21 октября 2004
МОНОЛОГ ДЛЯ МАЛОГО ЖУРФАКА

Дорогие друзья, вам придется брать интервью у 
человека, о котором вы ничего не знаете. Надо 
выкручиваться, потому что журналисту главное 
сдать строчки, и чтоб редактору понравилсь, 
чтоб он не смог не взять. Вы надеюсь, различаете 
формат "Красного Севера"
(газета для пенсионеров) и формат желтого 
"Премьера"? То, что вы напишете 
на формат "Красного Севера", никак 
не возьмет "Премьер". Ему надо - 
скандальное. Этого добра сколько угодно. 
Но я надеюсь, вы понимаете о чем речь. 
Мы не будем рассматривать тревожные ситуации, 
как и когда я потеряла девственность, уже 
неактуально. Даже не о том, кого в виде кого я 
изобразила в последней повести. Скандалы 
с прообразами тоже ушли на задний план, теперь 
я так говорю: дорогой прообраз, ты свою роль 
сыграл, а теперь ты хороший человек. но ты сядь, 
я не обязана тебя слушать (шум, крики 
"вы друзей потеряете"). Извините, 
кто настоящий друг, тот поймет, а не будет мне 
рукописи в лицо швырять. А кто не понял? Сопин 
говорит: кто тебя бросил, тот для тебя 
лишний. Все поняли или повторить? А, вы 
записываете.. Почему часто цитирую Сопина? 
Потому что этот российский поэт большого 
масштаба умел постебаться над 
провинициальными («семинары, восьминары, 
девятинары, все это нары, а вашей сестре вход 
в союз только на спине). 
Повторить?

Я повторяю, что скандальность надо искать не 
под одеждой. Надо нам беседавать, как 
культурным людям и все. Скадальность 
заключена в другом. Придумайте хорошие 
вопросы - попадете в историю.

Какой жанр мне удается? Извините - все 
жанры удаются. Я прилично пишу статьи 
(член союза журналистов, вот напечатали 
в журнале «Журналист», а то что меня не 
печатают здесь, это уровень вологодских СМИ), 
считаюсь прозаиком, прозу люблю писать 
больше всего,но у меня есть хорошие стихи, 
конечно уж не такие, как у Сучковой, или у 
Кузнецовой, но несколько стихов она у меня 
похвалила.

Сопин предупреждал (Ленин предупреждал!) 
чтоб я не выходила с первой книгой стихов, ведь 
если они плохие, то и прозу не станут читать а 
если наоборот, то простят плохие стихи ради 
хорошей прозы (видимо как у Василия 
Ивановича ситуация ведь он тоже начинал со 
стихов а прославился как прозаик). Есть 
одна недоделанная пьеса и несколько 
верлибров. Три повести - только одна 
опубликована. Два сборника стихов...Что? 
Опубликованы или нет? И да и нет. На 
принтере. Не знаю, грани стерлись.

Краткое содержание предыдущих серий, 
записывайте девушка, вы ничего не читали, 
а в интернете 100 ссылок, вы опухнете. 
Как же вы Охотниковой сдадите отчет?

Визитная карточка "Графоманка". 
Да-да меня предупреждала Фокина (Ленин 
предупреждал) что люди поймут в 
прямом смысле, но что делать, если я не 
считаю слово графоман плохим. А вы знаете, 
что это? Тоже не знаете? Приятно поговорить 
с культурными детками. Графоман - это 
человек одержимый страстью писать. 
Что день и ночь он строчит - раньше на 
машинке а теперь на компе, его изображали 
косматым идиотом брызгающим 
чернилами -в Крокодиле, но я-то знаю, есть 
страсти и похуже. Вот я смотрела летом кино, 
а рядом советские школьники нюхали клей 
так я с подружками угорела, вот это 
страсть пострашнее...(шум- где в ы были, 
в каком кинотеатре? - в каком надо, 
в кинопрокате). Страсть писать у Ларичевой 
происходит от бешеной любви к людям. Она 
не хочет чтоб их забыла история. Не вижу 
патологии... У Ларичевой одни обломы в жизни: 
писать нельзя, мужчина любимый ее ставит на 
место потому что очень нравственный, по ягоды 
Ларичева идет чуть не погибает в болоте. 
Но Ларичева не просто любит писать она и 
других втягивает. Поэтому я переписала конец. 
(отрывок из Графоманки - глава 
"Как хорошо что ничего нельзя")

Вы скажете, а что плохого? А то что один 
человек, прочитав, сошел с ума. Потому что 
ужасная ведь история, растоптано все 
самое светлое, чистое, как слон в ванне.

(Считаете ли вы, что надо так писать? Или 
пожалеть читателя, не доводить до 
психушки?)

2 июня 2004

ЕЩЕ О К И Н О

НЬЮ-ТИМУР НА ФОНЕ КОММАНДОС

Тимур энд его коммандос – такая модернизация старого 
любимого названия подчеркивает скорее различие чем 
сходство с героями Гайдара.

В новом Тимуре (П. Кадочников в этой роли - узнаваемый 
и милый отличник-заучка) ничего нет от старого: в то время 
как прежний, гайдаровский Тимур объединял детей-сверстников, 
Нью-Тимур - скучающий барин, обремененный излишним 
вниманием слуг. Первая реакция на очкарика получается 
негативная: эк, еще один бедный несчастный новый русский! 
Может, это говорит в зрителе бедняцкий гонор, но жалеть 
олигархов и их детей, которые обучаются в Англиях, как-то не 
хочется.

А зрителя заставляют-таки жалеть и олигарха, и его 
рафинированного сына. Создается впечатление, что олигархи – 
это самый социально-незащищенный слой нашего населения.

Команда гайдаровского Тимура действовала добровольно, а 
коммандос Нью-Тимура подчиняются только деньгам. Ради денег 
они на все готовы, даже на добрые поступки! Подбирают лютого 
пьянчужку (Л. Якубович), колют дрова бабке и строят поле для 
гольфа они исключительно в рамках служебных обязанностей. 
Это напрочь смазывает картину добра, которое бескорыстно.
Поэтому искажается весь хороший замысел Нью-Тимура, и 
зритель даже не вздыхает, он привык, что миром правят 
деньги. Такой камень, ей-богу, приходится бросать в огород 
сценариста фильма В.Вардунаса, потому что идея фильма 
неизбежно скатывается не к идеалам, а к их крушению.

Двигатель сюжета -не сочуствие, а приказ хозяина. Ну и 
хорошо! Пьяница жив, старушка тоже, романтичная девочка Женя 
(К.Масленникова) на свободе, папу повидала, да и хулиганы 
вроде потянулись к людям. Отчего же грустно? Оттого, что 
добро-то купленное. А значит, как правильно считает 
Нью-Тимур, ненастоящее.

Оказываясь на родной земле после английской цивилизации, 
новый Тимур не испытывает никакого шока. Посмотреть бы на 
него без этих громил – ничего-то бы не смог. Но это если 
говорить серьезно.

А стоит ли серьезно говорить о комедии? Зрители – не 
зануды. И они грустно смеются над фантазией на тему 
маленького русского принца.

Здесь хочется еще вспомнить сказку про принца и нищего. 
Нищий, попав на место принца, справился с ситуацией. 
Принц – нет. Поэтому принцу Тимуру нечего завидовать: 
пока папа будет на отсидке, бедняга может полететь 
из своих элитарных колледжей. Справится ли он с безумной 
русской действительностью? С той реальной ситуацией, 
в которой «лютый коммандос» Колян в живом и гротескном 
исполнении А.Панина может спереть часы с Биг Бена, но 
трезво посмотреть на свою землю и что-то для нее сделать – 
не может. На фоне своих охранников-бандитов (до чего 
надоели в кино криминальные клички) юный Тимур анахроничен, 
как музейный экспонат. Удивительно, откуда он такой взялся 
у своего криминального папы?

Образ мальчика несомненно добрый. Его дон-кихотство, 
технически поддержанное грубой силой охранников, быстро 
кончится, когда ему придется туго. Ну а внешний облик - 
очки, костюмчик ассоциируется еще с одним героем, которого 
подарил нам российский экран – конечно, это лорд 
Фаунтлерой («Радости и печали м аленького лорда»). 
Мальчик Тимур прекрасен, потому что это многообещающий 
ребенок, и не только как персонаж из этой истории. Он 
показатель того, что в моду входят интеллигентные умные 
герои. Помните, как в прошлом поколения было сильно 
очарование отрицательного героя? Это хулиганское очарование 
еще витает над Алексеевм Паниным. Актер год отучился в РАТИ, 
но так и не закончил его, сыграл уже 30 ролей и все его 
герои походят на него. Даже Колян, в принципе, отрицательный 
персонаж, очень смягчен обаянием хулиганистого Панина. 
Артистизм, с которым Колян выкручивается из неприятных 
ситуаций, просто обезоруживает. Ну, а Лимузин - Юрий Гальцев 
– брутально и фатально прост. Сойдя со сцены в новую 
ситуацию, он опять не похож на себя предыдущего.

НТВ в недавнем конкурсе «Российский сюжет» озаботилось 
поиском нового положительного героя. Ну что ж, если бы не 
весь этот ассоциативный ряд – Принц, Гарри Поттер, лорд 
Фаунтлерой - нового Тимура вполне можно поприветствовать 
как кандидата.

Картиной «Тимур и его коммандос» торжественно закрылся 
областной фестиваль для детей и юношества «Фрески Севера» 
им. Юрия Половникова.

На закрытии выступали - звезда анимационного кино и 
обладатель многих международных премий, автор потрясающего 
мультфильма «Чуча» режиссер Гарри Бардин, молодой, но уже 
известный актер, лауреат Государственной премии за фильм 
«Звезда» Алексей Панин, который представлял на фестивале 
забавный фильм «Чудеса в Решетове» режиссера М.Левитина. 
И один из самых заслуженных режиссеров России, член Союза 
кинематографистов, автор нашумевшей «Зимней вишни», сериала 
про Холмса, элитарной картины «Письма к Эльзе» 
(этот фильм – участник вологодского кинофестиваля 
«Новое кино России») - Игорь Масленников.

Представляя новую картину вологодскому зрителю, 
известный режиссер Игорь Федорович сказал: «Сейчас 
кинопрокат переживает не лучшие дни. И тем радостней мне, 
что вы сейчас посмотрите не мою копию, привезенную со студии, 
а собственную ленту, купленную Вологодским 
киновидеопрокатом».

2 июня 2004 года.

КИНО 

Поражена тем что устроителя  кинофестиваля  Фрески  Севера  почти никто не смотрели  программу. Большинство не видели ни одного фильма. Получается  я  одна видела ВСЕ. Стала  описывать!  И никто так и не спросил отчета.

Потом - фестиваль имени Половникова. Я  решила  начать со стихов  Дениса  Романенко к  Половникову: стихи написаны для нового ф ильма, который не успели снять...

Молитва совершается в тиши… (стихи Дениса Романенко для Половникова -Митрича)
…кстати по духу очень похоже на фильм  «Остров  спасения»


Молитву творю, как умею –
Строки слагая в стихи,
Так, что сердце порой немеет.
Но Боги к молитвам глухи
Обычно. И нового Бога
Ищет в бездушье душа.
И возникает Дорога
Серой пылью карандаша.
Докричусь. Не смогу иначе.
Докричусь до кого-нибудь.
До людей. До друзей. А значит,
До Богов – чтобы их вернуть.

a

Что делать, если на твоё окно
Усталые растрёпанные птицы
Надумают однажды приземлиться…
В какой руке им вынести зерно?
Какой воды? Из крана – их убьёт.
Святой воды – святители не святы…
А птицы собираются куда-то,
И ни одна из них не подождёт.
А, что там! Нож – не смертная коса.
Рывок по венам – пейте на Дорогу.
Быть может, вам прибавит сил немного
Солёная сердечная роса.
Мне ж не убудет. Пейте! Вам дано
Летать, где человек всесилен ползать.
А мне оставьте счастье вас запомнить
И оставлять распахнутым окно…

a

Соль
Слёз твоих
Соль
Пота твоего
Соль – да вода
Радость да беда
Жизнь
Больше ничего

Тонкими руками очерти на небе крест
На четыре ветра
Бог за облаками – не поможет да хоть не съест
Но там
Там так много света

Нам-то не дано летать
Жаль – да не жалей
На земле своей
Сумей
Устоять

Жизнь
Смерти нет
Жизнь – 
Та что нам дана
Жизнь одному
Больше никому
Жизнь
Так ли уж нужна

Тонкими руками очерти на небе крест
На четыре ветра
Бог за облаками – не поможет да хоть не съест
Но там
Там так много света

Нам-то не дано летать
Не дано – не надо
Нам не привыкать
Вставать
Да как отучиться падать

a

Вологда – сладкая песня
Осенних кочующих птиц.
Церковь дождлива, воскресна,
Музыка, остановись!
Я исповедуюсь, Отче,
Очи потупив вниз.
Я ненадежно опрочен,
Не спаси меня, не молись,
Лишь веселым вином попотчуй,
Тёзка, кравчий святой, Дионис.
Так прозрачны, стремительны дни…
Не успеть мне… исчезните, ночи!
Невозможно, невыносимо
Не писать до утра,
Люди мои, серафимы,
Свет моего пера…
Отрок, налей мне… квасу.
Да затепли свечу
Поближе к иконостасу.
Нет, две – Чудотворцу и Спасу, -
Я ничего не хочу.
И молитва моя бескрылая
Пусть растает в тиши:
Я люблю тебя, милая! –
Не отзовись, не пиши.
Вологда колокольная,
 Оборви звон!
Залетит к тебе птица вольная –
Не тревожь её сон.
Что там ворона каркает –
Прогони, не лови.
Здесь золотая каторга
Сосланных по любви.
Не сбежать, не укрыться в ельнике,
Не часы отмеряют путь.
 Дождь поёт колыбельную,
Да мне не уснуть.

a

Вы знаете?
- Что цветы растут из небес.
Неужели Вы
Никогда не требовали чудес
От такой синевы!
a



***

ГАРРИ  БАРДИН
и его веселая  «ЧУЧА» 
на развалинах  «Союзмультфильма»

Сразу  после премьерного  показа новой анимационной  работы «Чуча»  в  Доме Корбакова  прошла пресс –конференция  с ее  создателем  Гарри  Бардиным,  а  также с  молодым, но  уже  известным актером Алексеем  Паниным, лауреатом  Госпремии за  фильм  «Звезда». Алексей Панин  с режиссером  Игорем  Масленниковым представляли на  кинофестивале новую картину  «Тимур  и его коммандос». Журналисты  задавали  им  свои вопросы.

- Скажите,  Гарри Яковлевич, поскольку вы  много  и успешно работаете в  мультипликации, наверно вы в курсе проблем  киностудии «Союз мультфильм»?

