:
То дела одолевают,
То воротится супруг.
У одной орёт ребёнок,
А другой удел парить.
Этак и по телефону
Не о чем поговорить.
Ты ушла, осталось тело,
Не прощенное тобой.
Это тело растолстело,
Охраняя свой покой.
О, какою беспощадной
Ты была ему сестрой!
Как с улыбкой плотоядной
С ним играла над костром,
Разводила больно руки
И кричала: “Ну, лети!”
Эти сладостные муки,
Игры сердца лет шести.
Это сердце не забыло
Жар, когда плашмя и в кровь
О глаза чужие била
И на дне глазниц топила,
И ласкала, и губила,
И звала себя “Любовь”.
Сколько же ночей, бывало,
Проводили мы вдвоём.
Как ты руки мне ломала
Над заваленным столом,
Как швыряла пред иконой,
Возносила в пустоту,
Как вселенские законы
Мне внушала на мосту.
Чем же я смогла обидеть,
Так отчаянно любя?
Где же мне тебя увидеть,
Как теперь найти тебя?
Декабрь 97
* * *
На подступах к Вашему дому
рождалось стихотворенье,
Пугливою птицей билось
у самых моих висков.
Шептали неловкие губы,
как школьное предложенье,
На языке незнакомом
набор безымянных слов.
На улице, где Вы живёте,
в неоновом свете терций
Оно разрасталось, крепло,
рекламе наперекор,
И я уже ощущала
биение нового сердца,
И тело прорезал болью
маленьких ног упор.
А в Вашем родном переулке
летела быстрее тени,
Уже позабыв про чинность,
вбежала, смеясь, в подъезд,
Чтоб Вам принести в подарок
его ещё до рожденья,
Взмывая под крик консьержки
на лифте в страну небес.
Котом в середине марта
раздался звонок в передней.
Вы вышли, держа гитару,
с дежурным набором слов.
На пороге Вашего дома
погибло стихотворенье.
И я поняла, что больше
не буду писать стихов.
1 октября 97
СОПЕРНИЦА
Ко мне приходит маленькая женщина,
Корит меня, от счастья сумасшедшую.
Огромные глаза, худые плечики,
В плетёном саване стоит со свечкою.
И я старею перед юной женщиной,
И я дурнею пред глазами встречными,
И я глупею перед вековечными
Её страданьями бесчеловечными.
Лицом в мои колени молча прячется
И спит в объятьях моего участия.
Я поняла, вкусив её причастие,
Что моего она достойна счастия.
Я поняла — другой, наверно, масти я.
Я — самозванка, остальное частности.
Несправедливость защищаю страстную
Я, не достойная её несчастия.
6 июля 98
* * *
Когда ночь заплачет от одиночества,
И над рельсами провода замечутся,
Имена отправятся в путь без отчества,
Города останутся без отечества.
Непомерной платою за молчание
Поезда надорвутся звериным выкриком,
Когда ночь надломится от отчаянья
И небесный плащ наизнанку вывернет.
И когда, ворочаясь, человечество
С верхней полки обронит своё высочество,
Наблюдая серый пробег отечества,
Эта ночь погибнет от одиночества.
8.07.98
* * *
Не смотри так, друг мой ситный, не протягивай
монету.
Я ж хозяйкою таверны тож, небось, не родилась.
Я тебя признала сразу, по соломенного цвета
Волосам, спалённым солнцем, где травинка
заплелась,
По губам, от ветра алым, по загару под глазами,
По размеренной походке, запылённым башмакам,
Вольный ветер забавлялся и моими волосами,
Ни в чепец теперь, ни в узел. Разметались на века.
Я дорогами, реками, шла вослед за облаками.
Друг мой тоже был бродяга, развесёлый, заводной.
Кто же знал, что молотками, тёмным пивом,
медяками,
Скарбом, скрёбом, тюфяками обратится путь домой.
