|
ТРЕВОГА
Даны мне
мирские печали
и славы
запретной вино,
а Слово, что
было в начале,
прочесть никому
не дано.
О чем же
тревожусь тогда я,
когда в
неземной тишине
поэзии немощь
святая
дороже спасения
мне?
СТАНСЫ
Боже, что все
это значит!
Разве быть
такое может:
день еще почти
не начат
и уже почти что
прожит.
Для чего-то
нужен все же,
без надежд и
канители,
этот тусклый,
непогожий,
окаянный день
недели.
Ближе я к окну
подсяду,
опущу бессильно
плечи:
не на ком
сорвать досаду,
некому кивнуть
при встрече.
Словно тонущее
судно,
оседает
осторожно
этот мир, где
выжить трудно
и не выжить
невозможно.
НЕВЕДОМОЙ
ДОРОГОЙ
Я иду неведомой
дорогой,
не пытаясь в
сторону свернуть,
мимо тех, кто в
старости убогой
у обочин сели
отдохнуть.
По пути
встречаюсь с давним другом,
но не смею звать
его с собой:
здесь никто не
должен быть напуган
ни моей, ни
собственной судьбой.
Тени лет чредой
проходят мимо.
Я иду в
безвестности земной.
Вот и та, что
мной была любима,
но еще не
встретилась со мной.
Прохожу - в
предчувствии развязки
успевая
вспомнить и узнать -
мимо детской
старенькой коляски,
где меня
укачивает мать.
Все не так, как
это раньше было!
И былой
уверенности нет:
впереди не
смерть и не могила -
только яркий
нестерпимый свет!
И не страшно,
подобравшись к краю,
заглянуть в
грядущее окно,
где я вовсе и не
умираю,
потому что нет
меня давно.
ШЕЛ СНЕГ
Шел снег,
он был и тут же
не был,
едва земли
коснуться смел он,
хотя не мог
расстаться с небом -
таким же
призрачным и белым.
Казалось, что из
черной жижи,
как от бессилия
былого,
он поднимался
выше, выше
и возвращался
снова, снова...
Дыханьем вести
небывалой
(а люди думали -
напрасно)
будил он этот
мир усталый
и намекал, пока
бессвязно,
на тот исконный
неуют,
где, как солдаты
у дороги,
не брезгуя
соседством, пьют
и люди, и зверье,
и боги.
ЭТОЙ НОЧЬЮ
Кто сумеет ответить, зачем этих звезд
излученье,
для чего этих
елей вознесся готический храм?
Каждый шорох и
шум этой ночью имеет значенье,
недоступное нам.
Этой ночью в
пустынном дому от сомнений не скрыться,
под напевы
сверчка сторожа несемейный очаг:
смерти
женственный слепок, последнюю жизни
страницу
не представлю
никак.
Отойдя от людей,
лучше в полной безвестности стану
домогаться у
неба, в чем сила и радость мои,
чем в их тесном
кругу, по какому-то адскому плану,
остывать в
забытьи.
Странный звук,
возникающий как наважденье спросонок,
или даже не звук,
а врожденное знанье о нем,
не позволит,
надеюсь, забыть о призванье под сорок
и дружить с
вороньем.
Я вошел в эту
жизнь, как в тяжелую, темную воду,
но бессменный
маяк все же светит на том берегу,
если сердцем
своим обращаюсь к небесному своду
и уснуть не могу.
ПОЭТЫ
Дралися
сонмища
племен,
Зато не
ссорились поэты.
Есенин
Поэты ссорились
не раз
и будут
ссориться, покуда
в груди у
каждого из нас
есть свой пилат
и свой иуда.
Сорвиголов не
уберечь
от доли
мстительной и вьюжной,
но есть одно -
родная речь,
где грех
прослыть семьей недружной.
Один на всех мы
строим дом
взамен
сомнительного крова,
где и молитвой,
и постом
пребудет
песенное слово.
И если слову не
дано
избавить нас от
мук за краем,
зато ему не все
равно,
как мы живем и
умираем.
Смерть
настигает всех одна,
но к ней пути у
всех различны;
а имена - что
имена! -
мы и к забвению
привычны.
ЕГО ЗВЕЗДА
Звезда
Маир сияет
надо
мною...
Федор Сологуб
Глаза устали от
дневного света
и
от гостей,
скорей бы снова
в сумрак кабинета
к
звезде своей!
Он без нее найти
покой не чает
в
чаду ночном:
Альдонса спит,
Альдонса не скучает
на
дне речном.
А за окном все
чаще перестрелка,
и смерть кругом,
и только скука,
подлая сиделка,
заходит в дом.
