|
Ответные губы. Стихи. – М.: Арт Хаус медиа, 2008. – 112 с. Предисловие Данилы Давыдова.
Купить книгу
можно: 1. В книжной лавке
при Литинституте («Старый Свет») м.
Пушкинская, Тверская, Тверской бульвар,
д.25, тел. 694-01-98 2. В издательстве «Арт Хаус медиа» на Таганке, тел. 363-45-91
|
|||
|
||||
© Н.
Бельченко, текст, 2008 ISBN 978-5-902976-20-2 |
Заказать эту и другие книги можно у
автора по адресу: |
|
||
ЗВЕРЕК И ОХОТНИК К книге Натальи Бельченко "Ответные губы" Есть поэтические имена очевидно броские, четко выстаивающие собственные поэтические мифы, максимально подчеркивающие метод. Есть поэты гораздо более неуловимые, не фиксированные на каком-либо маркированном, жестком языковом пространстве, но, оставаясь собой, полностью сознавая художественную и жизнетворческую самость, совершающие неуловимые броски в самые неожиданные поэтические сферы. Опять-таки, это можно делать подчеркнуто, настаивая на полистилистическом качестве своей работы, а можно – незаметно, изящно, с грациозностью изысканного зверька, подстерегающего добычу. Наталья Бельченко как раз – яркий пример последних. И зверьки здесь отнюдь не случайны – зооморфические, орнитологические, ботанические метафоры и даже своего рода авторские полумаски часто возникают в ее стихах. Но это не барочная избыточность и не маньеристские завитки (которые, впрочем, на своем месте прекрасны), не украшения, но механизмы порождения смысла. Но, кстати, зверек – в сущности, часть пищевой (читай – онтологической) цепи, жертва и хищник одновременно. Что первично здесь, разгадать невозможно, да и не стоит пробовать. Сама Бельченко убедительно пишет об этой амбивалентности поэтического существа в программном, в сущности, стихотворении: Или в тебя он глядел, как в
воду, О, ты зверек, и тебе таиться, Двойственный статус поэта, ловящего мир и постоянно ловимого им (вспомним известную эпитафию Сковороды и обернем ее от странствующего философа к гармонизирующему и одновременно иронизирующему поэту), постоянно создает зазор между абсолютной свободой поиска и абсолютной же зависимостью от внешнего мира. У Аполлодора рассказывается об опустошавшей Кадмею чудовищной лисице, которой было предопределено судьбой, что никто, выступивший против нее, не сможет ее настигнуть, и о собаке Кефала, которой судьбой было предопределено и то, что собака эта настигнет любую добычу, которую станет преследовать. «Но когда она кинулась догонять лисицу, Зевс превратил обеих в камень», – пишет мифограф. Классический парадокс бог разрешает чистой аннигиляцией ситуации, совершенным снятием, каковое и не снилось Расселу или Остину. Но окаменевшие звери, по сути, – скульптурная группа. Рассеченный волей парадокс абсолютного преследователя и неуловимой жертвы в синтезе предстает актом художественного творения. С другой стороны, поэт оказывается не только преследователем / жертвой. Он еще и бесцельный, казалось бы игрок-с-пространством, нелепое существо, уподобленное мчащемуся незнамо зачем и незнамо куда страусу: Есть такая птичка страус – Так и ты, поэт, бесцельно Бесцельность эта оборачивается, однако ж, финальным жестом субъективного, даже эфемерного изъятия себя из мира – опять-таки, в творческом акте: Чтоб под куцым семафором – Это, так сказать, автоиронический модус, а вот та же метафора в более трагическом разрезе: Подступает личный хаос, Рукодельем иль бездельем Общая просодическая легкость (вообще, качество Бельченко) позволяет «замаскировать» (да-да, именно как страус со своею головой, замаскировать только в собственном представлении, на деле же подчеркнуто – необычностью позы – явить) пронизанность стихов Бельченко глубиннейшими формулировками «основных вопросов» миропорядка – в их применении к творческому акту. Не вступая формально на поле новейшей метакритики, она, по сути, занимается как раз метаанализом творческого акта и сопутствующих ему психологических, метафизических, логических, мифологических… (и сколь угодно далее) обстоятельств. Это, во многом, обеспечено самой стиховой культурой Бельченко. Постакмеистическая объективизация – и сиротливая интимность парижской ноты, умеренно-авангардная многозначность и центонность – и метареалистический сдвиг смыслов соединяются в ее поэтике образуя единое целое. Характерно однако, что множество источников поэтики Бельченко переплавлены в едином котле, образуя собственный язык. Не менее важна и осознанность этих силовых линий, соединяющих современного поэта с предшественниками. Блумовский «страх влияния», кажется, преобразился у Бельченко в своего рода незаметную игру, прятки летом на даче, причем не детские, но юношеские, когда игра, не утратив соревновательного духа, перестает быть битвой не на жизнь, а на смерть. Теперь это – некий способ игрового общения, перенесения несказуемых чувств и мыслей в область слегка ритуализированного действа, выходящего за рамки обыденной логики, но не впадающего полностью в пространство сакральных мотиваций. Сам строй большинства стихотворений Бельченко говорит о чрезвычайной, неразрывной сцепленности всех элементов текста, об осуществлении тыняновского принципа «единства и тесноты стихового ряда»: Подвишенно лежишь, Так, с телом разобщен, Вишневый вкусный глаз В наибольшей, быть может, степени поэтике Бельченко близки принципы, объединенные в известной статье «пяти авторов» понятием «семантическая поэтика», с той лишь поправкой, что поэт не следует исключительно линии Мандельштама и Ахматовой. Да, мандельштамовская темная прозрачность, максимальная компактность при открытости текста восприятию здесь в значительной мере присутствует, но есть, – повторюсь, – и подчеркнутая неоклассичность фразы, и метареалистический излом нагнетаемого образа. В мире маркированных поэтик стихотворения Бельченко просачиваются сквозь пальцы, они неуловимы для прямолинейного интерпретатора. Лирический герой прячется за «лирического автора», и вроде бы всё понятно, но меж строчками собираются едва уловимые оттенки, не сводимые к линейности и упрощению. |
||
|
|
||
* * * Подвишенно лежишь, Зрачками ягод встречен, По уши вдавлен в тишь – И вывернуться нечем. Так, с телом разобщен, Колеблешься под кроной – Под множеством имен Известен туче сонной. Вишневый вкусный глаз Переглядит любого. Вишнёво птице всласть, Ей надо птицелова. * * *
ВТОРАЯ ТРАВА Убежать или освободиться, Из отчаянья детского выпав, Пахнет в городе первой травою, Тут синицей своею гонимый, Терпких свечек безлюдье живое А второй перезрелые плети С ней, осенней, седеет быстрее,
Вьющимся и вытекающим – время
окаменеть. |
||
КНИГИ НАЗАД: |
КНИГИ ВПЕРЕД: |
|||||
Игорь Бель | Галина Щекина | |||||
Елена Ханина | ИСКАТЕЛЬ-05/2009 | |||||
Виктор Карпушин | ИСКАТЕЛЬ-10/2009 | |||||
Игорь Кручик-кн.2 | ||||||
Наталья Бельченко-кн.2 | ||||||
Банерная сеть |