Лев Гаицгори

ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ

Киноповесть

 (1) (2) (3) (4) 

Александр (продолжая).

Пятнадцать лет мне скоро минет;

Дождусь ли радостного дня?

Громкий шепот. Дождёшься, дождёшься!

Александр опускает глаза с потолка и видит, что один из членов комиссии, наморщив лицо и, кивая, лукаво подмигивает ему.

Саша (грозно). Как он вперёд меня подвинет!

Член комиссии (раскрыв широко глаза). Да-а?

Саша (гневно). Но и теперь... (Смешок среди членов комиссии.)

Саша (ещё гневнее). Никто... (Смешок среди абитуриентов.)

Саша (оборачивается и обрушивает весь гнев на них). ...НЕ КИНЕТ

С презреньем взгляда на меня.

Комиссия захохотала. Саша затравленно обернулся к ней. “Шептун” из комиссии, приложив к губам указательный палец левой руки, предлагал всем успокоиться, а правой делал Саше приглашающий жест продолжать.

Саша (укоризненно и с холодным презреньем). Уж я не мальчик!..

Преподаватели заржали, как кони, чуть не падая под стол. Саша, побагровев, схватился одной рукой за спинку стула, стоящего возле него, и, что было силы, ударил им об пол. У стула отлетело сиденье. Комиссия заревела от восторга, а Саша, испугавшись содеянного, утихомирился и, глядя на оторвавшееся сиденье, забормотал:

“... ... Уж над губой

Могу свой ус я защипнуть;

Я важен, как старик беззубый;

Вы слышите мой голос грубый?

Он снова посмотрел на оторванное сиденье, быстро подобрал его, приставил на место, брезгливо отставил в сторону гнусный стул и, посмотрев на комиссию, отчеканил: “Попробуй кто меня толкнуть”, – при этом он нечаянно обернулся к злополучному стулу. Все присутствующие прямо-таки взорвались от смеха, а какая-то девица-абитуриентка почти визжала, судорожно икая. Саша зло показал на неё рукой:

“Я нравлюсь дамам!”

Зал покатывался ещё сильнее.

... ибо скромен.

И между ими есть одна...

И гордый взор её так томен,

И цвет ланит её так тёмен,

(девица побагровела от смеха и повышенного внимания к себе)

Что жизни мне милей она”.

(Упал перед ней на колени.)

Член комиссии ("шептун"). Перестаньте паясничать!

Но Сашу “понесло”. Встав с колен, он вывел девицу за руку на середину комнаты:

“Она строга, властолюбива,

Я сам дивлюсь её уму –

И ужас как она ревнива;

Зато со всеми горделива

И мне доступна одному”.

Девица вырвалась и убежала вглубь зала. Все напряжённо следили за Сашей, а того продолжала “нести” наглая свобода:

“Вечор она мне величаво

Клялась, что если буду вновь

Глядеть налево и направо,

То даст она мне яду; – право –

Вот какова её любовь!”...

Эти пять строчек Саша буквально “выпулил”, иллюстрируя жестикуляцией при этом самым диким образом “величаво”, “клялась”, “налево и направо”, “яду”, “право”, “любовь”...

Саша восхищённо-одобрительно (только что языком не поцокал!) посмотрел вслед убежавшей девице и перевёл взгляд на комиссию. Грозный “шутник-шептун” смотрел на него сощуренными до щёлочек глазами, лицо его было сморщено. Саша вдруг понял, что тот едва удерживается от смеха... Бесы “наглой свободы” покинули Александра, он растерялся и неуверенно, механически стал пробалтывать последнее пятистрочие:

Она готова хоть в пустыню

Бежать со мной, презрев молву.

Хотите знать мою богиню,

Мою севильскую графиню?..

Также механически Саша сделал заранее запланированную паузу. Усталость и грусть навалились на него: весь “гениальный”, расчерченный до мизинца план был поломан...

И, вдруг: “Хотим, хотим!” – Знакомый шёпот и прищуренные глаза, несмотря на хохоток среди абитуриентов, “воскресили” Сашу: не глядя, плавно, он повёл руку с вытянутым указательным пальцем в сторону прячущейся пунцовой “избранницы”, но в последний момент резко поменял направление и погрозил пальцем комиссии:

“Нет! Ни за что не назову!”

Энергичная реплика из комиссии: “Спасибо. Достаточно!”

... В коридоре Саша стоял в сторонке, прижавшись спиной к стене, ни на кого не глядя. А у двери экзаменационной комнаты сгрудилась толпа абитуриентов. В центре её какая-то девица с прижатым к замочной скважине ухом громким шёпотом повторяла услышанное.

Девица. Симпатичный... смешной... не слышу... басня... что-то про басню... Боится кто-то несовпадения внутренних и внешних данных... Защищает этот, который с тобой шутил-дразнил... Говорит, что чувствуешь партнёра, включаешься-переключаешься-не выбиваешься!.. А то, что бестолковый, – так зелёный ещё!.. “Пятнадцать лет!” – прорычал... Опять смеются... Сырой материал, говорят, это для актёра хорошо... Пропускают тебя! Слышишь!?. На третий тур сразу!!..

Все отпрянули от двери и обернулись к Саше.

Кто-то. Ну, “Пятнадцать лет”, ты даёшь!!!

Счастливое, глупо улыбающееся лицо Саши...

... Знакомая комната в берлинской квартире: письменный стол с компьютером, исписанными и чистыми листками, фотографиями...

Александр (ему лет 45-47), оторвавшись от экрана монитора, берёт со стола старый детский “калейдоскоп”, крутит его в руках, о чём-то раздумывает и бормочет самому себе: “С третьего тура я вылетел!.. Вылетел... ”

Хлопает входная дверь. Мимо комнаты по коридору к двери проносится с лаем чёрный красавец доберман. Слышно, как он прыгает, приветствуя вошедшего. Это – Дима, сын Александра. Ему лет 19-20.

Дима (доберману). Ну, привет, привет! Целых полчаса не виделись!.. А где папа? (Доберман бежит в комнату, тычется носом в плечо Александра и бежит обратно к Диме.) Ну, молодец! Теперь иди на место! (Пёс нехотя уходит.)

Дима (всё ещё из коридора). Пап, я принёс хлеб, масло, сыр и чай, как приказанно!

Александр (из комнаты). Спасибо, молодец! Иди сюда, компьютер по тебе соскучился!..

Дима (входя). Пап, ты со мной, как с Боем разговариваешь!.. ...

Александр. Это ты с ним, как я с тобой, разговариваешь...

Дима. Если б он умел компьютером пользоваться (входит доберман, настороженно осматривает обоих: “Обо мне говорите?...”), я бы тебе вообще был не нужен! Бой, место! (Бой нехотя уходит.)

Александр. Но он же не умеет!.. ...

Дима (просматривая исписанные листки). Вот это, нетленное, ты сейчас наваял?... (Пауза.) Это печатать?

Александр (думая о чём-то другом). М-да! И переведи потом сразу, пожалуйста, на немецкий!

Дима. У-а-а!.. Пойдём поедим вначале. Я – голодный!..

Александр. Художник должен быть голодным!.. Ну, да ладно... Иди – питайся!.. Там, на плите и в холодильнике... Мама чего-то много наготовила!..

Дима моментально ретируется из комнаты, кричит из кухни: “Ты будешь чего?”. На его крик появляется Бой и облизывается: “С удовольствием!!!”

Дима. Нет, ты – не будешь! Вон!.. Раус*!! (Пёс нехотя уходит.)

Александр. Чаю выпью – так уж и быть! Позови, когда закипит.

Берёт “калейдоскоп”, крутит в руках, смотрит в него...

Дима (кричит из кухни). Кипит!

Александр откладывает “калейдоскоп”, поднимается, идёт на кухню. Дима активно хлопочет тут: на столе расставлены тарелки, чашки, нарезан хлеб, на плите что-то греется.

Дима (заваривая чай). Пап, а вообще-то ты давно мог бы научиться пользованию компьютером и не мучил бы меня!..

Александр. Но ты же сам говоришь “техника в руках дикаря...”

Дима. Признайся: лень?!