Но надо жить,
нести свой крест печальный -
и жил, как мог:
для Дульцинеи
ткал наряд венчальный
из
лучших строк.
Превозмогал
утрату за утратой,
пером скрипел,
и ничего для
музы тороватой
не
пожалел!
ТЮТЧЕВСКАЯ
ОСЕНЬ
Пускай земное
небо в тучах,
а ясных дней -
наперечет,
лишь о любви
вздыхает Тютчев,
она одна его
влечет
и золотит его
седины
закатной
нежностью, и вновь
не знает сердце
середины
и смертью
платит за любовь!
НЕ ИСЧЕЗАЙ
Неиссякаем
тревожащий нас изнутри
всепроникающий
и ускользающий свет.
Некогда
Хлебников выдохнул: "О, озари!"...
"Не исчезай!"
- через годы шепчу я в ответ.
Трудно
сражаться с судьбою один на один
и воздвигать, не
имея иного жилья,
мост над
потоком несущихся бешено льдин,
дышащих ужасом
мрака и небытия.
ОН НАПИСАЛ
Он написал: "Мой
дар убог...", -
не бурям жизни
бросив вызов,
но ясно ощутив
итог
ее мечтаний и
капризов.
И то, что зреет в
тишине
для новых мук и
жизни новой,
от грубой славы
в стороне,
воспел он с
нежностью суровой.
ЭТОЙ ТЕМНОЮ
ТРОПОЙ
Этой темною
тропой
от пустой
платформы к дому
мы всегда идем с
тобой,
как по берегу
крутому.
Никуда свернуть
нельзя,
точно вправду
перед нами
не дорога, а
стезя
брезжит
тусклыми огнями.
Справа тянется
забор,
слева сумрачные
ели,
придвигаясь к
нам в упор,
стынут в
снежной колыбели.
Тьма сгустилась
за спиной
кровью вечного
заката,
и отрады нет
иной,
как стремиться
вдаль куда-то.
Только тем, что
впереди,
мы и можем быть
согреты
на завьюженном
пути
к берегам
просторной Леты.
СОРОКАЛЕТИЕ
Укрепи меня,
Господь,
был я слеп и
глух,
сорок лет
гуляла плоть
и томился дух.
И спасаясь от
сует
на свой риск и
страх,
был я долгих
сорок лет
от себя в бегах.
Если Ты страдал
за всех,
значит Ты - един,
проводник моих
утех,
жизни господин.
Затерялся мир
во мгле,
крест его
жесток,
но сегодня на
земле
я не одинок.
Мне открылась
впереди
узкая тропа,
как пролог того
пути,
что сулит
судьба.
И входя в
знакомый лес,
я дышу, прозрев,
тишиной ночных
небес,
кротостью дерев.
ПОЛОВОДЬЕ
Пересыпан
еловой иголкой
ноздреватый,
нахохленный снег,
под его
набухающей коркой
бредят струйки
разливами рек.
Март не шумен,
но полон азарта,
дни раздумий
уже сочтены,
только вдох
остается до старта
набирающей силу
весны.
Так и жизнь моя
в сдержанном вдохе
копит силу воды
и огня,
все, что я
собираю по крохе,
переполнит
однажды меня.
Разольюсь и
сгорю без остатка!
На стекле
заиграю лучом!
Ах, как вольно,
как больно и сладко
жить и петь
непонятно о чем!
НЕ ВЫТЯНЕШЬ В
СТРОКУ
Ты мечтала
стать женой поэта,
но земной опоры
не нашла...
Может быть, я
сам придумал это,
может, ты и
впрямь такой была.
Но женой поэта
ты осталась,
и теперь нас
пестуют с тобой
две сестры:
забота и усталость,
придираясь к
мелочи любой.
Мы теперь
другим теплом согреты,
как о том
превратно ни суди,
и смешные
юности обеты
ничего не стоят
впереди!
Надо вновь
лепить себя из глины,
что ни день
меняясь на веку:
как в любви не
сыщешь середины,
так и жизнь не
вытянешь в строку.
НЕБОМ ЕДИНЫМ
Сергею
Гонцову
Смотри! Неужель
я не прав,
что счастья не
выдумать проще:
как остров над
ладогой трав
раскинулась
роща.
Ни скверны
здесь, ни суеты;
в таких уголках
от острога
скрывались,
рубили скиты
и славили Бога.
Кругом
запустенье и тишь,
и сердце стучит
сиротливо:
на славе родных
пепелищ
тучнеет крапива.
Ссутулился край
и зарос,
забытый в
российском бедламе;
но светлое
братство берез
ликует над нами!
