АВГУРЫ

Чем уравнение линейней –
Тем умозрительней расклад
Миродержавных сочленений,
Тобой изученных вразгляд.
Птицегадателям не спится.
Патриций, отданный под суд
За проведенье ауспиций,
Твердил, что гуси Рим спасут!
Авгура изругавший охлос –
Лишь на руку сыграл врагу:
Пускай, опасливо нахохлясь,
Наседки прячутся в стогу!
Параболическим паденьем
Низложен гербовый орел –
И мы носком его подденем,
Чтоб век симметрию обрел.
Чем отпевание взахлебней –
Тем кровожаднее тотем;
И ты в отчаянье захлопни
Сей требник – терем теорем!..
Но прежде, чем на плаху ляжем –
Да узрим полумесяц зла:
Слиянье клювов над муляжем
Давно безглавого орла!

НА ГРАВЮРУ “ГАРМОНИЯ МИРА”
ИЗ ТРАКТАТА ФРАНКИНО ГАФУРИО
“ПРАКТИКА МУЗЫКИ” (МИЛАН, 1498)

Я, продолжив ночниковые записи,
Засвидетельствовать миру готов
На рептилии трехглавой – Сераписе –
Равновесие орбит и ладов.
Это логика Франкино Гафурио,
По планетам расселившего муз,
Отвлекла меня от мрачного курева, -
Я развенчивать ее не возьмусь.
Хороши же у чертовок поместьица:
Плоть от плоти – наливные шары,
Что невестятся на елке полмесяца
После святочной ребячьей игры!
Эм-ма! Жаль, что астролябия сломана…
Остролобая чернильница в нос
Завирает из трактата – для гномона:
Чтоб поправки в хронологию внес.
Право, совестно с ужимками гномьими
Подражательно жонглировать вам
Чудо-сферами – как серыми комьями –
По мелованного полдня полям!
Вы уж лучше об ином позаботьтесь-ка –
Чтобы, собственным лучом опален,
Серафическое эхо от оттиска
Разучился отличать Аполлон;
Чтобы, гаммою созвучий негромкою,
Будто геммою, впечатана в синь,
Вязь арабская прорезалась кромкою
Первооблака – дразня клавесин!..

МОНУМЕНТАЛИЗМ

Расставил доморощенные нэцке
На паперти вокзальной косторез…
Состава надвигавшийся торец
Сулил нам передышку в Сестрорецке.
Как водится, с протянутой рукой
Верховный жрец там выплавлен из бронзы
И рот ему замазывают бонзы,
Чтоб невзначай не спел за упокой…
В кинотеатре шел какой-то вестерн –
Идейным старожилам насолив.
Мы поспешили выйти на залив,
И я сказал моей малышке Эстер:
“Узорчатость прибрежного песка
Сродни игривому рельефу штиля, -
Так смерть – пучины жизни пересиля –
Творит их изваянье на века”.

* * *
Овевает ночной Петергоф –
Уподобясь наркозу –
Восьмерик молодых ветерков,
Составляющих розу.
Ты стремишься вдохнуть во весь рост
Этих струй заморозку.
Но консилиум лечащих звезд
Предпочел самороспуск.
Чьи во мраке лучи утолят
Пригвожденное сердце:
Хоть за гривенник, хоть за талант,
Хоть за ржавый сестерций?..
Спи, мятежник, усни, назорей, -
Ритм его участится!
Исклюют его боль на заре
Кривокогтные птицы.

СОНЕТЫ НА СМЕРТЬ ФИЛИППА СИДНИ

1
Чем жестче правила – тем очевидней
Достоинства сварганенной строфы.
Как бишь заглавье тома? – “Астрофил
И Стелла” – свод сонетов сэра Сидни:
Его листал я, а служаки-злыдни
Мне крышу отбивали от стропил.
И вот – поехала: свернул с тропы
Я певческой, - уступки нет постыдней!..
Терцеты – по фигу. Сплошной секстет.
Секс тет-а-тет, как говорят французы:
Тружусь себе на фабрике “Рот-фронт”.
“От прочих глупостев сознанью вред!” –
Как залепил наш ротный… Взят на понт,
Я Понтием Пилатом стал для Музы.