Александр. Признаюсь!

Дима. Ну вот, меня упрекаешь, а всё ж понятно: яблоко от яблони...

Александр. Вот этого не надо!.. “Не возбуждай меня без нужды!..” Придумай какой-нибудь аргумент посвежей в защиту собственной лени!

Дима (сворачивая тему). Да, я – лентяй! Чего же боле?...

Что я могу ещё сказать?!..

Александр. Попробуй самое простое:

Папашку внуком наказать!..

Дима. Ну и шуточки у тебя... Какие-то казарменные!.. ...

Александр (задумчиво). Казарменные... Именно!.. Спасибо, сынок! (Резко встал, вышел.)

Дима. Папа, а чай?

Александр (из комнаты). Потом!

Перед ним на столе лежит чёрно-белая старая фотография, на которой можно легко узнать его самого, только лет девятнадцати-двадцати в солдатской форме...

... Звучит бравая песня, исполняемая марширующими солдатами:

“Шире шаг, ребята,

По земле Советской мы идём!

В десанте служим мы крылатом,

А здесь нельзя не быть орлом!

Нам, парашютистам,

Привольно на небе чистом!

И миру мы совет даём, и миру мы совет даём:

Шутить не следует с огнём!”

Небольшой военный гарнизон. Убогие деревянные, но аккуратно окрашенные домишки. Парашютно-тренировочная вышка. Плац. По плацу с песней маршируют солдаты. Казарма. Солдат подбегает к казарме, открывает дверь, кричит: “Старики! Молодых привезли!”.

Неспешно, важно, по-хозяйски выходят несколько “стариков”.

Около одноэтажного деревянного строения (это – штаб полка) толпятся “молодые”. Их девять человек. Одеты ещё в “гражданку”. Усталые, ошалевшие и, возможно, ещё не совсем отрезвевшие...

Подходят “старики”: “Привет будущие воины! Откуда будете?”…

Один из “молодых”. Из разных мест... Я, например, из Курска.

Один из “стариков” (судя по всему, – “главный”). А ты откуда?

“Молодой”. Муром, Владимирской области.

“Старик”. А фамилия как?

“Молодой”. Бакин.

“Старик”. Так ты Мишка?!.. Я и смотрю: знакомая морда! (Обнял его, похлопал по плечам.) Здоровый стал! (Всем.) Это – мой земеля! Да ещё какой!!.. Наши батьки на одной парте сидели! Не обижать его!.. И уважать!!..

Миша смущённо оглядывается: “Да ладно...”, – ловит пристальный взгляд Саши...

Один из “стариков”, рыжеватый, в веснушках, широкоплечий здоровяк подходит к Саше, оценивающе оглядывает его чемодан и самого Сашу...

Здоровяк. Здорово, зелёный! (И протягивает руку.)

Саша (не подавая руки). Привет, жёлтый! (Явно намекая на веснушки и рыжину.)

“Старик” (покраснев). Старика дразнишь?!

Саша. А ты что, комплименты мне делаешь?..

“Старик”. Компли... чего?!?

Саша. Это хвалебные слова... Хвалишь, значит.

“Старик”. Ты чё, академик, да?!.. Книжки читаешь??.. Из Москвы, небось?!..

Саша. Из Москвы.

“Старик” (не скрывая неодобрения). Москвич... (надвигаясь на Сашу) …ты мне мозги не пудри! Короче: чемоданчик твой сгодится мне на дембель. Даёшь?

Саша (не двигаясь с места). Я подумаю...

“Старик”. А чё думать-то?!.. Жалко?

Саша. Да нет.

“Старик”. Ну и всё! И договорились!.. И парадку получишь – мне отдашь! Я в ней домой поеду...

Саша. А трусы тебе мои не надо?!.. Ничего ты от меня не получишь! Гуляй!..

Несколько “стариков” вместе с “главным” подходят, отодвигают побагровевшего здоровяка: “Спокойно, Рыжий!..”

“Главный” (Саше). Ты чего здесь бакланишь?.. Чемодан жалко? – Да оставь его себе и засунь в жопу!!!

Саша. Не жалко!.. Противно, что вымогает!. (На короткое время задумывается.) А потом, мне ведь тоже когда-то на дембель ехать!? (“Старики” захохотали.) И, что, так же выпрашивать?.. Не-е, не дам!

“Главный” (оборвав смех). До дембеля ещё дожить надо!.. Вот он (похлопал по плечу “Рыжего”) – дожил! А ты – не знаю... У нас, ведь, всякое случается: то китайцы прут, погранцов сминают, а мы – следующие, ближе всех... То парашют не раскрывается...! У плохих товарищей так, в основном, бывает...!

Появившийся офицер прерывает: “Что это тут за страшилки?!.. Старослужащие, в казарму шагом-марш! Вновь прибывшие, стано-вись! Равняйсь! Смирно! Нале-е-во! В баню шагом-марш!”

... И полетели солдатские будни: подъём, зарядка, построение, завтрак, учёба (тут и “физо” с рукопашным боем, и “оружие”, и теоретические занятия, и укладка парашюта и т. д.), обед, короткий отдых, опять учёба или работа (например, разгружать что-либо), ужин, подготовка к следующему дню, отбой... Перед отбоем – всегда “вечерняя поверка”. Это – информация о завтрашнем дне, распределение работ, нарядов, а также объявления о благодарностях, взысканиях и наказаниях...

Одна из “вечерних поверок”.

Старшина (он же “главный старик”). ... После завтрака первый, второй взводы – “рукопашка”, третий, четвертый – “оружие”, пятый шестой – “выживание”. Вопросы есть? – Равняйсь! Смирно! Глинский, выйти из строя на три шага!

Саша выходит, нарочито громко топая, и лихо делает “кругом”.

Старшина. За пререкания со старшим по званию, сержантом Коневым (“Рыжий” – он и есть сержант Конев – улыбается) объявляю Вам три наряда вне очереди!

Саша. Служу Советскому Союзу! (Рота смеётся.)

Старшина. Не “Служу Советскому Союзу”, а “Есть”!.. Рядовой Глинский!

Саша. Я!

Старшина. Объявляю Вам три наряда вне очереди!

Саша. Не служу Советскому Союзу! Есть! (Рота хохочет, старшина морщится.)

Старшина. Опасные шуточки!.. Глинский, сколько у Вас нарядов?

Саша. Немерянно, товарищ Старшина! (Рота опять хохочет.)

Старшина (еле сдерживаясь). Работу знаете! Как всегда: ВПП* и туалет! Рота, отбой – 45 секунд!

Все молниеносно раздеваются и буквально влетают под одеяла, успев при этом ещё аккуратно уложить на прикроватной табуретке одежду и выставить сапоги, обмотанные портянками... Старшина придирчиво осматривает всё и выключает свет.

Казарма спит. Саша, домыв ВПП, идёт с тазом и тряпкой в туалет и принимается там за работу. Вид у него, когда он один, – утомлённый. Белки глаз – с красными прожилками от постоянного “нарядного-вне-очереди” недосыпа...

Александр тихо, в такт своим движениям, то ли сочиняет свои стихи, то ли вспоминает чужие:

“Я не раскрою парашют, я не раскрою...

Живём не сами по себе, а по раскрою!

Как будто кто – то за спиной вершит и судит!..

И будет так, как он сказал, всё так и будет!..”

Из-за двери “каптёрки” наверху слышен гоготок. Дверь открывается, и вниз к туалету спускаются шесть “стариков” со старшиной во главе.

С верхнего яруса в тёмной, спящей казарме спрыгивает кто-то и, мягко, неслышно двигаясь, направляется в ту же сторону.

Туалет. Тихо подойдя, “старики” блокируют вход и окружают Сашу. Все они в масках, закрывающих голову и шею, с прорезями для глаз. На одном поверх этой – кошачья маска.

Кошачья маска: “Мя-я-я-у!!..”

Саша (повернув голову, оценил вошедших; однако, продолжает мыть пол). Брысь!!..

Один из вошедших. Смотри! Он опять шутит!.. Ну а теперь мы пошутим!..