Какой бы ни
выпал удел -
мы вскормлены
небом единым;
не ангел ли рощу
задел
крылом
лебединым?
ЗА ГРАНЬЮ ВСЕХ
ТРЕВОГ
За гранью всех
мирских тревог
разлит покой
таких скитаний,
где ты без тяжб
и оправданий
всегда
раздольно одинок.
Но тот покой
скрывает тьма,
ему противится
природа,
его страшится
жизнь сама,
как я страшусь
ее исхода.
И сердце,
чувствуя разлад
с судьбою бытия
иного, -
бежит от смерти,
лишь бы снова
стареть и
биться наугад.
К ПОЭТУ
Охлади свой пыл,
мечтатель,
слушай голос
тишины,
наградил тебя
Создатель
чувством меры и
вины.
Если труд твой
неприметен,
если твой
учитель строг,
научись
мириться с этим,
не топчи чужих
дорог.
В мире грубом и
жестоком,
жизни радуясь
простой,
все окинь
влюбленным оком,
все вниманьем
удостой.
Ты не вправе
быть изгоем -
удаляясь от
людей,
завоеванным
покоем,
как трибуною,
владей.
МОЙ ПУТЬ
Слова поверяя
молчаньем, молчание - звуком,
с рожденьем и
смертью живу я в родстве одиноком;
по заводям
мысли, ее неприметным излукам
ведет меня
сердце вослед за незнаемым роком.
И все, что в
сомнениях зреет, в раздумьях сгорает,
мой путь
освещая таким удивительным светом,
по зернышку в
строки скупые душа собирает,
как будто ей
вечно назначено помнить об этом.
НЕ БОГ И НЕ
ЗВЕРЬ
Ты не Бог и не
зверь -
оттого ты
всегда одинок
перед страхом
потерь,
перед холодом
вольных дорог.
Или враг, или
друг
в этом холоде
необходим:
враг убит, друг
отбился от рук -
и опять ты один.
Ты пойдешь до
конца
и другому
прикажешь: живи!
Но замкнутся
сердца
для стихов, для
молитв и любви!
Будет проклят
твой род
и померкнет
заоблачный свет!
Упований твоих
и забот
потеряется след.
Но, природы
двойник,
кем ты станешь
тогда, человек,
если чистый
родник
постиженья -
иссякнет навек?
На кого же тогда,
попирая твой
волчий закон,
неземная сойдет
красота
с потускневших
икон?
УТЕШЕНИЕ
Здесь старые
сосны и ели
у самого дома
стоят
и долгие дни и
недели
задумчивый
радуют взгляд.
В их миру
служении чистом
ищу утешение я,
и вновь
наполняется смыслом
бездушная плоть
бытия.
И с ними
молчанием связан,
люблю их
древесный покой
и в праздности
дремлющий разум,
не знающий
скверны людской.
ПОКА МЫ ДЫШИМ
Хоть
тяжело подчас в ней бремя…
А.С. Пушкин “
Телега жизни”
Первый снег,
улыбчив и опрятен,
доживает свой
недолгий век;
и деревьям –
холодно терять им
пух одежд,
влюбляясь в первый
снег.
Только нам
считать свои потери
не к лицу: в
безродном ноябре
в прошлое все
окна запотели,
новый день
увидим на заре.
Хорошо по
легкому морозу
прогуляться под
руку вдвоем!
Жизнь пройдет, и
все печали –
с возу.
Но пока мы дышим
и поем,
да, пока с тобой
поем и дышим,
устремляя взор
за облака,
мир для нас
любовью не обижен,
хоть телега
жизни нелегка.
С САМЫХ АЗОВ
Я вижу, в
отчизне не скоро
наступит
желанный покой,
мой голос не
слышен из хора
рассудочной
свары мирской,
но сердце,
послушное зову
укромных ночных
голосов,
не дремлет и
учится слову
по-новому, с
самых азов.
СЛОВО
1.
Дни бегут
однообразно...
Кто замкнул
твои уста
и блуждать
заставил праздно
в дебрях
чистого листа?
Только выхода
иного
нет: смиряйся и
молчи,
жди, когда живое
слово
к сердцу
подберет ключи.
Ты проводишь
дни недаром -
станет твердою
рука,
и оно одним
ударом
мир содеет из
мирка!
2.
Что мне
страстей пересуды и толки! -
сердце посулами
не обмануть:
радости вешней
мгновенья недолги,
долог служенья
неведомый путь.
Райских утех и
огня преисподней
въяве
представить себе не могу.
Долг - это грех
по молитве Господней,
все мы у чаемой
тверди в долгу.