- Да, меня  как режиссера  волнует ситуация, сложившаяся на студии «Союзмульфильм», - сказал Гарри Бардин. -  Это старейшая студия, которая принесла столько  славы нашей  стране, но  сейчас  она продана  частным  лицам, причем на  кабальных  условиях. Новые  владельцы могут не просто копировать или восстанавливать имеющийся  фонд, но и  использовать его по своему  усмотрению вплоть до перемонтажа. Это возмущает. Ведь перемонтаж приводит к  искажению смысла, несовпадению  звука и видеоряда, сбивает синхронность, мешает целостности восприятия и  приводит  к нарушению авторских прав.  Если бы  мне сказали, что  так поступят с  моими  фильмами, я бы повесился. Золотой фонд советских мультфильмов, на которых  выросло не одно поколение, будет утрачен. С работающими на студии заключены неграмотные кабальные договора, люди, естественно,  уходят из разоренной  студии. Там может, и снимают 3-4  картины в год, но раньше счет шел на  десятки  работ.
- Подобная картина наблюдается не  только на «Союзмультфильме", - добавил Игорь Масленников, - но  также на «Ленфильме» и  студии им. Горького.  Я  считаю: то, что  снято в  доперестроечный период государственными киностудиями – должно принадлежать государству, это нельзя разбазаривать и продавать. Но как  раз это и происходит.

За  Гарри Бардиным тянется длиннющий шлейф международных кинематографических наград: 
Гран-при во французском Аннеси, на самом престижном для мультипликаторов всемирном конкурсе; Золотая пальмовая ветвь Канн; Золотой голубь в Лейпциге; российская "Ника"; призы в Лос-Анджелесе, Шанхае, Лондоне, Хиросиме и так далее. Однако сия ноша не столько тянет, сколько, похоже, окрыляет неугомонного мастера. И он продолжает неустанно ломать рамки своего ремесла во имя творческих открытий. Действительно, в каких только анимационных техниках не работал Гарри Бардин! 
«Конфликт»  разыгран на  спичках. «Тяп-ляп -маляры»!..» и «Брэк» сделаны в  пластилине, 
«Банкет»  - фигурируют ложки и  вилки,  ножи и  тарелки, «Брак» повествовал о любви  двух  веревок,
«Выкрутасы»  родились  из проволоки. А теперь вот выпустил "Чучу", где "играют" "полноценные" куклы (правда, заглавная героиня, по условиям  игры, состоит из боксерской перчатки, подушки, обретшей мощную женскую конфигурацию благодаря перетягивающим ее помочам, из вышедших из употребления перчаток и роликовых коньков; но и она вне кинематографического действа, в реальности - тоже кукла). Выпустил пока на  видеокассетах, разом с документальной лентой, повествующей о том, как мультфильм снимался (текст от автора произносит Гарри Бардин).  26-минутный хронометраж анимационной картины свидетельствует о ее конечной телевизионной  нацеленности. Но у нас по  закону запрещено включать рекламу в  детские передачи, поэтому  ТВ не хочет  брать детские фильмы.  Зарубежные коллеги  ждут  каждого нового  фильма  Бардина, а  пустить новую работу на  нашем ТВ – неразрешимая проблема.

Новый  фильм  Бардина «Чуча» с  большим  успехом  прошел в кинотеатре «Салют». Перед сеансом мэтр  позвал на  сцену  маленькую  девочку и попросил ее  стать моделью для сьемки мультика. Каждое движение ее руки по  знаку Гарри Яковлевича  сопровождалось щелканьем всего зала. Так  остроумно был продемонстрирован трудоемкий процесс  съемки, и дети сразу все поняли. 
Реакция на  фильм «Чуча» самая  живая  восторженная. После  фильма  ребята  с  сияющими глазами говорили, что  им  самим захотелось иметь такую  Чучу. Откуда  же  она  взялась? Вологодские зрители  в этот раз познакомились с «Чучей» - 2, а  ведь  до нее  была  «Чуча» - 1.
Изначально Бардин - а он пишет сценарии к своим фильмам сам - задался неизменным 
вопросом: о чем будет кино? Поразмыслив как следует, заключил: об одиночестве среди людей, о нашем излишнем равнодушии,  невнимании друг к другу и -что особенно прискорбно - к детям. Так на свет, излучаемый осветительными приборами, появился  мальчик (кукольный, сами понимаете), о котором по причине пришествия гостей временно позабыли родные мать с отцом.  Обиженный сын отправился отшельничать на пустынный чердак, где  из подручной  рухляди и соорудил чучело, коему суждено ожить  и превратиться в Чучу - утешительницу, развлекательницу и понимательницу  мальчика и заодно зрителя.

- Гарри Яковлевич,  в  ярком и динамичном  фильме  много  музыки  Дунаевского  Почему  Дунаевский? Его дети не знают, его помнит старшее поколение…
- Знаете, в  « Чуче»-1 была  музыка  Глена  Миллера, которую сам любил. 
Я,  как и многие мои сверстники, рожденные в начале 40-х, с детства попал  в плен трофейной – хотя  и американской - игровой картины "Серенада Солнечной  долины", а  в особенности - мелодий Глена Миллера. И меня как-то огорчительно цепляло, что сегодняшние отроки его не слышали, а потому и не слушают  сочинения  этого  композитора.  Вот  и  решил   я сделать так, чтобы племя  младое,  с Миллером не знакомое,  эту музыку если не полюбило, то хотя бы узнало о ее  существовании.  То же  самое с Дунаевским в  «Чуче» -  2. То  есть  сначала возник музыкальный замысел,  и уже затем - драматургический.    
- А как  же  все-таки  быть  с  прокатом  «Чучи»? 
- Я уже   снял уже  3  серию.,  всего  теперь три  серии  «Чучи». Их  можно  показывать и вместе, и  врозь. Если  кто-то заинтересуется,  то  обращаться надо на киностудию  «Стайер»  по телефону  167-0154.
- Вы   встречались с  Игорем  Масленниковым  до фестиваля?
- Конечно,  мы давно знакомы, особенно любопытной  была  встреча мс  Игорем  Федоровичем на  телевидении. Это было  в те  времена, когда он  вел «Кинопанораму» - так,  Игорь Федорович? (Масленников  кивнул).  Игорь Федорович  мне позвонил и пригласил выступить. Договариваться  заранее о  сценарии не стали, импровизация  так импровизация. На передаче  пошел  эфир,  он  как ведущий заговорил о  мультфильмах и  вдруг произносит: «Люблю старые  советские мультфильмы,  только нормальные -сказки,  но не  эти новомодные – веревки, коробки, вилки… Что это за  герои?»  Я перехватываю  нить беседы и отвечаю :  «Да  у  меня как  раз и нет ничего нормального, у меня  веревки». Повернулся и  пошел из кадра. Он мне –стой, куда из передачи? Но  я  ушел… Потом,  конечно,  помирились.

- Как  вы  относитесь к  современному  российскому игровому  кино?

- Принимаю далеко не все.  Мне нравится «Кукушка», но  никак не приемлю «Брат», «Брат-2» и тому подобное.  Мне не нравится в  современном  кино прежде  всего то, что его укладывают в  прокрустово ложе  бюджета. Режиссер не  может  делать нормальные  фильмы только на  мало бюджетной  основе,  все равно это  видно.  Я еще  могу как-то  выкрутиться, ведь я  сам  пишу  сценарий,  сам ищу  деньги,   натуру,  кукол,  музыку, то  есть реализую идею от начала до конца.  Это  может  быть и хорошо, но  только  как  исключение.




***


КАК РОЛЛИ ПОДРУЖИЛ НАРОДЫ

(заметки о финском кино на  фестивале «Фрески  Севера»им. Юрия Половникова)
RÖLLI
Полное название: RÖLLI JA METSÄNHENKI ("Рёлли и лесной дух")
2001 Финляндия, 92 минуты ("Ролли" или правильнее "Рёлли")

http://www.matilarohr.com/rollo_eng.htm
Сценарий: Олли Саарела, Илкка Матила по произведениями Аллу Туппурайнена
Режиссёр: Олли Саарела В главных ролях: Рёлли – Аллу Туппурайнен, 
Милли Меннинкяйнен – Мария Ярвенхелми
В других ролях: Кари Хиеталахти, Петер Францен, Юсси Лампи, Йорма Томмила, Самули Эдельман и Калле Хольмберг.

В традициях любого праздника звать много гостей, вот и на фестиваль «Фрески Севера» приехали гости из Финляндии – это герои двух художественных лент «Ролли» и «Цикломания». 
Ролли - один из темных Троллей, приплывших на  лодках,  чтобы жить в лесу. Но в лесу  уже  были свои жители-  это светлые Эльфы. Эльфам  пришлось  убежать на  берег или попрятаться в зарослях, пока  тролли захватывали их домики. Явная  несправедливость  их не озлобила, но стычки между темными и  светлыми  человечками начались нешуточные. Тем временем Ролли  подружился с  девушкой- эльфом по имени Дух  леса,  и ему захотелось прекратить войну. Но поздно – кроткий Дух  леса  умирает, ее  золотые волосы грустно треплет  ветер. 
Вообще в картине «Ролли» удивительная  атмосфера  - много  природы,  зелени,  воды и неба. На  фоне этих красот происходят всякие  чудеса. Например, на  холме  стоят  огромные, величиной с чертово колесо, весы, как  случится  что-то  плохое – например,  Тролли обидели  Эльфов – так чаша  весов с черным облаком  плывет вниз, а  если  все  хорошо – перетягивает  чаша  со  светлым облаком. Все  как  в жизни – то сильнее зло, то добро. Добро побеждает и в этой сказке Духа  леса  открывает ясные  глазки и начинается  настоящий праздник…
Почему  же  столь очевидная  вещь не случилась с  самого начала? Может потому, что  к  радости победы надо обязательно прийти  через  горечь потерь? А может, потому, что  темные Тролли не успевали осознать ситуации, так как непрерывно  выбирали  главного правителя?

Сказка предназначена  для  детей, но в ней много серьезных подтекстов и  аналогий  для взрослых. А для маленьких  много движения, зрелища, экзотики, присущей культуре  северных народов. Фрагменты, снятые  ускоренной съемкой  дают  плавное замедленное  движение, взлетают  одежды, волосы, весь  зрительный  ряд  становится пластичным и фантастичным.
Если бы  Дух лес  встретила не Ролли, а другого  Тролля, их народы  никогда бы не подружились. После  этого  каждый  может  подумать:  неужели я, маленький  человек, смог повлиять на других. И ответит  себе – да.  Маленький  человек может играть большую роль в  истории народов!  Примечательно, что  автор  сценария «Ролли»  сам  играл  своего  героя. Хорошую роль сыграл и  сам  фильм,  ведь  участие в  кинофестивале  стран Скандинавии и Балтии может  придать ему международный  статус. Пока  это  дело будущего, хотя
оптимизм происходящего  на  экране, делает  даже грустную  историю  светлой.
Фильм  красивый, хотя на  первый взгляд непривычный и странный,   ведь   характеры здесь поданы  условно, все  просто,  слишком  заранее  задано. Но заряд  доброты, заложенной  в  картине, вскрывается не сразу. Тем более в  силу  того, что  копия  не дублированная,  юные  зрители смотрели  кино с живым переводом с  экрана. И пусть не все, но главное понимали.

***

На отечественном  рынке финское  кино  может гордиться  успехами последних  лет. С 1998 года  ежегодно  снимается  несколько  десятков  картин. Государственная   поддержка и телевидение являются  сегодня  основой кинопроизводства в  Финляндии. Вклад  государства  - около  десяти миллионов  евро в  год, и  это покрывает до  4О процентов   ассигнований. В последнее время выросло и частное  финансирование. 
Новый  талант очень оживил  финское  кино – это режиссер Олли Саарела. Внешне  его фильмы  совсем не похожи – например, военная эпопея «Дорога на Ругозеро»  и триллер о пригородной  тусовке «Невезучая  любовь» сильно  отличаются  от фантастической  сказки «Ролли». Но эти разные  работы   связывает  сильная  визуальная   энергия, а  также  вопрос ответственности личности перед обществом.

CYCLOMANIA
"Цикломания", 2001 (Финляндия, 93 мин) Сценарий и режиссура: Симо Халинен
В ролях: Лаури Нурксе, Елена Лееве, Томми Муюнен,  Сеппо Пяяккёнен, Тарья Хейнула, Сёкё Каукоранта, Кристиан Линдблад
Молодёжный фильм о велоспорте, снятый в городском ландшафте, в районе Хельсинки Кумпула.  В фильме отсутствуют типичные для финского городского кино тема пьянки и живописание мрачной судьбы маргиналов. Персонажи фильма ведут исключительно трезвый спортивный образ жизни и даже не ругаются матом, над чем критики иронизировали в том духе, что такой правильной молодёжи мы не видели со времён пропаганды Гитлерюгенда.
Схематичность фильма, скудная драматургия и механически-рапортующие реплики компенсируются визуальностью съёмок (операторы Пентти Кескимяки и Кари Сольберг) и энергичной физической составляющей. С другой стороны, болезненные амбиции героев и натянутость отношений оставляют грустное впечатление.  

Тема достижения духовной  зрелости возникает в  молодежном фильме «Цикломания». На фоне изнурительной  борьбы за  победу в  велосипедных гонках показаны  взаимоотношения  трех  молодых  героев. Герой  картины  молодой самолюбивый  Кей  придумал  свою тактику  обгонов, которая  состоит определенного  чередования циклов  ускорения - замедления. Кей хочет добиться того, чтобы не только он освоил  этот прием, но и друг  Эту. А Эту нетерпелив, срывается, впадает в отчаяние, но Кей настаивает, ведь они оба  члены  одной  команды. Кей  как  будто сильнее, но его начинает  подводить сердце, да и роман с Оной, девушкой  Эту, сильно запутывает  их  отношения. В финале  Кей попадает в катастрофу, а  Эту  едет на состязания. И может быть, это  отчасти справедливо,  ведь помимо позвоночника  сломана  гордыня  Кея. Он пережил потрясение и  вынужден изменить  свои  взгляды на  жизнь.

Вот что  сказали о фильме  «Цикломания» вологодские школьницы  Алена Иванова и  Светлана  Малышева.
А. Иванова: «Тема  фильма – победы в велоспорте - мне  честно говоря не  близка. Герои слишком фанатично к этому  относятся. Для  главного героя  спорт- самоцель, думаю  таких  меньшинство, он просто упрямый  как  баран. Друг мне  кажется  естественнее,  добрее. Но девушка такая  странная – встречается  с  двумя  парнями сразу, как будто так и надо. Наверно, одного из них про запас держит. Не совсем честно себя  ведет. Игра  актеров, по-моему  сильно отличается от  русских  фильмов. Тут  если звук  отключить -  по лицам  ничего не прочитаешь. У наших – эмоциональнее  получается.

С. Малышева: «Судьбы  спортсменов и сам  спорт   мне  безразличен, но на  фоне  спорта  здесь разворачиваются  сложные  взаимоотношения   троих молодых  людей… Именно  психология  героев  меня заинтересовала. Фильм  держит   внимание, несмотря на  сдержанную  игру. Не понравился  перевод: в  некоторых  эпизодах текст  шел  с  большим опозданием по отношению к  движению… Мои  симпатии безусловно на стороне Кея, пусть даже он и неправ., а взгляды  Эту не разделяю. Ну, он и тренировался  как-то  халявно, и  нервичал  много, паниковал. А Она  серьезна  слишком. Вообще девушка  как-то не понравилась, холодная, целевая. Просмотр этого фильма  стал для меня  событием.