Двое хватают Сашу и профессионально заламывают руки, третий с намотанными на кулаки полотенцами, – чтобы не оставлять синяков, – бьёт в живот и в лицо, четвёртый, пригнув Сашину голову, макает его лицом в унитаз. Саше удаётся вырваться и ударить одного из нападавших, но его опять скручивают и начинают избивать.

Вдруг дверь туалета от сильного удара распахивается, и знакомая нам фигура из спящей казармы стремительно врывается и одного за другим откидывает и опрокидывает четверых в масках. Двое отскакивают сами. Саша поднимается, вытирая кровь из носа. Короткое время он недоумённо смотрит на своего неожиданного заступника (это Миша, “земеля” старшины), потом хватает таз с остатками воды, выплёскивает её на своих обидчиков, а тазом ударяет одного из них. Миша занимает место за спиной Саши, страхуя его и закрывая таким образом свою спину: всё, как учили на “рукопашке”...

В этот момент дверь туалета плотно захлопывается и раздаётся рык старшины: “Стоп!.. Стоп, вашу мать, я сказал!!!”.

Все останавливаются. Старшина снимает маску и открывает дверь туалета: “Старики, ко мне в каптёрку!” Нападавшие уходят.

Старшина. Эх, земеля... И ты меня на этого... Еврея... променял!?..

Миша молча смотрит ему в глаза. Саша тактично “не замечает” их разговора и начинает умываться.

Старшина. Ну, объясни хоть!..

Миша (тяжело роняя слова). Подло это!.. ПОДЛО!!.. А он – отличный парень!.. Настоящий!.. (И Миша пошёл наверх мимо ошалевшего слегка от неожиданной горячности "земели" старшины.)

Саша, умывшись, берётся опять за таз и тряпку.

Старшина. Оставь! Дневальный домоет!.. И, вообще... Ты своё отмыл!!.. Никто тебя больше не тронет! (Саша хотел что-то ответить, но старшина не дал сказать)... И ВСЁ!!.. И не лезь в бутылку!.. А со “стариками” я всё решу... На меня зла не держи! (Протягивает руку.) Давай “пять”!!

Саша пристально смотрит в глаза старшине, потом принимает его руку. Рукопожатие.

Саша двинулся наверх, но старшина остановил его: “Ты дружи с моим земелей!.. Он – стоящий мужик!!..”

Саша входит в спальное помещение казармы. Чувствуется, что многие не спят, но никто не “продаёт” себя.

Саша (саркастически): Приятных снов вам, однополчане! (Подходит к месту Миши.) Спасибо тебе, Земеля!

Миша. Какой я тебе земеля?!.. Мишка меня зовут! (Протягивает руку.) А тебя?

Саша (пожимая руку). Сашка! (Оба смеются.)

Чей-то сонный голос: Ну, вы... Тише!..

... И снова летят солдатские будни: подъём, зарядка и т. д. ... И среди всего этого – прыжки!..

Салон транспортного самолёта. Сосредоточенные, напряжённые лица. Мигает красная лампа. Открывается люк. Звучит команда: “Первый, пошёл!” – Десантник выпадает в люк, несколько секунд его кружит в разные стороны, но вот купол парашюта раскрылся, напружинился, а сверху, как горох, сыплются остальные. Среди них – Александр и Михаил. Синее небо, куполы парашютов. Бессмысленно-счастливые, что-то орущие лица Александра и Михаила на черно-белой фотографии...

И снова салон самолёта. Офицер даёт последние указания: “Мы не знаем, что там происходит. Известно только, что они перешли границу численностью до полка. Ваша задача: окружить их, поддержать пограничников и продержаться до подхода танков! Действовать по обстановке!.. Стрелять только в крайнем случае! (начинает мигать лампа) Первой идёт группа прапорщика Федулко! Приготовиться!”

Семь человек, среди которых и Александр с Михаилом, выстраиваются перед люком.

Прапорщик. Сынки, своих не перестреляйте! (Люк открывается.)

Офицер: Первый, пошёл!

Прапорщик. Ну, с Богом! (Выпадает в люк.)

Офицер: Второй, пошёл!.. ... Третий, пошёл!.. ... Четвертый, пошёл!.. ... Пятый, пошёл!.. Шестой, пошёл!.. Седьмой!..

... Внизу раннее утро. Где-то, совсем недалеко, слышна беспорядочная стрельба. Десантники приземляются, быстро “гасят” парашюты и бегут, готовя на ходу оружие к бою.

Из ближайшего леска выскакивает прапорщик-пограничник и кричит: “Десантура, сюда! Помогай!” – Автоматная очередь из леска разрезает его чуть ли не пополам. Он падает. Десантники залегли. Тишина.

Федулко (кричит). Прапорщик! Ты живой?

Пограничник (сглотнув что-то, едва слышно). Уже не очень...

Федулко. Держись! Идём к тебе! (Своей группе.) Глинский, Петров, за мной! Бакин, остаёшься за старшего! На! (даёт ему ракетницу.) Одна красная – подкрепления, значит, просишь. Зелёная – отбой. Смотреть за лесом и не высовываться! Ну, пошли!

Федулко вскакивает и бежит, виляя, к раненому пограничнику. За ним – также виляя – Александр и Петров. Тишина... Федулко уже почти добежал до цели, но автоматная очередь из леса “срезает” и его. Вскрикнув, он падает рядом с умирающим пограничником. Александр и Петров залегли в нескольких метрах от раненых прапорщиков. От группы Михаила взлетает красная ракета.

Александр (прапорщику). Вы живой?

Федулко. Пока, да... Засеките суку и расстреляйте, а то он всех положит! Только осторожно: он там не один, наверно... Ко мне не ползите... Я пока сам...

Александр (Петрову). Серёга, каску на ствол и подальше от себя высунь! Готов?

Петров. Ага!

Александр. Давай!

Тишина. Александр напряжённо следит за лесом, держа палец на спусковом крючке. На самом краю леса что-то едва заметно колыхнулось, и оттуда застрочил автомат. В ту же секунду Александр нажимает на спуск. Из леса слышится какой-то звериный визг, который резко с бульканьем обрывается...

Александр. Серёга, ветер на них?

Петров (рассматривая пробитую каску). Вроде...

Александр. Давай дыму!

Петров. Ага! (Достаёт дымовые шашки, поджигает одну.) Готов! Пали, Саня!

Александр даёт несколько очередей “веером” по всей линии леса, а Петров швыряет по той же линии дымовые шашки. На одной из очередей Александра – ещё один вскрик в лесу. Дым расползается вдоль леса. Александр и Сергей подползают к Федулко. Он без сознания, но прижимает марлевый тампон к ране на груди. Солдаты накладывают ещё один тампон и быстро бинтуют поверх. Прапорщик скрипит зубами...

Александр. Держись!.. Держись, прапор!

Федулко перестаёт скрипеть зубами, но в сознание не приходит. Тем временем Петров осматривает другого раненного. Александр подползает к ним: “Ну что?”. Петров качает головой...

Петров. Не жилец... Пять пуль в нём... Почти не дышит и кровь уже не течёт...

Александр. Всё равно кладём тампоны!.. Может, поможет... (Быстро накладывают тампоны и бинтуют.)... Держись, погранец!..

Откуда-то слышится приближающийся дизельно-гусеничный гул. Солдаты оглядываются и видят бегущих к ним десантников с офицером.

Александр. Осторожно!

Десантники залегают и короткими перебежками добираются до Александра, Петрова и раненых.

Офицер. Целы?

Петров. Мы-то – да, а вот прапорщики сильно ранены...

Офицер (радисту). Врача сюда! Срочно! (Всем.) Сынки, слушай сюда! Сейчас “железо” подкатит. Идём за ним. Зачистку будем делать... Только хотя бы двоих живьём надо взять!.. Это на тебе, Стёпин!..

Танки приближаются. За ними уже бегут другие десантники.

Офицер. Петров! Грушин! Остаётесь с ранеными до прихода врача. Потом найдёте нас. Старший – Петров. (Остальным.) Группа Федулко и Пенкина – за мной! Стёпин, веди остальных! За каждым “железом” – четыре-пять человек! Пошли!