2
Таков расклад. Уж, видно, никого
И ничего тут не попишешь. Разве –
Псалтирь, как пластырь, пришпандорить к язве
Надорванности духа роковой?..
Вдобавок ментор семинарский мой
Мне, дембелю, наговорил в маразме
Антиказарменностей: хоть не раз мы,
Сморкаясь, пели “Витьку с Моховой”.
В эстеты вдруг подался Винокуров:
От вида гаубиц его тошнит;
Пошли отеки… Ветеран “Совписа”,
Прознав, что я от гауптвахт и курв
Штабных едва отмазался: “Терсит! –
Прошамкал, - недостоин ты Париса!”

3
Ан, глядь: меня кой-как в Литинститут
Обратно втиснули. Коль скоро ж Машка
Не дождалась меня (ее промашка
И мне Лаокооном брачных пут
Аукнулась!) – пустился в тяжкий блуд
Экс-волонтер… А в это время Ашха-
бад переименовывали в Ашга-
бат: перестройки вскинулся верблюд.
Весь караван (вербально – люд совковый)
О сталинизменности заревел:
Горбатый Зоровавель беспредел
Ввел, упраздня жандармские оковы…
Я б шире панораму намарал –
Да боязно: не высох бы Арал!

4
…Однако же, во мглистость Альбиона
Мы отрядим аллитераций рать.
Сэр Филипп Сидни продолжал сгорать
От страсти к Пенелопе – и влюбленно
Сонеты инкрустировал; но лона
Сестрицы графа Эссекса на пядь
Не смел он по закону преступать:
В монархии свобода секса?! – Во-на!
Супруга лорда Рича (англ. – богач) –
Вторая Беатриче, плачь не плачь,
Четырнадцатистрочья шей в гирлянды!..
Меж тем решилась королева-мать
Владычество испанское подмять –
И войско посылает в Нидерланды…

5
Итак, оттарабанив две весны
Не где-нибудь – в почетном желдорбате! –
Я не сумел стишата на Арбате
Толкнуть – о мямля! – и за полцены.
По Лондону нашлявшись, пацаны
Едва кивали мне… Зато кровати –
Трах-тарарах! – скрипели так некстати,
Что поэтессы были польщены.
Мне ль жить, как маньеристы – куртуазясь,
Истаивая в телечехарде?
Иль харчеваться в Золотой Орде
Их черносотенной? – Иной оазис
Мне ссохшееся сердце растравил:
Хочу любить, как любит Астрофил!

6
Ах, чьи это предплечья, брови, губы? –
Лжевожделением со всех сторон
Я, как плющом ползучим, оплетен…
Ужель и впрямь инкубы и суккубы
В духовном вурдалачестве сугубы?
Пиявки! Будто топкий Траханнон
Я вплавь пересекаю… Но в полон
Не сдастся тот, кто метит в Звездолюбы!
О, вересковый тиходол, повей
Духмяностью друидовых церквей,
Заложенных дриадами на всхолмье!
Рассей средневековое безмолвье
Округи – в ренессансные места
Введи мой дух: “I want to see a star!..”

7
Малышка Эста! Встречею с тобой
Обязан сэру Сидни, не иначе,
Я с преданностью возлежу щенячьей
У ног твоих, и Генделев гобой
Очерчивает замок голубой:
То устремляясь в островерхость плача,
А то басами цоколь обознача
Моей недвижимости родовой.
Я в реквиемной этой цитадели
Затеплю семизвучники октав –
Последний долг влюбленному отдав:
Убитому на полдороге к Стелле,
При жизни не издавшему ни строчки
Герою, Астрофилу, Одиночке!

* * *
                              Анне Григорьевой

В распутство крючкотворами ведома
Толпа отступников-сквалыг,
Что сыплет самоцветами Эдома –
Творенье пробуя на клык.

И ей смешон завороженный выклик
Предощущающего крах,
Покуда флот языческих энциклик
Дрожит на ветхих якорях.