Будем  надеяться, что такие события произойдут и в  будущем.

3 октября КТО ТАКАЯ?

То, что для меня событие - вино, мужчины, музыка – для нее скучно и обыденно. Я вообще никуда не ходила, один раз в жизни была в ресторане на юбилее начальницы. Мы там сидели сугубо женским столом и презирали всех, кто не обращал на нас внимания. А на нее обращали, она привыкла. Она в этом ресторане работала. Она быстро носила подносы, не собачилась с клиентами, подменяла подруг и получала регулярные чаевые. Подруги говорили – она с каждым пойдет. Но она не ходила, просто старалась создать такое мнение, чтобы думали. Она могла выйти, сесть в машину, выскочить из нее за углом... Зачем? И сама не знала. То есть это был может, и не лучший, но устойчивый образ жизни, она в нем освоилась. Она сильно взбивала свои меблированные волосы, одним движением быстро подводила глаза, затягивала широкий пояс на девчоночьей талии, бросала грустно-лукавый взгляд в зеркало. Фигура как в восемнадцать, юбка как в двенадцать. На голове облако, в глазах грусть. Пацанчик далеко. Но теперь уже пора его везти обратно, ой пора. Эй, актриска! Расправь бровки. Сегодня опять все будет хорошо… И вдруг эта простая модель жизни сломалась. Потому что таскать посуду и брать чаевые было нормально. А тут не только чаевые стали не нужны, а и работа опротивела. Словно вся жизнь стала немила.

…- Я так больше не могу, - твердила она, оглядываясь и шарахаясь от любого прохожего. - Не можешь, так сбегай, - упорствовала я, - посмотри, какая ты задерганная. - Он меня все равно найдет, - мотала она головой, - найдет, из-под земли достанет. - Уезжай! - убеждала я. - А... дочка? - А что дочка? - Его дочка! У нее не будет отца. Маринка оказалась недогадливой, в то время как жизнь уже взяла ее за нежное горло грязной клешней. Она так переменилась после того, как встретила его. Никаких крашеных ресниц, никаких масленых губ. Волосы, всегда взбитые и мелированные, вернулись в забытое шелковисто-коричневое состояние. Умытое лицо, помолодевшее лет на десять, светилось румянцем и щурилось теплом. Сероглазое, аристократично-тонкое, с очень белой кожей. Лицо, на котором что нос, что глаз, что бровь – каждая черточка цвела и лучилась. Она фанатически стирала, развешивала кружевные занавесочки и варила супы. Работу в ресторане бросила. А денежная была работа! Но она ее бросила без сожалений - любимый не хотел. Геночка ее увидел в этом ресторане. Она на шпильках не прыгала, как на ходулях, она плавала ровно между столиками, как яхточка. Что за натура? Лицо грустное, но дружелюбное. Она не была похожа на обычную крашеную куклу с потресканым ртом. Увидел ее, попросил чего-то принести и… больше не отвязался. Какого лешего ему надо было? То ли себе доказать, что такая гордячка будет ему прислуживать. То ли покрасоваться перед своими братьями художниками. То ли правда что-то там такое было? Когда они забрали ее в тот первый раз и пошли к кому-то допивать, она сидела столбиком у него на коленях, молчала. Вокруг был такой притон, народ тошнил, не отходя от кассы. А она одна была трезвая. Хотя друзья потешались над Геной и удивлялись при ней, зачем же брать из кабака, таких и бесплатно не надо... Она понимала, что люди пьяны, но надеялась, что он заступится. Он не заступился, он смеялся со всеми вместе. Почему она осталась, почему? Надо было сразу уйти. Она тогда еще не любила его, просто притягивала атмосфера. Это же художники! Они умеют видеть то, что другим незаметно. Они видят и после этого другим становится ясно, это просто чудеса, как здорово. Может, и у нее получится так? Когда-нибудь… И она сразу же, еще не любя его, почувствовала – это мужчина. Сильный, необычайный. Когда он другой раз без церемоний велел ей раздеться и позировать, она заупрямилась. Ей было лестно, но одновременно оскорбительно. Ну, хотя бы спросил для видимости. Она тихо что-то сказала, возражая. Он поднял брови: - Ты кто такая? Кто-о?! Она задрожала, она боялась, что он сейчас скажет – официантки, они же все… Но он посмотрел на нее с таким презрением, что лучше бы уж сказал вслух. Она конечно, стала позировать, ведь художнику нужна модель. Но ей казалось что модель хоть и обнаженная, но к ней относятся с уважением, а к ней… Почему –то слезы ее пробивали, пока он углем набрасывал контуры. Она говорила - "мой любимый не хочет!" – и мне представлялся мрачный бородач богемного склада. И я даже сама робела как-то, боялась его увидеть. Мы сидели у нее на кухне, она у плиты, я у стола с чашкой чая. А он вошел тихо, прислонился к двери. У них даже косяки были расписаны как народные промыслы, но конечно этим занимался не Гена… Я, кстати, познакомилась с Маринкой в садике, наша библиотека там справляла Книжкины Именины. Она в числе родителей расписывала группы и нарисовала героев сказок прямо на стене, до потолка. Они оттуда как бы спускались к нам… Из-за нахмуренных бровей мужчины не видно было глаз, но они поблескивали плавленой смолой, плясало в них что-то, как огонек в воде. - А ну, подружка жены! Говори! Тоже официантка? - Нет, - запнулась я , - библиотекарша. О. Как он усмехнулся. Рыжебородый, с лысиной, действительно бородач. Некрасивый, чертовский, жесткой складкою рот. Маленький , коренастый, кривоногий. Как чеканка из меди. Маринка забегала по кухне, доставая тарелки, помидорки. - Маловато, - сказал Гена, - сейчас придут. - Но Гена, я же не знала, у меня только котлеты. - А надо знать! Ты подруга художника! Я полезла в кошелек, видя растерянное красное Маринкино лицо. Но Гена быстро достал что-то из кармана и велел Марине сбегать в магазин. Я сказал – да ладно, давайте я. И притащив большую сумку, куда кувыркнулись манты, колбасы и очередные бутылки, постаралась уйти. Художников я знала со одной стороны. А с другой - ну их. Я однажды столкнулась в мастерских, где обитал Гена: мне нужно было взять материал для газеты и я спросила, нужна ли им своя газета по искусству, а они как начали ржать. «Газеты все душные, - сказала мне бородатая компания, - густопсовые». Больше я к ним не совалась.

Когда Маринка работала в ресторане, она кормила одного Гену. Когда он велел ей оттуда уйти, она стала кормить всех его друзей, даже если они приходили к ней без него. Она была как на иголках все время. Один раз Гена опять пришел не один - с приятелями, да еще с женщинами, и весь вечер сидел, обнимая их, щекоча. Марина носила еду и тарелки, кормила и укладывала дочку, плотно закрывала дверь и снова шла на кухню. Гена сердился: - Ты кто? Ты жена! Сиди с людьми, как личность. А не кухне, как кухарка! Маринка стеснительно села за стол, где четверо художников обсуждали отбор на зональную выставку и по очереди выходили с женщинами прогуляться. Может это были женщины с вокзала, может - просто, но ужас, охвативший Маринку, не давал ей даже заплакать. Она смотрела остановившимся взором, глубокими серыми глазищами, остекленевшими от горя. Она думала – у них неужели нет такого чувства, что при ней нельзя? Что надо хотя бы для видимости, так как в этой ситуации не Гене стыдно, а ей стыдно за Гену. Но никто не стал делать вид. Куда там! Плач обычно обитал на ночной кухне. Плач немой и трясучий, который не облегчает душу, только надрывает. Он вошел, включил свет. Она закрывая опухшее от слез лицо, повернулась спиной к нему: - Зачем? Ты меня зачем поманил? Я совсем тебе не нужна. Он помолчал, потом сказал своим низко-скрипучим, как колодезный ворот, голосом: - Пил – и пить буду. Гулял – и гулять буду. Не тебе судить. Ты вообще кто такая? И взял ее не кухне прямо. И она настолько не хотела, что не сумела воспротивиться. Когда ушел, осталась там лежать. И так лежала до утра. Она не спала, но не могла пошевелиться – изнутри все вынули. Сил просто не было.

Гена уехал на пленер, ничего не сказав. Мы с Маринкой потом пошли смотреть его картины в салоне, и долго не могли от них отойти. Мне запомнился велосипед в чулане, где полно хлама, но в открытую дверь бьет солнце и ребрятся озерные воды. В этих темных водах вздымались острова и от них шел гул. Вот человек отвернувшись, бьет веслами и пытается повернуть лодку к острову. Да. Это он, сам Гена. Сильный жилистый человек, один против стихии. Значит, он такой: повелитель волн, шестидесятник, «смело, братцы, с ветром споря»? А мы, значит, его нисколько не знаем – настоящего? Там еще появился потрет известного поэта с шарфом через плечо. Сходство с фотографиями – потрясающее, но еще – сходство с ним самим, с Геночкой. Да, они оба были в этом портрете. И экскурсовод объясняла, что они правда были знакомы, даже дружили… Маринка задумалась: «Он никогда про это не рассказывал. Хотя я кто такая…»

Маринка собирала дочку в школу заранее. Ходила, списывала, где какие кружки. Приходила ко мне в библиотеку, рассказывала свои домашние происшествия, пыталась понять, что с ней происходит. Худая стала, дерганая. - Ты что все оглядываешься, как летчик? Никто за тобой не гонится. - Да, вообше-то не гонится. Просто боюсь. - Чего тебе бояться? - уговаривала я. –Ты смотри какая молодец. Держишься, несмотря ни на что. Преодолеваешь… - Я очень низко пала, - говорила Маринка, - как никогда. Даже когда я сына к бабке в деревню отправила – и то не так. Теперь прошу ее привезти его - нет, не везет. Даже когда в ресторане чаевые брала – и то не так противно. А теперь я какая-то шлюха. - Брось! - кричала я. – Ты хорошая. Ты должна от него уйти, оторваться. А то до худого дойдет. - Я нашла квартиру. Уйду внезапно, дочку из сада заберу и все. Не вернусь Похоже было, она все обдумала, но не решается сделать. - Ну и что? И уйди. Целее будешь. - Ты не скажешь ему? Не сдашь меня? - Ничего я ему не скажу! Мне тебя знаешь как жалко. И я обнимала ее, гладила худую спину под майкой со стилизованными заплатками. Мне было непонятно, как это так. Что ее держит. Это я поняла много позже, когда у меня появился мужчина. Это понимают люди, которые нахлебались одиночества - вот так! Поздно ночью зазвонили по телефону. Я сонно смотрела в стену, по которой плавали пятна от фонаря. Гена спросил, не у меня ль Марина. Гену мне было не жалко, я сразу сказала: - Конечно, нет! Где у меня ? Знаешь, какая клетушка?! Но Гена вскоре пришел и забухал в дверь ногой. - Говори, где она! Подружка жены! – Он никогда не помнил, как меня зовут. Всегда так – подружка жены. Как будто я статистка в массовке, с улицы - не знаю кто. - Гена, я не знаю. Не надо в бешенство впадать. - Может у нее есть ебарь? Говори! - Перестань, Гена. Если она куда и пропала, то это к лучшему. - Что ты понимаешь? – заорал на меня Гена и убежал в ночь. Он не был пьян, я бы заметила. Гена не просто выглядел безумным человеком, почерневшим от отчаяния. Он был похож на черта – резкие дикие движения, бегающие глаза. Поневоле заколотит! Я стала на улицах оглядываться, как Марина. Даже в библиотеке, идя меж стеллажами, я оглядывалась. Один раз было много читателей, я замучилась искать формуляры, вся жаркая, обалдевшая… «Сейчас. Сейчас иду!» И вдруг вошла Марина. - Спрашивал? - Конечно! Я не сказала. А ты где, как? - Устроилась ночной сторожихой в одну контору. Нинка все папу зовет. Что я наделала? У ребенка не будет отца… - Да найдешь ты ей отца. Посмотри какая ты ровненькая, Марин! Месяц пожила бы без нервотрепки. Давай держись!

И в это момент зашел в библиотеку Гена… В костюме каком-то, в рубахе цветной , с чего это он, всю жизнь в спортивных костюмах да в штормовках… Цап ее за руку! И они вышли, быстро очень. Сердце мое до того застукало, что стало останавливаться. Я боялась, он с ней что-то сделает. Смотрела в окно и глотала пустырник… Но идти к ним еще больше боялась. Ведь для него я была шестеркой, предательницей. Потом она сбежала второй раз – уже подальше, в детский лагерь, вместе с дочкой. Он нашел ее и там. Я уехала в отпуск, где столько случилась событий. Мне стало не до чужих разборок. А потом я приехала, но Марина исчезла. Я стучала в дверь, звонила - все зря. Дома никто не откликался. Однажды на стук вышла соседка. - Ты тоже из них? Вид у нее был нелепый – халат с запахом завязан на спине, а на голове намотан тюрбан. Она меня презирала всем свои кирпичным лицом. - Из кого из них? Где вся семья-то? - зазаикалась я. – Марина где?

«…Тот день у них, видать, было попоище, ой-ти. Сам-то бегал несколько раз до магазина, в раж вошел. Сама один раз вышла до лавки до нашей, все смурная была, села, руки уронила, смотрела в небо. Да не следила я за ей, а дверь не затворяется, внук туда-сюда шнырит. Я за им пошла, чтоб курточку накинул, ветер стал уже. Сам-то сверху пошел с новой девахой, не знаю, из чьих она. Так идут-идут – и повело, повело на стену-то, ой-ти, хороши, видать уж, были. О чем-то там переругнулись, и вдруг он поволок ее под лестницу и вот сновать там, прям при белом дне, стыдобище, ой ти. Ну сколько живу, такого не видала. Что уж по –собачьи… И тут – сама Марина за имя следом. Встала эдак-то напротив, смотрит, как они там спариваются и вот качается да стонет сама себе. Мороз по мне пошел. Выскочила я, повернула за плечи к себе: «Да не смотри ты, глупая, что тут смотреть? Уйди от греха!» А лицо у ей бело, бело. И глаза вот эдак закатила, только знай белки блестят… Я ее к себе, глажу, ее – тихо мол, тихо, иди ляг, очнись иди, голуба. А она мне несет не пойми что: «Гулял, гулять буду, пил, пить буду, гулял, гулять буду…» Без конца одно и то же, заклинило бедную. Потом вырвалась, ушла. Я внука отловила, куртку дала, и опять туда, к им-то. Думаю - пьянь у них разошлась надолго, как бы с ей чего не сделалось. Толкнула дверь – а там тихо-тихо. В кухне, вижу, сам стоит с расстегнутой ширинкой, наливает. У двери картина. Нарисованы он и она, вроде рядом, но глядят в разны стороны... Маринка у окна молчит. Он к ей подходит с куражом – дескать, теперь очередь твоя… Она ж, не глядя, рукой назад как взмахнет! – и он упал. Ножом значит, ножи тут же на окне и стояли в наборе, ручки расписные. Ой-ти, мать моя женщина. Сам упал и поплыло красное. И тут сестра ее заходит. Где, говорит , картина, что мне Генка обещал? А вот она, картина – и Маринка ей ножом кровавым и указыват. Как увидела сестра – так и села на пол. Я побежала звонить. Сразу милиция прикатила, а скорой все нет. Марину, значит руками назад, лицо растеряно – «Нину, Ниночку из садика»… И увели. Скорая приехала через полчаса, сестра поди все так и просидела в столбняке, среди той крови-то. Сперва сестру допрашивали как свидетеля, а потом глядь - баба-то совсем с ума съехала, опекунство не разрешили над дочкой. Дочку Нину увез в монастырь какой-то друг Гены с родины. Геночка любил монастыри, и был туда вхож, коли друг там в батюшках. А что Марина? Марина сидит на строгом режиме. Больше ничего не знаю».