Будь то хвалы,
возносимые небу,
или к друзьям
обращенная речь,
не распалюсь,
болтунам на потребу,
вздором язык не
посмею увлечь.
Ведь за каким-то
незримым пределом,
стоит сомненья
в себе побороть,
всякое слово
становится делом
и обретает
законную плоть.
НАШ ВРАГ
Эдуарду
Балашову
Наш враг
невидим и неслышим,
его как будто
вовсе нет,
но мы его
смятеньем дышим,
его
превозмогаем бред.
Нам в этой
схватке нет покоя! –
в ответе за
исход любой
неутихающего
боя
и небеса, и мы с
тобой.
И если верно
звук угадан,
и если верой
путь согрет,
и если чья-то
песня рядом
с твоею тянется
на свет, -
как может страх
не покориться
сознанья
острому лучу! –
И наша битва
будет длиться,
и не погасит
смерть свечу.
НЕЗДЕШНЯЯ
ПРОГУЛКА
Или был я здесь
когда-то,
или сказку
сочинил -
ту, что вымыслом
богата
без бумаги и
чернил.
Но легла под
ноги стежка,
с неба грянул
птичий хор,
и, растерянный
немножко,
я вхожу в
знакомый бор.
Каждый куст мне
бьет поклоны,
и звенит над
головой
расписной,
многоколонный
купол хвои
вековой.
А куда иду - не
знаю,
и вернусь ли -
невдомек:
ничего не
вспоминаю,
не загадываю
впрок!
Этим чащам и
полянам
все одно - и век,
и час;
в этом храме
безымянном
сердце молится
за нас.
РАССВЕТНОЕ
Высокое небо
стоит надо мной!
И, вторя
рассветному чуду,
любовь,
отдающая болью земной,
расставила сети
повсюду.
И ель, что
ночами скрипит за окном
с какой-то
печалью нездешней,
никак не
напьется последним теплом
из первой
проталинки вешней.
ТЮБИНГЕН
Прощай, уютный
городок,
не тешусь я
свиданьем скорым,
уже позвал меня
Восток
к мечтам,
сомненьям и раздорам.
Мы расставанье
не продлим
там, где с
возлюбленной в разлуке
так долго
погибал от муки
полубезумный
Гёльдерлин.
Там Некар
медленный течет
и сад острижен
аккуратно,
благотворительный
почет
стирает все
лучи и пятна.
Там даже ивы над
рекой
в своей печали
благочинны;
и чужестранцу
нет причины
смущать твой
ханженский покой.
НЕВОЗВРАЩЕНЕЦ
Под чужим
безгласным небом,
что таит он
между строк
о земле, где
столько не был:
фантазер,
мудрец, игрок?
В золотом котле
свободы,
обратив к
России взор,
ямбом, вышедшим
из моды,
все ли дышит до
сих пор?
Никому давно
нет дела
до его смешных
обид.
Жизнь не то,
чтоб пролетела,
не о славе он
скорбит.
И когда в углу
забытом,
помавая в такт
рукой,
снова духом
воспарит он
над нечаянной
строкой, -
не найдется, как
ни сетуй,
правде жизни
вопреки,
настоящих слов
для этой
возвышающей
тоски.
ВЕНСКАЯ ЭЛЕГИЯ
Утро играет
дунайской волной,
в дымке
всплывает собор остроглавый…
Не обошел я тебя
стороной,
город имперский
с померкшею
славой.Походя
наши скрестились пути,
ты приютил, но
не дал мне покоя,
да и возможно ль
его обрести,
не заплатив за
признанье такое.
Что здесь искал
я, какая звезда
стала скитаний
моих подоплекой?
Чем поделюсь я с
тобой и куда
ныне шагаю
тропой одинокой?
Небо все ближе.
Смыкаются в круг
Венского леса
отроги немые…
Выпустил я и
синицу из рук,
и журавля
проворонил впервые.
Век на исходе.
Мы все уже там,
Где обнаружить
себя не умеем,
вот и сидим по
чужим городам
и предаемся
разгульным затеям.
Все позабуду:
кем был я вчера,
что мне сулила
фортуна слепая;
все перемелется
– память хитра.
Радуйся, место
другим уступая.
Недолговечнее
пены морской
женская
верность… но полно об этом, –
боль поутихнет
и станет строкой.
Завтра домой
отправляюсь с рассветом:
издали денно и
нощно зовет
голос моей
бескорыстной державы.
Хватит для
сердца и русских забот,
хватит для
глотки и русской отравы.
РУССКАЯ
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Был
ты сильным и красивым
Лишь
недавно, не давно.