Десантники бегут к подходящим танкам и под их прикрытием входят в лесок, окутанный дымовой завесой. Слышны выстрелы, видны трассирующие всполохи от выстрелов, иногда слышны вскрики...

В промежутках, когда стрельбы нет, тишина кажется абсолютной... На фоне этой “абсолютной тишины” идёт по уже “зачищенному” лесу Александр. Рядом идут другие солдаты. Внезапно, каким-то звериным чутьём, Александр поворачивает направо голову и видит странно-медленно поднимаемое, пытающееся прицелится в него из-за дерева дуло автомата в руках у явно тяжело раненого китайца. Мир моментально обретает все звуки. Александр также моментально осознаёт, что не успеет выстрелить раньше китайца...

А китаец, то ли не в силах поднять автомат выше, то ли почему-то раздумал... Эти несколько секунд, которые Александр смотрел в глаза китайцу, показались ему из какого-то совсем другого измерения, другой реальности...

Потом, то ли кто-то выстрелил, и китаец, выронив автомат, упал, – то ли вначале упал, а потом в него кто-то выстрелил... И снова “абсолютная” тишина... .

Плац. Траурный караул, в котором застыли и Александр с Михаилом. Девять гробов. В двух из них лежат наши “знакомые”: Федулко и “молодой” из Курска... Вдоль строя идёт мать одного из погибших и заглядывает в глаза живым... Многие отводят глаза, как бы ощущая свою виновность: что вот они-то живы...

“Ленинская” комната в казарме. Политзанятия проводит казахско-узбекского вида майор из штаба округа, судя по всему – “особист” (армейский КГБ).

Майор. ... Так вот, товарищи десантники, все Вы будете при демобилизации давать подписку о неприменении спецприёмов рукопашного боя и неразглашении государственной тайны. Приграничный инцидент, в котором вам пришлось поучаствовать, оказался недоразумением, которое наши страны выяснили и теперь у нас опять хорошие взаимоотношения. Так что рассказывать об этом никому нельзя: это тоже государственная тайна... Всем это понятно?

Все вначале молчат, потом мычат невнятно: “Понятно...”

Александр. Про тайну понятно, но, может, Вы объясните про “инцидент” с переходом государственной границы войсковой единицей с боевым оружием, которое они к тому же наступательно применили?!.. ... И про “недоразумение”, в результате которого людей в гробы положили?!..

Майор. Что Вы воду мутите? Всё уже прошло! Те, кому надо, разобрались! Отношения нормализовались... А Вы, понимаешь, опять воду мутите...!

Александр. Если вода чистая – её не замутишь!

Майор. Ну, да, конечно: Вы – москвич, а я – из Средней Азии, и Вы, конечно, нюансы русского языка лучше меня знаете... Тем более, что театральным деятелем хотите стать!..

Александр. Откуда Вам это известно?

Майор. Слухом Земля полнится! – Русская поговорка такая есть! Ну, да ладно, это неважно... Я давно пытаюсь понять: почему москвичей нигде не любят, хоть они и образованней, может, многих других?.. В тюрьме – не любят! На “гражданке” – тоже! Ну и здесь... А как ты думаешь, Глинский?

Александр. Здесь – как в тюрьме! (Кто-то хохотнул.)

Майор. Ага! Вот, значит, что ты думаешь о нашей Армии?! – Все слышали?

Михаил. Это Вы сказали про тюрьму и отношение к москвичам. Он также и ответил, а Вы смысл сейчас переворачиваете. Это – провокация!

Майор. Да что ж ты, Бакин, такой серьёзный!?.. Я ж шучу!.. Глинский, кстати, ты на кавказца очень похож. Ты не грузин?

Александр. Нет! И не армянин тоже! Вы же знаете точно, что я – еврей!..

Майор. Нет, не знал. Видишь, какое тебе высокое доверие оказали?! – Я в ВДВ* ваших не встречал...

Михаил. Товарищ майор, а Вам тоже высокое доверие оказали: мы, ведь, “ваших” в ВДВ тоже не встречали!..(Общий хохот.)

... Летний вечер. Александр и Михаил сидят в курилке (квадрат из скамеек) перед казармой.

Михаил (продолжая). ... так что всё: контракт я сегодня подписал!

Александр. Но почему на пять лет? – Можно же и на три?! Да за пять лет, если уж решил в армии остаться, можно и высшее училище закончить, офицером стать.

Михаил. Я не хочу на всю жизнь, как офицер, в армии оставаться... Просто на пять лет условия мне больше подходят. Я пройду за это время семь учебных подразделений и научусь большему, чем за те же пять лет в училище... К тому же зарплата по контракту на пять лет выше, чем на три.

Александр. Слушай, ну а зачем тебе всё это, если ты не связываешь свои дальнейшие планы с армией?... – Надо же будет потом какую-то профессию на “гражданке” получать!?..

Михаил. Хочешь жить мирно, – готовься к войне! Помнишь?..

Александр. Федулко так говорил... Его путь, значит, решил выбрать?

Михаил. Нет... Живым остаться! Для того и хочу пройти всю учёбу... Я хочу быть готовым СДЕЛАТЬ всё, что надо, когда это будет надо!

Александр. ЕСЛИ это будет надо!.. Ну что ж, ты решил!.. Будущий Джеймс Бонд!! (Оба смеются.)

Михаил (отсмеявшись). Ну а теперь ты скажи: зачем тебе театр?

Александр (коротко задумавшись). Понимаешь, я хочу сказать что-то важное, что понял... И что пойму позже... И вижу такую возможность пока только через театр... Ну а если уж совсем глубоко и далеко, как если бы я золотую рыбку поймал: я хотел бы когда-нибудь снять об этом фильм!.. Может быть, всего один фильм в жизни, но такой, чтобы многие, посмотрев его, поняли вдруг что-то новое и очень важное и увидели бы мир вокруг себя другими глазами!.. Мудрыми и благородными!!.. А ты бы что попросил у золотой рыбки?

Михаил (задумался, потом неуверенно). Не знаю... Я Новую Гвинею хотел бы увидеть...

Александр. Ага!.. Лавры Миклухо-Маклая тебе покоя не дают?!..

Михаил (не реагируя на шутку Александра, всё ещё в задумчивости). ... Я читал – там новое племя открыли: одни женщины...

Александр. Ну, да: амазонки!.. Так тебе ещё и одиссеевские подвиги спать мешают?!.. Теперь мне всё ясно: ты просто ущербный, сексуальный маньяк!..

Михаил (вернувшись из своих мыслей к иронически улыбающемуся другу). Сам ты!.. Болтун!!! (Оба смеются.)

... 49-летний Александр рассматривает эту и другие черно-белые фотографии...

... На плацу построен полк. Отдельной шеренгой против остальных стоят нарядные дембеля с оружием. Среди них – Александр. Звучит марш “Прощание Славянки”. По знаку командира полка марш обрывается.

Командир. Сегодня мы прощаемся с нашими демобилизующимися товарищами. Они честно отслужили два года!.. Дембеля, спасибо за службу!

Дембеля. Служим Советскому Союзу!

Командир. По традиции наших Воздушно-десантных Войск демобилизующиеся воины передают сегодня своё боевое оружие подшефным молодым воинам, своей смене! Полк, равняйсь! Смирно! Принимающие оружие, к дембелям шагом марш!

Из первой шеренги, чеканя шаг, подходят к дембелям семеро “молодых” и застывают по стойке “смирно”, вскинув правую руку к берету.

Командир. Дембеля, оружие передать!

Дембеля чётко, синхронно передают оружие и также, как только что “молодые”, застывают по стойке “смирно”, вскинув руку к берету.

Александр, передавая автомат, тихо говорит своему “визави”: “Держись, земеля!” – и тут же, вместе с другими дембелями, вскидывает руку, отдавая честь.

Командир. Оружие на ре-мень! Кру-гом! В строй шагом – марш!

Молодые с оружием становятся в строй.

Командир. Вольно! Дембеля, сынки! Помните службу и не забывайте, чему научились! Живите красиво!! Удачи вам!

Командир вскинул руку к берету.

Дембеля. Спасибо, товарищ полковник!

