|
|
В. С. Степин
Я не устану повторять, что жаль, что авторы не ставят дату создания произведения… Что подразумевается нормой питания школьников в рассказе «Вкусности… родом из детства»? «А в райском том месте, называвшемся школьным буфетом, давали нам булочку овальную, неимоверной душистости, за 3 копейки. Булочка та была разрезана пополам вдоль, а в разрезе гордо сидел целый, круглый кусок – не поверите - докторской колбасы!» Я не знаю, как сейчас кормятся дети в российских школах. Я слышу, что бедствуют учителя. А о питании что-то не слышу. Наверно, терпимо. По современным меркам. А что есть норма в обуви для дошкольницы, судя по рассказу «Туфельки»? «У девочки еще никогда не было настоящих своих туфелек, они ей до сих пор как-то не надобились, чаще всего с самого апреля до самого почти октября девочка бегала босиком». Я мало о жизни знаю, тем более, о женской, девчачьей… Наверно, норма тут подразумевается – не ходить все же босиком – пусть и в маленьком городке – и больший выбор, чем «в крошечном городке в одноэтажном Советском Союзе, который, однако, сильно отличался ассортиментом обуви в магазинах, а может, и не только этим, от одноэтажной Америки». Зажиточной норма мыслится в международных масштабах… Как в цивилизованном мире. Можно предполагать, что она такова и во все еще бедной нынешней России, но все-таки не такой бедной, каким из современности вспоминается доброй памяти СССР. А память именно добрая: «они – туфельки стоимостью в ведро катыка – останутся в прошлом. Но вернутся глянцевать и танцевать в память к женщине ... лет». Впрочем, доброту и доказывать не нужно. Каждый, кто прочтет рассказы, согласится. Я же хочу предложить задуматься: а зачем сейчас именно добрая память? Потому что о детстве, отрочестве, юности чаще именно по-хорошему вспоминается? Потому что все лучшее тогда казалось – впереди? «Одобрят выбор девочки семи... женщины многих лет – новые модельные туфли, сулящие возвращение всех сразу надежд – а вдруг...» Нет. Я подозреваю, что вдохновила автора конкретика сравнения миров: Америки (этого символа современности) и прошлого, СССР. Было несчастье бедности, а грядет бездушие богатства, «наступает пора горестных известий». Эйфории воспоминаний о вкусностях духовных и гастрономических, занимающих почти весь текст рассказа, противопоставлены несколько слов мимоходом о реалиях криминальной России. Так Россия ж не Америка! Ну СТАНЕТ она, как Америка… «возвращение всех сразу надежд». Не зря ж это последние слова рассказа, начинающегося со сравнения с одноэтажной Америкой. Ну удастся наслать «здоровья и благополучия» (из последних слов другого рассказа) на потерпевших от реставрации капитализма учителей «я»-рассказчика. Все ж – к лучшему… Прогресс… А что если прелесть прежнего, липового прогресса в Советском Союзе, тупикового, понимай, пути развития человечества не зря в обоих рассказах воспевается? Что если появилось какое-то смутное ощущение, что, пожалуй, вообще техногенная цивилизация – тупик... Историк, открывший корень зла, причину бед России (Ахиезер), видит ее в тысячелетиями не преходящей склонности к первобытному коммунизму с его уравнительностью. Галия же, уверен, ни сном ни духом не ведающая об этом открытии, художнически подтверждает вывод ученого: «Осталась в памяти неприлично благополучная девочка Таня с завитой челкой. Мы против этого буржуазного излишества, помню, октябрятское восстание подняли: «Почему никому нельзя, а ей можно?!» Таня плакала, плакала даже ее мама, объясняла нам про реденькие Танины волосы и посему безвыходность ситуации…» «Я»-рассказчик из нашего сегодня с улыбкой вспоминает об этом перегибе. Но только с улыбкой. Ибо этому иррациональному пережитку глубочайшего прошлого противопоставлен рациональный перегиб тех, кто сегодня ничтоже сумняшеся заказал бандитам, - и те поставили на счетчик, - сыновей Евгении Петровны и Александра Егоровича. Все логично. Неси-де полную ответственность за финансовые прошлепы. Полную. И личную. Доставай деньги, где и как хочешь, а доставай. Или умирай. Деньги превыше всего. Рационализм. Не шлепай. И станет Россия рациональной. И без крайностей. Раз надежда – не только на сохранение «здоровья», но и на появление «благополучия». Описана ж в рассказах… ностальгия по СССР с его достоинствами и недостатками, материальными и духовными. Конечно, только тенденциозно настроенный против материального прогресса субъект вроде меня, скажете, может сделать такие глобальные выводы их таких неприхотливых рассказов. А я возражу, что художник, чувствилище эпохи, может и призван даже и не осознавая ее отражать. Галия это делает. И делает это вполне в соответствии с мнением современного философа (долг которого, наоборот, – осознавать): «Ведь странное бытие… в ситуации одинаковой значимости различных абсолютов – это бытие от наших заклинаний никуда не исчезает, оно все время в нас, оно – неустранимо… неустранимо сознание события многих, исключающих друг друга… нравственных идеалов» (В. С. Библер).
18 марта 2006 г.
© Соломон Воложин |
||