Я ушла от соседки чуть живая. Что наделала безумная Маринка с жизнью со своей, да с дочкиной, и как теперь себя терпеть после того ножа? Да, видела и я тот сувенирный набор под палех - на окне, красивый, сверкающий, вручили Гене на пленерной выставке в районе. Знал ли он, зачем привез его домой? Через полгода пришло письмо от Марины. «Может, ты не будешь со мной разговаривать… Но мне так хочется найти хоть ниточку в прошлое. Мне тяжело тут, но спокойно. Ведь теперь мне нечего бояться, все страшное позади». Она начала писать стихи. Мы потом разбирали их, нежные и гневные, веселые и печальные. В содеянном нисколько не каялась, хотя, мне казалось, должна бы. Я никак не могла понять, что она чувствует. Лишить смерти другого. Век же не отмолишь! Жить с этим пониманием - убила. Я – и убила…Темный, дикий ужас. Через год Маринка написала прошение, чтобы ее перевели в родной город. Сестра ее была совсем слабая, ей дали инвалидность. Но ее еще можно было попросить проведать… Вскоре я получила письмо с местным обратным адресом. Она была здесь! Она теперь смотрела на это же северное небо, на эти же купола с белой штриховкой снега. И снова полетели письма, минуя тюремный забор. «Друзья его считают, что потеряли гениального художника, ты мне твердишь о покаянии, но милая моя… ты вспомни, вспомни Дербину. Я нахожусь в ее камере, представляешь? Ее ты не могла судить, насколько помню разговоры наши. Ведь ты ее жалела. Мои сокамерницы такое пережили, по сравнению с ним тюрьма – это курорт. Алина своего пьяного мужа убила, когда он дочку изнасиловал. По голове дала чугунной сковородой. Тамара – та отца, который мать палил поленом, в сараюшке подожгла. Сима уж пожилая, а топором зарубила сожителя, потому что он всех коз замучил, имел по издевательски. Отчаялась уже сплетни слушать. Оля отравила брата, потому что он детей ее приваживал колоться. Никто их них не виноват! А их судили! Суди и ты меня. Кто я такая? Скажешь, я убийца. Но почему же я должна страдать, когда он так легко отделался? Не веришь – жить-то стало легче. Ведь на земле одним подонком меньше… Он пил, гулял, а я на шконке корчусь, да не сплю». Я не знаю, как другие, но я от Маринки так просто отказаться не могла, даже если бы все вокруг ее прокляли и не позволили знаться. Слишком ясно я видела ее перед собой, веселую, розовую от плиты, с Ниночкой на руках, поминутно стягивающей с Марининой головы резинку, отчего волосы вырывались потоком и она становилась особенно хороша, юна, осиянна. Слишком я любила смотреть, как в ней просыпается и крепнет жажда осуществить себя в рисовании и стихах. Любила ей читать стихи и углом зрения замечать, как у нее стремительно влажнеют глаза. На бумаге я писала ей, что надо молиться, что душу надо спасать, а сама думала – а что ее спасать? Ведь она второй раз так не сделает, она же понимает. И плачет, и мучится она там, только она старается писать - хорошее. Как там трудно устроиться на работу, как плохо без работы. Не в копейках дело, а дело в тоске, которая травит душу и отучает от жизни. «Но у меня хорошее поведение, - оправдывалась Марина, - мне разрешили книги выдавать в библиотеке… Давай устроим вечер Цветаевой? Ты знаешь много песен, я помню». И мы договорились встретиться. Меня не пускали как родственницу, потому что к Марине приходила уже сестра. Но когда я произнесла имя Цветаевой, чугунные двери открылись. Как страшно они открылись и закрылись – три раза. Дын-длан, дын –длан. Длаа-нн. Ворота клацнули так, как будто закрывались за мной навсегда. На КПП меня обыскивали, даже гитару трясли над столом, но главную контрабанду я спрятала за пазухой. Какое счастье, что там они не посмотрели. Господи, я была как лед. Мне надо было полтора часа выступать и петь, и за это заместитель начальника тюрьмы, чудесная женщина, пообещала мне пять минут с Мариной. Они хорошо слушали, осужденные женской тюрьмы. Нигде и никогда у меня больше не было такой аудитории. У всех женщин были начислены разные сроки, но тут они были равны. На том месте, где у Марины Ивановны умирает дочка в приюте, тетеньки в куртках и бирках сжав рты, немо плакали. Плакала и моя Маринка в первом ряду, склоня божественную голову в ворот телогрейки. Плакала о чужом горе, получив возможность оплакать и себя. Что ее ожидало на воле? Ничего! Квартиру отобрали. Сын отвернулся еще до заключения. Дочь отобрали добрые люди, увезли в монастырь. Сестра тяжело больна. А ей всего лишь тридцать. Но тут она горевала не конкретно, она наверно горевала не о метрах, а о жизни вообще –той, что не осуществилась у Иринки Эфрон и той, что не получилась у нее, Марины. Да я и сама плакала, глотала слезы, как будто в первый раз рассказывая о трагедии любимой поэтессы. После концерта меня окружили так плотно, что я не могла шевельнуться, не то что к Марине подойти. Контрабанда жгла мне грудь. Они были вокруг, хулиганки, грабительницы и убийцы. Оля? Сима? Тамара? Алина. Они пожимали мне руки, гладили по плечу, они любили меня нешуточно, и я тоже. Но кто я такая, чтоб так смотреть, так верить? Маринка обняла меня в ужасном шуме, ее губы шевелились, но я ничего не могла разобрать, только гладила по худой острой спине. Уже не стесняясь, я вытащила из-за пазухи пакетик с дрожжами и подала. Она с улыбой тут же спрятала его: «Не бойся, это не на брагу, это от фурункулеза хорошее средство. Спасибо, лапушка, приходи, приходи еще, видишь, как тюрьма по тебе плачет». И плотная толпа прошумела – приходи, приходи…

***

Это реальная история. После трех лет молчания снова иду в эту тюрьму. Для них написала.

Кризис. Понимаю, что мое барахтанье не вылилось ни в какие результаты. Листаю статьи обо мне. Неутешительно. Так что? Пойти повеситься? Пополнить армию дегенератов, которые уходят добровольно? Нет. Эвелина! Ей в сто раз хуже но она же не сдается. она упирается изо всех сил. Ну и тоже ...должна...

29 сентбяря 2003Т.Тайганова. Коммунизм Г. Щекиной Галина Щекина - личность сложная и своенравная, с невменяемым творческим темпераментом (см. ее автобиографическую повесть "Графоманка"). Знакомы мы уже лет пятнадцать. Отношения наши начались в переписке между Вологдой и Челябинском, длившейся около десяти лет и неосмотрительно завершившиеся в конце концов переездом (моим вместе с моей мамой) в Вологду. Но, как известно, - эпистолярные взаимосвязи между людьми в большей степени виртуальны, так как опираются исключительно на воображение. И сейчас расстояние между нами значительно больше того, которое имело место тогда, когда нас разделяла только география.Реальность, увы, нагородила баррикад, окопов, военных действий и прочей никому не нужной шелухи - Галина упорствовала в построении литературного коммунизма в Вологде любыми доступными методами, в том числе и неправыми, допускавшими невольное фальсифицирование биографий реально пишущих людей и спекулирование ими, что я принять не смогла однозначно. Щекиной ничего не стоит опубликовать чью-либо частную переписку без спроса во имя Блага Литературы и невзирая на последствия. Причина происходящего мне была понятна - жажда противостояния в одиночку писательскому официозу вынуждала активно создавать собственную контрпропаганду с целью сдвинуть когда-нибудь административные рычаги на пользу местному живому литпроцессу, вынужденно уже полтора десятилетия существующему в глубоком подполье и предаваемому всяческой анафеме со стороны кондового Союза Писателей. Отношения между нами не сложились совершенно, но не слишком большой период попыток взаимопонимания мой диктофон успел сохранить. Наверное - на всякий случай учитывая радикализм сетевого читателя - имеет смысл уточнить, что под "коммунизмом" Галина имела в виду, естественно, не идеологию компартии, а литературный рай на земле. Будучи бессменной повивальной бабкой всего вологодского "андеграунда" в течение уже двух десятков лет, она тщетно пыталась построить этот рай слепо и в одиночку, в меру собственного понимания того, каким он должен быть, и не принимая ничьей конструктивной помощи. Щекина работала вечным двигателем, обогревая космический холод литературной Вологды, и угрохала на поддержку чужого творчества бездну сил и практически жизнь.

КОММУНИЗМ ГАЛИНЫ ЩЕКИНОЙ

1. АНЧАРОВ. (Разговор первый. Вологда, 23 мая 2000 г.) Г. Щекина: Давай включай машинку. tajga: Ты накануне вспоминала, как девчонкой ездила к Анчарову. Давай от Анчарова к поиску коммунизма. Г. Щекина: Это пожалуйста. Сейчас я тебе быстро расскажу. tajga: Мне не надо, чтоб ты быстро рассказала. Г. Щекина: А какая цель-то? tajga: Цель объясню. Мне надо, чтобы ты была в ударе. Я буду ходить за тобой до тех пор с этой машинкой, пока не увижу, что ты в ударе. Г. Щекина: Зачем ты тратишь пленку на такую ерунду? Я могу тебе написать. tajga: Ты напишешь не то, что скажешь. Г. Щекина: Ну. Я не знаю… Ты имеешь в виду интервью? "Расскажите нашим читателям, какие у нас планы на будущее?" Это, что ли? tajga: Давай без "планов". Меня интересует, какие у тебя планы на прошлое. Меня вообще твоя тема всеобщего "коммунизма в литературе" очень заинтересовала, задела лично. Г. Щекина: Ну, собственно говоря, сейчас я вот подхожу к разбитому корыту. Я угрохала жизнь в то, чтобы в литературе стал коммунизм и всеобщее творчество. А он не стал. Эту тему больно задевать. Потому что ничего не сбылось! tajga: А что должно было сбыться? Г. Щекина: Как - чего сбыться? Должен сбыться был - порыв. Я думала, что надо сделать что-то такое, чтобы у людей сразу начался порыв. Но как это сделать - я не знала. Меня не устраивало того, что после войны люди очень долго не могут нажраться. Я говорю: "Чего они не могут нажраться?" - я спрашиваю у него. tajga: Кого - его? Г. Щекина: Анчарова.

Он говорит, так война такая была - они всю жизнь не могли нажраться. - Ты хочешь, чтобы они за какое-то десятилетие за все предыдущие века отъелись? Это же, - говорит, - генная вещь-то. Люди всю жизнь… Не потому, что они сала мало едят, а потому что у них жажда огромная, и не могут различить жажду материальную и духовную. Они в себя толкают, трамбуют, как бешеные, но не могут понять, что же им все-таки надо. Они понимают, что все-таки что-то надо. А что - неизвестно. - Так и что же делать? - Анчарова спрашиваю. - Так и смотреть, как они ковры покупают? - Ну нет, - говорит, - художник может, конечно, всколыхнуть и приблизить то, что ему жаждется. Только ему надо самому такую же жизнь тяжелую прожить. А как ты хочешь? Ты сейчас пойдешь бродить по Руси, наденешь плат узорный до бровей! Херня! К тебе вера какая будет? Ты сама должна жить такой же жизнью, как все, и через все пройти.

Я была в ужасе. Ору: - Мне надо, чтоб немедленно наступило то, что написано там, в "Сода-Солнце". Он говорит: - Тебе надо лично? Это у тебя шкурный интерес? - Да, у меня шкурный интерес. - Зачем? - А потому что! Мне нравится вот такая модель жизни, чтоб я могла вот выдумывать, кидать идеи пачками, не заботясь об их осуществлении. Пусть - другие!.. А я - вот чтоб выдумывать! Он говорит: - Так это ж хорошая вещь-то.

tajga: "Пусть другие"? Хм... Г. Щекина: Ну-у, Таня!.. tajga: А почему другие должны делать твое? Нелогично. А по жизни тебе пришлось делать все самой. Что закономерно. И тебе это не слишком понравилось. Г. Щекина: Да!

Я-то думала, что надо сделать какой-то субботник, и всё, начнется у людей порыв. Они начнут думать, что ковры это скучно. Я думала: где ж этот толчок? Я посмотрела тогда фильм "День за днем" по Анчарову, и у меня было такое понятие - вот! Вот они, первые вестники! У них коммунизм в пределах одной квартиры. Пусть - немного, но это настоящий коммунизм. Родство? - Родство! Не кровное? - Не кровное! Чужие? - Чужие! Друг друга любят? - Любят! Друг друга жалеют? - Жалеют! В лепешку друг для друга разбиваются? - Разбиваются. Есть у них шкурный интерес? - Нет у них шкурного интереса. Любовь есть - есть, понимание есть - есть, и каждый, - каждый, между прочим! - работает где-то. А когда они приходят сюда, то готовы друг друга осчастливить не знаю как. Готовы вообще тут… Что происходит-то? Что за чудо произошло в квартире-то? Да просто коммунизм произошел. Вот у них этот субботник сделали… tajga: Уже отбатрачили. Г. Щекина: Они уже отбатрачили. Я всегда вот думала, что надо вот этот субботник отработать, и потом счастье начнется. Я вот думала, что они его отработали, и у них счастье началось. Мы упустили тот момент, когда им было плохо, мы начали сразу с того, как хорошо. tajga: Давай не про них. Давай про тебя, про Анчарова, про коммунизм. Давай не будем отвлекаться. Г. Щекина: У меня была операция. Мне сделали аппендицит внезапно, у меня все болело. Я была в безумии, я все время блевала. И вот после этого аппендицита я бродила по дому… tajga: По какому дому? Г. Щекина: По своему, куда я из больницы-то пришла. В Эртиле это было. Эртиль - это такой незначительный райцентр под Воронежем. С одной стороны, у меня всегда была палка-погонялка - ты отличница, ты должна быстро всё учить, а тут я поняла, что, во-первых, - каникулы, а во-вторых, в общем-то… tajga: Ты была отличницей?! Г. Щекина: Я была отличницей! Железной!! tajga: Всегда?! Г. Щекина: Всегда! У меня всегда были одни пятерки. Ну, у меня были там экстраординарные случаи, по Наташе Ростовой пару мне поставили, еще там... Но у меня всегда сочинения были на районных выставках, премии получали, так что я всегда в общем-то училась на пятерки: мать - училка, отец - директор, надо было не позориться. Я твердо знала, что надо мной всегда висит. А тут - не висит! Ладно. Я пошла, еле передвигая ноги, зашла в книжный магазин, и купила там "Сода-Солнце".