Командир. По-олк! Дембелям Ура-а-а!!!

Полк. Ура! Ура! Ура-а-а!!!

Командир. Дембеля! Нале-во! Домой шагом – марш!

В ту же секунду, с первым их шагом зазвучал марш “Прощание Славянки”.

Командир. Полк! Разой-дись!

Дембеля разбирают свои стоящие неподалёку “дембельские” чемоданы и сумки и идут к ожидаюшей их грузовой машине с крытым брезентом верхом и откидывающимися по бокам скамейками. Их окружают прощающиеся.

Александр открывает знакомый нам чемодан (тот самый, с которым он и приехал сюда), достаёт оттуда наполовину пустой солдатский мешок и закрывает чемодан, в котором остаются две какие-то книги.

Александр (протягивает чемодан подошедшему уже в форме прапорщика Михаилу.) Вот... Желаю тебе, когда поедешь на дембель, чтобы он был полон всего!.. А пока там две хороших книжки: почитаешь на досуге!..

Михаил. Спасибо. У меня тоже для тебя что-то есть. (Достаёт из-за пазухи свёрток, разворачивает.) Там – десантная летняя майка с голубыми полосами.

Александр. О-о, офицерская! Спасибо! Буду надевать по праздникам и особо торжественным дням!

Михаил. Болтун!.. (Оба улыбаются.)

Вокруг прощаются, обнимаются, пожимают руки. Александр и Михаил, не желая показывать окружающим и друг другу охватившее их чувство грусти от расставания с близким человеком надолго, неизвестно насколько, может быть, навсегда, – оглянулись вокруг, коротко посмотрели в глаза друг другу, и Александр, даже не подав руки, запрыгнул в кузов.

Александр (из кузова). Ну, давай! Пока! Удачи!!

И поднял в приветствии руку со сжатым кулаком.

Михаил (тоже подняв кулак). И тебе удачи!!

Сопровождающий машину офицер. Дембеля, время! В машину! – Александра и Михаила на какое-то время заслонили друг от друга запрыгивающие в кузов и провожающие их, но вот машина тронулась, и мы видим сидящего первым с краю Александра и стоящего среди провожающих Михаила. Оба поднимают в уже знакомом нам прощальном жесте руку со сжатым кулаком: “Прорвёмся!..”

Машина удаляется и, соответственно, уменьшается зрительно толпа провожающих...

... Знакомая нам московская квартира, где семнадцатилетний Саша репетировал перед большим зеркалом. Входит Александр в военной форме с солдатским мешком. В передней его встречают и обнимают отец и мать.

Мать (едва удерживая слёзы). Какой же ты... взрослый... ...

Александр. Мама, ну что ты... успокойся...

Мать. Да... Мой руки, иди к столу.

Александр. Хорошо.

Открывает дверь, входит в свою комнату. Осматривается. Ничего не изменилось: те же полки с книгами, гантели в углу, письменный стол... Также на правом дальнем углу стола лежит старенький детский “калейдоскоп”... Александр берёт его, подносит к глазам: меняются витражи, рисунки, узоры...

Голос мамы из-за двери. Сашенька, поспеши, пожалуйста.

Саша кладёт “калейдоскоп” на место, выходит из комнаты, моет в ванной руки, входит в комнату родителей, где накрыт праздничный стол.

Из-за стола поднимаются и замирают по стойке “смирно” сашины школьные друзья, лица которых уже мелькали около храма Василия Блаженного.

Один из них. Товарищ Гвардии Рядовой! Поздравляем Вас с прибытием домой!

Остальные. Ура-а!

Тот же. И приветствуем!

Все (хором). Пятнадцать лет мне скоро минет, дождусь ли радостного дня... Как он меня вперёд подвинет, но и теперь никто не кинет с презреньем взгляда на меня! (Все радостно хохочут, хлопают Александра по плечам.)

Александр. Ах вы, негодяи! Дразните?! Но мы ещё посмотрим!.. (Поворачивается к отцу.) Узнаю знакомый почерк!

Отец (закатывая глаза). Нет-нет!!.. Как можно?!.. Я себе чужого авторства не присваиваю!.. Это не я им подсказал... Это – ... Пушкин!!! (Все хохочут.)

Отец. Но теперь-то, надеюсь, с актёрством покончено?!

Александр (пристально посмотрел отцу в глаза, слегка улыбнулся). Почти!.. Начинается режиссура!..

Калейдоскопично проходят фрагменты жизни Александра этого периода. Это и вступительные экзамены на режиссёрский факультет, и список принятых с фамилией “Глинский” там, и отдельные занятия, и работа Александра... дворником.

Зима. Раннее утро: часов пять-шесть. Александр ломом разбивает образовавшийся на пешеходной дорожке лёд, потом большой лопатой сгребает его в кучу.

Появляется отец Александра. Привет, режиссёр!..

Александр. Пап, ну ты чего опять?..

Отец. Сынок, дело не в том, что мы с мамой стыдимся, что ты работаешь дворником... Дело в том, что время, которое ты используешь для этой работы – это время ты отрываешь от сна... Оно дороже тех денег, которые ты зарабатываешь!.. И которые ты можешь получить от нас... Учись только! Мы же тебе неоднократно предлагали...

Александр (перебивает). Папа, спасибо, но меня эта работа устраивает по всем параметрам. Я привык к физической нагрузке, и здесь я тренируюсь! Только вместо спортзала – свежий воздух, да ещё и платят!.. (Берёт лом и колет лёд, продолжая объяснять отцу свою “доктрину”.) А время такое раннее – так ведь другого у меня нет. Да и удобно: никто не мешает и не видит меня, сына интеллектуальных родителей, в этой роли!.. И деньги я, здоровый лоб, должен сам зарабатывать, а не тянуть из Вашей пенсии!.. Тем более, что вы и не можете дать столько, сколько мне надо...

Отец (вскинулся). Как это не можем?!..

Александр (заразительно рассмеялся). Вот я тебя и поймал на ущербности!.. Да я же шучу, а ты на такую поверхностную провокацию попался! Или чувство юмора ещё не проснулось?!.. Пап, ну ладно, я должен быстро и активно дальше... строить коммунизм! Видишь, сколько ещё мне бить, а время... Да и ты слегка замёрз, вижу... Прибегу через час, и, если чай будет, – буду очень благодарен... (Начинает активно крушить лёд.)

Отец поворачивается и идёт обратно. Александр поворачивается и с грустью смотрит на ссутулившуюся отцовскую спину...

Отец (повернув голову, но не останавливаясь). Давай-давай, Станиславский, работай! А то замёрзнешь!

... Черно-белая фотография отца с креповой чёрной лентой. Венки, живые цветы на “свежей” могиле. Александр, его мать, несколько друзей Александра, друзья родителей, коллеги отца по работе. Слышны тихие отдельные реплики: “Как так?...” ... “Внезапно!..” ... “Такой весёлый был!..”... “Мог бы ещё жить и жить!..” ...

Александр смотрит на фотографию отца, переводит взгляд на мать. Та тоже поднимает на него глаза...

... И опять кладбище. Черно-белая фотография матери Александра. Друзья его и родителей. Цветы. Отдельные тихие реплики: “В один год...”... “На три месяца только его пережила...”... “... Совсем один теперь остался...”…

Другой день, вскоре после этого. Александр один стоит перед могилами своих родителей.

Московская квартира. Александр сидит один за пустым столом, не мигая глядя куда-то “в себя”. Звонит телефон.

Александр (очнувшись, берёт трубку). Да... Здравствуй... Конечно, узнал – Таня... Да, действительно был очень занят... Да, конечно, позвонить мог бы – извини... К тебе?... А, может, ты ко мне приедешь?... Да, один... Надолго... Жду. Пока. (Кладёт телефонную трубку.)... Надолго... (Закрыл лицо руками.)

Аудитория в институте. За столом сидит яркая эффектная крашенная пепельным оттенком блондинка лет 47-50-ти. Это – педагог по сценической речи и секретный сотрудник (“сексот” или “стукач”) КГБ одновременно, – Ирина Викторовна. Стук в дверь. Входит Александр.