И вновь гвоздями начиняют бомбы
И распинают мой народ:
Чтоб он ушел однажды в катакомбы –
К Бар-Кохбе под угрюмый свод…

Открой нам светозарное слиянье,
Провидческая правота,
Настропали другого – если я не
Игрок в те райские врата!

Ведь даже если на слове поймают
И на мякине проведут –
Пророк возьмет у вечности тайм-аут
И выплетет из сердца жгут.

И будет ропот алчности исхлестан,
Повержен златорогий кич –
И преклонятся Гейдельберг и Бостон
Пред истиной высоких притч.

* * *
Израиль! И ново ль окно
В Европу со всхлипами рамы –
Враждебными сжатой мирами –
На вольное льноволокно?
Нить водоросли, рапортуй:
Впервые ли это латанье
Подлодкой-иглой стеклоткани
В блокадном, с наперсток, порту?
А ты, русскогрезящий ум,
Кронштадтской маши бескозыркой –
И в море метафоры зыркай,
Как бычий пузырь – наобум!
Из гулких дворцов удалясь,
За мнимое сходство не ратуй, -
Ты чаял: с петропольских статуй
В скафандре отлит водолаз…
И, джезвой утюжа песок,
Твой зрак постигал, как пучина
Заваривает капучино:
Покуда совсем не иссох.
Алмазом хрусталик надрежь
И сбей крестовины со створок
Столетья – чей пепельный морок
В сознанье маячил допрежь.
Замазку нам класть суждено
На все эти распри о брешах
Средь мытарей, вновь приобретших
Не дом – так хотя бы окно.
Скорее, фасад, возникай –
И вглубь застекленного взгляда
Буравься, веков анфилада,
Воительница сквозняка!

НА ПРОСМОТРЕ “ДЕКАМЕРОНА”

Пустяки. Потянись, расслабься,
Новолуньем лик сполосни:
Эмиграция – род коллапса,
Претворенного в полусны.
Мы на пару загнаны в подпол,
Где свирепствует де жа вю.
Не дождусь, чтоб ты уже отпил:
Неужели ж я доживу?
Карапуз попсово обкорнан.
В кинотеатре ранний сеанс:
Обжирающимся поп-корном –
Пазолиниев Ренессанс;
Уповающим на безмозглость –
Меж тугих грудей желобок…
Испускай же победный возглас,
Жлобовато тяжелобок!
Сколь та масса ни разномастна,
Сколь тот воздух ни раскален –
Наподобие Арзамаса
Их зашкаленный Ашкелон.
Это было уже когда-то:
Некто, шустрый до эскапад,
Похотливо глазел, поддато
На проклюнувшийся распад.

ЧИТАЯ ГРИГОРИЯ ТУРСКОГО

Бич Галлии, косматый варвар Хлодвиг,
Не ведал он, в хламиду облачась,
Что в римской огласовке сей же час
Запечатлелся каролингский подвиг:
Что франков речь рассыплется, как хлам,
И – дабы с вящим рифмовать эффектом –
С пеленок вызубрит плюсквамперфектум
Внучок его, плетун эпиталамм…
Ему, обвенчанному с католичкой,
Обязаны мы слогом Дю Белле –
И первенством Парижа на земле,
Какой диковиной ты нас ни пичкай.
В наследие салических племен
Ребристая латынь сумела вкрасться:
Так был прилюдно – обозначу вкратце –
Домохозяин ключницей пленен.

Язык достраивает купол мозга:
И, славой Лафонтена смущена,
Эзопом упоенного слона
Облаивает по-крыловски моська.
Но вот на этой мизансцене вновь
Нас клинит… И меня трясут за плечи –
Забыв, пожалуй, на каком наречье
Творили Жаботинский и Дубнов.