Ты послушай, человече, гомон здравицы
застольной,
Полудюжины детишек шумный писк, и каждый гол.
В очаге коптится туша, кровью капает в уголья,
Каждый пьяный постоялец лезет лапой под подол.
А под ночь — столы в объедках, да немытая
посуда.
А с утра осядет с пылью опостылевший уют.
Дай мне руку, друг-бродяга, уведи меня отсюда.
Уведи меня, покуда сам ты не остался тут.
10 декабря 97
* * *
Я позвала тебя с собой
В нетопленую электричку.
С какой нездешней простотой
Ты изменил своей привычке.
Смотрел в окно под стук колёс
На провода и на заборы,
И принимал почти всерьёз
Полупустые разговоры.
Глаза теплее и темней,
Чем ворот папиной овчины,
Когда тайком прижмешься к ней,
Вернувшись из мирской пучины.
Но ты чужой, такой чужой,
Родней отца, роднее брата,
А я сижу перед тобой
Во всём на свете виновата.
Улыбки теплоту твоей
Ловлю губами, как росинки,
Но каждый едет на своей
Земного шара половинке.
Чтоб не заплакать, я вела
Полупустые разговоры,
Смотрела через муть стекла
На провода и на заборы,
И слушала колёсный стук
Пустопорожней электрички.
Я знала, что тебе на Юг,
А мне на Север по привычке.
15 декабря 97
* * *
Картины синим пламенем горели
И кухни заполнял тяжёлый газ.
Мы, сонмища заплаканных Сальери
Упрёком против Моцартовых глаз.
Надтреснутые — стало быть фальшивы,
Надломленные — значит не годны.
Неужто взгляд на Вашу душу живу
Не чувствуете кожею спины?
Обрывки нот на порванной бумаге,
Стихов и прозы блёклые клочки.
Как Вам хватило силы и отваги
Родиться в мире страха и тоски!
Вдали от драм, комедий и трагедий,
Из тёмных глаз расплёскивая смех,
О, как легко Вы, густогривый гений,
По головам проносите успех.
Вас ненавидеть по законам жанра
Никто не смог, никто не понял. — Как?
Такой улыбкой ласковой и странной
Ещё не обладал заклятый враг.
С такою страстью, как холсты горели,
Как лез поэт в пеньковую петлю,
Как ненавидел Моцарта Сальери,
Я Вас люблю, униженно люблю.
23.12.97.
ГЕНИЮ
1
Молиться, молиться, молиться
За этого человека!
Для этого человека
Слагаю с плечей крылья,
Этому человеку
Прошу наивысшей награды.
Молиться. Молиться. Молиться,
Чтоб Бог его не оставил.
Чтоб этому человеку
Меня превзойти сторицей.
Чтоб быть для него подножьем.
Молиться, только молиться!
Чтоб быть для него ступенью,
Хотя бы и самой низшей.
Исчезнуть. Не быть. Не сбыться.
Молиться, чтоб раствориться.
Чтоб он воссиял над миром.
Чтоб он не стал господином.
Для этого человека
Дай, Господи, высшей доли.
2
Дай ему, Боже.
Возьми у меня
И дай ему,
Если чего не хватает.
Пусть же он, Боже,
Не вырастает.
Я за него
Отстарею и отумираю.
Дай ему, Боже,
И крылья мои,
Если нужны
Хотя б на подстилку,
Чтоб он не знал,
Как крылья растут.
Чтоб он не знал.
Я за него это знаю.
Не дай же ему
Человечьей боли!
Оставь ему юности.
Дай ему, Боже,
Чего ему надо,
Чтоб миром царствовать.
СТРАДАНИЯ
1
И что же мне делать, и как же мне выжить,
И чем же мне душу простецкую выжечь,
Могучие руки, широкие плечи,
И сердце, которое стуком калечит.
И чем мне изнежить костлявое тело,
Чтоб в дождь за порог не рвалось, не летело.