Александр. Добрый день, Ирина Викторовна. Можно?

Ирина Викторовна. Конечно, Сашенька! Я уже давно Вас жду!

Александр. Как это? Я пришёл раньше! Моё время начинается (смотрит на часы) только через пять минут!.. (Протягивает ей тетрадь с текстом для курсового экзамена.)

Ирина Викторовна. Ничего, ничего. Просто помимо наших индивидуальных занятий по речи я хочу поговорить с Вами ещё кой о чём... Тем более, что с моим предметом у Вас всё в порядке! (Откладывает в сторону тетрадь Александра.) Я – пропагандист Вашей группы. Это – моя общественная работа, как Вы знаете... Ну, почти “классная дама”! (Улыбается.)... А Вы – комсорг и вообще авторитетный человек в группе!.. Нам надо работать в контакте!..

Александр. Да, конечно!.. Но я Вам должен честно сказать, что принял своё избрание комсоргом весьма формально, о чём сразу и сказал... У меня просто физически нет времени, потому что кроме учёбы я должен зарабатывать ещё и на хлеб насущный!..

Ирина Викторовна. Я всё про Вас знаю!.. И вовсе не хочу загружать лишним!.. Наши вопросы мы можем решать во время индивидуальных занятий. Вот, как сейчас... (Александр молча смотрит на Ирину Викторовну – та продолжает.) Меня беспокоит, например, что Колосов, как я слышала, использует для самостоятельной режиссёрской работы материал из “Доктора Живаго”!.. А Томилин – для такой же работы – Гумилёва... И то, и другое по идеологическим соображениям у нас никогда не издавалось!.. Почему из многообразия мировой литературы и драматургии они выбрали именно это?? И где они нашли эти книги???

Александр молчит, Ирина Викторовна вопрошающе смотрит на него. Александр пододвигает Ирине Викторовне свою тетрадь и открывает её.

Александр. Я ничего об этом не знаю... Ирина Викторовна, может быть, послушаете мой отрывок?! Скоро экзамен, и я очень беспокоюсь...

Ирина Викторовна (раздражённо). Саша, я же сказала: Вам нечего беспокоиться!.. У Вас отрывок сделан! Причём очень хорошо!!.. Вернёмся к моему беспокойству!.. Саша, ну как же Вы не знаете? Это же Ваши товарищи!.. Ну, поинтересуйтесь!.. Узнайте!.. Вы же умный и опытный человек!.. К тому же – десантник: порох, как говорится, нюхали, в боях были...

Александр (перебивая). Откуда Вам это известно?

Ирина Викторовна (слегка смешавшись). Слухом Земля полнится! Слышала где-то... Да это и не важно...

Александр. Нет, важно: я никому об этом не говорил!!..

Ирина Викторовна (теряя терпение). Ну, значит, мне это приснилось!

Александр. Ирина Викторовна, мне жаль: я вовсе не хотел портить Вам настроение... ... Может быть, действительно, до экзамена не приходить к Вам на индивидуальные занятия, если у меня всё в порядке?.. А кому-то моё время у Вас окажется не только “кстати”, но и необходимым!!.. ... И на вопросы Ваши, может быть, ответят!..

Ирина Викторовна. Ну, что ж, Глинский, идите!.. Поступайте, как сочтёте нужным!.. Только хорошо-о-о подумайте!..

Александр. До свиданья! (Берёт свою тетрадь и выходит.)

Та же самая аудитория. За столом – экзаменационная комиссия: художественный руководитель курса и ещё четыре педагога, среди которых и Ирина Викторовна. Идёт курсовой экзамен по сценической речи – художественному слову. На “сцене” – Александр.

Александр (продолжая). ... Вороны очень хитры... Это говорю не я, – утверждают люди, имевшие с ними дело. Поговорка: “Вскорми ворону, и она выклюет тебе глаз!” – свидетельствует о том, насколько в хитрости своей и сообразительности вороны схожи с людьми... И это говорю не я, – утверждают люди, имевшие с ними дело...

Так вот, люди, имевшие с ними дело, утверждают, что вороны настолько хитры и сообразительны, – что находят выход даже тогда, когда ты раскинешь над полем сеть, чтобы запутать их в ней и не дать склевать посев!.. Две или три из них в этом случае, подхвативши клювами сеть, – поднимают её, а остальные преспокойно копошатся в почве и поедают семя!..

Вороны – единственные птицы, которые не боятся пугала: прилетают и словно в насмешку садятся ему на голову!..

Вороны боятся лишь смерти... И, если на поле убить ворону, то туда долгие годы не залетит ни одна из родственниц убитой... Вот потому-то у ворон совершенно трезвый взгляд на вещи... И это говорю не я... Утверждают люди, имевшие с ними дело!..”* * (*Назым Хикмет “Вороны”)

Александр, закончив, поклонился и вышел.

Другая аудитория с небольшой импровизированной сценой. Идёт курсовой экзамен по режиссуре: самостоятельные отрывки. На сцене Александр (в роли короля Филиппа), исполнители ролей Тиля и королевы Марии.

Филипп. Твоё имя?

Тиль. Тиль Уленшпигель.

Филипп. У-леншп-... Трудно выговорить.

Тиль. Очень, Ваше Величество. Поэтому зовите меня просто “Эй, ты!..”

Филипп. Ты шут?

Тиль. Немножко... Кроме того, я лекарь, музыкант и художник...

Филипп. Это ты нарисовал мой портрет на городской стене?.. С ослиными ушами?

Тиль. Я, Ваше Величество!

Мария. Наглец!

Филипп. Не вмешивайтесь, Мария. (Тилю.) Почему ты признался? Ты не боишься умереть?

Тиль. Боюсь, Ваше Величество. Но у меня есть подозрение, что рано или поздно это случится...

Филипп. Между прочим, портрет исполнен неплохо... Яркие краски, свободные линии... Чувствуется Фламандская школа... Послушай, “Эй, ты”, смог бы ты выполнить серьёзный заказ?

Тиль. Для меня всякая работа – серьёзна!

Филипп. Но это – заказ особый... И дорого оплачиваемый!..

Тиль. О, меня охватывает вдохновение! Что я должен изобразить?

Филипп. Меня и моих приближённых...

Тиль. В натуральную величину?

Филипп (поморщившись). Попробуй секунду не острить... Ты понимаешь, что при Дворе достаточно знаменитых живописцев, но я хочу, чтобы меня нарисовал фламандец... Я дам эту картину в дар Фландрии. Пусть они увидят меня твоими глазами... Я понимаю, ты меня в душе ненавидишь, но, если ты подлинный художник, – ты не должен идти против истины... А у меня нет ослиных ушей, и я не похож на дьявола... И я – добр: не казню тебя, а даю почётную работу... И говорю с тобой, как с равным...

Тиль. Я это ценю, Ваше Величество.

Филипп. Врёшь! Может быть потом, когда-нибудь, оценишь, а пока не лги... Лучше скажи, как ты представляешь себе композицию будущей картины? Я хочу, чтобы она понравилась твоим соотечественникам.

Тиль. Кого из приближённых Вы хотите там поместить?

Филипп. Королеву, Великого Инквизитора, герцога Альбу, несколько принцев, ну и... Кого ты подскажешь?

Тиль. Борзых!

Филипп. Что?

Тиль. Борзых собак, Ваше Величество... Несколько борзых собак очень украсят полотно. Во-первых, во Фландрии любят животных, во-вторых, борзые – самые верные ваши соратники, они не метят на ваше место... Извините!

Филипп. Продолжай!

Тиль. Королеву Марию я бы изобразил в профиль: она так прекрасна, что фламандцам незачем показывать её всю, достаточно половины...

Мария. Филипп, он издевается!

Филипп (Тилю). Продолжай...

Тиль. Великого Инквизитора я бы изобразил со спины; для его же безопасности не надо, чтобы фламандцы запомнили его в лицо. Герцога Альбу, которого у нас в народе ласково называют “кровавым”, я бы изобразил в условной манере – маленький холмик, крест и надпись: “Альба”!

Мария. Да прекратит он когда-нибудь?!

Филипп. А меня?..