ПАМЯТИ МАНУКА ЖАЖОЯНА

Бьется пламень бередящий
Под каминным сводом –
Точно диктор в передаче
С сурдопереводом.
Приучает горький опыт
К усеченной речи,
Постранично прошлым топит
Подсознанья печи.
От глухонемой гордыни
Веет эскапизмом.
Пляшут блики на гардине,
А огонь – по письмам.
Эмигрантом голоштанным
Шиканул в Париже,
Потоптался по каштанам,
По листве по рыжей.
И узнал, что нет Манука:
Он погиб в июне…
Не кори себя, а ну-ка –
Распускаешь нюни!
Воспари же к Сен-Шапеля
Витражам нездешним –
Что бы кошки ни шипели
С шифера скворешням;
Прилунись на Сакре-Кёре,
Порастрать калорий –
И подчаль к своей каморе
На фуникулере.
Да не циклись на обидах
Вихревидных гарпий;
Все обшарпаннее выдох
Элюара в “Шарпе”.
Слышишь под шафе шептанье:
“Мене, текел, фарес”? –
голоса в кафе-шантане
выцветут, состарясь.
Но святые жесты в Сене –
Пламенны и жестки –
Сблизят с таинством крещенья
Смерть на перекрестке.

ИМПРЕССИОНИЗМ

                            Наташе
На Пляс д’Итали,
Их плясом пленясь, мы
Капелл плеоназмы
Из капель плели
И – пруд их прудя
Огюстовой кистью –
Влеклись к бескорыстью
Неряхи дождя.
А он-то, клошар,
В надбровья лупя нам,
Вальском полупьяным
Портал украшал
И в дезабилье
Расплескивал остов
Церквей и погостов
На целые лье.
“Так вы пейзажист?” –
Я клянчил у вальса,
А звук размывался:
Мол, выпей за жисть!..
Вдруг – опередив
Суггестию ливней –
Пал в реку нахлывней,
Чем аперитив;
Не сидр, не крюшон –
Спустился он в подпол,
Бургундского отпил:
И был воскрешен.
И в Эйфелев рост
Взметнулись витютни:
Ведь башня – этюдник
То молний, то звезд.
И – перенесясь
Со дна осязанья –
В набухшем Сезанне
Воспрял Ренессанс.
О, туча, толстей
Натурщицей в Сене!
Стань, капля, бесценней
Мазка на холсте!

* * *
Полусгораю весь год, полустыну
И белкою висну по сходням:
Не с бодуна ль ты, вестгот, в Палестину
Отчалил за гробом господним?
С дамы крестовой поход начинался –
Окончился счетом ничейным
В банке, который не раз начинялся
Тротилом, как глотка – портвейном.
Фортепианную пьесу “Элизе”
Нервишки сожженные ноют;
Первым же залпом постельных коллизий
Потоплен мой чахлый дредноут.
Но в заповедном лимане так мелко,
Так мачты торчат упокоенно –
И продолжается всласть опохмелка
Под гогот левита и коэна.
С реи их кличу – как стяг, померанцев,
Слагаю им стансы безверия:
Словно опять распинают повстанцев
На инициале Тиберия.

КАССАНДРИН СИНДРОМ

Святители тьмы конца века!
Плеск на море,
И мол кружевной –
Как залитая кацавейка
На крамаре
В кромешной пивной.

Кровавых феерий алкали –
Стригольничий
Взошел иерарх.
Валькирии ропщут Валгалле:
Дрожь полночи
На их веерах.

Усядусь в прибрежном партере:
В ночь из дому
Глазеть тяжело…
Мурашки по древу артерий
Безлистому:
Сомлело крыло.

Весь катарсис к черту проплакав
За причетом:
“Сбылось – не сбылось?” –
Просцениум густо краплаков
В улитчатом
Сползании слез.

Кулисы набрякли вдругорядь;
Суконщина:
То грек, то варяг
Отчизну хотят объегорить…
Все кончено?
Да сверзится мрак?..

Нет, гаеры на баррикаде! –
Не зря, поди,
Галерка сопит;
Кошмару нас не обрекайте:
На западе
Не гаснет софит.

Давайте-ка в дивертисменте
По беленькой:
Что зря обвинять
Трагедию в выверте смерти –
Мол, эллинкой
Была ее мать!..