У меня была пустота кругом. У меня вырезали аппендицит - у меня везде все вырезали. Я твердо поняла, что мне хорошо и спокойно. Я начала читать "Сода-Солнце" и поняла, что это то, о чем я мечтала всю свою жизнь. Мне было шестнадцать лет, у меня была война со всеми, со всеми собачилась, а тут такое счастье… Я сразу же поняла, что это - моя жизнь, и моя судьба - так жить, как там написано. Я не обратила внимание, что там написано "фантастика". Я не обратила на это внимания. Зачем?! Какая фантастика - по-человечески-то всё правда. А уж там сколько лет этой Аэлите, которая валялась в песке, пока ее откопали - двенадцать тысяч, - меня это мало волновало, мне главное, что с людьми-то все было нормально, они-то были нешизанутые… Все это было так достоверно, что - всё, я заболела насмерть. И всё, как у меня жизнь дальше пошла? У меня жизнь дальше пошла так, что целыми днями сидела, на пианино тренькала. Кроме того, я начала там что-то такое рисовать. У меня сразу - я на первый курс-то потом поехала - и на гитаре училась играть, и в институт искусств поступала. Там, у Анчарова, было сказано, что надо уметь вообще всё. Всё - на всякий случай, а вдруг в этом заключен твой талант. Он меня настрополил, и у меня программа жизни получилась такая, что мне стало жить интересно. Я хотела жить так, но это же так просто, надо всем рассказать… И начнется этот самый коммунизм. Просто никто не знает! Надо всем рассказать. Я ко всем приставала с Анчаровым, все меня обсмеивали, и все говорили: "Ну-у, во-още… Ну, упэртая… Да такая тяжелая еще!.." В общем, представь: такая очкарик, отвергнутая всеми, пристает с какой-то сумасшедшей идеей о том, что счастье, вот оно, близко и рядом, - вы только посмотрите! tajga: А как ты приставала? Г. Щекина: А я приставала читать Анчарова.

Были и другие эксцессы. Я помню, как класс выгнали на участок страшно много копать; курили и никто не копал. Я им говорю, что если бы был вот щас коммунизм, то вы бы все спокойно копали и никто бы не кидался землей, и никто бы не курил, вы были бы счастливы, вы бы лопаты схватали… Как начали все смеяться! Как они начали! Они уссались, сели на землю, стали держаться за живот, при этом тридцатьчеловек хохотало, а я одна копала. И так продолжалось… Вот… tajga: Всю твою жизнь. Г. Щекина: Ну, не то что… Но ведь я твердо помнила: если коммунизм, то, значит, от каждого по способностям. А я могу копать, пока не упаду. У меня - коммунизм, так чё, - я и буду копать. И я копала до вырытья глаз, - все лежали. tajga: Значит так: у тебя получился коммунизм в отдельно взятой личности? Г. Щекина: Да. Да! tajga: Давай дальше в коммунизм. Как ты поехала к Анчарову? Г. Щекина: А поехала я так.

У меня мать с отцом-то поступили меня в университет, потому что я-то хотела на журфак, но они меня не пустили: - Ты не поедешь на журфак, потому что ездить на газике, который застревает в грязи, курить папиросу и сидеть до двенадцати ночи в редакции ты не будешь, потому что это не женская работа. Мы тебя не пустим. Ты будешь сидеть в чистых туфлях около теплой батареи с фикусом и будешь ты с арифмометром - ты будешь экономистом. Вот у них такой идеал был. Я говорю: - Ну, мне такое не подходит, я хочу влиять на судьбу страны. А они мне: - Так и будешь влиять - сейчас экономика на первом плане!

Они меня уговорили, сдали репетитору, репетитора звали Этингон. Я помню, что репетитор был еврей, очень красивый, и его звали Этингон. Он меня учил два месяца математике и хватался за голову в холодном поту. Ведь я ж в деревенской школе училась! Откуда же мне математику-то, я и не волокла… Родители заплатили ему много денег - он со мной занимался, и еще с одной девкой, Настей Поповой. Я сдала на четыре математику. Остальные все - на пять. И поступила в этот университет. Но чем дальше я училась, тем больше я понимала, что все это - глубокое не то. Я им, родителям, и говорю: - Вы понимаете, что у меня сочинения лучше всех в школе? Мне будет пара пустяков учиться на этом журфаке - я люблю писать! Они говорят: - Там надо много публикаций. А если ты пойдешь дымить папиросой уже прямо с десятого класса - мы от тебя откажемся. Для них дымление папирос и журфак был знак равенства. И так как они меня не пустили, я всё равно пришла к тому же, но - на пятнадцать лет позже. Чем больше я там училась, тем больше я понимала, что это - не то, мне скучно, скучно, скучно… И я не буду влиять на судьбы страны, потому что все какая-то херня и чё? Чё скажет директор, то я и запланирую, ну чё? Экономист широкого профиля? Мне было скучно, я не понимала теорию вероятности. У меня были моменты, когда я даже стипендию не получала - я родителям боялась признаться, вот и сидела голодом, почему и испортила желудок. На третьем курсе я поняла, что надо университет бросать, потому что жизнь проходит, коммунизма нету, а я ничего для коммунизма не делаю. Хотя я и училась, конечно, в институте искусств, но… Я занималась питьем водки… Я даже попыталась научиться курить, как это знаменитые журналисты делают, и я полезла на унитаз - у нас все на унитазе стояли, - чтобы походить на журналистку. Потому что журналисты были в том же университетском здании, но для меня это были люди более вообще! Ну, и меня сразу же вырвало, также у меня стал очень нехороший пульс, я сильно блевала, и, кроме того, я поняла, значит, что не могу быть журналистом по этой причине. Раз я блюю и пульс сто тридцать, - мне в таком состоянии никак не стать журналистом, а журналисты все много курят, и это меня повергло в отчаяние. Журналистом я не могу быть, а экономистом - скучно, надо ехать к Анчарову и говорить с ним начистоту, - как делать коммунизм. Я сказала матери с отцом, что дайте мне денег на билет, я поеду к Анчарову, а они мне - накося, выкуси. - Чего ты не видела у этого старого пьяницы? - Он мне духовный отец. Они мне: - А мордой об стенку не хочешь влипнуть? Сектант какой-нибудь. - Он не сектант, он очень светлый человек. Они мне говорят: - Надо спрашивать у матери с отцом, а не огинаться по Москвам. …Не огинаться по Москвам - так мне сказано было.

Ну, я обиделась, конечно, заняла денег на стороне, - была в университете тетя Дуся, вахтерша, она дала денег, я поехала с Людкой Андреевой, которая жила в этой общаге. Станочница она, но ушла работать в детский сад. Мы с ней поехали. Она была полуграмотная. Говорила: - Если ты так будешь убиваться из-за писателей, - мама родная! Я не знаю, - ты чё, совсем дрёкнулась? Ты, видимо, больная, - надо чтоб прошло, поехали. Я буду тебя охранять от машин. И мы с ней поехали, и очень долго искали дом, потому что был сильный мороз - двадцать восемь градусов. А дом-то был там на Чехова, где кукольный театр недалеко. А мы вокруг дома ходили два часа, не могли зайти, потому что то касса, то какая-то организация, - нет подъезда! Отсутствует подъезд. Мы уж совсем отчаялись, замерзли, вот всегда в таких моментах оказываются бабки. Я говорю: - Люда, давай спрашивать у бабок, потому что бабки добрые. Говорим: - Бабуля! Вот нам надо вот тут дом! - Почто вам в ентот дом-то надо? - Договорились с мужиком, который там живет, но войти не можем, - про подъезд-то он нам ничего не сказал. Она говорит: - Ну, это вы врете. Кто туда ходит, тот знает. - Мы приезжие! Откуда мы можем знать? - Вот если вы врете, так вас Бог накажет, а я вас провожу. - И зашли мы в огромаднейшее отделение союзпечати, с обычным операционным залом, и в углу там маленькая незаметная дверь - это вход был в подъезд. tajga: Это ж шиза полная! Г. Щекина: Не шиза, это специально, потому что тут артисты живут, если так, как везде, было бы, так отмахали бы всех уж.

В этом доме и жил Анчаров, потому что, значит, вот. Так вот. И мы, конечно, полезли на четырнадцатый этаж, потому что он жил на четырнадцатом этаже. И, конечно, было очень страшно. У меня заболел живот сильно, - у меня всегда в ответственные моменты жизни очень болит живот. И я так задумалась, что, вот если я начну усираться прямо здесь, как это - у меня потечет по ногам или нет? Как вот? Что вот делать? Куда бежать? Никаких возвышенных мыслей не было, у меня был такой ужас! Вот, мы когда поднялись, стали звонить в эту дверь-то, - выбежал такой человек, громкий. Он сильно кричит. Кричит: - Мать вашу!… За ногу! То-сё!! Я вижу, что это Анчаров, потому как я его знала по фотографиям. Но почему-то он очень красный, он очень орет, я вообще понять ничего не могу. И странно - пробежал мимо. Я говорю в спину: - Э-эй! Стойте, стойте! Я так-то понимаю, что задумалась, потому что живот больно, но ведь его надо остановить, потому что он ведь сейчас уйдет. А он - вроде как посторонний кто-то позвал: - Чего?! Чего надо? Я говорю: - Поговорить… - Чего - поговорить! Вот, ходят, блин, опять твою мать, опять пришли! Вчера ходят, сегодня ходят! Когда мы будет уже работать?! Опять - поговорить? Зачем - поговорить? Говори, зачем пришла! Я говорю: - Я приехала из города Воронежа, просить аудиенции. …Не знаю, почему я такое слово сказала. Наверно, потому, что я всё время читала Дюма, а там все время аудиенция была. Он: - Че-е-го?!! А эта баба-то, которая рядом с ним стояла, говорит: - Миша… Не кричи. Люди не в себе. Спроси, чего надо. Не кричи - видишь, не могут ответить. Я не знаю, я ничего не сказала, - он беспрерывно орал. Я сказала какую-то "аудиенцию", дальше молчу - не знаю, чего говорить. Он говорит: - Ну, ладно. Ты привезла мне рукописи. У тебя сценарии или песни? Мне про тебя звонили, да? Я говорю: - У меня ничего нету, у меня никаких рукописей… И сценариев нету… - Дак чего же ты пришла-то?! - Поговорить… - Вот блин!..

А та тетка, которая рядом, - я вдруг вижу, что это тетка, которая в "День и ночь" играла, что это не тетка как бы вообще, а героиня как бы этого спектакля, которую звали Женя, а как в жизни-то ее зовут - я же не знаю, вижу - Женя стоит. Эта Женя берет, отдирает от коробки с чем-то лоскуток, и пишет на нем телефон, и говорит: - На, девочка, телефон, позвони ему завтра - он сейчас пошел на телевидение, Или ты завтра уедешь? - Нет, буду сидеть, пока не поговорю… Пока не поговорю, не уеду. Она: - Видишь, Миша, человек из другого города. Вот ты что вот?.. Он: - Да ладно учить-то меня! Вот ты тут с ними разбирайся, а я пошел. И мне: - Завтра позвонишь. Я: - Когда позвонить-то? - Ну, позвонишь где-нибудь после обеда. И пошагал к лифту. У него такой свитер крупной вязки, и распахнутая дубленка. Шапки-то нету, а там мороз, мы ж оттуда только и все закоченели. Я говорю: - Шапку оденьте… Он опять: - Что-о?!…

tajga: Не отвлекайся, давай про коммунизм. Г. Щекина: Вышли на мороз мы. Ничего не вижу. Я в полном отчаянии полезла под машину. Людка говорит: - Куда полезла? - Мой бог не хочет со мной разговаривать. Тогда зачем мне?.. Я не буду больше никому звонить. Ну, там, в общаге, куда меня Людка привела, долго со мной отваживались, делали мне теплое вино, а Людка говорит: - Надо сделать ей ванночку, - она немножко не в себе. Мне таз поставили, дали какого-то вина с сахаром. Ну я ничего, поочухалась немножко, а на другой день сразу начала звонить.

Это было одиннадцатого февраля - день рождения отца, я дала телеграмму и поехала к Анчарову. На этот раз он был до изумления ласковый, даже тапочки дал. И говорит: - Ты прости меня, пожалуйста, что я вчера очень сильно орал, так мне неудобно, вот и перед Ниной не удобно, она мне всегда говорит - я не могу себя держать в руках. Вчера пришел мужик и тоже прикинулся своим… Оказывается, это была такая же падла, которая загнобила Довженко. Падлы они все, приходят и начинают… Я спрашиваю: - А что он говорил-то? - А вот! По-хорошему говорил, а потом оказалось, что наоборот. Он мне так объяснил, что к нему сильное отчаяние пришло. А я же смотрю, и вижу, что кругом эта Нина, которая в фильме Женя, везде, на всех картинах, кругом нарисована. И эта стоящая в двери Нина, отрывающая клок от коробки и пишущая в него телефон, и стоящая рядом в полный рост Нина на картине никогда, конечно, не забудется. Я уж тут поняла, что это тут коммунизм. Я понимала, что то, что он сочинил, то, что вымечтал - это как бы вот эта картина. Но картину он ведь взял-то с нее, с живой Нины? Так что коммунизм не полностью как бы выдуман, а из жизни взят, просто вот тут, где Нина в полушалке на картине стоит - празднично; а тут она - просто будняя такая, но это ничего, это одно и то же. И больше меня не пугало ни то, что он орет, ни то, что у него, быть может, пустой угол бутылок и небритая харя… Как мои родители говорят - "Все твои писатели, они алкаши запойные, что там с них взять. Журналисты все курят, а эти все пьют" - вот четко сказано мне.

Анчаров спрашивает: - Ты почему такая потерянная? Ты пишешь что-нибудь? Я говорю: - Я мечтаю стать писателем, но у меня никак не получается. - Думаешь, что для этого надо? - Думаю, надо бросить институт и пойти по Руси. Он как начал ржать! - Тебе - бродить по Руси?! зачем?! Ты сдохнешь! - Я не сдохну, пойму жизнь. - А сейчас-то чего тебе? Чего замуж не выходишь? - Меня никто не берет. - А почему не берет? Ты така хорошая девка! - Косая. - Да разве из-за этого не берут! Отсмеялся, и говорит: - А если серьезно? - Ну, если серьезно, так мне надо, чтобы был коммунизм. - Как, сейчас?! - Сейчас. - А тебе кто мешает-то? Тебе никто не мешает. - Я хочу, чтобы был у всех коммунизм, во всей стране, во всем мире. - Ты ж не можешь одновременно быть везде. Вот где ты - там и будет коммунизм. И не надо тебе по Руси бродить. Ты зачем институт будешь бросать? Ведь ты денег заняла, поехала, ведь у тебя мать с отцом будут плакать. Ведь они тебя еле устроили в институт. - А откуда вы узнали, что они трудно устраивали в институт? - Так видно по тебе! Что тебя трудно устроить куда-то. Но ведь они ж тебя устроили, а ты сейчас бросишь, на каком ты курсе? Ну вот, блин, половину отучилась, теперь бросишь. Зачем? Не надо! Ты понимаешь, что вот если ты хочешь, - ты начнешь писать внезапно. Ты вот, если хочешь, понимаешь? Как вот люди рожают? Вот поперло, они ничего не могут сделать. Попрет у тебя, а насильно ничего не получится. Зачем тебе мучится заранее - сейчас вот ты мешок наденешь на себя, цепи наденешь, и пойдешь бродить. Успеешь еще. Зачем это, не надо. Ты будешь большим писателем, вот у нас был писатель был барин большой - граф, были писатели - врачи все больше… А ты кто у нас по образованию? Вот, писатель-экономист, - очень даже нормально. Почему нет?