Чтоб стали проблемой в метро контролёры,
Чтоб только в обход, а не через заборы,
Чтоб стали кошмаром бомжи и вокзалы,
Карелия чтоб комарами пугала,
Родители чтоб подогрели деньгами,
Чтоб быть одного поля ягодой с Вами.
Чтоб с Вами, о гений,
Дневной мотылёк,
Искать вдохновенья
Вдали от дорог.
Но я не хочу, и уже не сумею
Прожить без Чупы, Сыктывкара, Тюмени.
И я презираю всем телом и духом
Все ваши томленья на сытое брюхо.
С сумой выхожу добрым людям навстречу.
И мне не исправить моё просторечье.
2
Я горда своим сумасшествием.
Сердце обухом бьёт по темечку.
Полнокровное благоденствие
Простоватенькой нищей девочки.
Что мне звёзды счесть, что на поезд сесть,
И махнуть к подножью Везувия.
Что мне гору снесть, что пуд соли съесть —
Я горда собой до безумия.
Нос картошкой, паклю в косы вплетай,
Знай попыхиваю окурочком.
Хочешь — тряпочной куклой меня считай,
Только Землю-то я закружила, дурочка.
Мне-то пятки жжёт, а тебя по весне с рождением,
С развесёлым с колокольцами жаром-горением.
А то я — простецкая кукла — Масленица
Для тебя по весне костёр отплясывала.
3
Мне б, сестрицы, распрямиться
Хоть разок за всю седмицу,
В ярки ленты нарядиться,
Да пойти бы помолиться
Тонким сосенкам,
Жёстким просекам,
Полю,сжатому
Экскаватором.
Мне б, сестрицы, не лениться,
Приодеться, приумыться,
С вольной волюшкой проститься,
Пойти с милым обручиться.
Жизнью барскою,
Миром, ласкою,
Да без сосенок
Жить не хочется.
4
На меня Господь
Не жалел костей.
Для меня Господь
Не жалел страстей.
Слёз-жемчужин дал —
Не считал горстей,
Да еловую
Пышно стлал постель.
Мне отмерил срок
Рукой барскою,
Да толкнул за порог
Рукой царскою.
Положил в узелок
Дум неласковых,
Где поманит огонёк,
Там и шастаю.
А ещё, не скуп,
Через край плеснул
Выше глаз и губ
Жар-тоску весну,
Чтоб который люб
Век бы не уснул,
Чтоб который груб
Часом не спугнул.
И велел мне Бог
Послесловием —
Опустеет узелок,
Чан с любовию,
Так ищи дубок
Потолковее,
Чтоб в последний срок
Изголовием.
3 июля 98
* * *
Не сметайте бронзовые листья
С седины московского двора.
Чтобы стала улица пречистой,
А не просто чищенной с утра.
Не сметайте, право, не уволят.
Бог не выдаст, а свинья не съест.
А уволят — уходи на волю,
В ворох листьев на сто миль окрест.
Не сметайте листья, пощадите!
Безнадёгу истово храня,
Приберитесь, но уже не ждите
Ни стихов, ни ласки от меня.
Не пытайтесь бронзу подворотен
Рассовать по мусорным бачкам.
Для погрязших в жизненном болоте,
Для притихших и для тех, кто против,
Для всю жизнь горящих на работе
Это первый шаг, последний храм.
Вы поймите, это же деревья
На прощанье кружат с мостовой.
Скоро снег, и сорван лист последний,
И не будет осени другой.
Октябрь 97
* * *
Лёд стаёт. Лёд плывёт.
Снег ложится на лёд.
И ворчит пешеход:
“Гололёд...Гололёд...”
По стране недород,
Взбунтовался народ.
Не заладился год —
Никому не везёт.
Всё пройдёт, всё пройдёт,
Лишь закрепится лёд.
Посмотрите с моста —
Лёд стаёт, лёд стаёт... |