Сергей Попов “
Голубь”
По голове
бутылкой били,
по брови трубой
–
так голубили,
любили
тебя, голубь мой.
Ты других
винить не вправе
за такую честь,
благо кожу не
содрали,
благо зубы есть.
Самому пора
виниться,
благо не убит.
видишь, ходит
голубица,
на других
глядит.
Ты такой
чудесной крали
не найдешь
нигде,
так гляди, чтоб
не украли,
долго ль быть
беде.
Сам-то что ты
стал за птица,
на кого похож?
Сердце правды
не боится,
Богу не соврешь.
Спи, золотой,
себя не мучай,
не кляни удел,
я тебе на всякий
случай
эту песню спел.
СКАЖИ
Сергею Попову
Скажи, а что
такое гений,
какой смиришь
его уздой?
Из наших
взлетов и падений
возникли Пушкин
и Толстой.
От юности
монгольской нашей
пролег терпенья
долгий путь…
Кому же дальше
воз с поклажей
греха и
святости тянуть?
Легко ль
творить по Божьей воле,
усталый век
опередив,
судьбой
навязанные роли
вплетая в
собственный мотив.
ИСПЫТАНИЕ
Когда смеешься
ты – я весел,
когда ты
хмуришься – тоскую
о том, что даже
звуком песен
тебя утешить не
могу я.
Но меркнут все
мои заслуги,
минуты кажутся
годами,
когда унылый
бог разлуки
встает незримо
между нами.
И нам грозит
постылой скукой,
и озарений не
прощает,
и мучит нас, и
нашей мукой
свою утробу
насыщает.
Но что бы с нами
ни случалось,
в себе заслышав
голос вражий,
не уступай ему,
отчаясь,
любви и
ненависти нашей.
Не ужасайся,
замирая
Над жадной
пропастью порока.
Люби! – любовь
не знает края, –
и падай, и
взлетай высоко!
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Когда-то, до
грехопаденья
мы были слиты
воедино,
цвели, как дикое
растенье,
в саду, где
жизнь непобедима.
Без жалоб новый
день встречали
по закоулкам
вертограда
и за игрой не
замечали,
как спеет
яблоко разлада,
как всходит
облако разлуки
на светозарном
небосводе, –
все краски,
запахи и звуки
нам напевали о
свободе…
И память
древняя об этом
свела нас вновь,
порывам вторя,
и озарила
бледным светом
планиду радости
и горя.
Среди безмолвья
и витийства,
среди
довольства и разрухи
нас согревает
двуединство,
неосязаемое в
духе.
НИКТО ЯСНЕЕ НЕ
СКАЗАЛ
Никто о Боге не
сказал
Яней, чем
Магомет:
–Ужель все это
написал
презренный раб
– о, нет!
Я неухожен, стар
и хром,
жену свалил
недуг,
в дому хоть
покати шаром,
отбился скот от
рук
и бродит по
чужим дворам…
Все в мире тлен
и прах!
……………………………….
Но предо мной
лежит Коран,
как повелел
Аллах.
ФАНТАЗИЯ
Вечерняя трава
нас облекла в росу,
мы потонули в
ней без мыслей и без цели…
Когда устанешь
ты, тебя я понесу,
и проводив
закат, на травяной постели
возляжем у
костра, и кочевой уют
затеплится в
ночи магометанским раем,
где гурии в огне
танцуют и поют, –
и мы в той
купине горим и не сгораем.
ПЛАТ ПЕНЕЛОПЫ
Миновали дни
потопа,
длится жизни
маскарад.
Распускает
Пенелопа
ожиданья вечный
плат.
Вновь на спицы
нижет петли,
нить бежит то
вверх, то вниз…
- Неподкупная,
помедли,
на мгновение
очнись:
на исходе век
двадцатый –
что нам
странник Одиссей! –
все твердыни
мира взяты
и в руинах
Колизей.
Наше судно
укачало
в буре пирровых
побед,
нет надежного
причала
и Итаки прежней
нет. –
Но бессмертие
царицы
возвестил поэт
слепой,
и невидимые
спицы
правят жизнью и
судьбой.
СТРАННИК
На крутом
подъеме или спуске,
покоряя новый
перевал,
с языка
небесного на русский
переводы он
одолевал.
То себе казался
мулом вьючным,
то теснину брал
одним прыжком,
но нигде
назойливым и скучным
не был день его
в труде мирском.
И, вместив, что в
дымке открывала
и сулила за
грядой гряда,
понял он:
надежного привала
на земле не
будет никогда.
А язык, как
повелось в народе,
доведет, коль не
попутал бес,
в нужный час и
при любой погоде
до Москвы, до
славы, до небес.
|
|