Он меня вот так вот уговаривает, я говорю: - Вы же что со мной разговариваете, как с больной? Я ведь серьезно спрашиваю - когда будет коммунизм. Он говорит: - Да когда хочешь, тогда и будет. Ну, чего ты расстраиваешься? Зачем ты так волнуешься? Ведь если в тебя эта бацилла попала, зараза, она уже из тебя не выпадет просто так. Там, где ты будешь - там и будет коммунизм. И писать ты начнешь внезапно. И ко мне привезешь свои первые рассказы, ладно? Ты не плачь, ты выходи замуж, живи спокойно, качай детей. А когда попрет, ты меня вспомнишь, что я тебе говорил, только ты не расстраивайся… Он мне так говорил, он мне за руки брал, он мне все показывал… Я не могу - я так была счастлива!.. Спрашиваю: - А что же вы так со мной разговариваете, ведь я хуже вас? Вы известный писатель, вы… - Дак а какая разница-то? Ведь никакой разницы нет. Мы оба живы, меня не убили на войне, тебя не убили на поезде, ты приехала, тут сидишь, Нинку вон тоже никто не убил - она белье гладит, видишь? Вон Нинка белье гладит, видишь, как все хорошо? Так вот это и есть коммунизм… Видишь, какое было счастье…Так было весело. И я поехала. tajga: …Строить коммунизм… Г. Щекина: Мне больше ничего не надо было - в меня верят. А раз в меня верят, значит я его не буду обманывать.

Он говорит: - Ты ведь не обманешь меня? Ты не будешь бросать институт? Ты живи хорошо. А потом все само у тебя получится - насильно только ничего не делай. Помни, что ты любишь, - это для тебя самое главное. Ты будешь помнить? Я говорю: - Я всегда буду вас помнить, и о том, что я люблю. - Ты мне хоть бы сказала, про что ты там читала? - Это он в конце спросил. Я говорю: - Мне больше всего нравится вот этот Алеша. - А почему Мошка не нравится? - Он какой-то… алкоголик. Он так вот всех бросает, ведь невозможно, невыносимо жить, если тебя бросают. А вот Алеша - он какой-то более прилипчивый, он полюбил эту девку, у которой ижицей рот, и все, это ж навсегда. Он: - Да ты чего, ты любишь, чтоб было все навсегда?! Я как заору: - Да, я люблю навсегда!! Даже баба выглянула из белья. - Ну дак вот и хорошо. И очень хорошо, что так настроена. Значит, у тебя будет что-то большое и сильное. Если у тебя такой характер… Ты чего, хохлушка? - Хохлушка. - Ты гэкаешь. Я гэкала сильно от матери, от бабки. - Ну, про что ты сейчас будешь писать? Про любовь? Видишь, жизнь-то лучше любви. - Почему?!! - Видишь - возмущаешься. Значит, одну любовь только видишь и ждешь. А ведь человека ведет только то, чего он ждет.

Вот он мне все это говорил, все очень простое такое. - Зачем, зачем тебе все человечество переканывать? Ну, ходит у тебя мужик на третьем этаже ковер покупать - пусть он ужрется, да пусть он покупает ковры, ему легче жить так. А тебе не нужны ковры? Тебе что нужно? Другое? Вот у тебя и будет другое. Нельзя, это самое страшное, когда всех под одну гребенку - с такими людьми коммунизма не будет. Ты мне скажи, твоя подружка, которая привела тебя, она что, читала мои книжки? - Нет, она неграмотная. - Как - неграмотная? - Ну она читает по складам "Советский экран", но дело в том, что она кончила десять классов, потом пошла на станок, а все ее братья сидят в тюрьмах, она от ножа умеет уворачиваться, а читать нет. - Ты почему не научишь ее читать-то? - Да как-то вот… Она смущается. - Вот видишь. Ты вот хочешь ее переделать, а ты вот ее просто ничего не заставляй. Сейчас все умные у нас, все накручивать умеют. Ты заботься о ней, как можешь. Она ведь о тебе заботится. - Она мне вчера дала горячий таз и вина налила с сахаром. - Вот видишь. Она вот сейчас почему не пошла с тобой? - - Потому что она книжки не читала, она боялась, что вы будете спрашивать. - Вот какие бабы дуры… Я не знаю… Уж приехали вместе - и шли бы… Чего тут? - Боится она. - А ты-то? - Как же! Я тоже боюсь. Живот так заболел, аж до поноса, вчера чуть вообще… - Да-а? Ты так боялась, а тут так орал. О-о…

Невозможно передать, праздник начался, как будто мы вообще тут вина напились, у меня вот все поплыло перед глазами. Я поняла, что не ошиблась, что самое главное - нету вранья между тем, что написано и тем, что увидела-услышала, нет никакого вранья, нет расстояния. Все это одно и то же и чистая правда. Человек меня не обманул в самом главном смысле, и я получила то, что я ждала, - все. Я поняла, что писать - это свято. И то, что писать и жить - это одно и то же. Больше меня потом ничего не смущало - я поехала строить коммунизм. Меня мужик зарядил на веки вечные. tajga: Тебе сколько лет было? Г. Щекина: Ну вот, я восемнадцати поступила, плюс три - так двадцать один. У меня сразу все стало на место. Я сильно пила первые два курса, я вообще пила беспрерывно водку, меня так смущало - никто не принимал в свою кампанию. Свои проблемы были, в общем. Сложности были с первой любовью - да, я была третьей лишней. Кроме того, я не могла начать курить - надо мной все смеялись, говорили: "Эта-то? Блевать только умеет." Мне показали, как нужно: втянуть все, вот так вот, по-настоящему. Не то что набрать в рот и выпустить - так всякий дурак сможет. Дак я сразу по-настоящему блевать и начала. Это был позор. И девушки, которые учились в университете - это были настоящие девушки. Они никогда не слушали лекции, они всегда смотрели альбомы всякие, французские там. И порнографические журналы. Это были настоящие девушки-красотки. А я приехала - у меня было одно черное платье с тремя цветными шарфиками разного цвета. Ходила я в нем, в этом платье, как затруха. И вообще я такая… дурочка. Ну, на вид-то. Ну чего с меня взять? Поэтому, конечно, я сильно пила там. tajga: Натурально пила? Г. Щекина: Натурально пила водку день и ночь. Я просто была в ужасе. У меня личная история была достаточно тяжелая. Да еще тут... Я же ехала в университет как бы в храм, да? Мне нужно было завоевать людей, которые мне нравились, а люди меня презирали. Ну, какое-то отребье соглашалось со мной распить бутылку, но за это, за то, что оно соглашалось, я должна было его кормить, и так далее. Так было много чего. И все это было - ну когда же это кончится, когда начнется нормальная жизнь? Но она не начиналась, а все усугублялась. Терпение лопнуло на третьем курсе, и я поехала. А после третьего курса я уже стала не такая дерганая. Я страшную моду завела - у нас потом еще пять человек съездили в Москву. Одна там к Дорониной поехала, которую любила. Народ услышал и слух-то пошел - если поехала к писателю, так ведь есть и получше кого выбрать. Получше к кому в Москве-то можно съездить. Там свои кумиры же были - люди поехали. tajga: Ясно, - коммунизм пошел кругами. Г. Щекина: Я стала иначе видеть мир и перестала связываться с людьми, которые мне не нравились. Я потом еще два года пыталась помириться с бабой, с которой я была в ссоре, которуя очень любила - Галя Брежнева. Но никто не мирился со мной, я со всеми простилась, махнула рукой… Она вообще-то была Галя Попова, но вышла замуж за мальчика, которого я очень любила, его звали Юра Брежнев. И пошло-поехало, там такая была фигня, они так надо мной издевались, ужас какой-то, как вспомню… У меня была сильная жажда общения, но при этом - полное неумение.

А зачем тебе-то это все надо? Чего пленку-то тратишь, дурью маешься? Я ж, поди, не то говорю? tajga: Собственно, мне все равно, о чем ты будешь говорить, потому что это был поступок свободы. И твой, условно говоря, коммунистический выбор - это тоже уровень свободы. Давай с этим разбираться. Вообще-то говоря, очень важно все это на самом деле … Очень важно. Людей с уровнем свободы - ну, ты, в каком-то смысле - Вадя, наверное, - Малоземов. Из тех, у кого есть опыт преодоления несвободы. Понимаешь? Г. Щекина: М-мм… tajga: Понимаешь или нет? Г. Щекина: Понимаю. tajga: Тебе не интересно? Г. Щекина: Нет, я понимаю. Как не интересно, когда от этого вся жизнь зависит. tajga: Вот мы и будем с тобой так говорить. Будет большой материал, потом буду из него что-то делать. Г. Щекина: Интересно, вот видимо нужен какой-то сторонний взгляд, вроде твоего. Сам-то человек срастается с собой и видеть нечего. Для него что-то естественно, да? И он не может отделить себя от этого от всего. А ведь это же существует отдельно. То есть он не может отделить свое личное от того, что может быть важно для других людей - он это любит и с этим свыкся? А ведь черт его знает, - может это кому-то еще пригодится. Я-то ведь уже не различаю в себе.

Я вот так понимаю, что все это должна была вот так вот пройти, это было неповторимо, и это лишний раз говорит о том, что как бы так и надо было. Так-то и надо было. Ведь могло бы быть и не так. Я ведь всегда допускаю мысль такую, что сейчас могла бы быть экономистом, но ведь я же им в конце концов так и не стала. Я родителям написала, что работаю в газете, я же представляла, в какое они отчаяние придут. Я им написала, что я не научилась курить. Я работаю в газете, но никуда не езжу на газике. И не курю до двенадцати часов ночи в редакции. Работаю на нормальной работе, сдаю строчки и ухожу домой. То есть они настолько боялись, настолько мне внушили… Но когда я начала работать журналистом - мне опять не давали работать журналистом. Мне эта работа очень нравилось.

Я больше никогда не забуду такого состояния - я, конечно, исключаю дрязги начальнические, - вот сам процесс работы, он настолько мне нравился, что ни одна работа так не нравилась мне больше. Все-таки человек иногда может догадываться, зачем он создан.

Я ведь догадалась, собственно говоря, давно, классе может быть, даже в восьмом. До десятого у меня еще как бы было время. Но родители мне сказали, что "Ты будешь работать в музыкальной школе преподавателем" и стали учить меня музыке. Я понимала, что я не буду работать преподавателем. Почему? Потому что у меня была учительница музыки с голой спиной. Я понимала, что это - настоящая музыкантша. Что она не просто играет урок - она просто… дайте ей самой сыграть, ради Христа! Она не может сдержаться, чтобы не начать играть. Она беспрерывно играет! Я понимала, что человек-музыкант это не тот, который задает уроки. Этюд Черника - тр-р-рр, тр-р-рр! - сходящаяся-расходящаяся, хроматическая-гармоническая - не то! Мало того, что ей самой беспрерывно хочется играть, так она еще и на Дельфину Потоцкую похожа. Действительно, она была похожа на Дельфину Потоцкую - я потом нашла ее и обнаружила, что это настоящая Дельфина Потоцкая, та, в которую влюбился, собственно говоря, Шопен. Там, конечно, есть разные версии - что она его любила, а он ее не любил. Но это уже другое. То есть понимала, что это - настоящая музыкантша. Но если я играю урок, то я не играю музыку. Из меня не прет - так какой же я музыкант? Я же понимала это, хоть я и маленькая была. А то, что мне нравится писать, и что мне нельзя было остановиться, и что я могла исписать на сочинении двенадцатилистовую тетрадь и начинала писать на обложке, забывшись, - это я тоже видела, в ужасе, что как это приятно-то! Как это балдежно-то! Как же у меня палец онемел - ведь там же раньше были мозоли. Чернильная мозоль всю жизнь. Руки онемеют, ничего не понимаешь, а ведь так приятно. Глянешь на себя, и узнать себя в лицо-то не можешь - морда горит, как фонарь. Глаза пьяные, полные слез, и ведь это же настоящая жизнь и есть. То есть не та жизнь, которая до этого была, а та, которую ты писал. И этот балдеж у меня был, несмотря на все ухищрения начальства испортить мне жизнь в редакции, потому что я понимала, что я должна отсидеть сколько-то лет журналистом, потому что я должна жизнь взять, перекрутить на мясорубке, изложить по-своему, и посмотреть, как я это сумею. Я же понимала, что надо мне такое. Я попробовала, поняла, что я это умею, и мне понравилось. Я могла бы до конца жизни сидеть в этом "Шарикоподшипнике", если бы меня не выгнали. А выгнали, потому что вот: лезешь куда не надо. Опять же, это лишний раз говорит о том, что была неплохим журналистом, если я в конфликте с администрацией была на стороне рабочих, так это говорит о чем? Что я понимала чужих людей. Я понимала не одну, а обе стороны. Да, я понимала позицию администрации, но мне было ее не жалко. А рабочих мне было жалко. Говорили: ведь ты достукаешься, достукаешься! Ты, транда, достукаешься! В конце концов меня сократили как мать троих детей. Больше в редакции ни у кого не было столько детей. Так-то они не могли, не имели права. Стала сейчас писать вот эту свою автобиографию для библиотеки, и думаю: Господи, зачем же они меня выгнали! Несмотря на то, что меня взяли с улицы и я ничего не умела, я была там самым лучшим журналистом, я очень старалась, я выдавала страшное количество строчек. Полосами я выдавала, а не статьями! Ну зачем они меня выгнали - это неправильно. Ну, ладно. Они меня выгнали для того, чтобы я тут же пошла издавать собственную газету. Если бы я там работала, я бы не издавала никакое свечное предприятие. Тоже - правильно…