Тиль. Вас, Ваше Величество, я бы советовал нарисовать маленьким ребёнком с белокурыми волосиками и голубыми глазками. Таким образом мы убедим фламандцев, что Вы – тоже человек, что Вас когда-то рожала мать и пела колыбельные песенки...

Филипп (встал, подошёл к Тилю). Зачем, зачем ты так ведёшь себя? У меня теперь нет выхода...

Тиль. Знаю, Ваше Величество, но ничего не могу с собой поделать.

Филипп. Вошь! И вся ваша Фландрия – вошь на теле Господнем! С вами нельзя договориться! Вас надо выжигать, как чумные дома! Солдат, на колени его! (Подбегает солдат, ставит Тиля на колени.) Нож! (Солдат приставляет к горлу Тиля нож.) Сейчас тебя прирежут здесь, как курицу...

Мария (в ужасе). Филипп, позвольте мне удалиться!

Филипп. Останьтесь, Мария! Вы – королева, имейте мужество! (Тилю.) Проси! Проси пощады, дрянь!

Тиль. Вы всё равно не выполните моей последней просьбы!

Филипп. Проси! Последнюю волю смертника я исполняю.

Тиль. Это не в вашей власти!

Филипп. Ты не знаешь пределов моей власти, дурак! Проси!

Тиль. Слово короля?

Филипп (усмехнувшись). Слово короля!

Тиль. Ваше Величество, поцелуйте меня в уста, которыми я не говорю по-фламандски! (Повернулся к королю задом и приспустил штаны.)

Мария. Фу! (Закрыла лицо руками.)

Филипп (после паузы очень спокойно). Браво! (Бесстрастно аплодирует.) Браво! (Солдату.) Отпустить! (Бросает Тилю кошелёк.) Пошёл вон, шут! Ты меня развлёк! И я тебя перехитрил. Ты хотел умереть героем, а я оставил тебя жить... Паяцем!.. Иди, и передай своим согражданам, что король Филипп настолько могуч, что может не только казнить, но и прощать... Вон! (Солдаты уводят Тиля.)

Мария. Как Вы великодушны, Ваше Величество...

Филипп (грустно и очень спокойно). Помолчи, дура!.. * (*Г. Горин “Тиль”)

Отрывок закончен, исполнители, захватив нехитрый реквизит, уходят.

И опять аудитория. За столом сидят преподаватели... Полукругом напротив – студенты, курс Александра. Он – тут же. Преподаватели сообщают студентам отметки по художественному слову, актёрскому мастерству и режиссуре, что-то комментируя и объясняя.

Преподаватель (не глядя на Александра). Глинский... Александр... Нам было очень сложно что-то решить. С одной стороны, Саша нам всем очень симпатичен, и мы знаем, что он совсем недавно потерял родителей, и сочувствуем ему... С другой стороны, частично из-за вышесказанного, он пропустил много занятий, и это уже негативный факт, несмотря, повторяю, на всё наше понимание... Из-за этих же пропусков он, как актёр, был заменён почти во всех отрывках, где был занят вначале, и мы оказались в затруднении, как аттестовывать его по мастерству актёра?!.. Ведь кроме небольших выходов и работы в собственном отрывке в роли короля Филиппа, – мы его и не видели... Но и это ещё не самое плохое... В работах, которые мы видели, прослеживается странная идеология... Или идеологическая тенденция!.. Ирина Викторовна, поправьте меня, если ошибаюсь. Вы, ведь, у нас по идеологии главная!..

Ирина Викторовна. Ну, что Вы, Михаил Борисович, мне не в чем Вас поправлять!.. Пока...

Михаил Борисович. Ну, спасибо! Тогда я продолжаю. По поводу идеологии. Почему, например, в вашем режиссёрском отрывке, Глинский, Тиль, народный герой, оказывается слабей и примитивней короля? Можете нам это объяснить?

Александр переводит глаза с одного на другого членов комиссии. Кто-то из них упорно смотрит в сторону, кто-то, встретившись с ним взглядом, отводит глаза... Ирина Викторовна, “поймав” взгляд Александра, едва заметно, одними глазами презрительно улыбнулась и отвернулась...

Александр. Могу. Тиль – это шпана, волей истории поднятая на поверхность. И ничего героического он не совершал. И, конечно, король Филипп, благодаря своему происхождению, воспитанию, образованию умнее, духовней, а потому и сильнее Тиля! К тому же вы учите нас уважительно обращаться с автором. У автора всё это есть! Я не изменил ни одного слова в тексте.

Михаил Борисович. Вы перевернули трактовку, смысл с ног на голову!

Александр. Я просто прочёл материал внимательно и непредвзято!

Михаил Борисович. Ну, в этом случае, товарищи коллеги, есть только два варианта: либо мы не поняли Глинского, либо он не понял Шарля де Костера!..

Александр. Три!

Михаил Борисович. Что три?

Александр. Три варианта: вы не поняли ни Глинского, ни Шарля де Костера!..

Михаил Борисович. Это уже хамство!

Александр. Однако, оно Вам нравится у Тиля... Когда не касается Вас!

Другой педагог. Александр, лучше помолчите!.. Положение своё Вы уже не исправите, а вот ухудшить можете... Вы напрасно, кстати, не посещали последнее время индивидуальные занятия по художественному слову. Ирина Викторовна могла бы уберечь Вас от некоторых ошибок, в том числе и от выбора этой мрачноватой притчи с сомнительной моралью...

Александр. Но Ирине Викторовне нравился этот материал и моя работа!..

Михаил Борисович. Стоп! Давайте закончим эту затянувшуюся дискуссию. Глинский, к сожалению, по результатам экзаменов по режиссуре, мастерству актёра и художественному слову, – мы не можем перевести Вас на следующий курс... Обычно, по Закону о Высшей Школе, в таких случаях исключают... Но никто не считает Вас бездарным человеком, и мы понимаем трагедию, которую Вы пережили. И, потому, в виде исключения, мы решили дать Вам возможность попробовать повторить эти экзамены через год с другим курсом, но с условием, что этот год Вы работаете в каком-то месте, желательно связанном с профессией и приносите оттуда хорошие характеристики.

Александр. Спасибо за доброту и понимание, но мне не нужно исключений! (Поднимается, собираясь уйти.)

Михаил Борисович. Глинский, персональная просьба: подождите меня, пожалуйста. Мы скоро закончим, и я хотел бы с Вами поговорить.

Александр. Хорошо.

Михаил Борисович и Александр идут по бульвару. Михаил Борисович делает приглашающий жест, и оба усаживаются на скамейку.

Михаил Борисович. Александр, я считаю своим долгом Вам кое-что объяснить, как педагог, взявший Вас на свой курс, отстоявший это решение в тяжёлой, поверьте, борьбе, и, как человек, простите за банальность, как старший товарищ, ибо я искренне питаю к Вам уважение и товарищеские чувства... Я буду с Вами абсолютно откровенен, и, надеюсь, Вы не используете это во вред мне и себе самому... Всё, конец преамбулам!.. Саша, в нашей жизни существует понятие: “правила игры”, – которые нужно знать, и к которым либо приходится приспосабливаться, либо не входить в игру... Понимаете, о чём я? (Александр неопределённо качает головой.) А мне кажется, – нет... Я попробую пояснить. По этим правилам у Вас не было никаких шансов стать нашим студентом: Вы не из семьи крупных деятелей искусств или партийно-государственных функционеров, короче, – простите противное слово, – не “блатной”!.. Гениальными, феерическими озарениями Вы тоже никого не поразили! Вы были не лучше многих, оставшихся за бортом!.. К тому же, – опять простите, но я обещал быть откровенным, – Вы – еврей, что тоже, к моему сожалению и стыду, никак не поощряется, а наоборот... Почему я нарушил правила игры? – Потому что теми же правилами мне уже было навязано сверху достаточно серых и малоприятных людей, а в Вас я почувствовал личностность, правдивость. Какая-то внутренняя энергия сжатой пружины из Вас шла!.. Только не зазнавайтесь: я ведь говорю о том, что было два года назад... За это время Вы кое-что растеряли...

Александр. Значит, я Вас разочаровал?