29 сентября 2003 Валерий Архипов о Г.Щекиной КОМПОЗИЦИЯ ПО ПОЛЮ ПРОЗЫ

О "Граформанке" были сказаны принципиальные вещи людьми, с которыми я не соглашаюсь. Это люди, которые попытались покопать по мелочи. Это выглядело достаточно антихудожественно. Вещь довольно сложна, ибо она имеет в наличии какую-то антихудожественную сторону. Это кажущаяся сторона: здесь намеренно огрублена действительность, в которой мы живем, несомненно, присутствует тут и сатирический аспект, и намеренная краткость языка - которую можно было бы представить в доказательство невладения литературным языком - но!.. Такой язык используется сейчас широко. Это и жаргонный язык, наполненный собственными неологизмами. Учась в литинституте, я имел возможность читать много современных произведений - прозаики широко используют подобный язык. Почему это происходит? Литература конца 20 века отказалась от языка Бунина, Набокова, Чехова. Как раз параллельно с "Графоманкой" я читал набоковскую "Машеньку" Там автор скрупулезно и тонко каждым предложением раскрывает и героев, и их переживания, и т.д. Здесь совершенно другое, как бы антиязык, грубость пошла уже даже не в диалогах, а и в том, как это идет от автора. Почему автор выбирает такой язык? Потому что, в отличие от Набокова и Чехова , когда время было замедлено, герои могли позволить себе смотреть на пыль на ботинках - здесь жизнь и время стремительны. И бег по работам, редакциям, и домой, и магазины - и т. д. - сам ритм, события вокруг не позволяют писать языком прошлого. Так вырабатывается новый, как бы газетный язык, даже можно сказать, что это публицистика. Но это поверхностный слой. Когда вдумываемся глубже - я не буду говорить, что нравится, что нет, есть и то, и другое - по этому произведению можно вполне определить, как жили люди определенной эпохи (как говорит Киреев - физиологический очерк). В центре книги судьба талантливой женщины, которая из скромности называет себя графоманкой. Слово "графоман" - я раньше говорил - для меня человек пишущий. А писателем может быть не каждый. Графоман - человек, который плохо пишет, а как мы назовем художников? Ни у художников, ни у музыкантов, плохо они пишут или нет - нет такого разделения, только у писателей. Пишет, когда писать вроде бы не нужно. Даже название сложно. Графоманка - пишущая женщина, но это в свете определенных оценок. Меня коробят отдельные слова повести, такие, как "Карбышев", "Космодемьянская", когда автор, балансируя на грани дозволенного, вдруг говорит "он был похож на Рязанова" ... И все! Как будто все должны его знать. То же - про Латыпова. Это уже штамп, а не литература. Что касается ссылки на читателя, которую приводит Каранин относительно первой главы "Под светлые своды"... Я читал это вслух жене своей и поразился той легкости, которая шла у меня, даже сам не ожидал. На всех этих "трудных" местах язык проходил спокойно. Более того. Первая же сцена, которую подверг критике уважаемый Каранин, вызывает у читателя и слушателя такую реакцию: «О, Галя». Это она! То есть первая же сцена настраивает на оптимистичный лад, и человек узнается. Трудностей восприятия у меня не было. Эту вещь случайно прочел человек, далекий от подобной литературы, он читает только детективы и боевики, это студент лет 25. И он: это очень неплохо. То есть я в конце привожу голос простого читателя, который не пишет. И это произведение наполнено жизнью. И забываешь, кто есть кто. И не стоит говорить, можно ли поминать светлое имя Жаравина. Я его очень люблю, тоже знал и люблю, он очень много сделал для меня чисто душевно. Пока мы с ним встречались, он открыл мне много того, что было во мне, и не преувеличу, если скажу - он любил меня, потому что говорил мне такие вещи... И я скажу - лучшие страницы этого произведения посвящены этому персонажу, Упхолову, хотя не стоит подчеркивать, что это именно Жаравин. Несмотря даже на то, что есть прекрасные стихи самого Жаравина...

Вообще рассказы Щекиной наполнены нашей страшной бытовухой, какой-то вселенской коммуналкой, неустроенностью и неприкаянностью... Где женщины плачут ночами в подушку, а мужчины готовы в любой момент умереть от инфаркта. Мастерство автора таково, что все тонкости быта и бытия рассматриваются как в микроскоп, выявляя болезни, а поскольку автор женщина, то она, как может, зализывает раны своих героев, раны душевные, может, и невидимые миру, но от того не менее ужасные. Одних превращают в насильников собственных жен, а других - в развешивателей белья ("Аллергия"). Женщина среди них не только вещь или игрушка, но отдых, музыка и массажная комната для успокоения тела. Как всегда, как везде в нашей бытовухе, в политике, в исступленных диспутах о том, как надо или не надо писать, мы постоянно констатируем голый факт: этому плохо, этот поступил подло, этого оставила жена - включая чисто внешний слой своих чувств. Мы и гневаемся, и сочувствуем, но забываем задать один жгучий вопрос: "почему?" Почему некогда любящий и любимый Борис из "Аллергии" стремится причинить женщине боль, унизить ее, отобрать ребенка? Потому что пьян, потому что одинок или душа его исковеркана жизнью дурной. Додумайся сам, читатель, воспылай любовью к автору за то, что он дает тебе редкую возможность задуматься, а задумавшись, попереживать происходящему, одеть мантию судьи, прокурора, адвоката, спорить с героями, кого-то действительно полюбить, а кого-то и возненавидеть, любя. И обязательно - попытаться понять. Не любит наш читатель, зритель, слушатель - думать. Привык, чтоб за него думали другие. Раздражает его, что плохой, отрицательный персонаж вдруг выкинет фортель по прихоти автора, совершит что-то благородное, доброе. Как же так, он злодей, подонок... Забывая при этом, что в жизни все сложнее, тоньше. Все должно быть понятно: черное-белое. Но если сделать так, как хочется массовому читателю, зрителю, слушателю, искусство перестанет быть искусством, люди превратятся в потребителей, а не в созидателей, перестанут осознавать сущее, подойдут к состоянию животного. Да не то что массовый читатель, а даже критик говорит о героине Щекиной Зине - "грязно сошлась". Помилуйте, нет этого в рассказе, перечитайте, поспорим...

А еще автор дает любителям литературы вкусить прекрасный литературный русско-советский язык. Цитирую. "Зина сходила на кухню, пляшущими руками (восхитительно!) достала чашки и банку с лохматым грибом. И сидя в тесной ванной, верней, она в с воем махровеньком халатике - на краю ванны, а он ( парень) перед ней на корточках... Стали они пить потихоньку."("Прогон"). "А вот райские кущи - узорчатая зелень, цветочное мерцанье - фоном для гордой травы мелиссы. От нее исходит свечение. С одной стороны - поганый зверь в том свечении, распрямляясь, становится царевичем, а с другой - бородатый человек в наклоне, в котором проступает кабан... Вот как хотелось припасть, зачерпнуть! Природа все может, все даст! Она-то даст, да только и ты увидишь себя как есть - голого, беспомощного, неспособного выгресть из стремнины. И потащит тебя хрустальный девятый вал, и торкнет о камень. А глянул зеркальную-то гладь... Свинья-свиньей... Что налили в корыто, то метешь..."(Мелисса")

Кинематографична и зрима природа в рассказе "Мелисса". С поистине тургеневским мастерством описана женщина из этого рассказа. Отстранясь от текста, закрыв глаза, физически ощущаешь теплую женскую кожу, пропитанную свежей утренней росой, молоком, солнцем, запах ее сладкого пота. Традиции русской классической литературы бережно и любовно хранимы автором "Аллергии". "Так они и просидели всю ночь. Она в кресле, он рядом, странные, оборванные, неприглядные влюбленные. Им невозможно было руки расцепить, и ночь не кончалась, жалела их, струилась и лепетала. Тем самым будто подтверждалась сила и мощь самого зыбкого в мире чуда, чуда преображения, когда вдруг начинаешь не себя ценить, а чужого. Не свою, а его беззащитную усталую душу."

Сумбурны и малопонятны начальные строки рассказов Щекиной. Ну, это опять от земли. Идешь на речку босой в ожидании свиданья с чистой прохладной водой, вступишь, сердце заходится. Казалось бы, не войти, не окунуться. Перетерпишь, войдешь, нырнешь, весело вскрикнув от холода первых мгновений и вот уж тебе хорошо, ты на верху блаженства. Одним из лучших ранних рассказов Щекиной, думаю, является рассказ "Прогон" - лишенный ненужного, тормозящего действие многословия, описательства, разрушающе-утомительных подробностей ее поздних произведений. Склонность представителей интеллигентного мира к суицидности, жалобы на несчастную жизнь, не дающие проявить себя, печаль, разговоры о духовности - в рассказе есть все, как есть водка и женщина, любовь и нелюбовь. Собирается вешаться Степан, не хочет жить Зина. И опять слабый мужик и слабая советская интеллигентная баба. И протягивает она незнакомцу, воняющему перегаром, свою руку: ""Все равно не дам тебе сдохнуть." А потом, когда задумаешься - ба! Да это же он, самый что ни на есть не любимый нами соцреализм! Зина взялась опекать беспутного Степу, гуляет с ним, учит, как маленького, воспитывает трудом. Вспоминаются фильмы "Весна на Заречной улице", "Неподдающиеся". Но это только затравка. Дальше все круче, сложнее, богаче, выше - "про запретную навеки радость, про самое начало разлуки, первую обжигающую горечь." А какие детали для характеристики героев, наших незабываемых ярких гениев- самородков ( в лице Гены Кондаурова). И целая серия находок. "Он ставил локоть мимо стола и проливал свою стопку. Весь вечер в этих исторических гостях он шумно чавкал, скреб в затылке, ложился грудью на закуски и хрустел посудой. И говорил, говорил. О, Господи!" Жалеют, спасают женщина мужиков, хоть и надо бы наоборот, как раньше было, говорил парень девушке: "Жаль моя, жаль". Что означало - любимая. А сейчас слабые женские плечи, нежные тонкие руки поддерживают мужиков. пьяных, разбитых, слабых, горьких, больных, сорокалетних и юнцов - заменяя им мать. жалеют - любят, ведь жаль по-русски любовь. Забыли мы это, вот и кричим, ругаемся, пускаемся в истерики, ненавидим коллег по работе, соседей по дому, по очереди, товарищей по несчастью, начальников и президента - за то, что слишком добры или суровы, за то, дорожают водка и колбаса... А надо любить друг друга, жалеть, тогда проживем подольше, не полезем в петлю, как Гена Шпаликов, не задохнемся от непосильной работы, как Шукшин. И тогда поэты перестанут бранить поэтов, исчезнет противостояние Моцартов и Сальери, люди перестанут ругать рассказы Щекиной. Станет явственным их внутреннее - доброе, а не наружное - чернушное, грязноватое. На поверхности шарить легче, но если ограничиться беглой пробежкой по строчкам, не вчитываться, ссылаясь на нехватку времени и головную боль, то можно и не увидеть в ее рассказах искусства, а значит, потом не увидеть его в шедеврах Феллини, Тарковского, Бергмана, Пастернака, Самойлова, Кушнера, Сосноры, Шпаликова... То, что делает в литературе Щекина, дает читателям повод для размышлений, а также наводит на мысль, что еще одним талантливым писателем стало больше. И не надо забывать, что она еще и поэт, не желающий этого признавать, ибо самые сильные прозаические куски выдают в ней поэта.

29 cентября 2003 Галя и пустота

очередная пустота...она всякий раз возникает, когда кто-то уходит... таких пустот было несколько - друзья, умирающие от вина, прошлые подруги, которые уезжают в другие страны, друзья по интернету, где так легко заявязываются дружбы и так же легко рушатся, дети которые вырастают и смотрят сквозь тебя куда-то позади или любимый человек, который говорит неузнаваемо, о чем он? ...настолько остро это ощущение, как будто в заплаканны глаза дунул холодом ветер... Бася сняла очки, глазам было ново и холодно. Ясная осень как золотой токай несет, покачивает, а в душе пусто, пусто...

21 августа 2003 СВЕТЛАЯ ЛИЧНОСТЬ В ВОЛОГДЕ о дикой ситуации в Вологодском кинопрокате

Татьяна Канунова в свое время поразила меня своей эрудицией на передачах местного ТВ-7 «Седьмой континент». Она легко отвечала на вопросы, знала актеров, режиссеров, фильмографию, имена, жанры, цифры. Кого ни спроси в Вологде – согласятся, что про кино Канунова знает все. Новости кино в газете «Русский Север»- тоже она. В декабре 2002 в городе прошел фестиваль «Новое кино России» с участием фильмотеки, в мае 2003 фестиваль «Документальное кино» - по инициативе Кануновой, киномарафон для детей и юношества начался в марте 2003… Кстати, когда она полетела в Москву, чтобы обеспечить открытие киномарафона – договариваться о встрече с Черновым и Магитоном через московскую фирму – ей объявили выговор. За то, что уехала в командировку без разрешения. Вы спросите – но это на пользу дела? Да. Все прошло хорошо? Да. Она потратила государственные деньги? Нет. Поехала на свои.Почему же выговор? Без объясннений. Много лет Канунова совершенно бесплатно вела кинолекторий для горожан, это было то в здании областной библиотеки, то в Пантелеевском домике-музее. На кинолектории из года в год ходят увлеченные люди и заражаются увлеченностью лектора, смотрят ленты из ее личного собрания, искренне восхищаются. Этих скромных зрителей никто не спросил, нужно ли им кино. Кино, часть их жизни – благодаря ей. Видимо, за все это ей и досталось от департамента культуры. Канунова – киновед со высшим образованием, после профессии преподавателя физики она закончила ВГИК. Тут не обошлось без влияния мамы Аллы Васильевны, отдавшей 40 лет работе в кинопрокате и привившей дочери такую страстную любовь к миру кино. Она ведь работала в том самом кинотеатре «Октябрь» на площади Революции, который так любили вологжане и который был так драматически стерт с лица Вологды. Об этом упомянули на траурной церемонии прощания с Аллой Васильевной.

ОДНИМ МАХОМ

Через неделю после похорон матери назначена была коллегия по рассмотрению деятельности фильмотеки, и директор Канунова должна была писать доклад. Неужели вопрос такой горящий, что нельзя было дать человеку отсрочку? Фильмотека стояла себе десятилетиями, никто ею не интерсовался. Но нет, напротив, подгоняли жестче, повышали требования. Фильмотека исписала горы бумаг, распечатывали документы и рекламу, за месяц посадили картридж. Первую папку с документами передали для начальника департамента в пятницу, но в понедельник госпожа Спиридонова уже звонила и требовала ее снова, так как господин Чирьев, видите ли, нечаянно увез ее в Москву. Коллегия в департаменте культуры состоялась вовремя. Ее решение – ликвидировать фильмотеку.