Михаил Борисович. Немного... И именно тем, что-либо не поняли, – что говорит о Вашем неумении внимательно и реально видеть жизнь, – либо не сумели адаптироваться к правилам, о которых мы сейчас говорим... Я догадываюсь о причинах конфликта с Ириной Викторовной, но лучше объясните сами.

Александр. Она хотела, чтобы я стал доносчиком и, более того, – её активным шпионом!

Михаил Борисович. Ну, короче, – “стукачом”!.. Понятно... И Вы, конечно, гордо и прямо отвергли её гнусное предложение?!..

Александр. Не совсем так, не разочаровывайте себя уж окончательно моим примитивизмом: я сделал это дипломатично и не грубо!.. Но достаточно определённо!

Михаил Борисович. Да-а!.. Я себе представляю!.. Хорошо хоть, что к “такой-то маме” не послали!.. Так вот: Ирина Викторовна. и подобные ей – это тоже правила игры!.. Они существуют в каждом почти коллективе, а уж в театре и вокруг него – обязательно... Это, к сожалению, объективная реальность... И надо либо принимать её и как-то адаптироваться, либо жить вне этого социума: в монастыре, на необитаемом острове, в другой стране!.. Да и в этом случае я не уверен, – не столкнётесь ли Вы там с тем же?!..

Александр. Неужели Ирина Викторовна настолько влиятельна, что может Вам и другим, стоящим выше её по служебному положению, – диктовать?

Михаил Борисович. В определённой ситуации, которую она создаёт своими интригами, и, как в данном случае, – с Вашей помощью, – да... Вернее, не она сама, а ведомства, которые за ней стоят... Вы же мне своевременно ничего не рассказали, и я оказался неподготовленным и, соответственно, незащищённым!..

Александр. Так что же, для продолжения учёбы я должен был стать “стукачом”?

Михаил Борисович. Боже Вас сохрани!.. Но играть с ней в эту игру было надо! Якобы... Ну существуют же различные способы! Ну, например, дураком прикинуться: “Да-да-да, конечно и т. д.” Ну, Саша, Вы же борьбой занимались и знаете, что на каждый приём есть контрприём!.. Вы оказались для неё очень удобной мишенью: с одной стороны всё ваше позитивное, из-за чего в Вас никто не заподозрит “стукача”, с другой – защитить-то Вас от неё некому! И она, очевидно, думала, что Вы это понимаете. А Вы??.. И дальше: её официальное заявление перед самым экзаменом о Вашем небрежении к её предмету и пропусках плюс, опять-таки, подготовленная ею атака по поводу Вашего “идеологического лица”, вредного и, может быть, даже опасного!.. Мне сразу стало понятно присутствие на экзаменах двух невзрачных человечков из Министерства Культуры и райкома Партии и непрозрачные намёки ректора, на которого, конечно, тоже оказывалось давление!.. Я всё это изложил, чтобы прояснить для Вас реальную действительность... Это не значит, что мне она нравится!.. Но я вынужден выбрать адаптацию, ибо без этого невозможно самое главное для меня: профессиональная работа, творчество!.. Решите, что главное для Вас... Хорошо подумайте и позвоните мне. (Поднимается, собираясь уходить.)

Александр (тоже поднимается). Михаил Борисович, я отвечу сейчас. Главное для меня – то же, что и для Вас... И спасибо Вам за всё! (Собирается уходить.)

Михаил Борисович (опять садится). Тогда пишите. (Александр вопросительно смотрит на Михаила Борисовича.) Телефон запишите.

Достаёт записную телефонную книжку, Александр достаёт блокнот и шариковую ручку.

Михаил Борисович. Код 347, телефон24-30-72, Владимир Николаевич. Это – мой бывший ученик. Он нынче – главный режиссёр республиканского русского театра в Уфе. В студенчестве был похож на Вас!.. Поработайте у него сезон актёром. Можете там же попробовать и чтецом в филармонии, – одно здание, кстати, с театром, – Вам же нравится композировать?! – Может быть, сделаете небольшую программу... Я думаю, это Ваш шанс сделать контригру почти без потерь, а, может, ещё и с плюсами для себя!.. Если, конечно, Вы готовы на год покинуть Москву...

Александр. Что я должен сказать или рассказать Владимиру Николаевичу?

Михаил Борисович. Ваше решение! Остальное я уже рассказал... Дальше получите от него телеграмму с официальным приглашением; ответите, указав дату приезда. Запрёте квартиру или запустите туда кого-нибудь надёжного и, вперёд!.. И вот ещё что: я не знаю, что будет через год... Там есть институт Искусств с режиссёрским факультетом. Узнайте о возможности перевода туда. Основу за два года здесь Вы уже получили, а разница между канцеляриями, где выдают диплом, не столь уж велика... Главное – диплом! Подумайте и дерзайте! (Поднимается, протягивает Александру руку.) Мне пора... Вы, ведь, не из тех, кто ломается от первых ударов!.. И, может быть, это – Судьба?!..

Александр. Спасибо, Михаил Борисович! (Пожимает руку Михаилу Борисовичу.)

Михаил Борисович. Не благодарите... Посмотрим через год!.. Пока, – как мне ни обидно, – я Вас прошляпил!.. Но, до свиданья!.. (Расходятся в разные стороны.)

... Уфа. Здание филармонии. Афиша:

“Башкирская государственная филармония.

"Жить, думать, чувствовать, любить, свершать открытья!"

Литературно-музыкальная композиция по стихам русских и советских поэтов.

Автор композиции и исполнитель –

Александр Глинский”.

Концертный зал. На сцене стол с несколькими книжками, стул и гитара. И, конечно, – исполнитель!

“Прекрасно в нас влюблённое вино

И добрый хлеб, что в печь для нас садится,

И женщина, которою дано,

Сперва измучившись, нам насладиться.

Но что нам делать с розовой зарёй

Над холодеющими небесами,

Где тишина и неземной покой,

Что делать нам с бессмертными стихами?

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать,

Мгновение бежит неудержимо,

И мы ломаем руки, но опять

Осуждены идти всё мимо, мимо.

Как мальчик, игры позабыв свои,

Следит порой за девичьим купаньем

И, ничего не зная о любви,

Томится всё ж неведомым желаньем;

Как некогда в разросшихся хвощах

Ревела от сознания бессилья

Тварь скользкая, почуя на плечах

Ещё не появившиеся крылья, –

Так век за веком – скоро ли, Господь? –

Под скальпелем природы и искусства

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Рождая орган для шестого чувства.*

Короткие аплодисменты Александр останавливает сам, взяв в руки гитару.

Александр (поёт).

Пока земля ещё вертится, пока ещё ярок свет,

Господи, дай же ты каждому, чего у него нет:

Мудрому дай голову, трусливому дай коня,

Дай счастливому денег... И не забудь про меня.

Пока земля ещё вертится, – Господи, твоя власть! –

Дай рвущемуся к власти навластвоваться всласть,

Дай передышку щедрому хоть до исхода дня,

Каину дай раскаянье... И не забудь про меня.

Я знаю: ты всё умеешь, я верую в мудрость твою,

Как верит солдат убитый, что он проживает в раю,

Как верит чуткое ухо тихим речам твоим,

Как веруем и мы сами, не ведая, что творим!

Господи, мой Боже, зеленоглазый мой!

Пока земля ещё вертится, и это ей странно самой,

Пока ещё хватает времени и огня,

Дай же ты всем понемногу... И не забудь про меня". **

Аплодисменты. Александр раскланивается. Часть зрителей подходит к авансцене. Кто-то протягивает цветы. Александр принимает, благодарит.

Один из зрителей. И спасибо Вам за Гумилёва!

Александр (пристально посмотрев на благодарящего). Я не знаю, что и кого Вы имеете в виду!.. И, вообще, такого автора я не встречал в советских изданиях!.. Может быть, в силу собственной необразованности...

Александр неодобрительно покачал головой, потом ещё раз поклонившись зрителям, ушёл за кулисы.

БАЕМИСТ-2

ЛИТЕРАТУРНОЕ
АГЕНТСТВО

ПУБЛИКАЦИИ

САКАНСАЙТ