ДОМ БЕЗ ФУНДАМЕНТА

Когда фильмотеку сильно залихорадило, Канунова не стала скрывать, что подготовлен новый устав, организацию просто переименуют, а «уберут» только ее, как директора. Предшествующие события это подтверждали. Зимой 2003 состоялся семинар киноработников области. На нем снова были очерчены серьезные проблемы кинопроката: установки КС 20-летней давности, все подлежит срочному ремонту, запчастей нет, да и фильмов новых не хватает. Чем же работать? Хроника тоже вся устарела, хоть закрывай клубы да кинотеатры. Но если районные киноорганизации обращаются за помощью к областной фильмотеке, то очевидно же, что и фильмотеке нужно все это выделить, чтобы помочь районам. Это логично. Директора фильмотеки упрекали в слабости материальной базы, в однообразии кинорепертуара. Она пыталась исправить ситуацию, программу составила: «Сохранение и развитие кинообслуживания населения на 2001-2005 год». Программу не приняли. Потом пришлось переделать программу на меньшее время действия – снова не приняли. А почему – и сами не знают. Зато в позу служащие департамента умеют вставать: «Надо обеспечить…Надо обновить». На новые фильмы выделили в текущем году 500 тысяч рублей при средней цене 1 фильма 80 тысяч – если II-III категория. И – запретили ездить на кинорынки. Откуда возьмутся новые фильмы? С неба бесплатно не упадут. Зарабатывать свои деньги проблематично: 40-50 рублей за билет сельском клубе не запросишь, как в городе- никто не пойдет, да и за 3-5 или 10 рублей приходит шесть человек. В Никольском Торжке умеют ловить зрителя после дискотеки в 00 или 2 часа ночи. Молодцы. Много сеансов и у них не поставишь, численность жителей не позволит. Потому и прокатная плата низкая. И эти обстоятельства - реальность, никак лично от Кануновой не зависящая. Была темная история с закрытием киноремонтной мастерской (та самая материальная база!) - потому что закрылась организация, которая ее финансировала. А на чем будет держаться дом, когда нет фундамента? В фильмотеке зрительный зал есть, туда входит 30-40 человек (класс). Кресла ободраны, экран залатан, под ним прикрыты мешками какие-то короба. Тесно, темно, пыльно. Когда школьники приходят, проектор не работает, старый очень. На его ремонт столько денег потрачено, денег… Изображение ужасное. Раньше, говорят, были общественные показы, репертуарные комиссии новый материал отсматривали и оценивали. Потому что приходило до 10 копий одной картины, хватало и в районы дать, и самим показать. Нечего теперь отсматривать. Фильмофонд такой старый, и тот 3-4 категории, все рваное. И эти фильмы приходится выдавать в районы, чтоб нести культуру в массы.

НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР

Когда проходил семинар по проблемам кинофикации, его открывала глава – В.В. Рацко. Она говорила гневную речь о новых формах работы, все валила в одну кучу и все на Канунову. Потом предоставила ей слово и сама демонстративно вышла из зала. Все это видели: вопрос, дескать, решен. М.О. Спиридонова, которая курирует фильмотеку от департамента культуры, при всяком слове со стороны Кануновой оборачивалась и восклицала : «Замолчи», «Тебя не спрашивают». Т.Н. Канунова храбро дочитала до конца выстраданный ею доклад. Люди, которые ее слушали, не смотрели ей в глаза. Некоторые даже «подставляли»: например, руководитель из одного района вдруг стала нападать, ругать присланный ей новый фильм, хотя до этого высказывала обратное. В любой ситуации всегда найдутся те, что поддакивают. То есть официально вроде бы ее выслушали. А на самом деле оглохли, причем давно. Зато Б.Ю. Чирьев говорил долго. Представить только: народ плачет от нехватки ксеноновых ламп, а он соловьем поет про DVD! Откуда они возьмутся? Таких людей Рацко одобряет. В самом престижном кинотеатре города всех пригласили в ресторан и подали коньяк. Начальство - опять пустые речи, переливание из пустого в порожнее. Канунова сидела в слезах. Как она только ни сдерживалась, чтобы не заплакать навзрыд. Похоже, семинар был устроен для свершения над ней гражданской казни. Типичная для Вологды картина. Вскоре после семинара с директора фильмотеки сняли доплату для руководящих руаботников сферы (три тысячи). Без бъяснений.

НАЛЕТ

Однажды к зданию фильмотеки подкатил автомобиль. Их него вышли люди, зашли в видеотеку и начали обыск. Они искали нелицензионные видеокассеты, которые начали быстро паковать в ящики. Появивишейся перед ними Т.Н. Кануновой показали удовстоверение следователя городской прокуратуры Корешкова. Санкции на обыск не было. Свидетели привезены были следователем с собой, сидели тут же в машине. Забрали около 500 кассет. Никакой описи не оставили. Говорили якобы следователи с коллективолм, намекали, что приехали «по наводке». Это было как раз накануне юбилея Кануновой. Когда через три месяца обеспокоенная таки оборотом дела Канунова обратилась за разъяснением к прокурору города, ей сказали что заведено уголовное дело. Но на каком основании? Никто ведь не наживался, служебное положение не использовал. Денег никто не присвоил. Средства от показа мультфильмов школам и садиком сдавались в бухгалтерию. Зато своим положением пользовались другие. Чтобы травля была эффективной. Чтобы за восстановление своего доброго имени человек еще и 12 тысяч заплатил.

ЛИКВИДАЦИЯ

Когда объявили ликвидация - всех уведомили, все расписались. Ну выгонят, так выгонят. Хотя у многих опустились руки: по два-три года до пенсии. На ливкидационной комиссии в департаманте кто-то сказал, что надо было уйти по-хорошему, тогда бы не нужно было никакой ликвидации. Теперь это всем известно: «»не ушла по хорошему, и из-за нее будет страдать весь коллектив. Вот пример бюрокатической подлости. Уж как только ни выживали, как только нервы ни мотали, а еще мало, надо против нее и работников восстановить. Но работники имеют глаза и видят, что по всех вопросах начальница единственная знает решение. Формулировка «уйди сама» поразительна. Без объяснений. Несостоятельность чиновников департамента культуры в организационном и финансовом смысле – вот что кроется за этой формулировкой. Всем желающим работать в новой организации было предложено написать заявления соответственно их прежним рабочим местам: все будут трудоустроены. Не предложено ничего только директору. Объявлен конкурс на замещение «вакантной» должности, но Кануновой в нем участвовать нельзя – только для тех, кому 45. Читаю на стене в ее кабинете: «БЛАГОДАРНОСТЬ министра культуры Российской Федерации – Кануновой Татьяне Николаевне,директору Государственного учреждения культуры «Волгодская областная фильмотека» - за многолетний плодотворный труд в области кинематографии, opf большой вклад в организацию кинообслуживания населения Вологодской области. Подпись – М.Е. Швыдкой, 06.02.2003».

Можно конечно взять текст похвальной грамоты от Швыдкого и отправить ему же телеграммой. С припиской «уволена». Только это уже ничего не изменит.

Тест 20 авг

9 июля 2003. ГОРОД МОЛОДОСТИ

Воронеж, город моей молодости, не узнала тебя. Летя через проспект Революции на маршрутке, только успевала выхватывать испуганным взглядом: вон какая стала набережная! Мемориал, вечный огонь, фонтаны, дикий простор! Вон памятник Платонову! Он лобасто идет навстречу ветру, треплется железное пальтецо! В мои времена не было, это наверно после 100-летия… Памятник Белому Биму Черное Ухо Троепольского тоже стоит на проспекте напротив кукольного театра… Такой железный собак столбиком, прямо на тротуаре. Можно погладить. Вон, даже морду как отполировали. Город мой, я робко узнавала тебя в «утюжке» - это лучший гастроном, в который раньше ход был только со стипендии, а теперь ходу нет вообще. Он весь украшен теперь великими голландцами. Волнение вокзальной площади. Здесь меня когда-то цыганка обобрала под гипнозом, все деньги унесла, такая молоденькая италианочка в монистах и шубке. Воронеж, Дом офицеров! – А за углом раньше была офицерская столовая, а теперь «Библиосфера», шикарный книжный магазин. Я ищу книгу о русских святых, но сводного тома нет, и молитвослова, который нужен, поименно и по болезням – нету. У сестры такой молитвослов хороший. Спустя несколько дней получаю его от мамы… Они живут в Березовой роще, это идиллия сплошная. Гуляем по дубовой аллее, посаженной отцовым коллегой из СХИ (сельскохозяйственный институт). «А мы раньше гуляли и доходили до СХИ, а теперь устаем, не можем». Они у нас оба закончили СХИ, хотя мама мечтала стать летчицей. А папа танкистом. Воевать пришлось на полях родины. Эх! Седенькие, совсем белые головы, старенькие мама и папа, которым я никак не помогаю, а до сих пор - они мне. Ужас. Вот люди сделали для страны свою МТС, а я что? Каждый раз думаю – нечем, нечем мне похвастать, а им нечем гордиться! Вот и теперь мы сидим с сестрой и качаем головами – мы хуже их. А наши дети хуже нас еще. Что же дальше?

Воронеж, родительская колыбель. Отсюда они уехали юные поднимать МТС и маленькая Галя на руках… Дети смотрите скорей, вон педиститут. где училась сестра! Люся.. Сколько мы пережили и опять вместе. Показываю родителям пленку с моим интервью – молчат. Отец быстро выходит, а мать тихо приговаривает – «Борьба, борьба, нелегко все это. Вот куда твои силы уходят, а детям недодаешь». Я молчу, Воронеж, как жаль что все бьющее в глаза великолепие, эти дворцы, стекло, размах особняков как на Станкевича 3 – все только мельком. Воронеж, из провинции ты стал крутой столицей, боюсь тебя теперь. Моя бабушка Оля легла в твою землю, бедная, не простилась я с ней. Шагали на кладбище так далеко, что я вся измоталась. Это целая планета, заставленная камнями и мраморными плитами. Дыханье прерывалось. «Люсь, ты разве чувствуешь, здесь ли она, или нет?» - «Да. Здесь. Ждала». Верю ей, трогаю ладонью плиту. Так ко мне придут скоро, да и придут ли? Нет, я за кремацию… «Баб Оля, прости». У Люси много диковинных книг. «Четыре пути кармы» Ковалевой, «Как разговаривать с ангелами». «Дочка Настя видела ангела раз. Она очень сильно верует и молится, и посты держит. Она - видела». Сестра очень любит историю царской семьи и все о Дашковой.

Чернавский мост: отсюда ехали с сестрой на хмурый пляж праздновать ее сессию, и дымные шашлыки ели под мостом. Был дождь и мы смеялись! Она тоже помнит.Чернавский – и любимые стихи Жигулина! Натка писала контрольную по неправильным ударениям Жигулина, но ничто, ничто не может мне отбить… «Родина! Белый туман/ В черном логу под горою/ Не позабуду не скрою/ Боли обиды и ран». Нет, скрою, скрою я все. Только увидеть, прикоснуться, но ничего ничего плохого.

Ведь много лет назад я уезжала в рыданиях от сюда, но тех, кто изгонял меня нищую – нет. Меня окружают ласкою. «Запиши нам твои песни!» Неужели песни мои бесполезные кому-то нужны? Катя нарисовала портрет мой карандашный, но почему-то с цветком на голове («нужно было продолжение вверх»). Катя очень восхищалась кроками Черкасовой. Я слух. Сил мало, все время жарко и болит голова. Даже по утрам, когда читаю молитвослов – я начинаю это делать, хотя и с трудом. Люся, сестра моя старшая. Младше меня на четыре года. И всегда учащая, выговаривающая ласково. Всегда я младше всех в городе этом. «Мам, ты что, помолодела?» - «Да нy».

Дом сестры – это Санта-Барбара с продолжением. Мы носимся ищем детям одежку а потом входим в терем сей. И к аждому отдельная спальня. А мне милее веранда, она обшита вагонкой. Хорошая энергетика. Даже сплю тут ночь, распахивая в дождь огромные окна. Песни пишу тут же. Стих Череповецкого пела дней пять… Лаковая лестница, простирается кухня, простирается столовая, где Леша несколько раз закатывает пиры («клубнику под шампанское – раз, жаркое под водку или шинку дубовку, красное столовое под десерт») и кабинет мужа Леши с черной мебелью, наверху – ряд спален. «Я хотела дом и стал дом. Теперь дачу купила им. Я могу им что-то оставить. Хочу помочь им жить. А как ты думаешь о детях?» Я молчу. Думать-то думаю. Но результат… Дашу мою позвали жить к ним как родную. Даша не ответила ничего. Мы были на этом участке в Стрелице – краса сказочная. «Да, много строить. Но ты Галь, приезжай жить. Тебе всегда есть куда приехать». Во дворе у сестры четкий «немецкий» сад, все уступами, дорожки, виноград, яблони, полыханье желтых цветов. Смородина ломится от ягод. Почему все так растет бешено? Это рай в центре города. Когда она успевает? Няня она у нового русского. Ребенок капризен, страдает аллергией, весь в богатой одежке, ляпает по лужам в роскошной замше. «Низзя». У папы бизнес в Москве, у мамы работа в банке, бабушка уехала на фестиваль в Вологду. Ребенок всегда у няни. Няня устает. Бегает с сестрой по магазинам с ним. «Дай! – Низзя. У папы попросишь. – Зонить папе!» Но няня не звонит в Москву папе, который за пять минут играя с ребенком продает по мобильнику эшелон муки. Няня гуляет и спатиньки Кирюшу. Который вырастет не зная родителей. Няня: «А у меня у Катьки теперь был бы такой же… Правда, мы похожи?»

Воронеж, стоит зайти в магазин тканей («Галь, я научу тебя стегать одеяло из бязи, иди глянь, какой выбор!») - вырастает рядом председатель местного СРП Галина Умывакина, и я торопясь говорю ей про конкурс «Илья-премия». А в это время дома меня уже ждет роскошное издание по Илье – «Погружение» Кудимовой… В худож. салоне на Кирова стильная выставка Сергея Опарина, вроде сюрреализм, но так нежно, волшебно, что вроде и нет. (А Сереже прислали том Дали). Это жизнь очень очень высокого уровня. Библиотека в доме – сотни томов. Читаемых! «Лешка, как ты их заставил читать?» - «Да не заставлял. Просто: вот Веллер. Настя и стала читать, и полюбила Веллера»… А Сереже прислали книгу Юза Алешковского с его автографом! Я просто не нахожу слов!

Июнь 2003 Я ВЧЕРАШНЯЯ

Она написала-таки. Как бы интервью, но на самом деле это беспардонный монолог, с трудом несущийся по какому ни то руслу. Сам факт, что написано обо мне, объявила в ОВ на СТИХАХ. РУ Наталья Воронцова-Юрьева, которая до этого хотела взять у меня интервью. Но конечно, я не Света Литвак, которая слагает вирши и писает приятелю на кроссовки. Завидую? Может быть. Но во мне нет такой экзотики. Поэтому Воронцова, видимо, остыла к этой идее.

Текст, написанный обо мне с моих же слов, меня смутил. Мне никогда не приходило в голову обозвать коммунизмом РАЗГОВОРЫ, ведь это были одни разговоры, а не дело. С этой точки зрения коммунизм низведен и опозорен. И опозорила его - я . Вместо того, чтоб сделать что-нибудь. Идиотка, которая ни шагу без мата. Когда в Инете позже появилось продолжение, сестра пристыдила меня: - Ну и зачем ты всех хаешь? Того, что ты наговорила тут, хватит на много лет хулы – на тебя. Понимаешь причинно-следственную связь? Понимаю… Но мат можно было и убрать… А чего сердиться? Такая я тогда и была. Но если отвлечься от меня лично, то наверно жаль, что к коммунизму мы в этой беседе так и пришли. Я прошлая воспринимаюсь как дурацкий персонаж вроде Анфиски и Лариски на стихах ( вечно все обгадят!). Ходячий анекдот. И только. Муж смеялся так, что я растерялась. Сказал, что это просто шедевр стеба. А приятель Александр Арген с прозы сказал что его даже возбудило...